Il gambetto (Гамбит)

      В Венеции настало лето. Чтобы скрыться от палящего зноя, многие шли на всякие уловки, но чаще всего в таверны и кабаки, где могли утолить не только жажду воды, но и чужого внимания. Несмотря на разгар дня, в там вовсю шло буйство пьяных, и не только, мужей. Оттуда доносился смрад алкоголя, смешанного с запахом пота и рыбы. В такие места шла разношерстная публика: от простых горожан, желающих весело провести время, до юнцов и высших умов Венеции, жаждущих иссушить глотки.       По битком заполненным помещениям разносился звон стаканов, полных вина, храп и гогот посетителей и смех прислужниц. Одни, заливая в рот за двоих, мерились количеством выпитого вина; другие, победив всевозможные бутылки и склянки, не могли даже на ноги встать и лежали подобно уличному хламу; третьи же с утра не просыхали и с сизыми носами требовали еще одну чарку. А в самых темных уголках таверн стыдливо таились монахи, что с собой притащили причастные чаши.       В одном из таких заведений сидел Эцио Аудиторе. В юности он был частым гостем таверн и с шумной компанией пропускал стаканчик другой. Теперь же кабаки стали больше местом шпионажа, нежели развлечения. Хотя до сих пор не упускал момента кинуть несколько страстных взглядов красивой прислужнице.       Сюда временами стекались и слуги патрициев из разных семей. Они обсуждали своих знатных хозяев и обменивались вежливыми проклятиями. В их разговорах ассасин надеялся услышать нужное ему, но такое случалось очень редко.       В этот раз немного повезло: рядом с ним сидели двое. По их одеянию было видно, что они служили у богатых людей. Однако наряд второго был потрепан. Из-за этого мужчина негодовал и причитал, стуча стаканом по столешнице.       — Ты посмотри на это отрепье! — развел он руки в сторону, указывая на всего себя. — Разве такое носят слуги знати? Рукава потерты, подкладки не раз зашивались нашими дамами кудесницами, на башмаке вот-вот появиться дыра. А кожа там толстая, что сносу ей нет. Я понимаю, если бы моя должность была низкая, однако я часто обслуживаю светлейших гостей господина, натираю — прости, Господи — его волосатую спину ромашкой. Сам он носит дорогие ткани (локоть стоит годовое жалованье четверых!), а нам на простую шерсть и парусин боится потратиться.       — Come se la mia fosse mejo. Все работают на измор, что некоторые от недоедания падают. Объедки хороши, но нормальный кусок хлеба не заменят.       — Твой-то господин хоть нормально одевает и платит, а мой… За счастье, что заплатил, а не отобрал за мелкое нарушение, как часто бывает. Посмотришь на слуг его братьев, так сразу такая зависть берет! Упаси Господь мою душу грешную, хочется с ними уйти. Ходят в добротных платьях, у каждого по две пары башмаков. А братья еще и подтрунивают над моим: строит из себя властителя рынков, а достойно своих слуг одеть не может.       От каждого слова недовольство мужчины росло. Лицо покраснело, а ноздри вздулись. Чтобы унять возрастающий пыл, он ухватился за стакан и залпом осушил. От выпитого слуга успокоился и даже повеселел.       Мужчина подозвал работницу и, заигрывая, стал просить, чтобы она еще налила вина. Он также, как любой дамский угодник, подмигивал, пускал широкие улыбки и наигранно выпрашивал у «душеньки» теплую постель под ее боком. Получив напускное «Ну, подумаю», слуга еще больше повеселел и довольно провел пальцем по липким от крепкого напитка усам. Однако желание его компаньона продолжить разговор развеяло отрадный настрой.       — Так чего ты к ним не ушел? Тебя никто не держит.       — Non posso, — он опустил голову. — Мы, слуги, поклялись бывшей госпоже, что не покинем Сету. Даже если Венецию постигнет Божья кара и море выйдет из берегов, утопив город в своих водах, мы и шагу из каса не ступим.       — А кто твой хозяин? Напомни-ка, — спросил первый, прищурившись. — Я так давно тебя не видел, что и позабыл.       — Право, ты меня давно не видел! Кажись, после пятидесятницы тебя из другого кабака тащили, ибо ты еле ноги волочил. А все требовал, по счету моему, чарку десятую, пьянчуга.       — Словно ты до беспамятства не напивался! Напомнить какие шашни ты на Вознесенье устроил?       — Не стоит. Я помню, как отмаливал грехи того дня. Ты спрашивал о хозяине моем? Эмилио Барбариго он, — чуть ли не плюясь назвал имя второй.       — И всегда он такой мучитель?       — Почти всегда, — почесывая седую бородку, ответил он. — Однако в этот раз господин был счастлив. Даже не побил нового слугу за разлитое ведро.       — Что же такое у него случилось?       — К нему пришел знатный вельможа.       — Может, это хозяин Агаты? Она очень часто описывала его, как важную шишку в правительстве.       — А, может, мой что наделал, и правительство решило приструнить его? А то возомнил себя повелителем. Чуть все брюхо от этого не раздул. Хотя по его довольной роже такое вряд ли возможно.       Слуга с глухим стуком поставил стакан и соединил пред собой указательные пальцы, иногда их потирая. Когда тот красноречиво вытянул лицо, мужчина добавил:       — С таким лицом и укатил куда-то. Bene, un percorso da tovaglia!       — Ты лучше скажи, как дела у тебя с крошкой Грацией? — пихнул его первый. — Она уже подпускает тебя? Или ты все еще пытаешься уличить хоть толику ее внимания своими скрипучими серенадами?       Дальше разговор двоих ассасин не слушал. Чужие амурные дела мало интересовали его. Полученные сведения были отпразднована глотком хорошего вина. Эцио кинул несколько сольдо и направился к двери. Задерживаться тут более не было смысла. Воздух был сильно пропитан дурманом и давил легкие, хоть раньше такой аромат для него был притягателен. В свои юношеские годы он все, что имел, мог в дуэте с Федерико спустить на выпивку и местных шлюх. Тогда отец ловил их по всем приличным и неприличным заведениям. Работу в банке пропускать нельзя было.       На пути его появился крупный мужчина в гвардейском костюме. Лицо было приятно, но глаза лукаво блестели, а на подбитой губе красовалась свежая рана. Незнакомец был подпитый (от него явно разило алкоголем), хотя по твердой походке нельзя было сказать.       — Синьор, не вас ли ищет стража? — съехидничал мужчина.       — Боюсь, вы ошиблись.       Аудиторе хотел пройти дальше, но тот не пускал. Незнакомец упер руки в бока и встал поперек прохода, заслоняя дверь всем своим телом, будто валун на распутье. Что еще хочет этот пьяница?       — Может. Но на плакате человек похожий именно на вас. Вы в серо-белом, слишком подозрительно себя ведете: почти ничего не пьете, ни с кем не разговариваете.       Плакаты! Они всегда были особой головной болью. Висели не только на площадях, но и где попало, чтобы каждый знал об убийце в городе. А в последнее время их стало больше. Будто кто-то всю ночь сидел за печатным станком. Но сейчас надо было отвязать от себя мужчину.       — С вами я же разговариваю. И разве серый цвет такой подозрительный, если все его носят?       — Вы правы, — пьяно причмокивая ответил тот. — Однако не каждый горожанин носит шелковую подкладку с золотой вышивкой на воротнике.       Эцио в который пожалел, что решил надеть отцовскую робу. За столько лет одеяние почти срослось с телом, что ассасин почти позабыл про остальную одежду. Постоянно мелькала мысль, что в следующий раз точно наденет что-нибудь другое или закажет у портного. Но лишь наступало утро намерение сменить наряд становилось маловажным.       — Вижу у вас есть капюшон. Ну-ка, натяните его, а то полностью не видно вашего облика.       — Не стоит.       — А, боитесь что будете похожи. Каждая дворняга похожа на другую, — протянул незнакомец. — Но все же убедите нас, что вы не в розыске. Если это так — с меня выпивка.       Мужчина подошел ближе и протянул растопыренную руку. Нельзя допустить, чтобы узнали его. Он перехватил запястье и грозно посмотрел на недоброжелателя. Тот перекривился. Верно, мужчине не попадались люди сильнее его. Отпустив руку, ассасин пошел дальше. Лишние заварушки не нужны. Вот только не успел он и шагу сделать, как тот замахнулся. Удар из-за спины — как подло! Ноги едва устояли. От злости ассасин развернулся и в ответ ударил кулаком в челюсть. Мужчина провел ладонью по вновь разбитой губе. Вмиг его выражение лица сменилось на яростное, и он свирепо посмотрел на Аудиторе. Он выпятился подобно быку и, будто устрашающе, произнес:       — Ну все, ты доигрался, stronzo!       Вот только вся бравость кончилась повторным ударом от ассасина. Незнакомец уже с подбитым носом отлетел в сторону. Опрокинув стол и все на нем стоящее, он свалился на сырой пол рядом с зажаренным поросенком. Там ему и место. Сидящие, озлобленные испорченным блюдом, в отместку стали бить поднявшегося на ноги подонка. В него полетели другие кулаки и чаши. Все бы так и закончилось, но один из не самых точных стрелков, пытаясь попасть чашей в виновного, промазал. Предмет, совершив несколько оборотов по своей оси, попал другому посетителю в затылок. Реакция была незамедлительна. В таверне поднялась драка. По залу летали другие вещи, выбивались зубы и рвались одеяния. Теперь для каждого было за честь ударить человека, спровоцировавшего бойку. Дамы же лишь визжали от страха.       Под такой грохот Эцио выбежал на улицу, где уже на шум сбежались. Прохожие толпились, наступали друг другу на ноги и ругались. Издалека к таверне приближалась стража. Не известно работали она на тамплиера или на город. Хотя для него все были равны: тамплиеры уже вгрызлись в сердце Светлейшей. Неизменным было одно: первым, что стражники заметят, будет именно он. Причем Ассасин осторожно пошел в другую сторону. Все-таки новый костюм нужен был.       Рынок Риальто был его новой целью. Это место было подобно на Меркато-Веккью: выкрики торговцев, разговоры покупателей и драки, а также нескончаемый выбор товаров, привозимых из всех мест мира. Там же ассасин познакомился с жадностью и тиранией Эмилио Барбариго.       Люди обсуждали постановления правительства, у кого прошли роды и крещение, аренду кораблей и прочие меркантильные вещи. Эцио еще несколько раз на неделе возвращался на рынок и уходил, лишь глашатаи переставали сообщать последние новости. Эти мужички, одетые в однотонные симары, всегда вещали громогласным и возвышенным голосом, словно священники проповедь. Кто-то кривился на них, испытывая лютую ненависть, кто-то, позабыв о делах, внимал каждому слову. Остальные проходили мимо. Эцио уже не мог сосчитать, сколько раз они оклеветали его. Благо деньги всегда затыкали им рты, хоть удовольствие было не из дешевых. Однако у не самых внимательных деньги всегда можно было вернуть.       — Поглядите, не это ли «придворный» вестник нашего купца Барбариго? Опять начнет вести речь о благородстве Эмилио, чья стража еженощно охраняет квартал, — совсем рядом возмутился кто-то.       Аудиторе повернулся, куда указал дар. Трое в длинных табарах передвигались вдоль рядов. Временами чужая болтовня и разборки, а также выкрики мешали ему сосредоточиться на купеческой беседе. По разговору было ясно, что они давно знакомы, однако близкими друзьями назвать было трудно. Сейчас это не имело никакого значения. Все, кто хоть как-то отзывались об Эмилио были неплохими источниками сведений. Ассасин последовал за ними.       — Разве совмещение функций купца и главы ночного дозора не запрещено законом? — удивился самый молодой из группы.       — Запрещено. Но с Эмилио даже такое возможно. Все знают, что он давно продал душу дьяволу ради своего торгового дела, — ответил первый. — Этот трус подкупил всех и вся, чья совесть сродни товару на прилавке.       — Право, чего это вы? Словно сами ни разу не подкупали, чтобы создать более выгодный картель, — заметил самый молодой. — Вот вы, мессер, помнится, говорили, что заплатили втрое больше, лишь бы завести свой товар.       — Это да. Если бы корабль подвергли очередной проверке в Сан-Никколо, то, боюсь, товар просто испортился бы. К тому же не стоит сравнивать меня с этим сукиным сыном. Он постоянно не показывает свои гроссбухи. Говорят, что там записаны счета торговли с понтификом.       Услышав чей-то крик, Эцио обернулся. Под его ногами пробежало пара оборванцев лет пяти, своровавших буханку хлеба и фруктов. Мимо пронесся и сам продавец, крича ругательства в сторону воришек и грозя кулаком. Антонио такие ученики в будущем пригодились бы. Из-за этой сцены часть разговора была потеряна.       — Однако стоит отметить, что при нем кражи сократились, — послышался тот же молодой голос. — Теперь даже любой вор несколько раз подумает, стоит ли его деяние того.       — Кроме этих мальцов, — добавил самый старый, когда мелкие воришки пробежали и мимо них.       — И мне что, падать Эмилио в ноги и целовать его башмаки, что моих посредников не ограбили, а меня самого еще не убил тот ассасин? — возмутился средний купец.       А вот слушать пересуды о себе Эцио не любил больше чем чужие похождения. Кем он только не был! Убийца монахинь и еретик, приспешник сатаны и детоубийца — список можно продолжать бесконечно. Награда за него всегда была немалая. Можно было послушать и другие разговоры, но оживившаяся стража не позволила. Был конец месяца, а в это время гвардейцы Барбариго разбирались с должниками. Инстинкт борьбы против несправедливости сразу сработал: кулаки так и чесались начать потасовку. Гвардейцы должны получить по заслугам. Однако разум подсказывал, что не стоит этого делать. Драка на рынке ничего не принесет, кроме новых ран, воплей испуганной толпы и еще большей настроенности венецианцев против него. Аудиторе с болью развернулся в сторону своего жилища.       Около одного из прилавков на глаза попалась Беатриче со служанкой. Торговец постоянно предлагал зеленую ткань, от которой она отказывалась.       Подобная сцена напомнила Аудиторе, как десять лет назад он познакомился со своей первой любовью, Кристиной Веспуччи. Тогда Эцио вместе со старшим братом покупали подарки для своей сестры Клаудии. Кристина тоже была там. Прогуливаясь между рядами, она точно так же выбирала ткани и советовалась со своей служанкой.       Как Кристина была прекрасна! Казалось, что лучше девушки в мире нет: румяное личико с нежными чертами и острым носиком, бровки, что тонкой дугой взмывали вверх, темные волосы, что блестели бронзой, и изящный стан, скрытый абрикосовым джорне. Тем не менее в те юные года он был слишком скромен, чтобы просто подойти и заговорить с такой красой. Но по наитию Федерико все же попытался познакомиться.       Первая попытка не увенчалась успехом. Эцио и толкового слова произнести не мог. Только промямлив что-то в ответ. Все это отпугнуло и разгневало прекрасную, но бойкую по характеру незнакомку. Но старший брат подбодрил: «Все не так плохо. Она улыбнулась, значит, запомнит тебя». И вторая попытка дала плоды. В тот вечер за ней следовал не только юный Аудиторе, но и его личный враг, Вьери Пацци. Тот загнал красу в угол и стал до нее домогаться. Эцио же, как воспеваемый в поэмах герой, стал спасителем. Ах, как стыдливо тогда Вьерри убегал! Будто шавка, поджавшая свой облезлый хвост. Все это сменило гнев на милость, и Аудиторе завоевал второй шанс у Кристины.       От столь приятных сердцу воспоминаний, щеки покрылись легким румянцем. Кристина! Его прекрасная Кристина! Как она там во Флоренции? Если бы не ужасные события, то он вместе с ней жили любящей семьей. Несмотря на его распутство, родители девушки не отказали бы. Породниться с семьей банкиров и друзьями Медичи много стоило.       Эцио снова посмотрел Беатриче, чтобы хоть на мгновение вернуться в тот день. Но она уже исчезла. Даже ее русая макушка, скрытая под фаццуоло, в толпе не была видна. А дар молчал, куда она пошла. Вновь не удалось узнать, где она живет. Тогда можно было узнавать новости без посредства Антонио. Но все еще будет.       В кошельке было достаточно денег. Можно было спокойно пройтись по Риальто и прикупить чего-нибудь. Первым делом Эцио заглянул в портняжью лавку. Стоимость редко волновала его, пока хозяин лавки не назвал сумму в три раза большую. Тогда Аудиторе начал долго и упорно торговаться, борясь за каждый сольдо. Где бы это было видано, чтобы ткань для рубахи стоила дороже чем во Флоренции! Уже боязно было спрашивать сколько стоит роба из парусина. При это сам портной только наседал, придумывая все новые причины высокой цены, что Эцио хотелось все кинуть, если не по морде дать. Однако камича нужна была, а знакомых белошвеек не было. В конце концов пришлось согласился на предложенную цену. За этими придирками мысль про новый костюм очередной раз была благополучно позабыта.       Выйдя оттуда, совершенно раздосадованный Аудиторе заметил картинную лавку. Веселый торговец вовсю хвалил произведения юных мастеров. Некоторые останавливались, чтобы посмотреть картины, однако ничего не брали. Лавочник же не терял надежды, продолжая зазывать покупателей. Эцио не остался в стороне и попросил показать товар. Тот лишь с широкой улыбкой подал несколько полотен. На них были изображены божественные сюжеты, христианские святые и площадь Сан-Марко. Выбрав себе картину по душе, Аудиторе кинул несколько дукатов и пошел в сторону своего жилища. Позднее он завезет все купленное на виллу. Торговец же еще больше воспрял духом и еще с большой жаром принялся зазывать покупателей.       В воскресенье лишь колокола огласили окончание мессы Аудиторе по обычаю пошел на встречу. Во дворике воровского убежища уже сидела Роза. Болтая с остальными, она все время поглядывала на вход в кабинет, будто ожидала новостей или даже указаний.       — Эцио, заходи, — послышался из-за двери голос Антонио, хоть сам ассасин даже не постучал. — Мы тут с синьорой Филато новую партию начали.       — Как ты догадался, что это я?       — После прыжков на землю у тебя тяжелый шаг.       — Не замечал этого за собой.       — Верно, как и окна, откуда видно каждого, кто сюда идет.       От подобной колкости, Беатриче прыснула, будто подавилась. Теперь взор Аудиторе направился на нее.       — Что-то вы зачастили сюда, — заметил он. — То ждешь вас по несколько недель, то вы сами уже каждую неделю появляетесь. Неужто хотите присоединиться к воровской гильдии?       — Нет. Просто это одна из причин отдохнуть от будней помощника посла и домохозяйки, — тихо ответила она. — И кроме Антонио некому составить компанию в шахматах.       — И какие у вас новости?       Беатриче сделала умный вид, словно знала, что будет говорить, а сама стала вспоминать, что можно было преподнести. За неделю новостей было мало, а единственный раз, когда она была в Сенате, споры практически отсутствовали. Все было тихо и лаконично. Аудиенция послов и решение внешних проблем. Из важного: началась новая война Неаполя с Папскими землями. Хоть позиция Венеции не оглашалась, в Сенате считают, что она выступит на стороне Рима. И Беатриче рассказала это. Да так уверенно и ладно, что можно было подумать, будто война Рима с Неаполем имела значение для воровского предприятия.       Но и вправду. Антонио оперся подбородком о кулак и стал водить пальцем по усам. В его голове стали появляться идеи, как это использовать в свою пользу. Торговля скорее всего будет ограничена, и Эмилио не оставит это просто так. Он не сомневался, что купец начнет еще больше издеваться над лавочниками.       Вот только Эцио такая новость ничего не давала. Он не таким представлял деятельность правительства: нет ни заговоров, ни большинства противозаконных решений, а лишь пустая болтовня. Это никак не приближало к убийству Эмилио. Тем более к уничтожению тамплиеров и их Магистра.       — Раз у вас нет особых новостей, то у меня есть. Антонио, Эмилио вновь уехал и вернется нескоро.       — Жаль, очень жаль. Даже если мы захватим Ка’Сета, по возвращении Эмилио нас сразу повяжут.       Антонио стал постукивать пальцами. Его взор направился на макет, где уже были расставлены миниатюрные стражники. Казалось, он прямо сейчас встанет и начнет передвигать фигурки по макету, будто по шахматному полю, просчитывая каждый из возможных ходов. Однако глава гильдии начал новую игру.       — Beh, gavemo ancora tempo de prepararse.       — Антонио, кто по-вашему может быть нечестен в правительстве? Я узнаю только имена сенаторов, описывают же их мне подобные им. И очень часто в положительном ключе.       — Тут, синьора, все правительство можно подозревать.       Одновременно перечисляя каждое прегрешение патрициев, в частности, купца Барбариго, глава гильдии расставлял одну шахматную фигуру за другой. Все они притворщики, падкие на звон дукатов при удобном случае и готовые забыть про простой люд в угоду своим желаниям. Если же найдутся, кто не поддался подкупам и пришел к власти, ради процветания города, то это единицы. Когда дошла очередь более тяжелых фигур, он начал вспоминать, как вместо домов для больных и сирот нобили строили свои каса, оттесняли мелких торговцев с крупных рынков на дальние. Последней фигурой в его руках был король. Взяв его, Антонио стал говорить об Эмилио, словно показывая, что этот купец для него самый главный враг. Он с нескрываемой ненавистью и многословностью описывал все, что Беатриче и раньше слышала. Но из уважения ни она, ни Аудиторе не перебили.       — Глашатаи редко озвучивают имена «героев» Венеции. Поэтому подсказать вам остальных я не могу. Только могу попросить узнать об остальных Барбариго. Точно знаю, они связаны с правительством, и также могут быть причастны к действиям Эмилио.       Беатриче вновь хотела, что-то ответить, но промолчала. С приема уже что-то известно про братьев Барбариго, однако добытое, как ей казалось, было недостаточно полным. Не стоит, чтобы глава гильдии судит о них лишь по должностям. Это может ввести его в заблуждение об истине дел.       Мужчины сменились местами. Теперь Эцио играл за черных, а Антонио уселся рядом с Беатриче и пытался незаметно подсказывать правильные ходы. Внезапно она что-то спросила у него. Глава гильдии утвердительно кивнул.       — Синьор Аудиторе, не могли бы вы ответить мне на один вопрос? Борьба Антонио с Эмилио Барбариго ясна, как дождь в осенний день. Но какова ваша причина борьбы с купцом?       — Эцио помогает мне, — вместо него ответил Антонио.       — Прошу прощения, Антонио, но по тому, как он раньше рвался в бой с Барбариго, на простую помощь это не похоже. Да и не думаю, что это обычная просьба или заказ от Лоренцо. Его Великолепие редко волнуют внутренние распри государств, если это не касается Флоренции.       — А вы, как я вижу, посвящены в дела нашей республики, — усмехнулся Аудиторе. — Неужели дамам дозволили заседать наравне с приорами?       — К сожалению, вы ошиблись. В Синьории я ни разу не была. Ma torniamo all'argomento. Беатриче сделала свой ход, как ей подсказал глава гильдии. Лучше учиться с чужими подсказками, чем тщетно пытаться все самой. Однако Эцио уже не обратил на это внимание.       — Я продолжаю дело отца: борюсь со всеми, кто притесняет простой народ и отбирает у него свободу. В их числе не только Эмилио, но и другие тамплиеры…       — Тамплиеры?       Как бы Беатриче ни хотела избежать разговора о тамплиерах не удалось. Боже, ну сколько можно было винить их во всех грехах?! Ассасин уже хотел рассказать поподробнее, но она не позволила:       — Прошу, не говорите мне ничего об Ордене Тамплиеров. Меня достаточно известили о его предположительной деятельности.       — Похоже, недостаточно, раз вы переспрашиваете. Эмилио и все его подручные — тамплиеры. Люди, для которых нет ничего важнее, чем их собственное возвышение над другими.       — Почему вы считаете храмовников низкими людьми?       От ее резкого тона напрягся даже Антонио, что по центру его круглого лба проступила жилка. Задавая очередной вопрос, Беатриче хмуро посмотрела на него, будто он мог знать. Вот только раскрывать свою принадлежность ассасинам не стоило. Эцио еще рано знать. В ответ, многозначительно глядя на нее, Антонио лишь пожал плечами. После игры придется оправдываться, почему промолчал.       — В отличие от меня вы не видели, что они делали, — с ненавистью говорил Аудиторе. — Под видом освобождения плели заговоры и захватывали Флоренцию, обвиняли невиновных, предавали своих знакомых и друг друга, а потом трусливо бежали и запирались в своих домах, боясь наказания. Так достойны ли своих жизней подобные люди?       — Всякая жизнь ценна, даже если душа человека прогнила. В любом случае мы все окажемся перед Божьим судом.       С этим можно поспорить. Эцио давно перестал верить в божью справедливость, после того… А не все равно ли теперь? Он сам вынес приговор убийце и восстановил справедливость. Хмурый взгляд упал на его фигуры. Положение было невыигрышным: королю вот-вот поставят мат.       — Не важно. Все приспешники испанца не стоят своих жизней, если для них чужая жизнь ничего не значит.       — Кто этот «испанец»?       — Да, Эцио, о каком «испанце» ты все время говоришь? — влез глава гильдии.       Колокольные башни вновь зазвонили, оглашая начало вечерней мессы. Для Беатриче настало время уходить. Антонио, как обычно, согласился провести ее до гондолы. Эцио остался сидеть. Проведя взглядом двоих до двери, он прикрыл глаза и оперся об спинку кресла. Надо было успокоиться и привести мысли в порядок. Все же как Беатриче наивна и не может понять таких простых вещей. Тамплиеры желают управлять всем миром. Хотя чего можно ожидать от флорентийки? Ее с детства воспитывали с верой в добродетель. Эцио ведь сам раньше не сразу поверил. Но книги дяди Марио убедили его. Возможно они убедят и Беатриче. Вот только неизвестно, когда он вернется в Монтериджони.       Звон колокол все еще был слышен. Ассасин не пошел в церковь утром, не пойдет и сейчас. Даже забыл, когда в последний раз наведывался в туда для исповеди. Ничто не поможет избавиться от боли, кроме мести. Но тишина длилась недолго. Через несколько минут в кабинет заявился другой человек. По пружинистой походке Эцио сразу догадался, что это была Роза. В ее руке явно был небольшой мешочек, в котором позвякивали монеты, пока воровка подбрасывала его.       — Уже спишь, vanto?       — Нет, всего лишь привожу мысли в порядок.       Аудиторе внутренне усмехнулся и открыл глаза. Роза стояла неподалеку. Она явно была чем-то довольна. В ее руке все еще был чей-то кошель.       — Откуда уже украла?       — Девчуле стоило бы внимательнее следить за своим кошельком. Я уже в третий раз успеваю его стащить, что даже Антонио не замечает этого. Ты не боишься, что она вынюхивает о нас для патрициев?       Роза до сих пор не доверяла Беатриче. С появлением новой союзницы все в гильдии заметили, как странно начал себя вести глава. С книг, годами лежавших на полках, пропала пыль, невесть откуда появились шахматы, а на Уго новенькая гавардина. Когда та приходила, Антонио запрещал собратьям заходить в кабинет. При этом он возился с Беатриче, как со своим макетом, угощал его любимым противным напитком. Чуть ли не сдувал пылинки, хотя она этого не заслуживала. Подобное не устраивало воровку, и каждый раз она рвала и метала. Все должны быть равны, даже чужаки. Однако ворам будто было все равно, что у них, возможно, ошивается вражеский лазутчик. Всем, кроме нее. С начала весны — а именно тогда их навестил напыщенный компаньон Беатриче — провалы воров участились. Это не могло быть простым совпадением. Роза в них не верила. Это точно было дело рук новой союзницы. Вот только доказать это было невозможно. Как бы она хотела залезть под ее юбку и все прощупать. Там точно бы оказались украденные планы Антонио.       — Роза, Беатриче наша союзница и не богатейка с бездонным сундуком, — любя пожурил Эцио. — Мы не обкрадываем союзников.       — Эцио, пускай и она вложиться в дело Антонио, а то с ее донесениями мы еще долго будем лежать на дне, — Роза кинула дукаты в почти полный ящик.       — Нет уж, подруга, — уже жестче произнес он. — Ты должна вернуть ей деньги.       — Поздно, дружок. Посмотри в окно: гондола давно скрылась за поворотом.       За окном и вправду не было видно судна. Там стоял только Антонио и о чем-то разговаривал с остальными ворами.       — Никогда не поздно ее догнать и извиниться. К тому же тебе это под силу.       — Ezio, come posso? — нараспев ответила она. — Я же вчера опять подвернула ногу на парапете!       — Что-то я не вижу, чтобы ты хромала.       — А так?       Воровка стала наигранно хромать, цепляясь руками за столешницу. На это Аудиторе прищурился и состроив недовольное лицо. Представление было не самым выдающимся. Роза, постоянно путаясь, подтягивала то одну, то другую ногу. Держа руку около левой ноги, она охала и ахала, когда наступала на «здоровую» ногу. За подобным можно было наблюдать вечно. Чем ближе воровка приближалась к Эцио, тем ему самому труднее становилось сдерживать улыбку. Когда же она, неудачно хромая, ухватилась за его плечо, то ассасин еле сдерживал смех. Ну и выдумщица! В один день она вовсе притворилась умирающей от чумы. Тогда вся гильдия чуть ли не рыдала. А Антонио не отходил от ее постели. Эцио также был в отчаянии. К тому времени Роза стала для него особенным человеком. Но когда все вскрылось, она целую неделю скрывалась в его гостевой комнате. Конечно, это время они провели с пользой и удовольствием.       — Ладно уж, vanto, прощаю. Но, — он пригрозил ей пальцем, — больше так не делай.       — Не могу обещать.       Еще раз хитро посмотрев на Эцио, Роза якобы от усталости повалилась ему в руки и потянулась к губам. Через поцелуй чувствовалась ее улыбка. Невольно Аудиторе сам улыбнулся. Его шальной язык уже пытался проникнуть внутрь.       — Стой, — отстранилась она.       Эцио искоса посмотрел ей в глаза.       — Антонио вскоре придет. Давай лучше к тебе. Наперегонки.       Согласившись, он оставил короткий поцелуй и вышел во двор. Необходимо заранее рассмотреть пути для скорого достижения дома.       — И так, какие правила в этот раз?       — Никаких правил, — выкрикнула воровка, стоя уже на строительных лесах.       Не дожидаясь его, она продолжила карабкаться на крыши, хватаясь рукой то за один, то за другой уступ. Нечестно! Эцио же побежал в другим путем, который ему казался более быстрым. Он шустро поднялся по деревянным балкам и вывескам наверх и направился в обратную сторону от штаба воровской гильдии. Тень постоянно следовала за ним и при прыжках падала на смежные улицы, заставляя прохожих поднимать головы вверх и охать. Черепица стучала под ногами и местами слетала вниз, а стражники вновь кричали, что ему тут не место; лучники предупреждали о незавидном будущем Святого Себастьяна. Так оно и будет, если смогут догнать.       — Эй, если ты сейчас не слезешь, то будешь похож на ежа, — кричали вслед они.       Роза не отставала. Она бежала параллельно по дальним домам и с легкостью вскарабкивалась на более высокие стены. Ее фигура пролетала между узкими разрывами домов. Воровка нагоняла его. Когда же Эцио чуть не свалился, поскользнувшись на черепице, ее душа ликовала.       Добравшись до края одного дома, Аудиторе совершил немыслимый прыжок и ухватился за крышу соседнего. Раньше бы он никогда на такое не решился. Теперь же от появляющихся препятствий азарт становился все сильнее, а сила только прибавлялась.       Подтянувшись и ловко взобравшись на парапет, Эцио бросил взгляд. Уже была видна обшарпанная и покрытая плющом стена. До жилища оставалась несколько рядов домов, а девичей фигуры видно не было. Лишь море поблескивало в солнечных лучах. Победа у него в рукаве. Аудиторе прибавил скорость.       Внезапно кто-то пихнул вбок. Рядом замедлилась Роза и вновь повторила попытку уже с большей силой.       — Эй, так не честно!       — Никаких правил, — дразнила она.       Не желая проиграть, Аудиторе также начал толкаться. Воровка оказалась проворнее. Она скинула его в один из каналов. В нос и рот сразу стала заливаться морская вода. Надо было побыстрее выныривать. Во рту стоял привкус помоев. Мерзость. Подавив рвотные позывы, Эцио продолжил путь.       От подлости Розы желание побороть ее только увеличивалось. В этот раз лезть на крыши было провальным вариантом. На одно лишь карабканье уйдет уйма времени, а рядом нет вещей, что могли бы послужить трамплином. Ассасин, что есть мочи, побежал в сторону дома, распихивая всех прохожих на своей дороге. Наконец, он ловко забрался через окно в свою комнату. Отлично! Он пришел первым. Можно и похвалить самого себя за быстроту и невероятную выносливость. Но проучить Розу нужно было обязательно. Эцио прислонился к стене около оконного проема и стал дожидаться прихода прохиндейки. Спустя пару мгновений тень ее ног появилась на половицах, а после сама Роза спустилась с крыши и запрыгнула в комнату.       — Как видишь, быстрые ноги, в этот раз я обогнал тебя, — он обхватил ее из-за спины.       — Нечестно! Ты знал дорогу лучше меня, — воспротивилась она и стала вырываться. — Давай новый раунд. До Фрари.       — Нет. Признай, ты проиграла. А мне как победителю полагается награда.       — Удар в зубы за мухлеж, хвастун?       — Ты же сказала никаких правил. Поэтому я заслуживаю, что-то по приятнее.       — И я даже знаю что, — Роза схватила Эцио за ворот и прижалась к губам. — Фу, воняешь.       — От тебя пахнет не лучше.       — И весь мокрый.       — Так раздень меня, — уже с хрипотцой произнес он.       Воровка только этого и ждала. Она без промедления стала расстегивать пуговицы и развязывать прочие шнуры. Поцелуи продолжали сыпаться. Когда Эцио снял с нее старую фарсетту, Роза в долгу не осталась. Ассасинская роба следом упала на пол.       Его руки нагло гуляли по поджарому девичьему телу. Небольшие мускулы только красили Розу, а не отпугивали. Ее выбор одежды перестал быть чем-то удивительным. Кто сказал, что женщинам нельзя носить мужское? Вздор! К тому же, если человек через минуту окажется голым, то какая разница во что он одет.       Роза зажмурилась. Сейчас они в неравных условиях. Ей не хотелось подавать и знака, что ласки приятны. Лишь когда Аудиторе окажется полностью нагим. Но, черт побери, снять мокрые штаны и белье, оказалось еще сложнее, чем камичу! А пальцы от нетерпения ужасно тряслись. Кальце остались висеть приспущенными до середины бедра. Этого было достаточно.       Аудиторе закусил губу. Как он соскучился по ее прикосновениям! Роза была подхвачена на руки под ягодицы, а ее ноги — сцеплены за спиной.       Комната потихоньку наполнялась полустонами и запахом возбуждения. Сердца бились сильнее, чем ранее при беге, а отголоски чувствовались в висках.       С каждой секундой все становилось похоже на очередное соревнование. Оба смотрели друг другу прямо в глаза. Оба старались оттянуть свой момент достижения пика и приблизить чужой. Но если Эцио мог использовать еще руку, то Розе оставалось только ласкать другие чувствительные места на нем: ключицу и шею; целовать адамово яблоко.       К ее несчастью, по ногам словно прошлась молния и пронеслась по всему телу, а спина изогнулась дугой. Нет, нет, она не может второй раз за день проиграть! Надо взять себя в руки! В голове же словно взорвалось множество фейерверков. Роза блаженно зажмурилась и обмякла. Все было бесполезно. Когда дыхание едва пришло в норму, она посмотрела на Аудиторе. На его губах играла та самая лукавая улыбка, а сам он продолжал двигаться.       — Ты вновь проиграла.