***
Огонь плавно перетекал из одной ладони в другую. Прошло уже больше пятнадцати градусов, но Зуко не желал прерывать тренировку — не тогда, когда последние две каты не выходят так, как требуется. Это была двадцать седьмая попытка — лучник жаждал отточить приёмы до автоматизма, как делал всегда и он сам, и все дислоцированные в Похай товарищи-сослуживцы. Так, как в принципе учили каждого военного, ведь один миг промедления мог стоить жизни. Колебаться ни в коем случае нельзя, ты должен быть точен. Ну, Зуко определённо не колебался бы. «Дядя наверняка сказал бы, что я никому не даю второго шанса или сбился с пути гармонии», — скользнула мысль по краешку сознания, вновь отброшенная насущными вопросами. Пламя вырвалось из-под пятки, образуя изящный полукруг. «Изящный и смертельно опасный», — Зуко довольно ухмыльнулся, завершив кувырок. Вот он, вот он, результат: всего-то нужно было не так резко выбрасывать ногу, для этого требовалась плавность. «А теперь — повторять снова и снова, раз я понял свои недочёты», — юноша вновь встал в начальную позицию. О, день обещал быть хорошим.***
Сокка с тоской смотрел на заходящее солнце. С каждым разом оно заходило всё раньше и раньше, и с ледника, что располагался южнее, всё сильнее тянуло холодом и смертью. Каждый айсберг, каждая снежная дюна впитывала и впитывала в себя бесприютность и отчуждение. Даже море, по летам приятно прохладное и ласковое, сейчас сулило только быструю и мучительную гибель от переохлаждения, если вдруг свалишься со льдины или из лодки. — Засветло вернуться не успеем, — проворчал он подошедшей Катаре. Та, подбоченившись, бросила: — Но если мы не будем продолжать стоять, то сможем засветло выйти в море. Давай, Сокка, пошли, — выдохнула она уже без ехидства в голосе. Развернувшись, девочка направилась к лодкам, в подобии порядка сложенным за жилищами. «Командирша, — парнишка тяжко выдохнул. — Но она права». — Только сегодня без твоего колдовства, — не преминул напомнить он, чем вызвал порцию недовольства: — Сокка, я же говорила, что это не колдовство, а покорение воды! — Да-да, наследие нашего Племени, благословение Туи и Ла, бла-бла-бла, — небрежно отмахнулся юноша. — Я всё это слышал уже много-много раз, но сейчас прошу серьёзно: хоть сегодня не играйся с водой, я не хочу вновь оказаться мокрым! Несколько мгновений Катара стояла, уперев руки в бока; смягчившись, ответила: — Хорошо, сегодня не покоряю. — Уж постарайся, — Сокка закатил глаза, едва-едва приметив хитрую улыбочку сестры. Ну конечно, так уж она и не будет покорять: тишком да за спиной она всегда сможет. «В этом вся Катара, и бесполезно с ней бороться. Уж в вопросе покорения точно», — так говорил однажды и папа, так говорит частенько Пра-Пра. «Хорошо, что я к этому не имею никакого отношения, помимо того, что являюсь братом покорительницы», — с губ сорвалось облачко пара, обратившегося ледяной пылью, и юноша завернул в сторону иглу за гарпуном. Рыбалка не обещала оказаться успешной, но отчаиваться Сокка отказывался практически всегда.***
За обедом в столовой по обыкновению обсуждались последние новости. Гудели столы обычных солдат, виднелись редкие движения рук со стороны Юянь. Вот, приметил Зуко, один из рядовых в броне подсел к хмурому Ванаде, после короткой заминки перейдя на жестовый язык. Старший лучник чуть расслабился, повернув голову к собеседнику и внимая безмолвной речи — правда, всё равно с явным недовольством. В Похай жестовый язык изучали все. Не было никакого способа обойти это. Если ты хочешь работать с Юянь, ты должен их понимать, а они должны понимать тебя. Крайне невежливо, если ты произносишь слова в присутствии Юянь (так, по крайней мере, им всем объясняли). Поблажки делались лишь для полковника Шину да мастера Созу — двух из трёх самых высокопоставленных лиц в крепости. Ну, и Док, когда она… мягко сердилась на пациентов. С городскими общаться было всего труднее, так как они не понимали большую часть из того, что показывали лучники — только «да», «нет» и «более-менее», что, в принципе, можно было показать и движениями головы. Поначалу Зуко это благополучно забывал, но несколько откровенно непонимающих взглядов от лавочников принудили всегда таскать с собой записную книжку и угольный карандаш. — О, сплетни пошли, — выдала рядом Марико, подпихивая Зуко локтем и заставляя поднять голову. Юноша недовольно фыркнул, перед этим выловив из супа мисо кусочек тофу; просьбу девушки он исполнил и успел уловить что-то про «Кипящую Скалу» — вроде как доставили особо опасного политического, и он устроил поджог. — Бедолагу теперь за каждое уклонение от дисциплины в кулер будут гнать! — с коротким смешком закончил солдат, залпом допивая остатки бульона. «Не смешно, — вздохнул Зуко, наматывая водоросли на палочки. — Если так подумать, то для покорителя огня постоянный холод — это катастрофа. Интересно, что же это за политический такой? Вроде ничего тревожного из столицы не слышно было в последнее время, за исключением новости об Азуле. Или это из колоний кто-то выискался?» —… В порту слухи ходили, что это вроде как бывший член Императорского кортежа, — продолжил тем временем рядовой; столовая притихла на пару колебаний. — Да ну тебя, Кацу! — ответил ему в тишине кто-то возмущённо. А Зуко едва сдержал порыв выразить своё изумление более открыто, чем поднятой бровью. «Теперь понятно, почему ничего не говорят, — юноша быстро утёр губы, проглатывая водоросли, — о предательстве одного из охранников самого Хозяина Огня мало кто распространяться будет — четвертуют моментально, и это ещё полбеды. Хуже, если в тюрьму засадят, как по мне». Почти тут же он отвлёкся на перепалку Касуми с Аканэ, что тихонько шипели и пихались локтями, пока грозный взгляд капитана не заставил их притихнуть. Туком с Шукеном сидели, как всегда, рядышком, изредка таская друг у друга из тарелок. Марико уже шустро запихивала в себя остатки тофу и водорослей. Меж тем привычное гудение голосов и стук палочек возобновились. Зуко, проглотив последнее, по узким проходам меж столами пробрался на кухню; там, уже кивком поблагодарив поваров, воровато оглядевшись, стянул из огромного казана несколько здоровых костей с ошмётками хрящей и мяса. «Карликовым пумам такое нравится, скормлю им сейчас», — пришлось сдерживать нервозность в походке: командир мигом бы всё понял, если бы посмотрел. Мужчина, конечно, не обратил бы внимания, но всё же вынос чего-то с кухни мог быть чреват строгим выговором. Выйдя наружу, юноша сразу поспешил за складские ангары крепости. Шмыгнув в тёмный угол, тихонько цокнул. Послышалось ворчание и копошение, и четыре бурых гладких тени прыгнули вперёд, жадно набросившись на кости. — Кушайте, трудяги, кушайте, — Зуко с мягкой улыбкой покачал головой и потрепал за ухом крупного кота. Тот недовольно отдёрнулся, с урчанием и чавканьем добираясь до костного мозга. На запах прибежало ещё несколько пум, и уже через пять колебаний разгорелась ссора с ударами лапами и злобными воплями. «Чёрт, опять маловато принёс, — чуть поморщился юноша, выруливая из-за ангаров и направляясь на стрельбища. — Ладно уж, сами себе наловят — паразитов разных полно ещё».***
— И-и-и… Поймал! — торжествующе воскликнул Сокка, поднимая за жабры увесистую белокровку и бросая её в мешок из тюленьей кожи. — У меня тоже есть! — Катара проворно вытащила двух мелких рыбёшек. — Ничего себе, уже пять штук поймали! — Катара, не накликай неудачу, — тут же одёрнул юноша, с тревогой оглядываясь по сторонам. Солнце уж как с два китовых вдоха зашло, и сильней похолодало. Айсберги стремились верхушками-клыками в чёрное небо; слева прижимала ледяная стена, а справа, лишь изредка успокаивая узкими протоками и продухами, разлеглась, развернулась во всю ширь белая пустыня. Колония выдр-пингвинов тёмным галдящим пятном виднелась неподалёку. Вот в воде тихо-тихо плеснуло что-то, и Сокка с тревогой встрепенулся, потянувшись к лежащей на дне лодки булаве. «Как бы не морской леопард, жуткие звери», — поёжился он, ухватив крепче рукоятку. Но нет, обошлось — блеснул глянцевитым панцирем черепаха-тюлень и вновь пропал в глубине; и всё же беспокойство оставалось, не утихло. — Катара, — тихо позвал юноша. — Возвращаться надо. — Почему это? — громким шёпотом возмутилась девочка, заглядывая в кожаный мешок. — Рыбалка хорошо идёт, да и хищников нет. — Это пока их нет, — буркнул Сокка, разминая закоченевшие даже в толстых варежках пальцы. — А скоро появятся. А если не морской леопард, а целая чёрная акула будет? Повторяю: возвращаться надо. Не объясняемое ничем беспокойство уже подбиралось к сердцу, мало-помалу стискивая его, а Катара всё молчала и молчала, упрямо глядя ему куда-то в переносицу. Наконец она вздохнула: — Хорошо, мы вернёмся, — и, потуже затягивая шнурки мешка, не преминула недовольно добавить. — Но полуголодная деревня на твоей совести. — Эй, у нас ещё куча вяленого мяса, да и тюленя только вчера забили! — Всё равно завтра опять выходить, — стояла на своём сестра. — Запасаться надо так, чтобы с лихвой хватило. — Да, — согласно вздохнул Сокка, медленно разворачивая лодочку. Да, теперь приходилось выходить каждый день, приходилось порой и женщинам брать в руки гарпуны да ножи с булавами, потому что все мужчины уплыли воевать. «Огненная мерзость, всеми духами проклятые пепельщики! — юноша яростно грёб в сторону деревни. — Почему они никак не успокоятся? Неужели им всегда и всего мало, и они как огонь: любят разрушать всё живое? Ох, как бы я хотел…» — Сокка, — окликнула его вдруг Катара, — ты опять делаешь это лицо. Уймись, скоро придёт и твой черёд. — Но я не могу ждать! — юноша обернулся к ней. — Не могу сидеть тут и знать, что папа там! Девочка лишь вздохнула в ответ, глубже натягивая капюшон: — Он должен скоро вернуться. Может, возьмёт тебя с собой… — Надеюсь, — буркнул Сокка, взмахивая коротким веслом. Деревня была близко, уж показались ещё не погашённые огоньки у некоторых чумов. Да. Остаётся только надеяться, что папа возьмёт его воевать. А пока что он будет защищать деревню, чтобы огоньки горели каждый вечер, чтобы семейный иглу простоял долго-долго да Пра-Пра готовила вкуснейший суп.***
Зуко, скучающим взглядом обведя товарищей, уставился на пустую дорогу. Лес потихоньку тормошил своих жителей: первые крики хищников слышны были отчётливо, шелестели крыльями где-то в темноте летучие мыши, утихла возня носорогов в конюшне, заснули наверняка и почтовые ястребы. «Одни мы в Похай не спим. Ночное дежурство — это зло», — юноша тихо фыркнул, подпрыгнул и, подтянувшись, умостился на одном из зубцов невысокого бруствера. Туком с Шукеном стояли поодаль и, казалось, тоже скучали, надоеда Марико уж который круг наворачивала по всему периметру внешней стены. Солдаты из регулярки, поставленные в башнях, откровенно зевали, изредка зябко передёргивая плечами — с моря ощутимо тянуло холодом. — Что, вялишься? — спросил подошедший Ванада. Издёвка, пусть и мягкая, так и видна была в кривоватой улыбке и прищуре светлых глаз. Зуко, длинно выдохнув, сложил сержанту: — Ночное дежурство — скукота. — Да, скукота, — на удивление легко согласился мужчина. — Но это не значит, что ты можешь сидеть вот так, рядовой. «И вот так всегда», — стиснув зубы, юноша сдержанно, сохраняя нейтральное выражение лица, ответил: — Мои извинения, сержант, — и легко спрыгнул с бруствера. Ванада, казалось, закончил на этом разговор, но с места не двигался. Вот, с опаской оглянувшись и мигом стерев с лица глумливую ухмылку, он вновь поднял руки: — Мы точно решили это сделать? Командир до сих пор собирает сведения о наших, и вряд ли мы успеем до Зимнего Солнцестояния. Ох. Так он об этом. Зуко, неуверенно покачав головой, сложил в ответ: — Я не осведомлён о том, насколько продвинулся полковник Тошиаки, сержант, но больше половины Юянь и как минимум одна шестая дислоцированной регулярки… — Это я знаю, — перебил его мужчина, дёрнув уголком губ. — Но многие могут залупиться. Кто-то труханёт, кто-то слишком крепко вцепится в кохову пропаганду, кто просто… не потянет, в общем. Могут найтись и крысы-короеды — я не о тебе, засранец, — успокоил он напрягшегося было юношу, вновь нацепив на лицо ухмылку, — а о тех, кто действительно может предать и сделает это с удовольствием. Пусть ты мне не нравишься, но ты не крыса, я знаю. Шесть колебаний свечи ни один не поднимал рук. Потом Зуко, чуть нахмурившись, задал мучающий его вопрос: — Сержант, вы упомянули о том, что многие могут передумать, и по разным причинам. А вы сами? Если будет позволено спросить… вы сами бы передумали? Ванада же фыркнул так, словно хотел, нарушив обет, выплюнуть вслух «ну ты наглец!», но после, казалось, всерьёз задумался. Ещё четверть градуса не было движения, а затем чёткое: — Я — нет. Да, мне до трясучки страшно, но если это необходимо… Не успел Зуко изумиться такой неожиданной разговорчивости сержанта, как тот вздрогнул; оборвав фразу, быстро показал: — Потом. Даже не оборачиваясь, рядовой догадался: их заметили за подозрительным разговором. А, обернувшись, и вовсе с трудом подавил в себе желание застонать — за ними с любопытством наблюдал Кацу. «Ну почему, почему именно он? Именно главный сплетник крепости?» Что ж, теперь было только вопросом времени, когда станет известно об их подозрительном разговоре с Ванадой: хорошо, если Кацу видел немного или всё позабудет наутро. Плохо, если запомнит. Ещё хуже, если растреплет кому-нибудь. «На этом можно будет сворачивать лавочку», — едва взглянув на сержанта, Зуко уловил похожую мысль, на миг проявившуюся в чужих глазах. — Болтаете о следующей вылазке? — нет, Зуко не вздрогнул, когда Кацу подошёл к ним: доброжелательной улыбке на рябом лице рядовой в последнее время не доверял, слишком много за ней могло крыться. — Ага, — лениво показал Ванада, показательно при этом закатив глаза. Кацу же ещё шире улыбнулся: — Да, будет здорово послужить на благо страны и Хозяина Огня…***
«И ни хрена не здорово», — в который раз в плане появлялся незаполненный пробел, какая-то задоринка, и полковник Тошиаки проявлял невообразимое терпение, заставляя в деталях рассказывать следующую версию, редактируемую в голове иногда по ходу объяснений. И мозги кипели не только у Зуко: некоторые капитаны и лейтенанты хмурились всё чаще обычного, и немногие рядовые и сержанты, посвящённые лишь в основные детали, сидели на сходках, полностью погрузившись в мыслительный процесс. Но полковника Тошиаки сейчас не было — был капитан Хаоши, который требовал немедленных результатов для первых пяти вариантов развития событий. Ага. План главный, запасной план третий, пункт восьмой, подпункт четвёртый. Иногда Зуко казалось, что их командир — неисправимый параноик. — Никто не видел мой карандаш? — беспомощный взгляд Тукома вырвал из груди тяжёлый вздох. — У тебя под коленом, — только и ответил Зуко, покачав головой при виде обрадованного товарища. — Не отвлекайтесь, — по привычке уже отстучал им рядовой Чжун, хмурясь и придирчиво пересматривая схему. А придраться было к чему. — Не сходится, — уверенно заявил мужчина, откидываясь на холодную каменную стену. Остальные лишь раздосадовано повздыхали, вновь принимаясь что-то черкать на большом листе низкопробной бумаги — качественную брать поостереглись. Не раз всплывала мысль, что они что-то в схеме напутали, и она не была безосновательна — всё переписывалось и вычислялось не раз, и Касуми уже давно ворчала на них всех. Всё никак группа не могла найти оптимального решения, дабы ответить на поставленный вопрос: «Как уходить, если в Похай окажется высокопоставленное лицо?» — Уже условились, что берём с собой только самое необходимое, — объясняла девушка. — Оружие по типу метательного прячем под одежду, личный вещмешок собираем по уставу, о дополнительных предметах нам сообщит полковник. — Но неясно, каким путём уходить со всем скарбом, — всё хмурясь, продолжал Чжун. Тут и Зуко решился вступить в дискуссию: — За складами почти никто не следит, а там я точно знаю два выхода. Один ангар прямо к стене примыкает, а за ним вентиляция… придётся, правда, изворачиваться, но пролезть можно, я пробовал. Второй опасней, открытого места много, поэтому не думаю, что это вариант. Старшие рядовые смотрели внимательно, а когда юноша закончил, Касуми развернула один из планов крепости и коротко приказала: — Показывай.***
Сокка знал, что его оставили защищать деревню: папа сам наказал ему. Сказал, что доверяет сыну и надеется, что тот не подведёт. «Но как же хочется порой оказаться рядом с папой», — суп из рыбьих голов, который сейчас с таким удовольствием уплетала Катара, юноша буквально проталкивал в себя; каждая ложка давалась с трудом из-за крамольной, преступной мысли, зревшей в голове уже не первый барсов проход. «Может, тоже уплыть на войну? Я уже взрослый и сильный, так почему нет?» — это Сокка не раз прокручивал у себя в голове, прежде чем отмахиваться. Нет, ему доверили защиту деревни, а значит, доверили и тренировку маленьких воинов, и заботу о сестре, женщинах и Пра-Пра с остальными стариками. Так уговаривал себя Сокка, тайком изучая карту и мечтая хоть раз в жизни оказаться за пределами Южного Полюса, пусть и для того только, чтобы схлестнуться в бою с каким-нибудь монстром из Нации Огня. — Сокка, — строгий голос Пра-Пра вернул с небес на землю. — Ешь, стынет всё, да помоги потом отмыть. — Хорошо, — пришлось проглотить дерзкое «мытьё посуды для девочек»: за такое можно было схлопотать деревянной плошкой по лбу, да и сестра потом долго обижаться будет. А расстроенная сестра означает только то, что стирать и зашивать его одежду она будет назло небрежно, да ещё и ехидно ухмыляясь. Да, именно поэтому юноша покорно встал и, подхватив свою миску, направился за Катарой. Посуду мыли какое-то время молча, потом девочка тихо отметила: — У тебя весь завтрак снова было то лицо. Я же говорила тебе… — Я скучаю по папе, — перебил её Сокка, сосредоточенно оттирая жирное пятно. — Я хочу быть там, где он. Я хочу помогать ему там. — Но ты сейчас тоже помогаешь, — после недолгого, тяжёлого молчания возразила Катара. — Ты здесь, и ты защищаешь деревню. Ты выполняешь то, что делал папа. «До него мне далеко, — с печалью хмыкнул юноша, принимаясь за следующую миску. — Очень далеко, но…» — Спасибо, Катара, — лёгкая улыбка показалась на его губах. — Правда, большое спасибо. — Мгм, — девочка уж увлечённо расставляла посуду по местам. — Ты же мой брат, разве я не должна тебя поддержать? — и, словно поставив точку в разговоре, передала ему глиняный сосуд. — Держи, сейчас моллюсков у берега пойдём собирать, много прилепилось. — Катара!