Il gambetto (Гамбит)

      В Венеции было раннее утро. Улицы были пусты, лишь редкий рабочий мог повстречаться на них. Гондолы тихо покачивались около пристань.       В борделе также была тишина. Запах ладана давно смешался с запахом телесных жидкостей и стал похожим на гремучую смесь. Проститутки с клиентами спали крепким сном, а из некоторых комнат доносился храп.       Совсем недавно у Беатриче закончился одиннадцатый урок Теодоры. В этот раз рассказывали о том, как проститутки заманивают к себе клиентов на улице. От подобной темы разговора синьорина только хмурилась и кривилась. Пред ее взором постоянно возникали образы флорентийских проституток, стоявших недалеко от моста. Когда же урок окончился, лицо синьорины светилось счастьем. Вот только далеко за порог борделя она так и не вышла.       В коридоре около одного из окон крутилась проститутка по имени Феличия. Высматривая что-то или, скорее, кого-то она улице, она покусывала губу, перешагивала с одной ноги на другую и крутила на шее дорогой крестик. Взор путаны был полон энтузиазма.       «Неужели ей уже невтерпеж подцепить клиента», — недовольно вздохнула Беатриче.       Вдруг Феличия повернула голову вправо, едва не приникнув щекой к окну, и замерла. Теперь ее осанка была ровная как у благородной синьоры, а рука скрыла крестик в кулаке.       — Не хочешь взглянуть? — шепнула бандерша.       Любопытство синьорины вновь взыграло, и она также подошла окну.       На улице все еще было пусто. Однако спустя минуту мимо прошел пожилой мужчина в богатом одеянии. Он бодро шагал, стуча с тростью, пока за ним семенила прислуга.       Когда мужчина скрылся за углом, Беатриче отпрянула. Ничего особенного она не увидела.       Вот только проститутка продолжала смотреть вслед. Ее лицо было полно печали и уныния, а на глаз блестела едва заметные слезы. Тяжело вздохнув и крепко зажмурившись, Феличия поцеловала крестик и повернулась.       — Мадам, не думала, что вы уже тут? — весело защебетала она, будто ничего не было. — Разве урок не начался?       — Он еще идет.       Тогда Феличия, спросив позволения ради приличия, с широкой улыбкой обратилась к Беатриче. Безустанно шли рассказы о предпочтениях некоторых клиентов, о частой услуге в углу около моста Риальто, когда заморский господин не устоял против чужого рта меж его ног, о позах, в которых мужчины любят проводить с ней время. Вместе с тем ее глаза с жадностью вгрызались в стан Беатриче. Они пробегали по волнам бархатных складок чоппы, тонкой золотой отделке рукавов и ярко-синей кромке гамурры. Такие ткани ей давно были недоступны. А живой румянец на щеках был чем-то далеким.       Теодора молча выслушивала ее трели. Язык у Феличии всегда был подвешен и манил многих патрициев. Этого в ней было не отнять. Но сейчас это было больше недостатком.       Тем временем Беатриче вовсе перестала понимать, зачем она тут и что от нее хотят. От каждого предложения проститутки рассказать ту или иную историю похождения она краснела, как грешная девственница на исповеди. Но не только это было причиной. С ужасом Беатриче ловила себя на мысли, что пошлые истории и советы интриговали и что ей не хочется, чтобы они прекращались. Нет, как приличная дама она должна была тут же закрыть уши и выйти. Вместо этого Беатриче как на проповеди внимала каждому слову и только делала возмущенный вид. А проститутка будто чувствовала ее нездоровый интерес и щедро сыпала историями.       Вот только бандерша была не рада. Еще несколько бесполезных историй, и время истечет. Клиенты начнут просыпаться, в холле появятся новые посетители, а на улицах жители. Беатриче некуда будет деться, и ее, скорее всего, обнаружат. Тогда ни Братству, ни ей ничего не узнать. Нужно срочно было заставить болтливицу прекратить трепать       — Феличия, — строже вымолвила Теодора, — хватит творить глупости. Ты только время тянешь. Сама знаешь, что ей тут не место.       — Дайте мне еще несколько минут…       — Дочь моя, утешься: в твоем животе фрукты, а не засохший хлеб и в постели пух, а не сено. Конечно, это не Ка’Долфин, но лучше, чем монастырь или улица.       — Я благодарна вам, мадам, за помощь, но я ведь невиновна. Это все поклонник, — проститутка вновь крепко сжала крестик, а ее улыбка сменилась на вымученную.       — Если так, то чего все еще медлишь, дочь моя? Догони и скажи это. Может, отец, ослепнув на оба глаза, смилуется над порчей, попросит прощения и угостит грушами из кошелька. Но теперь это не имеет значения, дочь моя. Столько лет он мимо ходит и ни разу в сторону двери не взглянул. Ты ведь и сама это знаешь, — бандерша по-матерински положила руку на щеку Феличии, и та в ответ робко кивнула. — А теперь иди, пока твой клиент не проснулся.       Проститутка сделала пару шагов и обернулась.       — Ты что-то хотела?       — Сестра Марта просит один день, чтобы увидеть сына и оплатить долги.       — Она хорошо потрудилась, поэтому получит день в конце месяца, — сухо ответила Теодора и, когда Феличия ушла, тихо добавила: — Жаль, что Антонио не удосужится оплатить издержки за свое семя.       Недовольно цокнув, бандерша взглянула на синьорину и усмехнулась.       То, что Беатриче была в шоке, это ничего не сказать. Ей невозможно было поверить, что проституткой может стать и знатная дама. А что, если бы все это случилось с ней? Как бы отец поступил? Беатриче не сомневалась, что увещевала бы его в своей невиновности. А мать и кормилица? В голове крутилось множество вопросов, ответы на которые не дано узнать. Оно было и к лучшему. Единственно, что было ясно: на месте падшей женщины могла оказаться она.       Теодора подбросила те пять золотых, что уже лежали в ее руке. Выйдя из транса, Беатриче быстро кинула ей еще два и покинула здание.       Мария быстро ухватила госпожу и сказала какую-то чепуху, которую синьорина не поняла. Лишь на третий раз стало ясно, что та просила поскорее убираться домой, пока стражники их не заметили. За соседней улицей находилась небольшая пристань, где ждал местный гондольер. Этот путь от дома до борделя был самым безопасным, где вряд ли кого-то заметят. Дома в высоту не больше двух этажей, нет каса, как и стражников на крышах. Лишь возле Фрари был поворот к остальным домам знати. Но оно-то было к лучшему. Создавалось впечатление, что она ездит на ранние службы.       Внезапно послышашся стук черепицы, и один ее кусок упал в воду. Беатриче с непониманием посмотрела наверх, но никого не увидела. Лишь на секунду ей почудилось, что за высокой трубой кто-то стоит. К тому же они все еще не подплыли к охраняемым местам. Вероятно, плитка сама упала, но такого ни разу раньше не было, от чего у Беатриче стали появляться смутные подозрения, что за ней следят. В последнее время это чувство каждый божий день преследовало и только набирало силу. Оставалось только попросить гондольера плыть быстрее.       За очередным поворотом показался уже знакомый портик каса посла. Дом еще спал. Не было слышно запахов с кухни, Асканио не подтягивался возле окна, а ставни комнат прислуги были наглухо закрыты. Вот только зайти незаметно не удалось.       На пороге в вальяжной позе и с яблоком в руке ждал посол. Расположение его духа едва можно было назвать добрым. Хмурый взгляд и вид уставшего от будней человека. Как бы Беатриче ни старалась быть незаметной, ему давно было известно об ее утренних похождениях. В такие дни слуги сами поджидали ее за кухонной дверью, но в этот раз решил встретить лично. Ему не хотелось отчитываться перед Его Великолепием за убийство его подопечной.       — Твое рвение к ранней службе в церкви похвально, но не в такое время. Ты же знаешь, что по улицам города бегает убийца.       — Знаю, — она виновато потупила голову. — Но церковь — это неприступное место.       — Per Pazzi, questo non era un grosso problema. А для ассасина и в помине не будет, если он пробрался даже в Палаццо Дукале.       Из-за произошедшего некоторые послы вернулись в родные места. Теперь, когда ассасин смог пробраться в самое охраняемое место, никто в городе не чувствовал себя в безопасности. Асканио также хотел уехать. Однако Его Великолепие в послании приказало остаться до истечения срока полномочий и заверило, что ему ничего не грозит. Высказав все, что думает, и еще раз укусив яблоко синьор Стораро впустил Беатриче в дом.       Весь день был загруженным. Корреспонденции, депеши, которые надо было зашифровать, и ведение счетов Асканио, от которых становилось дурно. Вот только чувство преследования не покидало. Оно то затухало во время дел, то усиливалось, стоило синьорине посмотреть в окно, через которое, как казалось, следили. И вчерашний случай только подливал масло в огонь.       После очередной покупки бумаги, Беатриче столкнулась с незнакомцем со смутно знакомым лицом. Возможно, ей лицо мужчины кого-то напоминало, однако она не раз пересекалась с ним на улицах: то случайно столкнется в толпе, то заметит его сидящим на лавке. Возможно, это были простые случайности. Только подобные «встречи» происходили необычайно часто, и на мужчине постоянно было одно и то же темно-серое котарди. Все это вызывало подозрения, что этот человек за ней следит. Иногда казалось, что именно его она видит на крышах из окон каса Асканио.       К счастью, Антонио прислал весточку, что в одну из ночей за ней придет Уго. Тогда Беатриче решит эту проблему и узнает, что на самом деле случилось две недели назад. Неведение так томительно и ужасно.             

--------------------

             Эцио отложил книгу со стихами Полициано. Хоть книга была у него единственной, и он зачитал ее до дыр и знал каждое слово, заскучать было трудно. Однако как бы Эцио не любил Полициано и как бы книга не веселила, в последнее время ему было трудно осилить хоть пару страниц. Даже прежние шутки Полициано больше не казались смешными. Все время перед глазами Аудиторе стояло мертвенно-бледное лицо дожа Мочениго со сгустками крови на подбородке и груди. Как же он мог так ошибиться и опоздать! Имея свободное посещение Палаццо, Карло не обязательно было подливать яд в вино. Отравленным мог быть и ужин.       В надежде хоть немного развеяться Эцио подошел к окну. По каналу мерно проплывали гондолы с купцами, дамами и временами со стражниками. Рядом по мосту гуляли горожане, торговцы с ящиками и женщины с корзинами. Краем глаза ассасин заметил, как одного паренька чем-то схожего на него остановил стражник и стал допрашивать. Спустя время стражник начал кричать, а после паренька куда-то увели. Невозможно было представить, что будет ним: помилуют и отпустят или станут пытать и выбивать признание? Еще одно последствие поражения.       От увиденного Эцио сжал кулак и стиснул челюсти, вот только более ничего сделать не смог. Сейчас ему оставалось только залечь на дно. После его проникновения в Палаццо Дукале вся Венеция охранялась не хуже Палаццо или каса. Повсюду ходили патрули и вынюхивали убийцу. Плакаты с лицом Аудиторе и кругленькой суммой за его голову появлялись быстрее грибов после дождя. Словно кто-то решил побаловаться с печатным станком. Даже описание одежды добавили. Теперь Эцио с трудом мог выйти на улицу, не говоря про убежище воров, ведь у него кроме отцовской робы, которая была в тот роковой вечер, ничего другого до сих пор нет. А выйти на улицу стоило бы. Желтые стены комнаты давили своим цветом, как в одеяниях дожа, и были очередным напоминанием, что хотелось выть от безнадеги.       Единственным утешением было то, что Карло Гримальди все-таки поплатился за смерть дожа. Эцио лично вонзил клинок в сердце.       «Par copar un asasino ghe vol un altro asasino», — вспомнились предсмертные слова Карло. Но такое вряд ли возможно с Аудиторе. Еще никто не осмелился его поймать и убить.       К несчастью, перед смертью Гримальди успел еще позвать стражу. Вместе с тем и Мочениго успел что-то пригрозить Карло. Однако прибывшие стражники поняли, что это обращалась к ассасину. Ужасное стечение обстоятельств!       Развернувшись, Эцио крепко прижал руку ко лбу и провел по лицу, пытаясь хоть как-то снять навалившуюся тяжесть. На глаза попался то ли сегодняшний завтрак, то ли вчерашний обед. Возле миски с чем-то напоминавшим похлебку валялся старый пергамент, который Аудиторе успел украсть у Карло. Даже в самый тяжкий момент он не забыл про обещание дяде Марио продолжить дело отца — теперь его дело.       А это был не просто пергамент — страница Кодекса древнего ассасина, который старшие Аудиторе собирали; еще одна частица очередной загадки о древнем хранилище под землей — еще одного пророчества. С виду простая потрепанная бумага с шифрованными надписями и рисунками, но в ней была скрыта карта, видная не каждому глазу.       За две недели он так и не рассмотрел, что записано там. Даже сейчас желания рассмотреть не было.       Эцио усмехнулся. Ему все еще с трудом в подобное верилось. Была бы тут Паола… Она точно подсказала бы, что делать.       За дверью то и бегали слуги, собирая вещи хозяина дома, в котором по просьбе Леонардо жил Эцио. Патриций, как все остальные, испугался и решил переехать на время на Терраферму вместе со своим маэстро. Завтра все они отчалят. Аудиторе надеялся, что в порту его не узнают и он сможет вдали прийти в себя.       Раздался стук в дверь, и в комнату зашел хозяин дома. Лицо его было спокойно, даже в некоторой мере равнодушным.       — Эцио, собирай вещи.       — Мы уже уезжаем?       — Не мы, а я с семьей и маэстро Леонардо. Ты же остаешься в Венеции.       — Тогда зачем мне собирать вещи? — удивился Эцио, хотя в уже начали закрадываться неприятные сомнения.       — Ты больше тут не живешь, — еще один удар судьбы, нанесенный словами хозяина дома. — Хоть ты и друг маэстро Леонардо, я не могу позволить быть при мне и жить в моем доме человеку, подозреваемому в убийстве.       — Мессер, послушайте, как я мог убить?..       — Эцио, ты мог не убивать, однако внешне ты очень схож с убийцей. Что подумают остальные и стража, когда тебя увидят? — лицо мужчины исказилось в страхе. — Мне не хотелось бы лишить мою семью средств со всеми благами и окончить свою жизнь в камере Совета Десяти. Поэтому, чтобы до следующего утра тебя тут не было.       — Ma, messer, dove go da andar? Прошу, позвольте остаться, — взмолился он.       Из тех денег, что дал Антонио, в кошельке валялось лишь пару сольдо. Практически вся сумма пошла на оплату нескольких желанных покупок Леонардо и пошива камич портным.       — Нет, синьор Эцио, вы не останетесь. Решайте свои проблемы сами.       На последнем слове двери хлопнули, и Аудиторе со злостью развернул все, что было на столе. Как же судьбы к нему несправедлива! Эцио хотелось пойти и ударить мессера или разнести весь дом в щепки напоследок. Однако он понимал, что сделает себе только хуже. От полного бессилия перед превратностями судьбы ему оставалось только упасть на кровать и забыться на время. Но нет! Эцио Аудиторе да Фиренце не тот, кто опускает руки при неудаче. Он всегда борется за свободу и справедливость. Дядя Марио постоянно повторял, что Эцио нельзя терять самообладание, иначе он не сможет служить Кредо и станет легкой мишенью для тамплиеров. Вот только сил бороться все еще не было, а в груди сердце изнывало от пустоты. Еще сильнее злило малодушие патрициев, которые могли только трястись за свое богатство и репутацию. Тем не менее медлить и проводить весь день вновь бичуя себя не стоило бы. Полдень давно прошел и вскоре начнет темнеть.       Силой подняв себя с кровати, Эцио начал собираться. В дорожную сумку легли несколько пузырьков с лекарствами, скрытый клинок с другим оружием, пару орлиных перьев, две камичи, книга Полициано и полотно с изображением базилики. В кулек он завернул отцовскую робу, оставив только жилет, чтобы штаны по дороге не спали. Осталось сложить еду.       Спустившись на кухню Эцио стал обходить стол, ища что бы взять. Рядом крутились слуги и повара и готовили ужин для господ. Аромат от специй в подливе из кролика, жаренного гуся и свежеиспеченного хлеба был невероятный, что в любую минуту могла слюна потечь. Раньше бы Аудиторе сразу попросил красавицу служанку или повара дать ему небольшой кусок, чтобы притупить голод. Однако даже это не пробудило у него аппетита. Он только и смог попросить буханку хлеба и небольшую головку сыра, чтобы хватило на первое время.       Ожидая, когда ему принесут, Эцио заметил как слуги с невиданным трепетом обсуждали ту роковую ночь.       — Говорят, что в ночь убийства дожа на Сан-Марко видели демона. Он долго кружил над зданиями, пока не исчез в разверзнувшейся земле, оставив после себя угли.       — А я слышал, что этот демон также принес в своих лапах того ассасина.       — Да ну! Может, это враки?       — Клянусь тебе, это чистейшая правда. Мой друг в тот вечер четко видел, как этот демон в своих руках принес ассасина.       — А твой друг рассмотрел этого демона?       — Еще как! Как у летучей мыши крылья с шипами, длинный вороний хвост и тонкие, костлявые конечности.       — Это точно была смерть воплоти! Господи, спаси и сохрани наш город и нас всех!       «Демон в ночи, что принес убийцу дожа» — еще один слух, который омрачал тот день.       Получив продовольствия, Эцио пошел обратно. На выходе его встретил Леонардо. По другу было видно, что он сожалел из-за случившегося, однако ничего сделать не мог. Эцио улыбнулся и слегка кивнул, давая знак, что все понимает. Вместе с тем он попросил друга подняться вместе с ним в комнату, где вручил тот самый пергамент. Леонардо сиял от увиденного, а когда заметил, что на пергаменте не письмена, а чертежи, то улыбнулся еще шире. И вроде это уже не первая такая страница, но друг, как раньше, был полон восторга словно маленький ребенок, получивший заветную игрушку. Эцио всегда удивляло, какая мелочь иногда нужна, чтобы сделать человека счастливым. К сожалению, это не относилось к нему. Аудиторе был уверен, что будет счастлив только, когда покончит со всеми тамплиерами и в первую очередь с их Магистром.       Когда Леонардо покинул его, Эцио стал дожидаться ночи. Сейчас выходить на улицу для него не имело смысла. В любую минуту к нему могли бы подойти стражники и увести как того паренька. Ночью же хотя бы не будет видно его лица и можно скрыться. Однако необходимо было подумать и над укрытием. Вот только сон от недосыпания сморил его прежде, чем появилась какая-нибудь идея.       Ближе к полуночи Эцио покинул каса с сумной на плече и свертком в руке. Его особый дар подсказывал, где находились стражники, чтобы не попасться им на глаза. Пока он петлял по улицам, вторая рука крепко держала рукоять меча. Помимо стражников есть и бандиты, которым также все равно на законы города.       Вдруг кто-то совсем рядом споткнулся. Эцио замедлил шаг и посильнее сжал рукоять. Особый дар подсказывал, что это было за следующим углом, а сам человек был вооружен. Ассасин уже приготовился бросить все вещи и защищаться, как кто-то приставил конец лезвия к его спине       — А ты, вижу, из робкого десятка, раз не решился встать ко мне лицом.       — Эцио?       Он узнал бы этот голос из тысячи. За его спиной стояла Роза, как выяснилось, принявшая его за стражника. Она опустила нож и крепко обняла и поцеловала Эцио. Вместе с тем Роза была удивлена, ведь он с того вечера ни разу не появился в Ка’Сета. А сейчас гильдии так нужна его помощь.       Объясняться Эцио, почему он оказался на улице долго не пришлось. Хватило и пяти минут, чтобы воровка молча потянула его с вещами прямо к Антонио. В этот раз ассасин не петлял по улицам. Всего за тремя поворотами оказалась Ка’Сета. Вот только охранялась он не хуже прежнего. Повсюду стояли воры переодетые в лучников, за темными углами и за деревьями на заднем дворе прятались воры, карауля приближающихся. Даже после двухнедельного отсутствия в воровской гильдии было ясно, что Барбариго еще не пытались вернуть себе дом. Только такие жадные люди, как Барбариго, никогда не оставят дорогой дом в чужих рука и будут бороться до камешка. Все в гильдии это понимали и верно стояли на своих местах. Хоть все узнали Эцио и даже были рады видеть его — это было видно по их жестам — никто не подошел хлопнуть по плечу или пожать руку, как бывало раньше.       Роза так быстро провела Эцио внутрь, что его глаза упустили Уго, сидящего в ожидании возле гондолы. В кортилье, где тренировались воры, Аудиторе также не задержался. Его сразу повели к кабинету Антонио, возле которого стоял какой-то старичок. Вот только Эцио не был единственным гостем.       В кабинете сидела Беатриче и пыталась что-то объяснить. Заметив ее Роза сразу нахмурилась, искривив губы, и встала напротив синьорины. Как только Аудиторе вошел, глава гильдии воскликнул его имя, отчего Беатриче нервно вздрогнула, и похлопал по плечу. Действие синьорины не ускользнуло от внимания Эцио, и он был готов закатить к небу глаза, зная, что и среди союзников кто-то поверил сплетням.       Пока мужчины обменивались новостями, Беатриче пыталась удержать дрожащие руки. Все время она боялась встречаться с остальными ассасинами. А вдруг слухи окажутся правдой? Тогда ее душе будет самое место в пекле за связь с приспешниками дьявола. Труднее всего было поверить, что Эцио мог убить дожа. Неужели именно это подразумевала его борьба с тамплиерами? Беатриче совсем запуталась и не знала чему верить. Она даже была готова поверить в то, что на Венецию пала божья кара, если бы не одна деталь, заставившая ее засомневаться. Все как один заявляли, что демон на своих руках принес ассасина и запустил его прямо в Палаццо Дукале. Будто кто-то специально пустил по городу слух.       — Антонио, может, вы все-таки поможете мне? — заплетая языком, наконец вымолвила Беатриче, и отвлекшиеся мужчины обратили на нее внимание. — Понимаю, вы готовитесь защищать полученное, но если вы мне не поможете, то в будущем и я помочь не смогу. Лишь навлеку на вас и себя беду.       — Ой, не строй из себя великого помощника, cane! — огрызнулась воровка, однако в этот раз ее оскорбление пропустили мимо ушей.       — Роза, будь благодарна, — вступился Антонио.       — За что мне быть благодарной? Per aver portà 'ste stronzate a un mucio de leccapiedi? Mejo che la me bacia el culo, forse alora te ne sarò grato.       От подобного оскорбления лицо Беатриче зарделось, а сама она стиснула в ладонях локотники кресла. У нее не было желания устраивать очередную драку, как и опускаться до уровня Розы, сквернословя.       — Роза, ты больше не имеешь права ее оскорблять, — ласково пожурил он воровку, и, когда она хотела возмутиться, продолжил: — В начале месяца синьора Филато сообщила, что Эмилио узнал про наш старый штаб и готовил облаву. Но мы его опередили.       — Неужто? — удивился Эцио, который был согласен с претензиями Розы.       — Да, но теперь мы вновь готовимся к облаве.       — Приятно видеть вас живым и здоровым, синьор Аудиторе, — будто только что заметила его, пресным и, возможно, дрожащим голосом обратилась Беатриче. Однако ее взгляд все еще был направлен только на Антонио. — В коридорах Палаццо только о вас и говорят.       — Мне не важно мнение прихвостней убийц…       — Убийц? Разве это не вы проникли в покои дожа Мочениго и убили и его, и мессера Гримальди?       — И нет, и да.       — Как это? — удивился уже глава гильдии. — Неужели добрый Мочениго оказался иным в душе?       — Синьор Аудиторе, объяснитесь. Мы вас внимательно слушаем.       Эцио ничего не оставалось кроме этого. Он пытался рассказать, как узнал о заговоре, как с Антонио искали способы спасения (тот лишь утвердительно кивал под каждым словом) и как неудачное стечение обстоятельств все испортило. Каждое слово Эцио давалось с трудом, особенно на моменте, когда он опоздал со спасением, и с каждым словом его лицо становилось печальнее и печальнее. Горечь поражения давно не настигала Эцио. В последний раз он так ужасно ощущал себя только после казни родных.       Синьорина внимательно следила за лицом Аудиторе и сменой эмоций на нем. От такого вида в девичье сердце взыграло сочувствие несчастному. Только разум с трудом сопротивлялся сказанному и отказывался верить. В любом случае Эцио совершил убийство, хоть и праведное. Вместе с тем осталось развеять последний слух.       — Конечно, ужасно, что вас настигло поражение, — с особым милосердием наконец посмотрела Беатриче, — но еще ужаснее, что вам пришлось отдать душу дьяволу за это.       — Нет… нет, это был не демон… Я сам ту да залетел — ассасин стал водить головой из стороны в сторону.       — Но как? Человеку не позволено летать.       — Это было изобретение… летательная машина моего друга.       — Летательная машина, — изумленно прошептала она.       От слов Эцио даже Роза вытаращила глаза на лоб и подошла поближе.       — И как она выглядела? Как вы ей управляли? — глаза Беатриче заблестели. Казалось, что она была готова забыться про провалившееся спасение и спрашивать только об этой машине. Воображение уже рисовало всевозможные варианты, как «демон» мог выглядеть, но ничто не устраивало. — Не могли бы вы показать мне это летательное изобретение?       — Лучше скажи, как ты долетел и остался жив, — перебила воровка.       — Машина не сохранилась, как и чертежи. Остальное потом.       Обе девушки разочарованно промычали. Эцио отошел в сторону и, вынув из сумки перо, принялся рассматривать его и водить пальцами по краям. Ему вновь хотелось вернуться в годы юности, когда он помогал родителям, дрался с Федерико и неверным женихом сестры и собирал перья для Петруччо. Тогда жизнь была намного проще.       Видя, что Эцио все еще угрюм и дабы взбодрить его, глава гильдии предложил жилище в старом штабе. Взамен требовалось помочь с обороной Ка’Сета от предстоящего нападения гвардейцев Барбариго. Естественно, Эцио был согласен и даже подобрел.       — Антонио, а что делать с моей проблемой?       — Прости, Беатриче, но у всех уже есть пост, и я не могу пожертвовать одним человеком.       — А в чем проблема? — уточнил Аудиторе.       — За мной следят.       — Может, это Медичи? Я точно знаю, что его шпионы следят за послами даже в их постелях.       — Я бы их лица сразу узнала. Это точно кто-то из недоброжелателей. Этот шпион появился сразу после убийства дожа Мочениго.       — Эцио, ты еще не занят, — сообразил Антонио. — Не мог бы ты помочь Беатриче?       — Антонио, какая муха тебя укусила или ты забыл, что Эцио в розыске? — выпалила Роза. — Если его узнают, то ему сразу светит виселица.       — Нет, если он переоденется и скроет лицо.       — Синьор Аудиторе, прошу, помогите мне. Вы ведь не раз были в розыске, но умудрялись совершить убийство. Если хотите, я могу вам заплатить, — взмолилась синьорина, хоть и понимала, что губила чужую жизнь и душу. Однако Эцио лишь отрицательно мотал головой. — Вы же ассасин — тот, кто всегда прячется в тени…       Только ни одно из ее последующих слов и умалений не подействовало. Даже просящий взгляд, на который воровка усмехнулась, не убедил ни одного из мужчин. Тяжело вздохнув, Беатриче гордо встала и направилась к двери. Возле входа ее остановил глава гильдии, прося помочь разобраться со старыми счетными книгами Эмилио. Только в ответ он получил отказ со словами о сильной занятости посольскими делами. Догадавшись в чем дело, Антонио пообещал как-нибудь разобраться. Спустя долю секунды старый гроссбух лежал в девичьих руках.       С надеждой в сердце синьорина стала спускаться в кортилью. Наконец-то ее больше не будет мучать чувство преследования, не надо будет оглядываться и вздрагивать от каждого уличного шороха. Но на лестнице ее вновь остановили. На этот раз это был тот самый старичок, стоявший возле двери в кабинет.       — Синьора, прошу простить меня, но мне стоит с вами поговорить, — хрипло начал он и представился. — Я слышал ваш разговор, за это тоже прошу простить, и теперь не могу понять, как такая благородная синьора может общаться с такими ужасными людьми?       — Мне самой поначалу было не в радость работать с ворами и прочим отродьем. Однако меня убедили, что эти люди не настолько низкие. Некоторые из них благородные воины, которые, к сожалению, используют варварские методы.       — Неужели грабеж, насилие с развратом и убийство для вас благородство?       — Нет-нет, что вы… Я… Я хотела сказать, что… что эти люди преданы своим идеалам в борьбе за справедливость и задумываются над жизнями простого люда, чего мы, дворяне, редко совершаем.       — Тогда в таком ключе я вижу крупицы благородства в их главаре. Хоть он старается что-то сделать, чтобы его подручные ничего не испортили, но все-таки не умеет управлять домом. После захвата Сеты и убийства хозяина часть слуг ушла, а часть осталась. Многие боятся новых хозяев, но продолжают выполнять свои обязанности. Так скажите, кто из нас благороден: воры, грабящие и убивающие господ ради свободы других, или слуги, преданно следящие, чтобы честно нажитое не оказалось в недостойных руках? — понимающе произнес слуга.       — Я… Я… — Беатриче была в замешательстве от слов Луки и смогла ответить на то, что ей было понятно: — Я поговорю с Антонио насчет его деяний в каса. Но, как мне кажется, благороден тот, чьи помыслы устремлены на благо всех. Разве бороться за чужую свободу таковым не является?       — В случае с Эмилио я соглашусь: в Сан-Поло торговцам и вправду стало легче работать. Но не путайте благородство с фанатизмом. Иногда люди уже свободны, но остальные этого просто не замечают. Мы уже были свободны, — Лука указал на свое сердце. — Единственный хозяин для нас — это Господь.       — В это есть разумное зерно. Однако мне пора уходить.       После ухода Беатриче из каса Эцио пришлось ждать, когда вернется Уго с гондолой. Он мог бы пройтись по улицам или крышам, но, имея ношу в руках, не хотел рисковать. Времени ожидания хватило ему, чтобы еще раз поразмыслить над предложением помочь союзнице. Она была права: если ничего не предпринять, худо будет всем. А Эцио не хотел, чтобы неудача постигла его вновь. К прибытию Уго в Ка’Сета он успел отыскать капуччо, что хорошо закрывал лицо, и наряд поприличнее, под которым можно было спокойно спрятать наручи с клинком.       Уго быстро отвез Эцио в старый штаб, где тот смог отдохнуть и в воскресенье отправиться на поиски шпиона. Фрари было частым местом для воскресных месс Беатриче, и этот день не стал исключением. Особый дар указал на союзницу среди толпы, но не на шпиона. Со всех мест был слышен шепот. Кто-то молился за здравие родственника, кто-то за удачный исход сделки, а кто-то за избавление от демона-ассасина и упокоение души усопшего дожа. Как только люди стали подниматься и выходить, сосредоточенность Эцио исчезла, а вместо этого появился страх. Страх, что его заметят и узнают не давал покоя. Люди будто специально смотрели на него и, как ему казалось, осуждали лишь своим взглядом. Эцио даже жалел, что решился на это сомнительное мероприятие. Впервые ему было не все равно на мнение остальных. Вот только стража была увлечена допросом другого человека и не обратила внимания на ассасина, прошедшего у них под носом Это немного успокаивало.       Следуя за Беатриче, Эцио изредка крутил головой, пытаясь выследить шпиона. Люди сменялись. Одни лица уходили, другие появлялись. Спустя несколько поворотов в сторону кампо Сан-Поло осталось только три человека, до сих пор шедших из Фрари. На одного из них наконец указал дар. Светловолосый мужчина в сером догалине и со смуглым, но ровным лицом, будто у слуги. Пробежав вперед до конца улицы к кампо, ассасин уселся на лавку, вытянул руку, как попрошайка, и стал поджидать. Дар подсказывал, что преследователь близко. Главное не ошибиться. Прощения не будет, если пострадает мирный житель. Мимо прошла Беатриче и кинула медяк. Преследователь был в пяти шагах от нее. Шаг. Еще один. И еще несколько. Вот сейчас. Эцио невнятно попросил о милостыне. Мужчина повернулся и встал напротив него. Послышался смешок. Ассасин резко встал и будто обнял его. Тем временем клинок уже тихо пронзил грудь. Осталось тихо посадить мужчину на лавку, словно ему стало плохо, и скрыться.       Шум и вопли так и не поднялись. Эцио догнал Беатриче и вернул ей монеут, говоря:       — Да простит Господь и упокоит душу того, для кого этот медяк больше не нужен.       — Да простит Господь все души грешные, — кивнув и перекрестившись, она продолжила свой путь.       Ассасину оставалось только вернуться в штаб. Залезть к Беатриче в комнату и попросить плату всегда успеется. Однако далеко от кампо уйти Эцио не смог. За соседним домом его подловил один из воров.       — Эцио, нам срочно нужна твоя помощь! Люди Барбариго напали на Ка’Сета!       — Но сейчас же день, — обомлел Аудиторе. — Они ведь только привлекут внимание.       — Похоже, Барбариго на это и рассчитывали. Днем наша оборона слабее, чем ночью.       Недолго думая, Эцио побежал к Ка’Сета. Ему было плевать, что стражники могли обратить на него внимание и попытаться остановить. Ассасин не мог допустить, чтобы его друг также проиграл. Ведь если Антонио захватят в плен, то больше некому будет противостоять тамплиерам в Венеции.       В нескольких кавеццо от кампо Сан-Кассиано уже были слышны звуки битвы. Само кампо было пусто, как и соседние улицы. Все ставни были плотно закрыты. Стояла гробовая тишина, и только звон мечей становился громче. Похоже, квартал специально оцепили, чтобы никто из жителей не пострадал, но и никто не сбежал. Но и стражников нигде не было видно. От взора Эцио не ускользнуло валявшееся в темном углу тело согильдийца Антонио. А за двумя поворотами, возле входа в сад, лежало еще больше тел. Все они были одеты под стражников и лучников и многие были ворами. От увиденного в груди ассасина стал крутиться гадкий червь, предчувствуя скорейшее поражение. Оставалось лишь гадать, как Барбариго догадались об обмане с переодеванием.       Двери в сад были сломаны, и Эцио сразу увидел происходящую там битву. Легко одетые воры бились с хорошо защищенными людьми Барбариго и получали серьезные ранения. Некоторые также уже валялись на земле и едва подавали признаки жизни.       — Ассасин! Не дайте убийце дожа сбежать, — закричал кто-то.       Аудиторе не был готов к такому серьезному сражению. Отбежав немного вбок, он схватил с земли чей-то меч и отразил первый удар. Второй последовал незамедлительно. Драться с более чем одним гвардейцем редко было трудной задачей. Скорость была огромным преимуществом.       Контратакуя поочередно то одного, то другого, Эцио двигался из стороны в сторону. Кому-то удалось сбить его с ног. Эцио вскочил и совершил ответный удар. Ухватив одного за руку, ассасин вонзил меч в него и откинул. Второй отшатнулся и пропустил удар. Теперь оба гвардейца были мертвы.       Не успев отдышаться, ассасин краем глаза заметил еще одного гвардейца. Вот только задерживаться нельзя. Необходимо помочь Антонио.       Проглотив слюну, Эцио бросился в кортилью. Запах плоти и металла сразу ударил в нос. Внутри каса яблоку не было куда падать. Повсюду реки крови и мертвые тела, по которым топтались все. Где-то в центре сражался глава гильдии. Его теснил к лестнице человек Барбариго. Не теряя их из внимания, ассасин обежал кортилью. Гвардеец упал от его клинка в спине.       — Спасибо, друг, — Антонио откинул труп и подошел ближе. Он посмотрел на кортилью и оценил силы гильдии. — Нож ужасен против меча, а мечей у противников намного больше. Эцио, пока я с парнями тут буду задерживать людей Барбариго, спаси остальных и помоги им сбежать.       — Нет, даже не вздумай. Я не брошу тебя, — взгляд Эцио был так же серьезен, как у Антонио. — Я не допущу, чтобы ты со своей гильдией погибли! Я остаюсь! Я смогу вас всех спасти…       — Тебе придется сделать это. Ты нам нужен живым. Без меня Венеция справится, но без тебя вся Италия потеряет свободу и…       Сзади набросился очередной гвардеец. Глава гильдии в одночасье уклонился и перерезал артерию на шее. Никто и глазом моргнуть не успел. С кровью на руках, лице и волосах, с горящими яростью глазами Антонио выглядел устрашающе. Даже трудно было поверить, месяц назад он весело шутил, крутя ус и хитро жмурясь, и попивал свой напиток. От веселых воспоминаний и предстоящего поражения — а его предчувствие только усиливалось — сердце ассасина будто сжали тиски.       — Нет! Я останусь.       — Эцио, если нас всех поймает Марко, то в Венеции наступит хаос и беззаконие. Патриции будут попирать горожан, как им вздумается. Республика обеднеет. А если тебя поймают, то все твои старания пойдут прахом. Даже если мы победим, то они не успокоятся и пойдут искать старый штаб. Тогда нам негде будет укрыться. Пойдем! Нельзя терять времени.       — Было приятно помогать и сражаться с тобой плечом к плечу, amico mio, — Аудиторе на прощание хлопнул по плечу, высказывая еще большее уважение.       Но душа рвала и метала. Эцио не сомневался, что, если с Антонио что-то случиться и он погибнет, к нынешним сожалениям добавятся другие и до конца дней будут мучать.       Антонио горько усмехнулся. Он хотел уже спуститься и вступить в бой, но остановился и сказал напоследок:       — И береги Розу.       Оставив Эцио, глава гильдии ударил самого ближнего гвардейца и перехватил его меч.       Притупив душевную боль, Аудиторе стал искать Розу. Секунды хватило, чтобы обнаружить ее. Воровка, покончив с одним гвардейцем, стала биться с другим. Эцио перебежал к другой лестнице и спрыгнул. В миг на шее гвардейца рана, а голова разбита о землю. Без промедления на ассасина набросились другие люди Барбариго, но быстро слегли. Объяснив Розе в двух словах план Антонио, Эцио вместе с ней ринулся помогать остальным.       Вскоре в саду не осталось людей Барбариго. Выжившие воры потихоньку сбегали. В кортилье не шибко внимательные гвардейцы падали от клинка Эцио. Однако ему также доставалось, что приходилось отбиваться. Воров осталось не больше десяти, и глава гильдии крикнул: «Беги!» Ассасин оглянулся: Розы нигде нет. Особый дар подсказал, что она билась в кабинете Эмилио. Эцио метнулся туда, но на полпути воровка сама выбежала.       — Надо помочь Антонио! — воскликнула она.       — Стой, — перехватил Эцио, хотя сам бы с радостью спустился вниз и побил всех; размазал бы их лица по стенам и выпустил кишки; не скупился даже на самые грязные приемы, лишь бы Антонио победил. А тот был бы рад, хоть внешне выражал недовольство. Однако ничего больше сделать нельзя было. Особый дар подсказывал, что идет тяжеловесное подкрепление. — Они убьют тебя!       — No me desmentego de Antonio. No me lo posso desmentegar…       — Я тоже, но так надо, — с болью ответил он.       Спустя секунду послышался звук падающего металла. Ассасин с Розой посмотрели вниз. Антонио с оставшимися ворами подняли руки кверху и сели на колени. Гвардейцы тут же нагнули всех лицом к земле и приставили мечи. Можно было только догадываться какие эмоции переполняю воров и как выглядят их лица. Злые от подобного унижения, полные ненависти, ярости, нежелания смиряться с судьбой. Хотелось верить, что это всего лишь сон, а на самом деле в Ка’Сета все спокойно. Все это будто происходило не с ними. Но отголоски разума давали понять, что это настоящее. И все-таки, как же судьба над всеми решила посмеяться!       — Не… — не успела воровка выкрикнуть, как Эцио закрыл ладонью ей рот.       Однако этого хватило, чтобы люди Барбариго обратили на них внимание и побежали.       Ассасин сжал руку Розы. Они скрылись в кабинете, заперев дверь. Следующие действия были словно в тумане. Через окно оба выпрыгнули в канал и быстро добрались до земли. Люди расступались и пугливо вздыхали, пока Эцио с Розой мчались по улицам. За переулком они взобрались на крыши. К счастью, старый штаб так и не был обнаружен, и их там дожидался Уго с остальными.