Il gambetto (Гамбит)

      С самого утра на улицах Венеции было шумно. Первое воскресенье сентября самый ожидаемый праздник города. В этот день множество юношей и взрослых хотели поучаствовать в гребном соревновании. Одни дабы получить призы от дожа и стать почетными людьми города хотя бы на один день, другие — завоевать внимание дорогой для сердца дамы.       На больших зданиях и площадях развесили венецианские знамена, а на столбах — праздничные разноцветные ленты и флажки. Все приоделись в свои лучшие наряды. На улицах кипела жизнь. Люди танцевали под заводную музыку и веселились. Предприимчивые мужи — да и не только они — ставили ставки на гондолы с самыми проворными гребцами и дрались в споре на победителя.       Когда раздался звук горна, и лодки рванули вперед. Вдоль всего Гранд-канала толпились прохожие всех мастей. На балконах своих каса сидели знатные семьи, а юные благородные девы выглядывали из окон. Каждый из наблюдающих желал увидеть сильных и прекрасных гондольеров. Отовсюду раздавался гул прибывающей в экстазе толпы, стоны боли от перевернувшихся гондол и неумолимые крики тех, чей это был фаворит среди участников. Однако по окончанию соревнования каждый получил желаемое.       Под вечер празднующие разбрелись по зданиям. Простые горожане — по кабакам и домам, нобили — по своим или чужим каса.       В семье Барбариго в этот раз прием устраивал Марко. Все знали его как праведного христианина и лишь некоторые как весельчака. И, право, все было сделано в лучших традициях семьи: изысканные закуски и дорогие вина, умелые музыканты и образцовые слуги. Никто из гостей не остался недовольным. Кроме самого Марко.       Весь вечер большинство его знакомых из правительства толпились вокруг одной юной особы и просили прочесть какой-то сонет или рассказать легенду. Все бы ничего, но синьора была иностранкой. Кому может быть интересна флорентийская женщина? А семья Барбариго не терпела чужаков в своем доме. Марко просто жаждал узнать того гения, что решил пойти против принципов его семьи. Еще больше настораживало, что римский посол весь вечер крутился около нее, как муха около меда. Несомненно привести флорентийку было его затеей. Тем не менее трудно было отрицать, что ее вульгарные рассказы из небольшой книжицы не забавляли.       — Дьячетто справа, тоже пить горазд, великий труд он молча совершает и, как верблюд, волочит свой балласт.       Не усмирив смех от прошлых строк, мужчины сразу засмеялись во всю голосину. Кто-то стучал по спинам знакомых, кто-то хлопал, меж тем протирая подступившие слезы. Даже родной брат Марко, Агостино, не смог сдержать приступ смеха и скрыл расползавшуюся улыбку широкой ладонью.       Но чем дальше продолжала чтение гостья, тем больше людей подходило; тем заливистей и громче становился смех, постепенно переходивший в откровенный рогат. Да такой рогат, от которого казалось, что стены тряслись! В последние годы в Ка’Барбариго ничего подобного не было. Сама рассказчица также пыталась сдерживать смех, хоть ей это не совсем удавалось.       — Так пьет он в «Драгончино», что могу я едва ли описать, скажу тебе. Наклюкавшись, тотчас на боковую, храп у него такой, такая вонь, не выдержишь, ну право, ни в какую. Еще всегда потеет, словно конь.       Ни один патриций уже не мог сдерживать свои эмоции. Многие складывались пополам от смеха. Их лица покраснели, голоса почти охрипли, а в глотках стояла изнуряющая сухость. Некоторые пытались утолить ее, но терпели поражение с новым приступом смеха и душились. Другие уже успели пролить напитки себе или другим на платья.       Сам хозяин каса уже не сдерживал смех больше похожий на петушиный хрип. Проводя рукой по бороде, он поглядывал то на гостей, то на своих беседчиков. Последние более хмуро смотрели на все представление. Старые скряги! Проводить праздничные вечера с ними было пыткой. Вечно серьезные, сидят на постах и дальше их не видят. В свои лета Марко в умении веселиться мог дать фору любому из них. Прием у кого-нибудь другого было за счастье для него. Но сегодня он все устраивал, а, значит, все родственники и друзья должны быть тут.       Синьора закрыла свою книжицу и опустила взор. Многие отчаянно замычали.       — Неужто во Флоренции так худо пьют, что это не обошло внимание творчества ее повелителя? — все еще смеясь, вопрошал один.       — К сожалению, мне этого знать не дано. Но, может, если вы однажды встретите человека из моих краев, то узнаете.       — Синьора Филато, прошу, нет, умоляю, прочтите еще один капитоло! — стал выпрашивать тот, что смог успокоиться.       — Mi dispiace, ma devo rifiutarti. Боюсь, что после следующего в стенах этого великолепного дома появятся трещины.       — Да, мессеры, не стоит, — к публике подошла жена Марко, Лючия, и стала поучать. — Бога ради, подумайте лучше о своем здоровье. Если вы так долго и протяжно будете смеяться, то ваши животы не выдержат и их содержимое пойдет обратно. А это грозит плохим усвоением пищи.       — Простите, мадонна Барбариго, мы всегда следим за нашим состоянием и ни разу не было того, что вы описывали, — ответил второй мессер.       — Душа, моя, — послышался голос супруга, что от всеобщей радости смягчил свой нрав. — Сейчас праздник, и нам всем стоит радоваться. А эта особа любезно позволяет нам развлечься. Не изречения Платона женщинам читать, не правда ли?       Желание супруга закон. Мадонна Барбариго могла лишь недовольно покачать головой. Смерив взглядом с виду скромную синьору, она ушла на свое прежнее место, где ее стала утешать одна из матрон. Она была уверена, что хоть гостья благородна, но ведет себя совсем неподобающе. А любая диковинка в один день станет похожа на очередной прилив.       Тем временем публика продолжала упрашивать Беатриче рассказать хоть что-нибудь. Такой напор чужого внимания для нее был не впервые, но все еще непривычен. Она как сейчас помнила вечер после первого капитоло: аплодисменты, заинтригованные лица и удивленные возгласы гостей, оценивающие взгляды дам, довольные кивания слушающих и заразительный хохот в конце. Как приличная дама Беатриче должна отказать. Однако просьбы были такими настойчивыми, что за отказом несомненно последует обида. А обижать слушателей ей не хотелось. Откинув подальше мысль о тщеславии, она согласилась.       — Дабы утолить ваше желание, но и не позволить стенам рухнуть, расскажу вам простую историю о том, как пьет Его Великолепие. Она не смешна, но если покажется таковой, то пусть. Однажды один из благородных мессеров, чье имя я называть не смею, подарил Лоренцо бочонок крепкого вина, постоянно приговаривая, что фруктовый аромат настолько же прекрасен, как и вкус. Все отведавшие его не смели не согласиться и нахваливали мессера. Однако лишь Его Великолепие отведало дарственный напиток, как сразу возмутилось: «Если же запах вина подобен его вкусу, то, видно, вино пролежало не в том погребе, ибо я не ощущаю его аромата».       На эту историю публика лишь вяло похлопала. Мессеры стали расходиться по своим кругам интересов, а не в меру сдержанные донны — к остальным дамам, что уже хмуро поглядывали на них. Когда все стихло и остались пустые разговоры, в зале вновь заиграла веселая музыка.       — Вы вновь были неповторимы, синьора Филато, — Пьетро поднялся с пола и поцеловал руку.       — Ваши слова лестны, но не стоит сыпать ими.       Беатриче спрятала руку и осмотрела зал. Все гости вели свои беседы и не обращали на нее внимания. Это было хорошо. За сегодня было нарушено достаточно правил. Скромная дама не должна всегда быть в центре внимания. Тем не менее для Беатриче слова похвалы были приятнее смеха, хлопков и язв Никколо. После первого приема в Ка’Сета ее больше так щедро не хвалили за простое чтение. Уже с того вечера стало понятно, что ее приглашают в качестве своеобразного развлечения. Все лавры получал Асканио, что привел ее, и Лоренцо со своими поэмами, а к ней самой никто не подходил знакомиться, хоть многие видели ее впервые.       В отличие от них, римский посол не упускал ни единого вечера с участием Беатриче и всегда проявлял подбадривающие жесты. Ему не нравилось, когда венецианцы смотрели на нее, как на придворного шута. А, может, не нравилось, что просто смотрели. Он сказал бы еще не одну тысячу слов, лишь бы она продолжала читать и радовать своим голом. Когда же Беатриче сделала комплимент его наряду, то в душе стало еще радостнее. Весь вечер он гадал, заметит ли она новое джорне из зеленых венецианских тканей с рябыми узорами. Беатриче ни разу не пропускала мимо глаз его новые наряды и также давала комплименты, хоть очень скудные. Не больше двух слов. Но сколько это значило для него!       Вдруг его окликнули, и двое обернулись. Хозяин дома хотел познакомиться гостьей. Подхватив под локоть, Пьетро с самой широкой улыбкой гордо повел ее, где сидели братья Барбариго. Представить прекрасную даму такому важному чиновнику было за честь. Из его уст в сторону Беатриче было сказано не одно лестное слово. Добра, образованна, красива, благоразумна и многое другое. Все было так, будто он являлся самым близким для нее человеком. И ему так хотелось верить, если не быть.       Хвалебные слова Пьетро только подтверждали подозрения Марко Барбариго. За семьдесят лет он успел столько дам повидать, и столько же ему представили. Ничего не говорило лучше о людях, чем их действия. Пропуская похвалы мимо ушей, Марко оценивающе смотрел на гостью. Его мелкие, блеклые глаза пробегались по ее фигуре, будто искали описываемое. По происходящему ранее назвать Беатриче скромной было сложно. Особым умом она также не отличалась. Да и женщинам это незачем, как считал Марко. Бог сотворил их лишь как дополнение для мужчин.       Однако женщины хорошие притворщицы. Ему ли не знать. Сначала завлекают своей красотой, потом голосом, а в конце строят святую скромницу и послушницу. Господь упаси того, кто попал под чары таких дам!       В то же время, хоть Беатриче старалась смотреть в пол, взгляд то и бегал по остальным Барбариго. Похожие на винные бочонки, все братья были одеты практически одинаково, словно их обслуживал один и тот же портной. На двоих были догалине с мехом из горностая и соправесты цвета Венецианской лагуны с золотыми узорами и желтыми вставками; на головах были темные уборы; на пальцах не меньше двух перстней. Третий более молодой был одет проще. Вместо широкого догалине на его плечах висел бархатный красный табар, а на голове — капуччо. Однако среди них вновь не было сгорбленного старика.       Рядом с Барбариго, сложив руки в замок, сидел другой человек с лицом похожим на мордашку обезьяны. Более молодой, но уже в зрелом возрасте. По его темно-фиолетовой симаре, которую носили не все, можно было сказать, что он являлся членом Совета Десяти. Мужчина, как и остальные Барбариго, так же снисходительно поглядывали на гостью. От его слегка надменного взгляда становилось не по себе. Как подсказал Пьетро, это был Карло Гримальди.       — Что ж, очень странно, что мессер Медичи решил отправить сюда свою приемную дочь. Однако он неглупый человек и знает, что делает, — заключил Марко. — Вы можете быть свободны.       Беатриче вновь посмотрела на дамский стол. По уничижительным взглядам было видно, что матроны готовы растерзать нахалку, как стая волков, лишь ее стать там появится. Она уже представляла их скрытую, словесную тираду. Выслушивать такое не было никакого желания. Но если остаться с Барбариго, то грязных слухов не миновать. Еще сильнее подстрекала остаться возможность принести для Антонио впервые что-то дельное. Беатриче не могла упустить такой шанс и робко подала голос:       — К сожалению, все места около дам заняты. Не сочтите за грубость, но не могли бы вы дозволить сесть недалеко от вас?       Марко не смел отказывать синьоре, что, несмотря на недопустимую нескромность, сумела разбавить серьезный тон пира. Вместе с тем мнение других компаньонов для него не менее важно. Просить у хозяина приема о чем-то довольно дерзко. Особенно женщине. Прослыть прелюбодеем за такую мелочь, особенно при жене, было позорно. Пересудов будет не счесть. Скептически смотря на несуразность в юбке, те дали свое согласие.       Слуги придвинули стул. Римский посол также уселся рядом и начал вести свою беседу. Только Беатриче больше прислушивалась не к нему, а к чужому разговору.       Мужчины разговаривали о Платоне и его представлении идеального государства. Правда из-за вульгарных рассказов гостьи они потеряли суть и спорили, где остановились. Средний Барбариго перелистнул книгу, лежавшую у него на коленях. На страницах были едва заметные пометки, но этого хватило чтобы он уверенно поднял глаза на кузена.       — И ты, Сильвио, предположил, что Венеции нынешний аристократический строй не подходит.       Его голос был мягок. Сам он говорил вкрадчиво и с легкими паузами между предложениями.       — Я не предполагаю, Агостино, а утверждаю, — грубо ответил младший Барбариго, подобно раскатам грома. — У нас слишком много чиновников и лизоблюдов, что пытаются угодить дожу и подтереть его зад.       — Вы это на что намекаете? — словно змея зашипел Карло.       Только Сильвио будто не слышал его и продолжал говорить о своем.       — Они только и делают, что спорят в Сенате и устраивают драки в Большом Совете. Ничего толкового от них не добьешься. Лишь глупые законы.       — Да, но на законах строится общество, — заметил Агостино.       — Нет-нет. Такое Венеции не подходит. Если мы хотим установить порядок и построить единое общество, то нужен жесткий контроль, — младший Барбариго ударил ребром ладони по второй. — Убрать все советы и дожа. Оставить лишь небольшую группу, что будет управлять республикой. Военные будут основой следит за исполнением установленных правил. Любой нарушивший их будет наказан.       Мессер Гримальди во время любых бесед не забывал про свои основные обязанности. Он наклонился в сторону Сильвио и стал внимательнее к нему прислушиваться. Иногда ему хотелось донести на всех Барбариго, но общее дело и возможности, если все удасться, не давали этого сделать.       — Это уже попахивает изменой.       — Моя измена лишь на словах, в отличие от твоей. Или ты забыл, как в шестой раз стал советником дожа? Что-то не верится, чтобы у тебя не завалялась какая-нибудь расписка.       — И как же ты тогда поступишь? Детей у меня нет. Тебе нечем меня шантажировать, как Соранцо. И ты меня не запугаешь.       — Как и ты меня, — фыркнул младший Барбариго. — Временами кажется, что ты в своем совете плетешь заговор против меня. Всем ведь известно, что членам Совета десяти не стоит доверять, иначе они тебя на плаху за измену отправят.       — Ты чиновник. Признай уже это. Даже твой ярко-красный наряд не дает тебе столько права, сколько ты хочешь. Я же каждый день заседаю с дожем в Малом совете.       — Карло, Сильвио! — повысил голос средний Барбариго и недовольно свел брови. — Вы у моего брата в гостях, так ведите себя подобающе. Если я стану дожем…       — Ты? Дожем? — засмеялся кузен.       Для него Агостино был как простой люд, не желающий марать руки и отсиживающийся, пока другие делают всю грязную работу. Безалаберным и жадным до денег даже больше Марко.       — Estne aliquid quod tibi non convenit?       — Только когда меня не будет на этом свете ты получишь рог дожа. Иначе вся Синьория превратится в балаган из дойных коров.       Средний Барбариго набычился и уничтожающе посмотрел. Его грубое лицо стало похоже на изваяние: брови опустились еще ниже, а широкий подбородок приподнялся. Не проходило ни единой встречи, чтобы Сильвио его не задел. Как этот недоросток может грубить старшим! Руки крепко сжали подлокотники кресла. Желание сорваться и разбить лицо кузена росло. Он знал, что тот не сможет достойно ответить. Кишка была слишком тонка.       Это заметил все время спокойный Марко. Новая драка братьев не прельщала его. В прошлый раз сердце едва выдержало. Помимо этого пришлось заменять всю гостиную мебель. Благо это произошло днем и в доме, а не на приеме. Иначе какой был бы скандал! Барбариго с Барбариго подрались между собой! Венецианцы и так привыкли к их едким перепелкам, но такое… Марко уже не знал, чего боялся больше: испорченной репутации семьи или нарушения божьего завета. Он положил руку на плечо Агостино и с надеждой попросил:       — Брат, успокойся. «Melior est patiens viro forti», иначе догат не дождется тебя. Средний Барбариго скинул руку с плеча. Ему всегда было непонятно, как старший брат может терпеть кузена, но он, как всегда, отвечал лишь одно:       — Побойся Бога и не суди невиновного. Перед женскими секретами под юбкой мы всегда слабы. А дядя подавно. Накануне убийства их было несколько.       Хотя сам Марко мало верил своим словам и говорил только для приличия. Не меньше Агостино он хотел отомстить Сильвио — человеку, зарезавшему их дядю. Они оба тогда присутствовали на похоронах и видели, как Сильвио едва не танцевал гальярду на могиле. Какое святотатство! Вспыльчивость была в крови Барбариго. Однако старший сдерживал порывы не только из-за своего возраста, но и ради блага семьи. Лишь только по этой причине можно было пойти на многое. Главное, чтобы не шло против законов божьих, которые он чтил.       Марко нервно оглянулся в сторону гостьи. К его счастью, синьора Филато не обратила внимания на едва не разгоревшуюся ссору. Она мерно кивала головой, пока синьор Колонна распинался о своем участии в соревновании. Успокоившись, он обернулся назад и прошептал:       — И не забывай, что флорентийцы любят обсуждать многое.       — Да, Агостино, послушай старшего брата. Он больше знает.       — Уж точно больше тебя, гад ползучий!       Оставаясь предельно спокойным, Марко широко развел ладони и вернулся к теме:       — Consobrinus, quid de populo?       — Как ты не поймешь, народ должен быть уже благодарен, что есть кому его защищать. Причем люди сами раздувают проблемы и скидывают все тяжбы на нас. Они злы и глупы по своей природе, постоянно ведут себя как варвары. Если их не контролировать, но ни о каком единстве и речи вести не стоит.       — Кто будет заниматься обездоленными? Хоть раз церковь смогла заменить тебе бордель? Господь желал, чтобы богатые помогали бедным, но этого не хватает. Количество бумаг на моем столе только растет.       Ох, как Сильвио не любил говорить об бедняках! Как только Марко начинал эту тему, тот всегда переводил ее в другое русло. Нельзя было допустить, чтобы такие люди, как кузен, стали во главе правительства. Это самое первое, что понял Марко, когда стал прокуратором Сан-Марко. Тогда в его распоряжении оказалась возможность назначать нужных людей, которые в будущем могут проголосовать за него. Лишь внезапная смерть могла порвать планы, ведомые ему одному.       — Марко, что-то я не припомню такого. В последние годы стало больше новых лиц в правительстве и богатств у тебя, но точно не приютов. В Кастелло я больше полезного сделал, чем ты как прокуратор Сан-Марко. Благодаря мне рабочие получили там нормальные дома.       — Да, если эти столетние кирпичные лачуги можно так назвать, — усмехнулся Агостино.       Прокуратор де Ситра, коим являлся Сильвио, начал гордо бить в свою грудь. То, как он создал множество домов и как Арсенал благодаря ему стал создавать корабли — ничто из построенных новшеств не ушло из внимания, даже самые мелкие. На это сидящие рядом только глумливо поглядывали, изредка закатывая глаза. Его рассказы больше походили на байки, которыми самовлюбленные юнцы пытались впечатлить застенчивых дам. Вот только Марко знал, что кузен не справляется с обязанностями. Еще с начала года поступило немало жалоб о разгулявшихся по кварталу наемниках, которых тот будто не замечал.       Но больше раздражался Карло. Его явно задевало напускное величие младшего Барбариго. Хотя при их вечном соперничестве это было немудрено.       — Не причисляй только себе все заслуги, — остановил он бахвальство и как бы невзначай произнес: — Ты не единственный Прокуратор де Ситра. Еще есть Бернардо Джустиниани.       — Бернардо пустослов! — едва не зарычал Сильвио.       От гнева его рябое, мясистое лицо покраснело и стало похоже на лицо пьяницы из поэмы Лоренцо. В глазах пылала нешуточная ярость и ненависть. Ничто не выводило младшего Барбариго из себя, как упоминание о семье Джустиниани. А если кто-то отзовется положительно, то выслушает о себе много нелестного. Особенно щедро доставалось подчиненным.       — Если убрать все его чины, то кто он будет? Очередной купец из семейства, торгующего с другими странами.       — Сильвио, Барбариго недалеко ушли от Джустиниани, — напомнил Марко. — Мы тоже купцы. А перед Богом равны все.       — Да, но и ты помни, что мы «курти», а они «лонги». Не сомневаюсь, что Бернардо на это подбил его брат, Поло. Считает нас лицемерами и корыстолюбцами, хотя сам ничего достойного не сотворил.       — Большой крест на шее тоже не дает твоим действиям большей святости, — подергал он цепочку Сильвио. — Хоть Джустиниани так плохо к нам относятся, это не дает нам право точно так же относиться к ним. Тем более Бернардо был близок со многими Папами…       — Не вижу ничего в этом особенного. Благодаря Магистру он стал близок к понтифику. Я ничем не хуже и мог бы быть советником понтифика.       — А что этот шут может сделать теперь? — вступил в перепалку Агостино. — Выпустить очередной хвалебный очерк или выступить в Сенате с осуждением действий Папы? А потом осудить все правительство и назвать врагом Венеции? В то время как я сражался в Ферраре, этот писака…       Бернардо Джустиниани был отвратителен для него не меньше, чем для кузена. Сколько раз ему приходилось выслушивать упреки о слабости духа!       — Бернардо смог уговорить Святой Престол снять с Венеции интердикт, — поддерживая хозяина дома, отрезал Карло.       — Принятие которого он не смог предотвратить.       — И лишь поэтому он сейчас жив, — одновременно с Агостино произнес Сильвио.       Все беседчики понимающе закивали, но распри не прекратили. Мужчины все больше становились похожими на сварливых стариков. Голоса становились громче музыки, что на Барбариго свои взоры потихоньку начинали обращать остальные гости.       Шипя, каждый старался найти в другом какой-нибудь недостаток. Особенно сильно доставалось среднему Барбариго. Его постоянно сравнивали с более успешным Марко, по стопам которого тот пытался идти. Он же тщетно пытался парировать.       — Эмилио, кузен! — внезапно радостно воскликнул хозяин дома. — Неужели ты решил почтить нас своим присутствием?       — Да-да, я тоже рад вас всех видеть, — причмокивая ответил купец.       На его слова все гости повернули головы в другую сторону. Беатриче и Пьетро также направили свои взоры.       В дверном проеме, одетый в те же цвета, что и остальные Барбариго, появился сгорбленный старичок с жабьим лицом. Он медленно, любезно здороваясь со всеми подряд, шагал к братьям. Люди приветливо улыбались ему в ответ, но, когда он отходил от них, кривили лицо и презрительно измеряли. Эмилио прямо чувствовал, как их взгляды прожигали его. Если бы не постоянные уговоры мадонны Лючии, то даже не промелькнула мысль зайти на прием. Эта ипохондричная женщина была единственной отдушиной в семье Барбариго для него. Эмилио ценил ее заботу о здоровье других и скромность в тратах. Наконец, нервно проведя крючковатыми пальцами по обтянутой дорогой тканью сидушке, он уселся.       Старший Барбариго давно был извещен о действиях Эмилио в Сан-Поло, которые также кидали тень на семью Барбариго, но уже в глазах народа. Очень часто в прокуратуру поступали жалобы на Эмилио от разоренных и обедневших торговцев. Вот только Марко приходилось их игнорировать. И причина на то была везкая.       — Надеюсь, Святой Маттео не покинул твои счетные книги? — с серьезным тоном поинтересовался он.       — Эмилио, как там твое шелковое дело? — с ехидцей бросил Агостино. — Еще не пошло на дно к рыбам, как твои конкуренты?       — Повтори, что ты сказал, прихлебатель? Напомнить, сколько ты мне должен?       — Кузен, причина твоего гнева неправедна и мала. Сдержи его, и тебе воздастся. Расслабься, выпей вина.       Марко щелкнул пальцами. К ним подошел молоденький слуга, державший поднос с напитками. Все сидящие подтянулись к нему и побрали кубки. Пригубив, купец в разноцветном стекле стал рассматривать свое отражение.       От долгих путешествий в теплые страны его свежевыбритое лицо было смугло и покрыто россыпью темных пятен. Несмотря на не самую глубокую старость, морщин было больше, чем у Марко. А водянистые безжизненные глаза практически сливались лицом.       Когда старший Барбариго поинтересовался о его торговых делах, то лицо стало понурым. Последние события были особой болью для него. Многие посредники подвели: груз был куплен задорого. Хоть те и утверждали, что невиновны, купец не собирался их прощать. Однако братьям этого знать не стоило.       — Не так хорошо, как хотелось бы. Прибыль от торговли сократилась. Если так продолжится, то, боюсь, придется или самому ехать в королевство, или формировать новый закупочный фонд. А этого только не хватало.       — Не хочешь делиться прибылью с другими? — усмехнулся Сильвио.       — Нет, брат. Эти бездари плохо ведут свои счета.       — Ты с детства любил счет. Так сколько окон было в нашем доме?       — Двадцать два.       — А слуг?       — Пятьдесят. И каждому платили по два дуката в день, хотя их труд того не стоил. А сколько ты, братец, на девок денег спустил? — Эмилио приподнял бровь. — Тебе сказать? Восемь сотен дукатов, двести лир и еще двадцать вчерашних сольдо! Это же три добротных корабля можно было выкупить. А пиры, за которые приходилось платить мне?       — Замолчи! Гроза на твою дурную голову, — недвусмысленно приложил к груди тыльную сторону ладони Сильвио. — После того, как скончался отец, ты совсем потерял границы. Подумать только, признать себя импотентом и развестись с такой прекрасной женщиной всего лишь из-за того, что она заказала роспись на потолке.       — Большие и бездумные траты ведут к большим проблемам, братец.       Купец поднял руку в поучительном жесте и принялся разглядывать присутствующих, будто коршун свою добычу. Он давно заприметил новые резные стулья, с дамаском, чаши из муранского стекла, росписи и картины; новое платье с горностаевой опухай старшего Барбариго. Пожалуй и жене что-нибудь прикупил.       — Неплохо закупился, Марко. Сколько у тебя впустую денег на все это ушло?       — О нет. Твои счетные услуги любого в юродивого обратят, — тот резко скрестил руки на груди.       В не самый добрый разговор вмешался Карло. Он соединил пальцы и искоса посмотрел на купца:       — Мы тут разговаривали о государстве. Может, расскажешь о своих представлениях?       — С чего это? — слегка дрогнувшим голосом протянул купец. — Мессер Гримальди, вы ведь знаете, я ярый сторонник нашей Светлейшей Республики.       — Scilicet non est dubium. Но вы влиятельный человек и главой ночной стражи Сан-Поло. Может, вы нашли какие-нибудь прорехи?       Эмилио еще больше скукожился, что шея скрылась за складками хвоста капуччо, и кисло посмотрел на мессера Гримальди. Тот сидел в вальяжной позе и с самым невинным лицом ожидал ответа. Отведя недоверчивый взгляд, купец оперся подбородком на замок из рук и, все еще причмокивая, стал размышлять. Теперь каждое слово стоило жизни.       — Во-первых, Марко назначил меня на эту должность, чтобы я взамен следил за счетами его братца, а не из-за моего влияния на рынке. Во-вторых, прорех много. Главная из них — излишняя свобода в поведении на рынке. Наша республика на протяжении столетий привлекает множество иностранных торговцев: немцы, французы, генуэзцы, — кого только не было! — а венецианцы выступают посредниками между ними. Каждый, кто бывает в Венеции свободно что-то покупает и что-то продает. В день совершается неисчислимое количество сделок. Доход от них, золото, которое мы привлекаем, позволяют нашему государству процветать. Финансы — это кровоток, на котором все держится, а рынок — это сердце Светлейшей Республики. Если мы хотим, чтобы было так и далее, то нужно ограничить свободу на рынке. Взять под контроль не только крупных купцов, а каждого жителя республики. Подчинить их жизни интересам государства и избавиться от тех, кто не может приносить пользу: попрошайки и калеки, воры и убийцы, дети шлюх и бедняков. Простой люд не достоин свободы. Он не задумывается, что на рынке любая вольность может обернуться крахом. Лишь люди с деньгами это понимают. Финансисты и купцы — вот, кто должен управлять государством.       — Финансисты? Брат, да ты смеешься? Эти люди питаются одними долговыми бумагами и на глазах носят дукаты, а ты предлагаешь передать и им власть.       — В отличие от тебя, Сильвио, только финансисты знают цену всему и могут поддерживать порядок. В Кастелло уже который день кирпичи на мостовой валяются.       — Джованни Аудиторе с тобой не согласился бы, — влез в разговор Марко.       — И где он сейчас? — вопрошающе посмотрел он на кузена, но, не получив ответа, выпрямился и с невиданным жаром продолжил. — Сколько мелких торгашей с некачественным товаром! Так хлеба продают примесью отрубей, рыбу, что вторую неделю на солнце полежала. А сколько раз я слышал, что у купца украли половину привезенного! Нескончаемое количество грабежей и убийств только отпугнут наших партнеров. Никто не захочет продавать товар в городе с дурной репутацией. Вы знаете, я уже который год предлагаю вступить в единую гильдию, но некоторые нос отводят. Благо в правительстве есть единомышленники. Вскоре они примут закон и тогда, если люди захотят торговать, недостаточно будет просто заплатить налог за право вести свое дело. Они обязаны будут вступить в гильдию и следовать ее правилам. Любой, кто не будет соблюдать закон будет сурово наказан.       От долгой речи во рту совсем пересохло, что слюны не хватало. Эмилио уже хотел убрать сухость, как Карло вновь отвлек его, предупреждая, чтобы план не пошел крахом. Недоумевая замер купец и через секунду стукнул чашей по лакированному поручню.       — Закон точно примут. Я уверен. Не зря многие парламентарии поддерживают меня.       — Antonius adhuc exspectat rematch, — монотонно произнес тот и пригубил вино.       — Ты об этом плебее из трущоб, что считает себя главной силой в городе? С ним скоро все будет покончено. Мои люди говорят, что нашли его убежище в квартале Санта-Кроче.       Внезапно Беатриче закашлялась. Однако в ее голове уже было представление, как она гордо расскажет Антонио о планах Эмилио. От подобных мыслей на губах едва не появилась предательская улыбка. Беатриче благодарила Бога, что не оставил ее старания напрасными.       — Синьора Филато, неужели мой рассказ про пир с быком у кардинала вас так удивил. Не волнуйтесь, никто там не погиб.       Синьор Колонна вновь закрутился вокруг гостьи. Подносил кубок с напитком и постоянно спрашивал об ее самочувствии.       Сидящий неподалеку, Марко вновь окинул их взглядом. Гостья все еще откашливалась. Когда прекратила, то сделала глубокий глоток и замерла в одной позе. Даже перестала реагировать на рассказы синьора Колонна. Ее взор был направлен куда-то на пол.       На мгновение Беатриче перевела взгляд на всех Барбариго, но когда пересеклась с Агостино, то резко отвернулась. Это не ускользнуло от его внимания. В отличие от братьев, за время своего членства в Сенате он с легкостью мог определить подслушивающего человека. К тому же женщин нельзя было недооценивать, как это делал старший брат. Средний Барбариго повернулся в сторону двоих и сменил позу на более расслабленную и скучающую.       — …Мой знакомый вскоре пришлет хорошо обученных гвардейцев, — продолжал Эмилио. — Вы бы видели их! Прямо звери, а не люди! Для них я специально закупил новые доспехи.       — А со старыми, что случилось? — удивился хозяин дома. — В прошлый раз, когда мы тебя видели — а это было несколько лет тому — ты так же хвастался, что купил новые миланские доспехи.       — Их кто-то выкрал. Не сомневаюсь, что это был Антонио и его дружки.       — Так почему они все еще бегают?       — Этот невежда Антонио со своими ворами хорошо скрываются. Особенно после того, как захотели захватить мой дворец. Тогда им хорошо досталось, — едва не мурлыча проговорил купец и протер руки. — Сколько я тогда воров в клетки посадил, вам словами не передать.       — Да, только наутро их след простыл, как твоих конкурентов после встречи, — напомнил Сильвио. — Верно, Господь сжалился и забрал их. Только калитку забыл закрыть.       Беседчики рассмеялись. От перемены выражения лица братца обратно на угрюмое улыбка младшего Барбариго стала еще шире.       — Что тебе сейчас мешает его поймать?       — За тот квартал отвечаю не я, дубина. Без ведома его главы я не могу наводить свои порядки. А этот…       Эмилио вмиг остановился и обратил свой взор на Карло. Тот все еще сидел с невинным выражением лица и раздражающе постукивал пальцами по дереву. Однако в его глазах пылали дьявольские искорки, готовые испепелить все вокруг. В особенности Эмилио. Несомненно он ищет повод отслужиться перед дожем. Облизав сухие губы, купец с более дружелюбной и даже сочувственной интонацией продолжил:       — А этот любезнейший человек вновь захворал и не принимает ни какие бумаги. O pestilentia nova ne sit! Надеюсь, он вскоре поправится и я смогу поговорить с ним лично.       От его слов Сильвио раскатисто засмеялся и ухватился за трепещущий упитанный живот. Самая неудачная лесть, что братец говорил. Остальные Барбариго вида более не подавали. Впрочем, смеха кузена и передразниваний уже было достаточно, чтобы началась новая разборка.       — Что ты в этом нашел смешного? — возмутился купец.       — Тебя, ведущего как последний подхалим. Ты же не вылазишь из своего худого торгового мирка, пока происходящее не касается тебя лично. И то, чтобы лишь подать жалкое блеяние паршивой овцы и вновь скрыться в своем мраморном хлеву.       — Повтори, как ты назвал мой дом? — зашипел Эмилио. — Между прочим его создавал те же строители, что и Ка’ д’Оро.       Ка' делла'Сета была настоящей, непреступной крепостью. Все признавали это. Даже ненавистный ему Антонио. А сколько раз братья уговаривали его устроить пир в Ка’Сета из-за ее красоты! После них к Эмилио приходило пару купцов скорее не, чтобы заключить сделку, а чтобы еще раз взглянуть на красоту каса. Это, право, было самым лучшим его вложением. Купец не мог смолчать и вылил свое недовольство.       — А если бы не блеяние «паршивой овцы», то от Магистра вы не получили ни одного сольдо. Все держится на моих торговых связях, а не на вашем пустословии.       В этот раз музыка была громче, и многие гости продолжали разговаривать о своем. Тем не менее на их шипящую перепалку обратил внимание римский посол. Перестав крутиться около синьоры будто назойливый москит, он сел в самую деловитую позу и перебил купца:       — Мессеры, вы вроде бы братья, но постоянно грызетесь будто чужие. Если вы хотите построить единое общество, то, как мне кажется, должны убрать свары в своей семье. Не боитесь, что наш все понимающий отец на небесах может разгневаться?       Все члены Барбариго на секунду замерли. Марко неверующе переводил взгляд на посла и пытался помочь подавившемуся Агостино унять кашель; Эмилио с Сильвио с особым презрением взирали на нахала. Мессер Гримальди втихую посмеивался над реакцией братьев.       — Синьор прав. Нам незачем оставлять сор в семье, — быстро среагировал Марко. — «Supportantes invicem, et donantes vobismetipsis si quis adversus aliquem habet querelam: sicut et Dominus donavit vobis, ita et vos».       — Синьор Колонна, а вы зачем вмешиваетесь в чужую беседу? — не остался в стороне Карло.       — Мне…       — Пускай сначала принесет свои извинения, — воспротивился Эмилио.       Он не мог стерпеть такого унижения даже от простого посла. Не для этого строился его солидный статус, чтобы какой-то щенок, который еще и не уважает старших, перебивал.       — Вместо того чтобы поучать старших, молодой человек, займитесь своими манерами. Без этого порядок не наступит.       От его гневного тона Пьетро выпал в осадок и, выпучив глаза, произнес негодующее «простите». От такого ответа купец чуть не захлебнулся от возмущения и вышел. Среди гостей атмосфера сразу стала непринужденнее. Хозяин дома дал знак супруге провести к выходу раздраженного Эмилио. Лючия, шурша тяжелым подолом, последовала за ним и с обеспокоенным лицом стала о чем-то говорить. Ранее напряженная спина Эмилио расслабилась, и он в более добром настроении покинул зал.       — Друзья, нам стоит выйти. Мне нужен ваш совет по поводу росписи.       — Что бы вы там не задумали, я отказываюсь в этом участвовать, — пристально смотря на застывшую подобно статуи Беатриче, ответил Агостино.       Сильвио фыркнул, как бы осуждая коварство того, и последовал за Марко с Карло. Беатриче также проследила, как те выходят, и слегка сменила позу, будто порывалась выйти за ними. Тем не менее ее что-то остановило. Вдали показался Асканио и стал махать ей рукой, подзывая к себе. Беатриче резко поднялась и стала прощаться с римским послом. Однако тот не хотел выпускать руку гостьи, пока не получил ободряющий ответ. Уж слишком приятной показалось для Пьетро ее ручка. Не обошел благодарственного внимания и Агостино.       Пока в основном зале Беатриче прощалась, остальные беседчики в сопровождении телохранителя Марко следовали в другой конец дома. Сильвио всегда восхищало, как братец умело подбирал себе прислугу, что глуповатое лицо телохранителя Данте в первый раз привело его в недоумение. Лишь спустя годы он оценил выбор. Широкоплечий, молчаливый, верно следующий указке хозяина, всегда одетый в одно и тоже да и много не просит. Временами черная зависть брала его, что такой слуга достал Марко, а не ему. Сейчас же Данте, как истукан, стоял за дверью нужного зала.       По помещению все еще витал запах краски, а многие вещи были укрыты тканью. Однако никто из мужчин не был ценителем искусства. Всем было ясно, что не для советов Марко отвел в самый дальний зал, откуда также выслали всю прислугу.       Время поджимало, и надо было склонить всю Синьорию на сторону тамплиеров. Вот только дело было не из простых. После неудачной кампании в Ферраре Мочениго боялся очередного интердикта, даже несмотря на то, что новый понтифик Иннокентий зауряден. Карло, коему было поручено уговорить дожа, не мог понять, почему тот не хочет обелить свою репутацию, омраченную войнами и тяжелыми для Венеции мирными договорами. Вступление в союз с Римом и усмирение непокорного короля Ферранте дали бы одни выгоды: сильного союзника в лице Магистра, мир в регионе, армию, которая поможет выгнать турок. С поддержкой ордена можно было подчинить вольнодумную Флоренцию и стать могущественнее самого Лоренцо. Если бы мессеру Гримальди такое предложили, то он не задумываясь согласился.       — Кошмары о виселице все еще не пугают? — напомнил ему Сильвио.       — Виселица ждет нас всех, если Мочениго что-то заподозрит. Но, кажется, я нашел подход. Дож считает себя самым преданным церкви. Можно было бы попросить Марко Барбо уговорить…       — Его Преосвященство не согласится. Разве ты не знаешь, что Магистр не терпит кардинала Барбо, как и тот Магистра?       Впервые мессеру Гримальди нечего было ответить, из-за чего он сильно огорчился. Его редко посвящали в интриги Ватикана, хотя именно он должен знать все самым первых.       Зато младший Барбариго вновь почувствовал себя самым умным. Однако невозможность убедить дожа не давала ему покоя. Вот уже в который раз приходилось, что-то менять в плане. Весной казалось, что вот-вот и Мочениго согласится, но после Вознесения тот передумал.       Когда за дверью послышался шорох, все обернулись, а после переглянулись, гадая, кто это мог быть.       Сильвио был ближе к двери и выглянул: в коридоре было пусто, а Данте с самым грозным видом стоял на своем месте. Мимо такого громилы из слуг вряд ли кто-то захочет пройти. Тем не менее в самом конце из-за угла робко поглядывала Карлотта — жена старшего сына Марко. Всегда, где был Данте, неподалеку крутилась и она с тоскливым взглядом. Хитрая женщина! Знала, что ей запрещено приближаться, так искала всякие лазейки.       — Так, что там, Сильвио? — Марко уже хотел сам подойти.       — Ничего особенного. Слуга о свои пятки споткнулся, — в один день он точно расскажет о ее проделках.       Заперев двери, Сильвио вернулся на прежнее место и оперся о спинку накрытого тканью кресла.       — Я слышал, что Мочениго часто советуется с Джустиниани. Если устранить его, то мы сможем сильнее влиять на дожа. Карло, продолжай обхаживать Мочениго. Рано или поздно он не устоит со своим тщеславием. Я же займусь Джустиниани. Сейчас его кабинет пустует, но он вскоре должен прибыть с братом из Милана. Мои люди смогут найти причину для обвинений в измене.       — Сколько времени у нас осталось? — уточнил Карло.       — Впереди целый месяц. Тебе, Марко, за это время стоит подыскать нового прокуратора.       С улиц вновь послышался свист праздничных фейерверков и шум хлопушек. Хозяин дома отошел к окну и взглянул откуда стреляли. Послышался визг, и свет озарил дома. Только нынешние фейерверки летели чуть ли не в окна, а цвета слишком блеклые. Стоило купить что-то получше. В последнее время говорили, что в Китае производили достойные фейерверки. Возможно, ему удастся уговорить купить их. Сильвио не мог более ждать ответа. Завтра с самого утра собираются судить разгулявшихся по кварталу наемников.       — Когда мы встречаемся?       — Во второй день, когда республика обретает моря, недалеко от Санто-Стефано. Надо как-нибудь передать Эмилио. Карло?       Тот согласился. У него с Эмилио через неделю встреча.       За недолгую дорогу они еще успели обсудить папских непотов, посмеяться со странной шляпы купца Морозини и поругаться насчет платоновского государства. Все-таки это тема была самой животрепещущей в венецианских кругах.       На их голоса гондольеры сразу сообразили, что время пришло, и пригнали лодки.       Распрощавшись с кузеном и мессером Гримальди, старший Барбариго остался один. Вот только не заговор и невозможность стать будущим дожем волновала его, а способ закупить хорошие фейерверки. Конечно, это обойдется недешево, но ради блага и безопасности граждан стоит потратиться. Последние годы фейерверки были не самого лучшего качества — война в Ферраре сказалась — и многие люди получили ожоги.       Рядом все еще стоял Данте с серьезным и одновременно бездумным взглядом. Марко хотел у него узнать совет, по мучающей проблеме, но почему-то спросил совершенно другое:       — Данте, а что ты думаешь насчет платоновского государства?       Однако телохранитель растерялся, стал односложно говорить и нести всякую чушь об охране. Махнув на него рукой, старший Барбариго пошел дальше. Уже сколько раз в самые одинокие часы он пытался завести серьезную тему с Данте, столько раз в ответ получал несуразицу. И вправду, что может умного сказать человек с разумом ребенка? Причиной последнего был шрам на его виске. В свое время на телохранителя покушались, и нож попал ровно в висок и прошел насквозь. Только чудо помогло ему выжить. По этой же причине его старый добрый друг Данте стал его рабом.       Навстречу хозяину каса вышел чем-то недовольный флорентийский посол с той самой гостьей. Спина сразу выпрямилась, а лицу вернулась былая веселость. Воспоминания о зачитанных рассказах были свежи. С легкой развалочкой в походке Марко встретил их.       — Уже уходите, синьора Филато?       На его вопрос Беатриче положительно кивнула и поблагодарила за радушный прием. Асканио также не поскупился на любезности. Выслушав их, Марко, как добропорядочный хозяин дома, провел гостей к выходу. За это время синьор Стораро успел рассказать о том, как он сам устраивал пиры во Флоренции; сколько яств было. Не забыл про свою победу в конном забеге (тогда вся Флоренция ему аплодировала, а дамы кидали цветы), и стыдливо умолчал о проигрыше в турнире. Старший Барбариго слушал в пол уха. Таких людей, как Асканио, он терпеть не мог. Тщеславные, всегда желающие выставить себя напоказ. Несомненно для них уготовано особое место в аду.       Когда Марко возвратился в зал, все было, как прежде. Дамы вместе с его женой беседовали о женских глупостях, гости потягивали вина и шутили, а слуги с каменными лицами подносили угощения. Там все еще сидел грустный римский посол и тоскливо поглядывал в сторону выхода. Казалось бы, в чем дело. Но то, как он крутился весь вечер, не давало сомнений его о скрытых амурных мотивах. Марко в юности вел себя точно так же. Все-таки влюбленные мужчины независимо от своего возраста всегда будут похожи на глупцов.       — Вижу, вам приглянулась эта синьора.       На его замечание Пьетро стал нервно жестикулировать и придумывать сбивчивые, нелепые оправдания. Вот только его жесты говорили об истинных побуждениях лучше слов. Остановив жалкие потуги, Марко спросил, что синьор Колонна хотел передать. Тот не сразу сообразил. Все же тирада Эмилио оставила неизгладимое впечатление.       — На днях пришло послание из Ватикана, что Его Святейшество кардинал Валенсии прибудет в Венецию. Также просили лично вам всем передать, что он хочет с вами встретиться близ моста Риальто.       — Что ему от нас надо?       С непринужденной улыбкой Пьетро лишь пожал плечами.