I Have Left the Hearth I Know / Я покинул родной очаг

Согласно календарю, пришла весна, но вечера все еще сгущались рано, морозные, отличные от зимних лишь тем, что холод теперь был не сухой, а влажный. Все дела, положенные на этот день, были завершены, и Лань Сичень приказал набрать себе ванну. Не очищающее дух погружение в ледяной источник. Горячая ванна. Когда он, в конце концов, встал из-за рабочего стола и переместился в спальню, бочка уже стояла посреди комнаты, испуская пар. Рядом был складной столик, на котором разместились различные мыла и щетки, которые могли бы ему пригодиться, и ведро воды для омывания. Всю сцену прикрывала ширма. Ванна пахла ароматическими маслами, сухие цветочные лепестки плавали на поверхности воды. Лань Сичень улыбнулся. Кажется, кто-то из адептов по-тихому хлопочет над ним больше, чем следовало бы. Он разделся и погрузился в воду, настолько горячую, что кожа тут же покраснела, а напряженные мышцы под ней начали расслабляться. Несколько долгих минут Лань Сичень просто отмокал во влажном жаре, а после набросился на себя с мыльными бобами и пемзой. Он мог бы позвать кого-нибудь, чтобы помочь потереть труднодоступные места, но не то чтобы ему была нужна помощь. Если только от кое-кого конкретного. Высока была вероятность, что, принимая ванну в одиночестве в своих собственных покоях, он расставил что-то вроде ловушки. Лань Сичень взял себе мужа, встроил его в свой дом и стал с нетерпением ждать, каким супругом этот новый человек будет. И едва он подумал, что знает ответ, Цзян Чен полностью переменился. Оказалось, он хочет говорить. Играть. Учиться заниматься любовью. Лань Сичень очень старался выдерживать благопристойные промежутки времени между их интимными встречами. Не настолько долгие, чтобы Цзян Чен чувствовал себя отвергнутым; не настолько короткие, чтобы тому казалось, что его преследуют. Обычно два или три дня. И даже в те ночи, когда они были не вместе, оказывая себе определенное внимание, Лань Сичень старался не обращать мысли в сторону своего нового мужа. Казалось неправильным думать о Цзян Чене со страстью, когда еще во время подготовки к свадьбе было кристально ясно, что тот ее не предлагал. Даже сейчас его желания могли свидетельствовать лишь о преходящем любопытстве. С другой стороны, было неплохо, что теперь им двоим есть чем заняться, помимо повседневных дел. Да еще и чем-то настолько приятным. Научи тому, что любовники делают. Начни с того, что тебе нравится больше всего. Лань Сичень пытался не уделять этому такого уж большого внимания. Они были теми же самыми людьми, что и до этого. Жизнь текла вперед, с ее заботами и трудностями. Не стоило думать, что что-то изменилось. Он оставил Цзян Чена в городе с кладовщиком заниматься организацией доставки продовольствия на гору, раз уж теперь дороги были свободны от снега. Работа была непростой, учитывая общую истощенность войной, так что теперь Лань Сиченю придется подождать. Его муж был не из тех, кто бросает дело на середине. Лань Сиченя ожидание не пугало. Он лежал в ванне, позволяя себе перестать быть разумом, занятым бумажной работой и политикой, и побыть просто телом. Телом, чьи боли растворялись быстро в горячей воде. Телом, которое умеет управляться с мечом. Телом, которое крайне выгодно выглядело, лежа в ванне. Наконец, он услышал Цзян Чена на другой стороне ханьши, за сдвижной дверью. Если Лань Сичень и заготовил какое-либо остроумное приветствие, оно испарилось из его головы в тот же миг, что звуки шагов донеслись до его ушей. Он тут же позвал, даже не задумавшись: — Цзян Чен? — Кто ж еще, — пришел ответ. Правильно Лань Сичень тревожился о безжизненной вежливости, которую Ваньин выказывал в первый месяц после их свадьбы. Грубость шла ему больше. — Придешь ко мне? — позвал Лань Сичень. Шуметь было запрещено, но для Цзян Чена, по-видимому, было совершенно нормальным кричать через стены. — Дай мне минутку, — сказал он. — Я тебя весь вечер ждал, — протянул Сичень жалобно. — Мне нужна помощь. — Ну извини, трата несуществующих денег занимает много времени. — Ширма скрывала от Лань Сиченя дверь между их комнатами, но он услышал, как она открывается, и затем голос Цзян Чена прозвучал ближе. — Мог бы и сам прийти, если это так срочно. — В настоящее время я никуда пойти не могу. — Чего тебе на… — начал Цзян Чен, обходя ширму. Он увидел Лань Сиченя, споткнулся на середине слова и скрылся из виду. — Извини, я не знал, что ты еще купаешься. — Не извиняйся, — Лань Сичень, пуская по воде рябь и наблюдая, как она расходится. — Я же сам тебя позвал. — Чего ты хочешь? — Мне нужна помощь, чтобы вымыть волосы. — Позвать слугу?.. — предложил Цзян Чен, словно заранее знал, что ответ неправильный. Лань Сичень прикрыл глаза. — А-Чен, иди сюда, — вздохнул он. — Бесстыдник, — Цзян Чен снова появился по нужную сторону ширмы. Лань Сичень взглянул на него из-под ресниц. Ваньиновы плечи напряглись, на щеках цвел румянец, но эти признаки вовсе не обязательно были плохими, если человек настолько не привык к соблазнению. Может быть страшно поначалу, но потом… Лань Сичень согнул одну руку и завел ее под голову. Было не очень удобно, зато как красиво напрягался его бицепс, как привлекательно вытягивалось таким образом в одну длинную линию его тело, прямо туда, где вода скрывала оставшиеся крупицы его скромности. — Разве мне есть чего стыдиться? — Нет, — коротко ответил Цзян Чен. — Вовсе нет. Не сопротивляясь дольше, он подошел к бочке. «Какой ты бестактный», — отругал Лань Сичень сам себя. Знал же, что у Цзян Чена есть то, чего он стыдится, даже если Лань Сиченю не дозволялось ни смотреть на это, ни трогать это, ни говорить об этом. Ничего, у него еще будет множество возможностей показать, как ему нравится ваньиново тело, если ночь пойдет так, как задумывалось. — Ну что, мочи волосы, — сказал Цзян Чен. Лань Сичень вытянул ноги из воды и уперся пальцами в край бочки, чтобы было место окунуть верхнюю часть тела. Он погружался спиной, пока теплая вода не окружила его лицо. Волосы веером плавали на поверхности, приятно легкие. Он вздохнул снова, на этот раз — от удовольствия. Цзян Чен вынул пробку из одной из баночек на столе, и до Лань Сиченя донесся резкий запах забродившей рисовой воды, подслащенный апельсиновым цветом и чаем. Он сел, вода стекала по его волосам и капала обратно в ванну. Цзян Чен потянулся к нему. Движениям его недоставало красоты, изящности, они были целенаправленными и деловыми, словно Ваньин просто делал какую-то работу, причем не особо старательно. Но когда он начал выжимать сиченевы волосы от излишков влаги, не дернул ни разу. Жестко придерживая длинный хвост у самой кожи одной рукой, другой он выкручивал его. Лань Сичень не чувствовал ничего, кроме легчайших потягиваний. «Да потрогай меня, наконец», — едва не сказал он, но прикусил язык. Единственной целью такого начала — путем приглашения Цзян Чена в комнату для какого-то дела — было отложить ненадолго момент, когда их действительные намерения станут ясны. Если Ваньин хочет попритворяться еще, Лань Сичень не станет его торопить. Он сконцентрировался на том, что мог почувствовать. Глиняный флакончик стукнул тихонько, когда Цзян Чен поднял его со стола. Жидкость, чуть гуще, чем вода, потекла по длине его волос, и Цзян Чен начал втирать ее туда. Пальцы достигли кожи головы, и Лань Сиченя наконец-то трогали там, где он мог это ощутить. Ногти впились решительно, а затем царапнули. — Хн! — ахнул Сичень. — Парикмахеры в Юнмэне просто дикие. — Больно? — тут же спросил Цзян Чен. — Нет, достаточно приятно, — успокоил Лань Сичень, и так и было. После целого дня давления и тяжести заколки на голове, было так хорошо почувствовать что-то иное. — Тогда хватит ныть, — бросил Цзян Чен. Лань Сичень улыбнулся и закрыл глаза, занимая разум тем, что обдумывал смысл этих слов и сопоставлял их с тем, что уже знал о характере своего мужа. Цзян Чен говорил грубо, но, вместе с тем, делал так, как Лань Сичень попросил. Слова для него были лишь пеной и брызгами. Действия значили все. — Да я полночи тут проторчу, пока все перемою, — пробормотал Цзян Чен, поливая рисовой водой концы сиченевых волос. — Твои еще гуще, — ответил Сичень. — Кто теперь ноет? — Скажи спасибо, что я вообще помогаю тебе, после того, что ты тут устроил. — А что я устроил? — Это, — Цзян Чен взмахнул рукой, описывая длину сиченева тела. Капля воды сорвалась с его пальца и приземлилась прямо у Лань Сиченя под глазом, заставляя его моргнуть. — Что, купался перед тобой? — Сичень наполнил свой голос преднамеренной невинностью. — Разве ж это такое тяжелое испытание? Кое-кому даже нравится на меня смотреть, знаешь ли. Цзян Чен фыркнул. — Ты и сам говорил, что тебе нравится на меня смотреть, — поднажал Лань Сичень чуть больше. Он завел руку за голову и поймал Цзян Чена за запястье. Мокрые пальцы оставили следы на рукаве, и Ваньин стряхнул его руку. — Ты разве не считаешь меня красивым? Цзян Чен в ответ надавил Лань Сиченю на плечи с силой. Тот проскользил задом по дну ванны и неожиданно оказался в воде по шею. — Ай! — вскрикнул он. — Ты что, хочешь, чтобы я захлебнулся? — Едва ли это входит в сферу моих интересов, — ответил Цзян Чен сухо. — Я ополаскиваю тебе волосы. — Нет никакой нужды топить меня для этого, — сказал Лань Сичень, сохраняя тон теплым, чтобы Ваньин знал, что он не рассердился. — Каким же нежным, заботливым братом был Ханьгуань-цзюнь, — протянул Цзян Чен задумчиво. — Разве ж так топят? Так топят. Он схватился за сиченевы плечи снова, но на этот раз тот был подготовлен — уперся ногами и схватился за края ванны. Лань Сичень выпутался из хватки и плеснул в Цзян Чена водой. — Эй! — завопил Цзян Чен, отскакивая туда, где его было не достать. — Я же одет! Тебе что, пять лет? — Если ты приходишь купаться полностью одетым, это только твои проблемы, — Лань Сичень сел в бочке ровнее, приманивая Цзян Чена подойти ближе снова. — И чего ты от меня, в таком случае, ждал? — сказал тот, делая шаг вперед. — Что я разденусь и залезу к тебе? — Может, именно так тебе и стоило поступить, — ответил Сичень. Цзян Чен издал протестующий звук, когда Лань Сичень вытянул руку, с которой капала вода, и прихватил его верхний халат. — Наклонись ближе, — пробормотал Лань Сичень. Он ожидал сопротивления, но Цзян Чен позволил притягивать себя вниз, пока его рукава едва не намокли. — Когда я все-таки утоплю тебя, — сказал он тихо, — буду утверждать, что это была самозащита. Он толкнул Лань Сиченя в воду снова. Тот не ожидал подвоха и не успел упереться как следует, зато утянул Цзян Чена за собой, и его рукава таки намокли. — От чего ты защищаешься? — Лань Сичень вывернул шею, чтобы свести их губы вместе. — Я угрожаю твоему целомудрию? Цзян Чен уперся рукой ему в грудь и толкнул — Лань Сичень отпустил его и погрузился обратно. Ваньин сделал шаг назад. Его щеки горели. Он отвел взгляд от Сиченя и уставился в пол. — Тут везде вода. — Высохнет, — спокойно ответил Сичень. Цзян Чен щелкнул языком и подобрал с пола сиченев нижний халат, где он лежал после того, как тот его скинул. — Это в стирку, — сказал Сичень. — Неряха, — пробормотал Цзян Чен, складывая одежду как следует. Лань Сичень вздохнул и улыбнулся и встал. Вода стекала с него, капала мелодично. Он увидел, как ваньинов взгляд мечется на него и обратно и снова на него. — Поможешь мне омыться? — Ты слишком высокий. — Я постараюсь довести до сведения моих предков, что они причинили тебе неудобства, — сказал Лань Сичень. Он поднял ведро со свежей водой над головой и окатил ей себя, смывая мыло с тела и волос. Цзян Чен скорбно смотрел на то, как половина воды из ведра приземлилась на пол. — Прости мне мои дурные привычки, — сказал Лань Сичень. Цзян Чен фыркнул снова и взъерошил ему волосы. Лань Сичень решил пока что прекратить заигрывания. Он молча вышел из ванны и взял пару полотенец, лежавших наготове. Обернул одно вокруг талии, другое накинул на плечи. Давал Цзян Чену время собраться. Уйти, если ему так хочется. — Если встанешь на колени, — сказал Цзян Чен, — я расчешу тебе волосы. Лань Сичень развернулся, чтобы скрыть улыбку, сложил еще одно полотенце, бросил на пол и опустился на него. — Одеться сначала не хочешь? — спросил Цзян Чен. — Пока нет, — ответил Сичень спокойно. — Ха. Самовлюбленный, — пробормотал Цзян Чен, очевидно, так ничего и не поняв. Он взял со стола редкий гребень и встал у Лань Сиченя за спиной. Цзян Чен расчесал ему волосы, отжал их почти досуха полотенцем, затем расчесал снова. Добавил масло, разнес его пальцами по всей длине. Лань Сичень довольно вдохнул свежий, чистый запах. Цзян Чен был так нежен, придерживал волосы над гребнем, чтобы не сделать больно. Только его пальцы все еще избегали касаться кожи Лань Сиченя. — Ты можешь потрогать меня, — сказал Сичень, затем подумал получше, добавил, гораздо более мягко, — прошу, прикоснись ко мне. Цзян Чен в ответ ввинтил большой палец в мышцу сиченева плеча. Лань Сичень тут же напрягся и в следующее мгновение заставил себя расслабиться, позволил голове упасть на грудь. — Да в тебе узлов больше, чем в рыбацкой сети, — проворчал Цзян Чен. Затем его голос изменился, стал вопросительным, взволнованным. — Ты правда позвал меня лишь потому что… Лань Сичень дал ему пару секунд, чтобы закончить предложение, но сжалился, в конце концов. — Потому что надеялся, что ты ко мне прикоснешься? Да. — просто сказал он. — Мог бы просто попросить, — Цзян Чен снова протащил гребень сквозь его волосы, грубовато на этот раз, но они были расчесаны так старательно, что Лань Сичень едва ли почувствовал. — Я мог, — согласился Лань Сичень, — но мне захотелось попробовать очаровать тебя. — Намочив мои одежды? — Цзян Чен фыркнул и тут же снова сменил тон. Лань Сиченю казалось, они ведут сразу два разговора одновременно: в одном из них Ваньин бранился, в другом пытался понять, как действовать, чтобы ублажить его. — В этом не было никакой необходимости. «А ты чего ждал? — подумал Лань Сичень. — Что я щелкну пальцами, когда захочу тебя?» Вместо ответа он потянулся назад, притянул ваньинову руку к своим губам. Поцеловал ладонь, основание большого пальца, запястье. — Может, снимешь с себя намокшее? — тихо спросил он. Цзян Чен судорожно вздохнул. — Верни мою руку. Лань Сичень отпустил его. Он почти ожидал, что будет больше сопротивления, больше игривой брани, но, похоже, для Цзян Чена существовала огромная разница между намеком и прямым указанием. Первое тут же заставляло его ощетиниться, защищаться, тогда как второе позволяло добиться желаемого с легкостью почти пугающей. Лань Сичень так и продолжил стоять на коленях, подчеркнуто не смотря, слушал шуршание снимаемых тканей. Когда оно затихло, он развернулся. Цзян Чен стоял перед ним, напряженный и неуверенный. Снял верхние одежды, но оставил нижние. «Значит, не сегодня, — отметил Лань Сичень. — Пока еще рано.» Он проскользил вперед на коленях, и Цзян Чен издал тихое удивленное «мн», когда Сичень обнял его ноги, уперся лбом ему в бок. Значит, вот каково это, быть замужем? Видеть другого незащищенным, раздетым? Дурачиться и плескаться водой? Чтобы Цзян Чен пришел, когда он позвал его, потрогал, когда он попросил? Сердце Лань Сиченя с осторожностью расцветало тем, как сильно ему это нравилось. Он впился пальцами в ваньиновы бедра сзади, помесил немного, массируя так же, как Цзян Чен делал с ним, затем скользнул руками выше, сжал его зад. Цзян Чен пискнул, и Лань Сичень приготовился к новому возмущенному представлению, но вместо этого Ваньин опустился на колени сам. Оседлал Лань Сиченя. Их лица внезапно оказались очень близко. — Ну, здравствуй, — прошептал Лань Сичень. Цзян Чен смело обнял его щеки ладонями и наклонился, чтобы поцеловать. — Ох, — выдохнул Лань Сичень ему в губы. Первое же влажное прикосновение языка заставило его продрожать. Он обвил руки крепче вокруг Ваньина, притянул его за талию ближе к себе. Почувствовал, как пульсирующее желание просыпается в нем от ощущения этого твердого, стройного тела, прижимающегося к нему. Цзян Чен целовал его открытым ртом, немного неловко, щедрость сквозила в каждом движении. Как же быстро он стал ласковым, и вовсе не от сиченева искусства соблазнения, а просто потому что тот попросил. Каким же милым он был. Теперь, когда Лань Сичень позволил себе смотреть, его сердце пропускало удар за ударом от того, насколько парадоксально Цзян Чен мил. Сичень разорвал поцелуй резко, только чтобы успеть взглянуть на ваньиново лицо, когда оно такое — черты мягкие, затуманенные вожделением. И в следующий же миг Цзян Чен спохватился, вернул себе контроль. — Возляг со мной, — прошептал Лань Сичень. В такой позиции Цзян Чен был чуть выше, чем он сам. Тем легче было податься вперед, прижаться губами к шее, прямо туда, где мягко бился пульс. Цзян Чен дернулся от касания, как мечник, заметивший свое слепое пятно и старающийся прикрыть его. Возможно, это было не очень честно со стороны Лань Сиченя — продолжать пользоваться своим единственным преимуществом. Он лизнул легонько, и Цзян Чен продрожал, подался к нему ближе. С другой стороны, нет. Все по-честному. — Лань Хуань, — выдохнул Цзян Чен. Сичень прихватил его за подбородок, снова прижался губами к губам. Тело его уже выучило, что такая форма имени означает. Цзян Чен завозился с полотенцем вокруг его торса, дергал, пока оно не упало, и его теплые ладони тут же прижались, заскользили по обнаженной коже груди и плечей. — А-Чен все-таки считает меня красивым. — Ты правда так удивлен? — возразил Цзян Чен. — Весь мир поет тебе хвалу. — Лишь от своего мужа желаю я похвалы. — Лань Хуань, — ваньиновы пальцы сжались на его руках, — ты… ты жемчуг и серебро, лунный свет на воде, ты… Лань Сичень подхватил его под бедра, оттолкнулся от пола и встал. Второе полотенце упало с его талии, и он оставил его лежать на полу. Он чувствовал, как Цзян Чен напряжен, чувствовал своими боками и животом. Ваньин тут же скрестил ноги у него за спиной, вцепился ему в плечи, воскликнул: — Лань Сичень! — Тихо. Думаешь, я уроню тебя? — успокаивал его Лань Сичень. — Разве не доверяешь мне? Цзян Чен в ответ на это продолжал возмущаться, но Лань Сичень видел удовольствие, прячущееся за нахмуренным лбом, и оно разбивало сиченево сердце на кусочки. Он наклонил голову назад, предлагая. Цзян Чен наклонился, чтобы поцеловать его снова, обнял его за плечи поудобней, пока они шли к кровати. Вскрикнул, когда они повалились туда вместе — Лань Сичень успел вовремя расцепить руки, чтобы упереться по обе стороны от головы Цзян Чена, прерывая свое падение и захватывая его в ловушку одновременно. — Лань Хуань… Взгляд Цзян Чена искал сиченево лицо, словно Лань Сичень довел его до точки, где он не мог больше защищаться — лишь ждать, что произойдет дальше. В качестве эксперимента, Сичень завел одно его запястье за голову, прижал там нежно, пока целовал его еще. Цзян Чен выгнулся, прижался к нему ближе. Лань Сичень чувствовал, как ваньиновы нижние одежды липнут к его собственной влажной коже. Еще немного, и он отстранился. Цзян Чен уставился на него широко распахнутыми глазами, весь трясся, и Лань Сичень решил, что пока достаточно. Он потушил лампы жестом, перевернулся на спину и затих, неподвижный, не представляющий угрозы. Через мгновение Цзян Чен приподнялся на локте, потянулся к нему неуверенной рукой. Лань Сичень позволил Цзян Чену забраться на него, делать все, что тому только захочется. Каждый маленький прием, которому Сичень научил его, Ваньин повторял снова и снова, оттачивал, словно стойки с мечом, до совершенства. Выполненные как следует, они представляли собой грозное оружие. Лань Сичень жарко выдохнул, подбадривая Цзян Чена, пока теплый рот двигался у его кожи, так восхитительно медленно. Лань Сичень ощущал, как покалывает его соски, как они становятся все более и более чувствительными, когда Ваньин целовал все ближе к ним. И когда тот, наконец, лизнул один из них, прикосновение обернулось огнем. Страсть Сиченя казалась ему самому буйной лошадью, которую сложно удержать. Было даже приятно стараться не дать ей волю, позволить Цзян Чену действовать, поддаться его желаниям, ритму, который он установил. — Как это будет сегодня, муж мой? — спросил Лань Сичень, медленно и мягко, чтобы скрыть дрожь в голосе. Он скользнул между их телами рукой, нашел Цзян Чена твердеющим, но не полностью возбужденным. Слишком занят задачей, которую сам же себе и поставил, чтобы уделить внимание собственному удовольствию? Так не пойдет. Лань Сичень двинулся, опрокинул Ваньина на бок, чтобы обхватить его более плотно, погладить настойчивее. — Чем бы я хотел… заняться, ты спрашиваешь? — Цзян Чен споткнулся на середине фразы, когда Лань Сичень прикоснулся к нему. Отстранился немного, подальше от его руки. — Чем бы я хотел заняться с человеком, который не умеет себя вести? Который расплескал половину своей ванны на меня? «Так, значит, все-таки хочешь поиграть», — подумал Лань Сичень. — А-Чен… — он почувствовал, как его лицо принимает крайне необычное выражение, почти похожее на то, как если бы он дулся, и Сиченю тут же пришлось бороться с желанием похихикать. — Я думал, ты простил меня. — Вообще на меня не похоже, — сказал Цзян Чен и отсел подальше. — Мой муж, конечно же, не станет держать обид? — У меня очень дурной характер. — Тогда мне остается лишь молить о прощении, — Лань Сичень сел тоже, шарил в темноте, пока не нашел Цзян Чена, не свел их губы вместе. Тот приоткрыл рот, дозволяя поцелуй. А затем куснул Сиченя за губу. Лань Сичень втянул воздух сквозь зубы от неожиданности и сразу же бросился мстить, запуская пальцы в ваньиновы ребра. Цзян Чен пискнул и дернулся, свернулся клубочком, чтобы защититься. Боится щекотки. Лань Сичень потянулся к нему снова, и Цзян Чен шлепнул его по руке, схватил за плечи. Сичень услышал, как он выдохнул смешок, пока толкал, пытаясь завалить его на спину. Это было так странно — толчок со всей силы мышц, и ни искры духовной энергии в нем. Лань Сичень взял Цзян Чена за запястья и отцепил от себя, двигаясь медленно и плавно, словно показывая новый прием на тренировочном поле. Он отодвинулся и дал собственному весу Ваньина увлечь его вниз, грудью на кровать. Он отпустил его руки и забрался сверху, неторопливо, давая Цзян Чену шанс выбраться, если ему захочется. Но единственный поцелуй в загривок расплавил все его возможное сопротивление. — То есть так… ты молишь? — хрипло заявил Ваньин, прижался спиной к сиченевой груди. Все сердце Лань Сиченя пылало удовлетворением от задумки, которая удалась. Цзян Чен попросил научить его и учился старательно. Он прошел такой долгий путь, от холодной тревоги и через пустую покорность к этому. К тому, чтобы играть. Дразнить. Потому что Лань Сичень показал ему, как. — Прошу, А-Чен, — он выдохнул Цзян Чену в шею специально, чтобы заставить его задрожать. — Пожалуйста, прости меня. Я жажду тебя. Утоли мою жажду. Молю. Он спускался поцелуями по ваньиновой шее, чуть оттягивая воротник на спине, чтобы открыть верхние позвонки. — Хорошо! — задохнулся Цзян Чен. — Можешь взять меня. — Как именно мне взять тебя? — спросил Лань Сичень снова. Цзян Чен уже знал достаточно, чтобы выбирать самостоятельно. Лань Сичень вкрутился бедрами, прижимая их тела друг к другу. Голос Цзян Чена тут же стал стеснительным, тихим, как и всегда, когда ему приходилось описывать акт любви. — Ты можешь… как тогда. В наш первый раз. Ты во мне. Я готов. Только сейчас Лань Сичень осознал, насколько вызывающе расположился, прижимая свой член прямо к округлости ваньинова зада. Возможно, он провел свою роль в их маленькой игре чересчур убедительно. — Я не требую от тебя этого, — сказал он ласково, оставил последний поцелуй у Цзян Чена на плече и скатился на кровать, устраиваясь на боку. Ваньин тут же повернулся тоже, лицом к нему. Рука Лань Сиченя нежно заскользила по его ноге от колена, по его бедру, по впадине талии, выше к плечу и обратно вниз. Снова вверх и снова вниз — столько всего в Ваньине, чем можно наслаждаться. — Я более чем доволен твоими руками. «И твоим ртом», — тут же подсказал его разум, но эта идея принадлежала будущему. Только бы Цзян Чен продолжал хотеть этого так же… — Тебе не понравилось в первый раз? — спросил Ваньин. Лань Сичень обдумал свой ответ. Первый раз. В ту ночь он был слишком перегружен заботами и тревогами, чтобы как следует насладиться, и все же… — Мне понравилось, — выговорил Цзян Чен очень-очень тихо. — Мне тоже, — тут же откликнулся Лань Сичень. Что бы ни заставило его задуматься над ответом, он не даст Цзян Чену повода думать, что причина в недостаточном интересе. Ваньин, казалось, воодушевился. Он подался к Сиченю ближе, прижал их бедра вместе, притерся, и Лань Сичень схватил воздух ртом. Его естество не потеряло своей твердости во время их короткого разговора. Даже наоборот. Дикое желание сквозило в нем. Лань Сичень почувствовал, как шея начинает гореть. — Хорошо. Тогда именно так мы и поступим, — сказал он. Благородный господин всегда примет условия честной сделки. Какой смысл ему отказывать Цзян Чену в удовольствии открыто высказать то, чего он желает? И все же, он уложил Ваньина на спину, чтобы тому не казалось, что Лань Сичень имеет над ним преимущество. — Снимай-ка это, — прошептал он, ласково подергав за ткань ваньиновых нижних одежд. Лань Сичень сел на пятки рядом, позволяя Цзян Чену спокойно раздеться, затем наклонился обратно, пробежался пальцами нежно вдоль теплой кожи его руки, старательно избегая даже намеков на то, чтобы коснуться груди. Если он будет внимателен к местам, где Ваньин не позволяет прикосновений, тот наградит его, позволив трогать там, где можно. Цзян Чен шумно вдохнул от касаний, вздрогнул, когда Лань Сичень поцеловал его в уголок рта. — Волнуешься? — предположил Сичень. В их брачную ночь Цзян Чен не просто волновался, но Лань Сичень предпочел скрыть это за эвфемизмом. — Нет, — ответил Цзян Чен. — …предвкушаю. Лань Сичень почувствовал, как грудь наполняется теплом. Вот и он, плод его усилий, его заботы и его внимания. Мне понравилось. Предвкушаю. — Никаких глупых ритуалов для нас на этот раз. Мы никуда не торопимся. Просто учимся вместе. Учимся. Именно это слово было для Цзян Чена спасением. Лань Сичень очень хорошо помнил, каким учеником Ваньин был тогда, давно, словно в другой жизни, на летних лекциях в Облачных Глубинах. Вечно сомневался в своей способности преуспеть. Хватался за любой шанс выучиться. «Не старайся познать техники и приемы, — хотел бы сказать ему Лань Сичень когда-нибудь, позже, когда они привыкнут друг к другу и узнают получше. — Тут дело совсем в другом. Учись чувствовать себя свободно рядом со мной. Учись знать, что тебе нравится. Учись наслаждаться.» — Мне… — замялся Цзян Чен, — перевернуться?.. На живот? Как в тот раз? — Нет-нет, пожалуйста, лежи как лежишь, — сказал Лань Сичень, поцеловал его легонько в качестве объяснения. Он чувствовал в теле Цзян Чена напряженность, которая не вязалась с восторгом и предвкушением. Он еще помнил, каким каменно-твердым и холодным Ваньин был, когда Лань Сичень подготавливал его тело в первый раз. Тогда казалось, что лучше позволить ему прятать лицо в подушку, если это поможет ему пройти через это. Но этот раз был для удовольствия. Будет проще удержать ваньиново внимание на себе, если они смогут разговаривать и целоваться. Лань Сичень потянулся за маслом, чувствуя, как возбуждение продирает его вдоль позвоночника, подталкивает его нетерпеливо. Он был привычен к тому, чтобы получать и давать попеременно. Его рот дарит наслаждение кому-то, затем этот кто-то возвращает услугу. Позволить осторожно скользить в себя, чувствовать, как ощущения расцветают медленной, тягучей болью удовольствия. Наслаждаться тем, как партнер реагирует, ждать своей очереди. Быть сверху самому, распределять внимание — половина на своем собственном члене, другая — на том, что в его руке. Но одна мысль о том, что есть кто-то, для кого величайшее блаженство состоит в том, чтобы приносить блаженство ему… Никто и никогда в его жизни не реагировал на проникновение так, как Цзян Чен в их первый раз… Боги, тот первый раз… Он был так занят попытками контролировать ситуацию, что едва ли вообще почувствовал что-то. И теперь хотел попробовать это снова. — Иди ко мне, мой хороший, — прошептал он. Лань Сичень скользнул влажными от масла пальцами меж его ягодиц, передумал, погладил его член разок-другой для начала. — Покажешь мне, что надо делать? — спросил Цзян Чен, как ученик на тренировочном поле, наступивший на свою гордость, чтобы попросить помощи. Лань Сичень рассмеялся мягко. — Ты и так знаешь. — Я делал это всего один раз. Не может быть, чтобы там не было чего-то еще… — Есть много чего еще, и ты научишься со временем, некуда спешить, — сказал Лань Сичень. Он наклонился к Цзян Чену, целовал его ухо пока говорил, рука все еще обхватывала его член. — Мы даже можем не идти до конца сегодня, если не хочешь… Цзян Чен простонал несогласно, а Лань Сичень думал: если он будет рассказывать ему обо всем медленно, по одной вещи за раз, если даст Ваньину понять, что есть столько всего, что еще можно исследовать и узнать, то, может, его любопытство продержится чуть подольше. Может, тогда Цзян Чен подарит ему больше таких ночей, как эта. Ваньин толкнулся к его ладони слегка, и Лань Сичень скользнул рукой ниже ровно тогда, когда его бедра подались вверх. Кончик пальца нашел туго сжатый вход и очень нежно надавил. — Ах, — выдохнул Цзян Чен, едва слышно. — Чувствительный? — спросил Лань Сичень. Он выписывал крошечные круги подушечкой пальца, не старался проникнуть внутрь, просто трогал пока что. — Не дразнись, — выдавил Цзян Чен сквозь сжатые зубы. — Ох, милый мой, — сказал Лань Сичень. — Не в этом ли суть? Цзян Чен неловко заерзал, отвернулся. «Не стесняйся, смотри на меня, — подумал Сичень. — Это просто твое тело, тайное местечко в твоем теле, а тайные местечки прекрасны.» — Суть в том, чтобы тебе было хорошо, — сказал Цзян Чен, и сиченево сердце затрепетало от этого немного. — Так и есть, — ответил он. — Отчасти. Масло было теперь размазано там, где необходимо. Лань Сичень надавил лишь немного сильнее, и ваньиново тело тут же поддалось. Палец проскользнул внутрь. Он почувствовал, как непонятные эмоции сжимают ему сердце, ворочаются в животе. Но не теплые — холодные, словно предупреждение. Цзян Чен мягко выдохнул снова. Тело его двигалось неуверенно, мышцы напрягались и расслаблялись вокруг пальца, проникающего в него. Лань Сичень быстро собрался. Скользил пальцем медленно, не очень глубоко, слегка сгибая его, в ритме, который не собьется, если Лань Сичень на мгновение отвлечется и взглянет вглубь себя, на эти странные предупреждающие чувства. Что его разум хотел сказать ему? Вся рука словно ныла, от того места, где их тела соединялись, до самого плеча. Ну, конечно. Он вспомнил тот последний раз, когда двигался так же. Вспомнил Цзян Чена, напряженного и холодного, за тысячу ли от того, что делали с ним. С потеками слез на щеках. Отшатывающегося и отталкивающего сиченеву руку. Он скользил пальцем и сгибал его, и Цзян Чен издал еще один звук. Не вздох на этот раз, а полновесный, громкий стон. — О? — Лань Сичень усилием воли вернул себя в настоящее, едва нашел голос, чтобы сказать. — Нравится, когда трогают здесь? Он согнул еще раз, чуть более резко. — Да, — выдавил из себя Цзян Чен, словно признание. — И немножко трения здесь? — палец выскользнул почти целиком, только кончик прижимался ко входу. — Давления… — прошептал Цзян Чен. — И… растяжения... — Думаю, это мы можем устроить, — прошептал Лань Сичень в ответ, прижал второй палец к первому. Он помассировал нежно и надавил, и Цзян Чен задохнулся, вцепился ему в плечо. Лань Сичень едва не отдернул руку тут же, как ребенок, пойманный тянущимся к запрещенной сладости, но Цзян Чен выгибался, его тело расслабилось, позволило обоим пальцам Лань Сиченя проскользнуть внутрь до второй костяшки. Потому что ему нравилось, как понравилось и тогда, когда он сказал: "Я хочу". Когда вскрикивал снова и снова: "Лань Хуань, Лань Хуань". Когда он кончил. — Ох, — Цзян Чен схватил воздух ртом, — я… — Я здесь, будь со мной, — бормотал Лань Сичень, находя губами его рот, прижимаясь там поцелуями, — вот так, хороший мальчик, именно так... Цзян Чен вдохнул судорожно. Лань Сичень развел пальцы в нем лишь немного, и резкий стон вырвался сквозь ваньиновы сжатые зубы, будто его пытали. Лань Сичень желал вытягивать из него подобные звуки своим членом. Желал, чтобы то, чем они занимались вдвоем, дарило наслаждение им обоим. Сичень был до смерти возбужден, настолько чувствительный, что капля смазки, стекающая вдоль ствола, ощущалась столь же отчетливо, как если бы это был касающийся его палец. Лань Сичень вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться, усмирить свою страсть. Цзян Чену в тот раз понравилось в итоге, но сам Сичень всю ту ночь словно шел по канату над пропастью. Между тем, чтобы дать Цзян Чену то, что, как он утверждал, он хочет, каким бы неприятным для него оно ни было, и тем, чтобы принизить его, отказав. Временами было сложно понять, что в их ситуации навредит больше, и чем сильнее разгоралось его собственное желание, тем сложнее становилось решать. Сложнее становилось выбрать верно, особенно учитывая, что был выбор, который ему хотелось сделать. Он изо всех сил пытался быть внимательным к переменам ваньинова настроения — когда целовал его, когда раздевал его, даже когда они соединились. Но был момент в самом конце, когда чувства и ощущения отчаянно захлестывали его, когда... если бы настроение Цзян Чена изменилось опять... Лань Сичень мог бы и не заметить. — Лань Хуань! — Цзян Чен задохнулся снова, когда Лань Сичень обхватил его член свободной рукой. Как он вообще переметнулся так быстро от ледяного страха к пыхтящему нетерпению в ту ночь? Может, те слезы были лишь туманом, под которым не было более глубоких переживаний? Лань Сичень предпринял меры, чтобы покончить со своими собственными слезами задолго до того, как случилась их свадьба, но не все настолько же дипломатичны. Может, для Цзян Чена было легче просто забыть. Не он тогда был на волосок от того, чтобы совершить непоправимую ошибку. — Лань… Хуань... — рука Цзян Чена сжалась на сиченевом запястье. — Я не могу... только... только пальцы, иначе я… — Может, тебе и стоит, — промурчал Лань Сичень. — Будешь не таким тугим. С двумя пальцами, погруженными в ваньиново тело, Лань Сичень мог чрезвычайно интимным путем почувствовать то, как Цзян Чен реагирует на его слова. Какие из них заставляют его на мгновение напрячься. — Разве же... это... не плохо? — пыхтел Цзян Чен. Он и правда ничегошеньки не понимал. — Для меня — нет, — ответил Сичень. — Не люблю пробиваться силой. Было сложновато балансировать на коленях, продолжая использовать обе руки на Цзян Чене, чтобы одновременно наклониться и поцеловать его, но Лань Сичень напряг живот, развел ноги пошире и справился. — Ну, что думаешь? — промурчал он Ваньину в шею. — Хочешь кончить? Мне довести тебя? — Тебе так… будет хорошо? — спросил Цзян Чен так, словно никак не мог надышаться. — Да. Но, возможно, не лучше всего. — Лань Сичень все-таки выпустил ваньинов член из правой руки, развел пальцами левой его тесные, сопротивляющиеся мышцы. — Может, и не стоит позволять тебе, пока мы не соединимся. Ох, А-Чен, ты вообще представляешь, каково это было, когда ты кончил на моем члене? Цзян Чен дернулся, насаживаясь на пальцы глубже. Грудь прижалась к груди на мгновение, и Лань Сичень почувствовал узлы и хребты вместо гладкой кожи. Шрамы. — Это было хорошо? — проговорил он едва слышно. — Так хорошо, — ответил Сичень. Он все еще не мог поверить, что Ваньин разрешил ему продолжить тогда, после его первого пика. И он продолжил говорить, подталкивать, ожидая сопротивления, которое уже давно растаяло, как снег на весеннем ветру. — И то, каким ты был потом — таким чувствительным, так бился и дрожал подо мной, вокруг меня, пока я брал тебя… Цзян Чен, сможешь на этот раз сделать так же? — Да, я попробую, я просто… — ваньиновы пальцы сжались у Сиченя на плечах, и слова вдруг полились из него сплошным потоком. — Все, что захочешь, что угодно, я сделаю все, неважно, что, лишь бы тебе было хорошо, прошу… Лань Сичень сел и его пальцы выскользнули из Цзян Чена. Ему внезапно стало стыдно. Ваньин вовсе не передумал, не был намеренно непостоянен. Просто все это было ему в новинку, вот и все. Он волновался поначалу, но теперь был готов ублажать и быть ублаженным, а Лань Сичень… вел себя нехорошо. Мучился прошлым и говорил невесть что. — Цзян Чен… — сказал он, сам не зная, что хотел бы сказать. Наверное, извиниться и остановиться совсем, но как только он убрал руку, Ваньин тут же выдохнул: — А-Хуань, да, я готов… Лань Сичень еще раз глубоко вдохнул. Воспоминания разбередили его, но Цзян Чен, похоже, и не заметил. Он все еще четко знал, чего хочет, и если это и правда было так, тогда Лань Сичень знал, как ему поступить. Он мог сделать ему приятно. В конце концов, ему всегда хотелось сделать Цзян Чену приятно. Он взял талисман чистоты из стопки на прикроватном столике, скомкал в руке и почувствовал, как лишняя липкость исчезает с пальцев. Затем вылил свежего масла на ладонь, разнес по всему своему члену. Он был настолько тверд, что прикосновение казалось почти болезненным, от него закружилась голова. — А-Хуань… — позвал Цзян Чен снова, когда Сичень лег на него. Ваньин слегка ерзал, и его дыхание и шуршание простыней вместе дополняли ощущение того, как сильно он торопится. Было что-то и в том, как располагались его руки и ноги — не попытались закрыть Цзян Чена от Сиченя, когда он двинулся ближе, тут же обвились вокруг него, как только он оказался на месте. — Цзян Чен, — проговорил Лань Сичень, сам испугался того, насколько обнаженным оказался его голос. — Я невероятно сильно хочу тебя. Он даже не знал, извиняется ли он, предупреждает ли о том, чего уже было не избежать. — Да, да… — сказал Цзян Чен и развел бедра шире, будто Лань Сичень просто нашептывал ему сладкую бессмыслицу. Лань Сичень нашел равновесие, стоя на коленях, и обхватил свой член и свел их тела вместе и… Толкнулся вперед… И Цзян Чен сжимал, словно тисками, самую чувствительную его часть, и вот он протиснулся через защищающее кольцо мышц и скользнул глубже, но не сильно глубоко, пока нет. Но Ваньин тут же выгнулся навстречу, принял его целиком, и сильные бедра сжали Сиченя, и он был там, в мягком и дрожащем и жарком. Цзян Чен трясся так сильно под ним и вокруг него, что Лань Сичень подумал, Ваньин и правда кончит прямо здесь и прямо сейчас. Он не кончил, впрочем. Но низкий звук, который Цзян Чен издал, просочился в сиченев разум, осел там, и Лань Сичень знал, что уже никогда его не забудет. — Все в порядке? — спросил он, его голос прерывался. — На… наверное… — Цзян Чен вжал пятку в заднюю часть его бедра, побуждая двигаться, зашипел, когда Лань Сичень толкнулся в него разок осторожно, потом еще и еще, пытаясь по звукам ваньинова дыхания, по тому, как напрягались его мышцы, угадать, не упускает ли он что-то важное. — А-Хуань, — прошептал Цзян Чен. — Тебе хорошо? — Хорошо. Признание буквально вырвалось сквозь сиченевы сжатые зубы. Как вообще могло быть иначе, чем хорошо? — Лань Хуань! Цзян Чен подался к нему бедрами, обнял его крепче. Лань Сичень толкнулся посильнее, и Ваньин издал такой звук, какой Сичень так и не смог вытянуть из него, что бы ни делал руками и ртом. Полноценный стон, глубокий, гортанный. Наконец-то. Лань Сичень вкрутился бедрами еще раз, неожиданно осознав, насколько его собственное тело сильное. Насколько жадно оно до того, что можно с легкостью взять. Насколько хорошо оно умеет наслаждаться. Цзян Чен обнимал его руками и ногами так крепко, что они оба едва могли двигаться. Лань Сичень отклонился назад, подхватил левое ваньиново бедро и закинул себе на локоть, затем склонился обратно, прижимая колено Цзян Чену к груди. — Если так? — задыхался он. — Да… — Цзян Чен продрожал, покорный и мягкий и гибкий у Сиченя в руках. Лань Сичень начал трахать его, подстраиваясь под ритм своего тяжелого дыхания. — Вот так, А-Хуань, вот так… Ваньинов голос звучал так, словно он был поражен, ошарашен. Настолько непривычен к удовольствиям, и все-таки непоколебим. Ни страха, ни шока не будет достаточно, чтобы заставить его засомневаться. Лань Сичень толкнулся глубже и в ответ получил лишь несвязную молитву из поощрений. — Ох, да, прошу, да, да, прошу… Сичень прижался лбом к ваньиновой щеке, затем к его плечу, ища место, где сможет спрятаться безопасно. Он все двигался, и его тело кричало: «Да», и Цзян Чен кричал: «Да», и Лань Сичень просто не знал, как ему теперь остановиться. Острая боль пронзила плечи — Цзян Чен цеплялся за него с такой силой, что ногти впивались в кожу. Он оставлял огненные полосы вдоль всей сиченевой спины, не пытаясь заставить его прекратить, но пришпоривая сильнее в буйной гонке все ближе к концу. Все случилось мгновенно. В один момент он гнался за наслаждением, и в следующий наслаждение уже объяло его. Он прошел точку невозврата и даже не осознал это. Мог только наблюдать, как его пик обрушивается на него, утаскивает его за собой, словно мельничное колесо утаскивает листок. Он вскрикнул, спрятал лицо у Цзян Чена в шее, руки скомкали простыни, подтянули его выше по кровати. Он вжался в Ваньина, излился внутри, так глубоко, как только мог. И все кончилось. Он лежал и дышал тяжело, ошеломленный, кровь ревела в ушах, как ветер меж сосен. — Хах, — раздражающе осмысленно сказал Цзян Чен ему прямо в ухо. — Я… эм… хах… «Скажи что-нибудь, — недовольно проворчала малая часть сиченева сознания, еще способная формулировать связные мысли. — Ты что думал, попал в ту свою мечту, где твое удовольствие мгновенно дарит удовольствие кому-то еще?» — Прости меня, — смог выговорить он, — я надеялся, что смогу ублажать тебя дольше… — Ты что, правда?.. — начал Цзян Чен. — Неважно. Все в порядке. Он звучал очень довольным. Может, даже несколько самодовольным. Лань Сичень позволил своему смущению излиться в долгом выдохе, закончившемся легким смешком. С чего бы Цзян Чену, собственно, не быть самодовольным? Сичень и сам был бы, на его месте. — Я уделю тебе внимание через минутку. Просто дай мне… ох… — Не торопись, — ответил Цзян Чен, поцеловал его ухо. Он был почти что слишком чувствительным, чтобы оставаться внутри Ваньина так, но только почти что. Ощущение было великолепным. Даже больше того теперь, когда первичное несдержанное желание было удовлетворено. — Если ты правда хочешь продолжить и заняться еще чем-нибудь со мной… — начал Цзян Чен. — Конечно, конечно… — Что ж, тогда… было бы нечестно лишать тебя… того, о чем ты просил ранее, — сказал Ваньин. И сжался вокруг сиченева полутвердого естества. — Ах! — вскрикнул Сичень, втянул воздух сквозь зубы. — О ланьской выносливости ходят легенды, — Цзян Чен крутанул бедрами, и Сичень вжал их в кровать. — Так, значит, вот что случается, если я не вымотаю тебя как следует? Где ты вообще услышал эти жуткие сплетни? — Не то чтобы я хотел их слушать… ох, ох! — Цзян Чен запнулся, когда Лань Сичень двинулся в нем на пробу. Ваньин был прав. Сичень все еще был возбужден. Он вдохнул поглубже, пустил духовную энергию циркулировать по меридианам. — Только, эм… Можешь слезть с меня ненадолго?.. — Да, конечно… Лань Сичень вышел из него торопливо, сел на пятки. Слишком торопливо — Цзян Чен зашипел, а Сичень поежился от прохладного воздуха, коснувшегося его влажной, распаленной кожи. Он едва сдерживался, был возбужден как никогда. — Ты в меня своими тазовыми костями впиваешься, — пожаловался Цзян Чен. Потер внутреннюю часть своих бедер. — Давай ляжем по-другому, — тут же предложил Лань Сичень. — Я могу быть на спине?.. Тишина в ответ длилась достаточно долго, чтобы стало понятно, что Цзян Чен не хочет отвергать идею сразу же, но нравится она ему не больше, чем в их первый раз. Лань Сичень думал тогда, что если Ваньин будет сверху, будет контролировать ситуацию, ему будет проще, но оказалось, что верно прямо противоположное. — Или можем попробовать так, — сказал он, переворачивая Цзян Чена за плечо. — На боку… Потребовалось определенное усилие воли после войны, чтобы перестать дергаться, если кто-то стоял у него за спиной. Цзян Чен все еще дергался. Уложить его грудью на кровать для подготовки было ошибкой, игриво лежать у него на спине и целовать — неоправданным риском. Но он надеялся, что переплетаться ласково, лежа рядом на боку, будет не так плохо. Лань Сичень прижался грудью к ваньиновой спине, обнял его за талию. Затем замер. Цзян Чен не сказал, что уже готов продолжить. Им подождать еще? Рука коснулась члена Ваньина, все еще твердого, неудовлетворенного. Они ждут слишком долго? Он просто не знал, что делать. — Не знал, что можно так, — сказал Цзян Чен. Он держал руки перед собой, немного неестественно, прикрывая грудь, и Лань Сичень только сейчас вспомнил о шрамах. Он обернул ладонь вокруг члена Цзян Чена, ясно показывая, что не намеревается трогать выше. — Можно, — сказал он. — Хочу трогать тебя. — Л-ладно… — голос Ваньина дрожал от явного нетерпения. Он подал ягодицы назад, к сиченеву паху, и движение сводило с ума. — Я могу?.. — Да, — ответил Цзян Чен. Одно лишь слово, но оно окатило Сиченя огнем. «Да». Он толкнулся обратно с развратным влажным хлюпом. Цзян Чен был гладким, как шелк, от свидетельств его удовольствия, и ощущалось это невозможно прекрасно, лучше, чем масло, лучше, чем… Если он хотя бы подумает о том, на что это было похоже, — точно потеряет разум. — Насколько ты близок? — прошептал Сичень Цзян Чену прямо в ухо. — Близок, — ответил тот. — Тогда дай мне догнать тебя, — сказал Лань Сичень и позволил телу делать так, как ему хотелось. Он переплел пальцы с Цзян Ченом, прижал его руку к кровати, накрыл его собой и трахал, глубоко, равномерно. Он часто представлял, что видит ханьши сверху, словно глазами птицы. Он видел, как комнаты гармонично располагались, их с Цзян Ченом самих, спящих в своих кроватях голова к голове, лишь стена между ними, как ось симметрии. А теперь Цзян Чен был в его кровати, и они были переплетены вместе, делили взаимное удовольствие. Что это было? Все его тело было переполнено наслаждением. Самое время. Он отпустил ваньинову руку и обернул ее вокруг его члена снова. — Ох! — выдохнул Цзян Чен. Он сжался вокруг Лань Сиченя, живой и пронзительный, как песня. — Скажи мне, когда будешь готов. — Я скажу, — проговорил Цзян Чен. — Сожми крепче и… толкайся сильнее, да… Лань Сичень подчинился. Он дышал тяжело в ваньинову шею, осыпал ее поцелуями. Он чувствовал запах того, как Цзян Чена пробило на пот, чувствовал вкус возбуждения на его коже. — Я почти, — задохнулся Ваньин, — Лань Хуань, я уже почти… — Вместе, — сказал Лань Сичень, — со мной. Он перекинул ногу через бедро Цзян Чена для лучшей опоры, толкнулся с силой, надеясь, что угол верный, ласкал его член крепко сжатой рукой, и Ваньин кончил. И ощущалось это так же великолепно, как ему запомнилось. Цзян Чен напрягался вокруг него, пульсировал так сладко, но не было ничего лучше того, как он вскричал. Толкнул Лань Сиченя за черту одним своим голосом. Бедра Сиченя бились неритмично, почти грубо. Цзян Чен схватил воздух ртом, задрожал еще сильнее. Наслаждение накатывало на них, как волна в слишком узкую расщелину, отталкиваясь от скал, взбираясь все выше и выше. А потом он лежал, не двигаясь, ошеломленный немного. Ему казалось, с него сняли всю кожу, таким хрупким он себя ощущал. Как будто удовольствие, излившись из него, оставило его пустым, ломающимся легко. Он даже не знал, что сказать. Теплая спина Цзян Чена у его груди чувствовалась так хорошо. Когда эмоции так бурлят, прикосновение может помочь. Он дал телу двигаться самому и притянул Ваньина к себе и обнял его крепко. В какой-то момент тот начал ерзать, но хотел только перевернуться. Цзян Чен уложил голову ему на грудь, прямо над сердцем, и Лань Сичень обвил руки вокруг него. У Ваньина был несомненный талант к тому, чтобы уютно укладываться. Лежать так было очень комфортно. — Мы только что разрушили плоды упорной работы, — сказал он. — Тебя не учили не пачкаться после того, как вымылся? Лань Сичень засмеялся. Смех возник в самом его животе и удивил его сильно. — Мое воспитание прискорбно неполноценно, — сказал он, даже не задумавшись. — Слава богам, у меня есть муж, который заботится обо мне. Они полежали в тишине еще немного, а потом Цзян Чен сказал: — Лань Хуань, могу я спросить? — Пожалуйста. — Тебе это… нравится. Заниматься любовью. Кажется, ты правда хочешь этого. — Разве не у всех так? Еще не закончив говорить, он уже понял, что сказал глупость. Люди удивительно различны. Вполне возможно, он более страстен, чем многие. — Я не знаю, — сказал Цзян Чен, превосходно иллюстрируя эту мысль. — Не то чтобы я задумывался о таком раньше. — Цзян Чен… — сказал Лань Сичень, неловко заерзав. Если он был слишком требователен… — Шшш. Могу спросить еще? — Ты, кажется, намерен разоблачить все мои грехи. Сначала я неряха, потом раб страсти, потом… — Как часто ты хотел бы, — перебил Цзян Чен, — если бы мог делать ровно так, как тебе необходимо? Лань Сичень замолчал, крутил вопрос со всех сторон в голове. Выбор слов тревожил его. Не «как часто ты хотел бы меня», выуживая комплименты, но в целом отвлеченно. В твоей тщательно распланированной жизни, как часто ты хотел бы? А ведь он даже не знает, насколько часто хотел бы сам Цзян Чен, чтобы найти ответ, идеально помещавшийся бы между преследованием и отвержением… Цзян Чен ущипнул его. — Ауч! — Я не спросил, как часто, ты думаешь, я бы хотел, — сказал Цзян Чен едко. — Я спросил, как часто ты бы хотел. Это простой вопрос. — Каждый день, — выпалил Лань Сичень. Цзян Чен переложил голову с его груди на плечо. — Почти каждый… — тут же сдал назад Сичень. Он смотрел на очертания ваньинова тела в темноте. Тела человека, которого он впустил в свой дом, в свою кровать, в свою жизнь. Это всего лишь соитие. Приятное развлечение. Ничего не изменилось. И все-таки, изменилось все.