Il gambetto (Гамбит)

      Эцио скукожился и дергано потёр ладони. Хоть в городе прояснилась погода и сошли паводки, солнце совершенно не грело. Впервые за столько лет в начале декабря было настолько холодно, что не спасал даже краденый табар из шерсти. Радовало только то, что в таком холоде не чувствовался зуд в волосах. Однако стоять ассасину осталось недолго. Как и остальным из гильдии, спрятавшимся в тёмных углах Сан-Марко.       Совсем недавно Уго выяснил, что власти вновь собираются казнить на площади несколько заключённых воров. Никто в гильдии не знал, будет ли среди них Антонио. Некоторые даже потеряли надежду, что их лидер жив. Более того, после битвы в Ка’Сета не всем удалось сбежать, а те немногие, кто остался, сидели тише воды, либо разбежались. Тем не менее небольшая группа спасения всё же была собрана.       Колокол Кампанилы огласил начало казни. Ассасин с ворами покинули свои укрытия, пробираясь вглубь толпы.       Люди кричали и поливали грязью приговорённых, кидали камни, проклиная на все муки ада — будто это для них было самым важным. Никто не стеснялся в выражениях. Кто-то даже сказал Эцио, что от него дурно пахнет.       Вот мимо проскользнула красная макушка палача с начищенным до блеска топором в руке, четверо государственных обвинителей, стражники, священник… И мелькнула чёрная, до боли знакомая макушка. Эцио насторожился и сразу же выдохнул. Особый дар подсказал, что этот заключённый — не Антонио, как и остальные — не воры гильдии.       На секунду подобное обрадовало ассасина — Антонио мог быть ещё жив — но затем последовало отчаяние. Его давно могли втайне убить. В любом случае оставаться было бесполезно: больше никого не приведут. Так было раньше, так будет и сейчас. Ассасин стал пробираться к выходу с площади, где его уже поджидали воры гильдии.       Через мгновение ударил топор. Толпа восхищённо ахнула, а заключённый протяжно закричал от боли. Эцио не обернулся. Ему и так было ясно, что вору и заядлому насильнику отрезали руки. Толпа продолжала радоваться; звуки казни наполняли площадь — отчаянные крики и мольбы заключённых, глухие удары топора и бездушное отпевание священника. Лишь когда вопль боли стал слишком громким, Эцио всё-таки обернулся.       На помосте, раздетого до гола, худого и со множеством синяков распиливали пополам подвешенного вверх тормашками мужчину. Из тела лился водопад крови; надорванными лентами вываливались кишки с органами, ошмётки которых брызгали на одежду палачей. Какое же раздолье для крыс с соседних домов и прочей живности! Эцио бы вырвало, если бы было чем. В животе неделю не было и куска хлеба.       Ассасин ускорил шаг. Ноги так и тянули наверх нового жилища — упасть на сенник и вздремнуть. Но мысли о продуваемой всеми ветрами комнате с заколотыми окнами и сеннике, полном клопов, не прельщали. Сон сразу заканчивался, как только ступни начинали мёрзнуть. А денег на доктора нет, и никто не украдёт лекарство.       К тому же Эцио понимал, что бездождливая погода крайне редка и надо пользоваться случаем для тренировок. За несколько дней безделья, что он слонялся по комнатам штаба и валялся на сеннике, подбрасывая к потолку камень, сноровку потерять трудно. Но дядя всегда говорил, что тренировки на мечах необходимы.       Аудиторе подозвал коренастого вора, который обычно был не против битвы на палках. Быстрые атаки и уклоны подбивали самооценку, но частые промахи, когда не удавалось отразить удар, сердили и раздражали. Недельное отсутствие пищи давало знать о себе. При следующей атаке ассасин споткнулся о мусор и кубарем свалился на развалившуюся лавку.       В штабе же творился бардак, который Эцио старался не замечать. Недавнее половодье оставило лишь лёгкие контуры луж, сор и запах затхлости и гнили. На строительных лесах сломалось пару досок, но заменить их было некому. Во дворе на ветру поскрипывала дверь опустошённого склада, откуда уже успели забрать или украсть нажитое за последние годы. Если что-то там и найдётся, то кусок заржавевшей кольчуги.       Прислужницы разбежались по домам патрициев в страхе быть изнасилованными. Воры и раньше не отличались особой дисциплиной, но слушались Антонио. Теперь же они вовсе перестали сдерживаться.       — Pantaloni, мы хотим платы, — грубо постучался в дверь один из воров и распахнул её настежь. — И немедленно.       — Разве того, что вы за сегодня успели награбить в толпе, недостаточно? — Уго изогнул бровь.       — Это всего лишь пустячок.       — Будет Антонио, будет плата, fiol de puttana. Я не банк, — огрызнулась Роза. — Если бы не ваши дружки, мы могли бы заплатить стражнику за сведения об Антонио.       — Но и мы не простаки! Мы не можем продолжать поиски. В один день нас точно схватят. То, что сейчас не трогают, лишь милость фортуны. А мы сильно рискуем!       — Чем вы рискуете?! В отличие от Эцио, за ваши головы и трёх сольдо не назначили. Вы только протираете свои кальце в тавернах, кучка ублюдков!       — От кого слышу!       — Роза, не обращай на него внимания, — ухватил её за руку Уго, а после прикрикнул на вора: — Говорят тебе, нет денег!       — Пару книжонок с полки сойдут.       — Чтобы твоя мамочка в гробу крутилась! — воровка в пару широких шагов преодолела расстояние и встала напротив вора, преграждая путь к стеллажам. — Только попробуй тронуть! Сразу забудешь о своей руке.       — Гвидо, ты скоро там? — позвал кто-то со двора. — Ребята в «Синей козе» нас уже заждались.       — Сейчас! Роза, мы не благотворительное общество напомаженных дур. Антонио за любое серьёзное дело платил.       — Будет Антонио — будут деньги, сукин сын.       — А может, они под твоей камичей? Давай…       Не успел вор и слова другого сказать, как получил удар в солнечное сплетение и согнулся пополам. Роза силы не жалела. Следующий удар попал по спине. Вор с грохотом свалился на порог, кидая проклятия. Третий удар пришёлся ногой по челюсти.       — Так тебе нужна плата, кусок дерьма? — похожая на разъярённую фурию воровка придавила его руку. Вор выплюнул зуб и замотал головой. — То-то. А вам, кучка лоботрясов, нужна плата?       Воры, ожидавшие во дворе, не желали пререкаться и драться с Розой и разбрелись по углам. Своё они ещё успеют стребовать.       Когда двери захлопнулись, наблюдавший за всем, Эцио ещё несколько минут продолжал сверлить взглядом вход. Вместо того чтобы злиться на вора-попрошайку, он размышлял над тем, смог ли бы он одолеть Розу в нынешнем бою. Скорее всего, нет.       Тем временем противник пытался вернуть его внимание к бою. Однако ассасин отказался и направился ко входу. Желания сражаться уже не было, а ещё один пропущенный удар только окончательно его отобьёт.       В кабинете Роза вовсю поливала грязью воров, пока Уго, прислонившись к стене, мрачно слушал её ругательства. Как оказалось, управлять гильдией — это не по крышам бегать и с парапетов прыгать. Роза не была к этому готова. Переставляя фигуры на макете — хотя особого смысла в этом не было — она материла каждого, кто посмел потребовать деньги или украсть что-то со складов.       Однако брань быстро перетекла в сторону главы гильдии, решившего сдаться в плен. На Антонио обрушивались как угрозы — ассасину начистят морду, стоит ему объявится — обидные прозвища и оскорбления, которые все слышали не раз, так и пожелания отправиться за ним в преисподнюю, чтобы забрать оттуда и самолично покарать.       При виде Эцио Роза слегка успокоилась и подобрела, хоть и в него полетел упрёк, что не позволил спасти Антонио. Ещё немного поворчав, она взяла себя в руки. Необходимо было решать, что делать дальше. Последние недели все вылазки были безрезультатными: казнили только отпетых воров из Кастелло, которых спасать себе дороже. О согильдийцах не было ни весточки, а проникнуть в тюрьму — это не освободить воров из клеток Эмилио на улице.       Эцио тоже размышлял, как помочь, пока его не осенило:       — Может, попросить Беатриче что-то разузнать?       — Эту простушку? — лицо воровки вновь стало злым. — Ни за что! Уж лучше я лишусь ног, чем попрошу её о помощи!       — Почему ты до сих пор к ней так плохо относишься? Антонио же говорил, что Беатриче нам помогла.       — Эцио, а тебе не кажется странным, что на следующий день, после того как она заявилась, люди Барбариго напали на Ка’Сета? А две недели назад, спустя день, как эта тварь посетила штаб, Марко Барбариго избрали дожем.       — Это простое совпадение. Если она желала нам зла, я бы почувствовал.       — Серьёзно?       Эцио осёкся. Он всё ещё винил себя, что не почувствовал в Уберто опасности. Однако тогда его дар не был настолько развит, как теперь. Тогда можно было почувствовать лишь нужного человека, но не его намерения.       — Роза, это уже которая попытка разузнать что-либо о ребятах? Глашатаи ничего толкового не говорят. По улицам ходят стражники и стоят на каждом углу. Украсть даже один кошель — уже чудо. К тому же по крышам бегает убийца, притворяющийся Эцио, и запугивает горожан, — попытался образумить Уго. — Я тоже не доверяю Беатриче, но если она помогла с Ка’Сета, то может и сейчас помочь. Даже денег не потребует, в отличие от этих сволочей. Мы ничего не теряем.       Роза злостно посмотрела сначала на него, потом на Эцио и отвернула голову. Эмоции на её лице менялись с полного отвращения и презрения до задумчивости и грусти. Затем взор Розы остановился на сундучке, где Антонио хранил деньги. Там теперь не осталось ни одного сольдо. И никто из воров не удосужится принести даже пару монет, а покидать кабинет опасно: могут разграбить последнее, что осталось от Антонио. Но и допустить, чтобы богачка помогала, не позволяли убеждения. Тем не менее Уго продолжал настаивать.       — Chiama la puttana, — обречённо выдохнула Роза.       Мужчины довольно заулыбались, но улыбка вора через секунду поникла.       — Чёрт! Есть проблема. Я не знаю, где живёт Беатриче. Обычно я забирал её возле церкви и назад отвозил туда же.       — Я знаю, — сказал Эцио. — Я с ней поговорю. Положитесь.       Они ещё долго обсуждали другие варианты, как узнать о состоянии Антонио, но не сошлись во мнении.       Вечером начался ливень, и ассасин так и не смог возобновить тренировки. Вместо этого он улёгся пораньше, чтобы не проспать, но вши не давали нормально заснуть. На затылке и за ушами так невыносимо зудело, что от ярых почесываний у Эцио под ногтями оставалась сукровица. Как же он до такого докатился?       От рубашки и ворованной робы несло хуже, чем от деревенского чернорабочего. Вонь гнили, пота и помоев смешались в отвратительный, тошнотворный запах. Это не ароматы душистых цветов и парфюма, которыми Эцио так любил покорять дам. В таком виде он не мог заявиться к Беатриче — хотя бы из правил приличия.       К сожалению, дождь кончился, а нормального ведра, чтобы набрать воды из колодца, не было — как и гребня для вычёсывания вшей. Единственными чистыми вещами остались отцовская роба, спрятанная до лучших времён, и последняя камича.       Следующим утром, пока происходила смена караула, ассасин, прихватив лишь скрытый клинок, на всех парах побежал в сторону Гранд-канала. Дорога до каса посла была недолгой, но надо было успеть и назад вернуться. Добежать до нужной крыши оказалось не так сложно, как залезть в комнату Беатриче.       Эцио помнил, что окно её комнаты было над мостом. На перилах он с разбегу подпрыгнул, ухватился за железную перекладину моста и, вскарабкавшись, подобно жабе, на корчу, устроился на подоконнике. Ставни закрывались на крючок, а между ними — щель, куда без труда пролезло лезвие клинка. Точно так же ассасин поступил и с окном.       В комнате будто совершили погром. Стол был завален письмами и множеством бумажек; книги с полок раскрытыми валялись на полу, постель — вывернута, а распотрошённые подушки лежали рядом с кроватью. Вещи из сундука либо раскинуты по разным углам, либо грудой висели на кресле. Не похоже на аккуратные покои синьоры.       Тем временем одетая в узорчатый халат и с распущенными, как у Магдалины, волосами Беатриче, браня саму себя, копошилась в сундуке. Лишь когда в комнате посветлело, она замерла и резко повернула голову.       Её глаза расширились в испуге; лицо побледнело, а сама Беатриче вжалась в стенку сундука, будто увидела смерть. Выйдя из оцепенения, она в порыве ухватилась за волосы и попросила Эцио отвернуться. Он спорить не стал — хоть его и удивила её изначальная реакция — и, прикрыв ставни, отвернулся.       Через несколько минут, с видом статной дамы, Беатриче, перебирая пальцы рук, стояла перед ним, укрытая с головой во что-то наподобие флорентийского мантелло. Ассасин отступил на шаг, чтобы не было слышно запаха тела.       — Чем я могу жаловать вас, синьор Аудиторе? — полушёпотом поинтересовалась она, боясь, что их услышат, или дрожащий голос выдаст её. — Видно, правила приличия вам не знакомы. Раз вы пришли без приглашения, вновь залезли в дамское окно и сами его открыли.       — Я тоже рад вас видеть, мадонна.       — Надеюсь, вы понимаете, какой позор ляжет на меня, если вас заметили с улицы?       — В такую рань? Вряд ли. Только самый трудолюбивый работник поднимется.       — И всё же… Чем это пахнет? Синьор, вы больны?       — Вам не о чем беспокоиться, — он отступил ещё на пару шагов, — Кроме того, что вы разгромили собственные покои и в распущенном виде встретили гостя.       — Синьор Аудиторе, а как вы посмели явиться в дурнопахнущем состоянии? От вас отдаёт хуже, чем от каналов в Кастелло, — Беатриче задёргала носом и хотела было выставить Эцио, как его живот издал звук, подобно стонущему животному. Вмиг её выражение лица сменилось с недовольного на озадаченное. — Вы голодны?       — Нет.       Однако в животе вновь предательски заурчало. Сколько ассасин ни старался гнать мысль о голоде, всё было тщетно. Его глаза явно отражали зверский голод. В поясной сумке не нашлось бы даже засохшего ломтя.       Ничего не спрашивая, синьорина вышла за дверь, что только шустрые шаги были слышны. Прошла одна минута, вторая. Через щель в ставнях было видно, как на улице светлело. Ещё немного и закончится смена караула на крышах. Не понятно, что можно так долго делать на кухне.       Устав ждать, Эцио начал нервно постукивать ногой. Но спустя полчаса Беатриче вернулась с краюхой хлеба в одной руке, кубком вина и письмом во второй. От этого живот ещё сильнее дал знать о себе, а во рту потекла слюна.       Дядя Марио рассказывал, что многие изголодавшиеся пленные набрасывались на еду, отчего и погибали. Эцио старался держаться и не уподобятся им, хотя это едва ему удавалось.       Хлеб был подсохшим, а вино — кислым, но за последний месяц и столь скудная пища казалась самой вкусной. Эцио понемногу кусал краюху, не упуская ни единой крошки, и запивал, чтобы пропихнуть плохо пережёванные куски. Если бы рядом была матушка, она бы точно спросила, где его воспитание.       — Вижу, ваше положение плохо, раз едите, как бедняк из приюта. Прошу простить меня за беспорядок, но я искала письмо от Лоренцо. Хотела сегодня утром отыскать Уго и отвезти письмо в штаб, но, коль вы пришли, вручу лично.       — Это оно?       — Да.       Эцио передал пустой кубок, половину краюхи спрятал в сумку и хотел взять письмо, но синьорина отдёрнула руку.       — Сначала ответьте, зачем вы ко мне пожаловали? Не думаю, что такой синьор, как вы, может залезть в дамское окно без особой надобности. Хотя… Вы же знакомы практически со всеми синьорами Флоренции.       — Я к вам с особой просьбой.       — Поясните, какой?       — Гильдия в упадке. Воры разбрелись и не всегда желают помогать, а Розе с каждым днём всё труднее ими управлять.       — Только ради порядка среди воров в гильдии вы меня просите? К сожалению, у меня нет желания помогать остальным преступникам.       — Я тоже преступник?       — Нет! То есть да… Как бы это сказать… Ваши деяния для вас благородны и справедливы, но не для остальных. Для них вы преступник. То же я могу сказать и про Антонио. Убийство — это не святое дело.       — Как и его заказ.       — Certo, — Беатриче едва не подняла руку, чтобы перекреститься и помянуть преследователя, но вспомнила, чей это был шпион. — Меня попросили помочь лично вам, синьор Аудиторе. Но ваши намерения и намерения Антонио были одинаковы, поэтому я и ему помогала. Да и кого не подкупят рассказы о борьбе с недобросовестными людьми, которые не держат своё слово. Особенно в торговле. А Эмилио, как мне теперь известно, был ещё тем подлецом. Хотя, признаюсь, мне было в радость стать для вас полезной.       — Ясно. Нет, не только ради воров. Антонио — мой приятель. Он много вложил и потерял, чтобы поддерживать жизнь в Венеции. Он всем сердцем любит свой город.       — Тогда почему он и его воры обворовывают жителей?       — Ognuno ha il suo modo di guadagnare.       — Допустим.       — Вы часто бываете среди патрициев. Не могли бы разузнать что-либо об Антонио? К несчастью, наши поиски результатов не дают. Я бы не попросил, если бы не доверял вам.       — Доверяли…       Покусывая губу, она потупила взор, будто нашкодивший ребёнок, и сжала на предплечье руку. Говорить или не стоит? Сейчас их никто не слышит… Значит, можно. А если Эцио что-то заподозрит?       — Вам не нужно долго ждать.       — Вы что-то знаете?       — Ну… Лишь из разговоров…       — Что с ним?       — Антонио жив, но я не знаю, где он сейчас. Возможно, его всё ещё держат в тюрьме.       Судьба прямо благоволила Эцио! Его накормили и дали нужные сведения. Теперь даже их тщетные поиски не казались такими уж бессмысленными. Чего ещё можно желать? Эцио был безмерно благодарен Беатриче, о чём и поторопился сказать. На его слова она нежно улыбнулась и вновь опустила голову. Эцио хотел попросить её об ещё одной услуге, но задерживаться дольше было нельзя.       Погруженная в мысли о том, стоит ли говорить о ловушке, синьорина продолжала смотреть в пол. Опомнилась, когда ассасин выхватил из её рук письмо и открыл ставни второго окна, выходящего на узкую улочку.       — Синьор Аудиторе, постойте…       Вот только Эцио уже успел выпрыгнуть в окно и скрыться в переулке. Беатриче оставалось лишь на скорую руку закрыть ставни, пока никто из прохожих не появился.       Аудиторе нёсся по крышам. Возле Гранд-канала уже поднялись лучники, и риск, что его заметят, был велик. Перепрыгнув через очередной канал и едва не соскользнув по черепице обратно, Эцио остановился недалеко от монастыря Санта-Кроче. Все лучники заняли свои места. Только они будто не замечали человека на крышах в красно-белой одежде. Что-то тут было не так.       В штабе ассасин сразу сообщил, что Антонио жив. Многие прекратили свои дела и по нескольку раз переспрашивали, правда ли это. Эцио с уверенностью отвечал, что правда. Воры сразу взбодрились и стали в знак уважения бить его по плечу. От их ликования и счастливых лиц Эцио почувствовал, что его собственная радость стала сильнее. Однако больше всего он хотел увидеть реакцию Розы. То, как она удивится, криво усмехнётся и выдаст озорную шутку. К несчастью, Эцио опередили. Хоть он не видел лица Розы, но точно слышал нескрываемую радость в голосе:       — Questo vol dir che posso ancora sistemar le bale per sto figlio de puttana!       Воры ещё долго не отпускали Эцио, желая узнать детали, но он, как и Беатриче, похвастаться ничем не мог.       Уже в своей комнате, улёгшись на подмятый в ночи сенник, Эцио вспомнил про письмо. Оно было сложено небольшим конвертом, а края скреплены сургучом без гербовой печати. В темноте не было видно, но ассасину показалось, что бумага более светлая, чем обычно. Странно, что Лоренцо внезапно решил передать послание через Беатриче, а не посыльных-заказчиков. Возможно, слухи о произошедшем дошли и до Флоренции, и он решил передать послание через надёжный канал.       Эцио сдёрнул сургуч. Почерк Лоренцо был немного кривоватым, будто он писал в спешке, а обращение — чересчур пафосным, но витиеватые буквы были те же, что и в старых письмах. Такой же была и подпись.       «Эцио, друг мой, твоё рвение в борьбе с предателями достойно похвалы. Я внимательно слежу за твоими успехами и восхищаюсь ими. Однако, по словам моих шпионов, не я один. Мне доложили, что в Венеции на тебя имеет зуб один из патрициев, и теперь, как это ни прискорбно, твоя жизнь под угрозой. Хуже то, что этот мессер вскоре собирается устроить облаву на тебя. Эцио, мальчик мой, тебе стоит действовать как можно скорее.       Мне неизвестно ни его имя, ни род деятельности. Только что он состоит в обществе «In Hoc Signo Vinces». Каждый вечер они встречаются в садах одного из членов общества, или в подвалах церквей, где проводят ритуалы. Для направления в нужный дом посыльные на улицах передают им послания с отмеченным местом. Мои шпионы засекли одного из таких посыльных возле базилики Сан-Пьетро-ди-Кастелло. Убей недоброжелателя, и тогда вновь окажешься в безопасности.

      Лоренцо».

      Ассасин подхватился. Мало того, что на него охотился Марко Барбариго, так теперь появился и другой наёмник. Если всё написанное — правда… Если мессер Лоренцо прав, то облава грозит и штабу. Нельзя было допустить подобного. Лучше разобраться хотя бы с одной проблемой. К тому же проникнуть в чей-то сад или церковь легче, чем в Палаццо Дукале, откуда новый дож практически не выходит.       Осмотревшись по сторонам и не заметив никого из воров, Эцио подошёл к старому сундуку, отодвинул его и, ещё раз бросив взгляд на вход, уселся на пол. Между ссохшимися досками была небольшая щель, куда можно было просунуть лезвие. Ассасин использовал клинок в качестве рычага, и доска с лёгкостью поднялась. Отложив её, Эцио просунул руку вглубь, где лежали доспехи.       После того как на второй недели пребывания в штабе недосчитался одной из рубах, он понял, что вещи надо хранить осторожно. Очень долго ему пришлось спать в доспехах, пока не нашёлся тайник. Застегнув все ремешки и спрятав письмо в поясную сумку, ассасин накинул слегка ободранный табар.       Сан-Пьетро-ди-Кастелло, как рассказывал Антонио, находился на противоположном конце города. Хорошо, что немного людей будет возле церкви. Плохо, что добраться туда труднее. Если Эцио за пару лет изучил Сан-Поло и Сан-Марко и знал самые укромные улочки, где никто из стражников не пройдёт, то Кастелло был затерянным городом.       Однако ассасин знал, кого можно попросить о помощи. Как раз сейчас, во дворе, Уго готовился к отплытию в город.       Долго уговаривать вора Эцио не пришлось, и вот он уже плыл мимо окраин Каннареджо. Сам квартал был будто иным миром: с прямыми каналами, малоэтажными домами, с фасами, не блещущими изысками — как в домах возле Гранд-канала, но более яркими и разноцветными. За ним показались высокие, недостроенные стены Нового Арсенала, а за ним — Сан-Пьетро-ди-Кастелло.       Уго высадил ассасина на кампо напротив церкви и, пообещав забрать на закате, скрылся за ближайшим поворотом.       Хоть островок, соединённый с Кастелло деревянным мостом, был малонаселён, в нём явно кипела жизнь. Люди выходили после службы и спешили в Кастелло на работу. Они словно не замечали незнакомца, укутанного в табар.       Но сколько бы Эцио не стоял, посыльный так и не появлялся. На улицах и крышах островка не было стражников, и он смог спокойно обойти всё вдоль и поперёк.       Эцио даже казалось, что шпионы Лоренцо ошиблись. Зачем посыльному передавать карту настолько далеко от центра, если даже самый активный патриций или слуга не зайдёт сюда? К тому же, кому Аудиторе настолько насолил, что патриций решил устроить облаву? Возможно, он был подручным Марко, а, значит, и тамплиеров.       Где-то после полудня в животе вновь заурчало, но в этот раз ассасин не стал терпеть и достал второй кусок краюхи. Ему предстоял бой с тамплиером.       На закате, когда колокола объявляли о вечерней мессе, из того же поворота показался Уго. Ассасин уже собрался было идти к нему, но перед этим ещё раз осмотрел кампо.       И не зря.       За колокольней выглядывал мужчина. Особый дар подсказал, что это и был тот самый посыльный. Его правая рука с была скрыта под плащом, и письмо наверняка было в ней.       Эцио притворился прихожанином, перекрестился и скрылся за другим углом колокольни. Он выглянул. Посыльный встретился с ним глазами, полными ужаса — как у людей перед смертью — и пустился наутёк. Недовольно прорычав, ассасин взобрался на крышу. Догнать посыльного было не так трудно, как убить: люди всё ещё ходили по улицам. Но посыльный свернул в тёмный тупик. Сбежать ему не удалось.       С картой, где был указан небольшой внутренний садик каса, недалеко от моста Риальто, Эцио сел в гондолу. Пока вор мастерски вёл по узким каналам, ассасин старался запомнить совершенно новый для него квартал. Если на пути встречалась церковь, то он непременно спрашивал её название. Однако многое ускользало от внимания Эцио.       Помимо изучения дороги он обдумывал, зачем посыльный сбежал. Возможно, он узнал Эцио и испугался. Но в таком случае любой побежал бы к мосту, где караулила стража. Ой, как не нравилась это ассасину! Тут таился какой-то подвох.       На улицах тем временем уже успело стемнеть, и пошёл дождь. Но Уго этого словно не замечал и уверенно плыл вперёд. Эцио сошёл возле моста Ионна Златоуста.       За вторым поворотом на кампо расположилась узкая улочка, ведущая в тупик из домов и кирпичного забора. Хотя путь предстоял короткий, ассасину было неуютно. На кампо должна была стоять городская стража, а на крышах — лучники, но никого не было. Участок опустел. Это ещё больше намекало Эцио, что с посланием Лоренцо что-то не так. Вдруг закралась мысль… Могла ли Беатриче что-то об этом патрицие знать?       Стоя перед забором, Аудиторе решал: идти или повернуть обратно? Он закрыл глаза и сосредоточился на чувствах. Прохожих нет; люди сидели по домам. Но в саду кто-то был. Наёмник. Явно ловушка: кто-то стоял прямо под дождём и не двигался.       Сколько их? Один, двое или больше? Сбежать или принять бой? Так или иначе на кону стоит жизнь, а сбежать, значит, смалодушничать. Эцио не тот, кто бежит от боя!       Поражение в палаццо подкосило его уверенность, но теперь-то он отыграется. Хоть силёнок меньше, чем раньше, если быстро двигаться, можно победить.       «Не поэтому ли Беатриче спрашивала, со сколькими он может одновременно справиться? Неужели она что-то знала? Или это просто совпадение?» — закралась другая мысль.       Эцио поправил наручи, скинул плащ и ловко перепрыгнул забор.       В центре сада разместился колодец, возле которого неподвижно стоял человек. В темноте виднелись лишь очертания фигуры, однако ассасину и этого было достаточно. Будто кошка охотящаяся на мышь, он аккуратно крался, а шум дождя скрывал его шаги. Вот только от фигуры не чувствовалось никаких намерений.       Где-то хлопнула дверь. Возможно, от дома, примыкавшего к саду. Эцио активировал клинок…       Фигура оказалась пугалом.       Будто стая волков, сзади набросились рослые гвардейцы Борджиа. Среди них был настоящий наёмник. Устроил западню, как охотник.       Всего их семь. У каждого по мечу и ножу в руках. А жажды крови хоть отбавляй.       В жилах застыла кровь. С таким количеством Эцио не справится. Будет чудо, если он выживет. Странная просьба Беатриче всё больше обретала смысл.       Первый гвардеец слёг с раной у шеи. С остальными было намного труднее. Ударить из-за спины не удалось. Гвардейцы обучены сражаться в полной темноте.       В груди Эцио заледенело. Все чувства свелись к простому инстинкту. Бей и беги.       Аудиторе ужом крутился, держал гвардейцев в линии, но сбежать не получалось. Оставалось биться до последнего. Шакалы Борджиа окружали и так зверски били по ногам и груди, что колени подкашивались. Лишь доспехи спасали от серьёзных ран.       Сзади вмазали по спине, и Эцио свалился. Секунда, переворот, и на его месте воткнут меч.       Рядом свистнул другой меч. Сердце пропустило удар. Ещё один поворот. Пара метких ударов. Двое замертво лежат.       Однако и силы начали убывать.       В бой вступил наёмник. Стилет змеёй жалил. Эцио едва успевал отражать. На правом плече пульсировал порез. Наёмник не унимался: саданул по бедру и проткнул бок точно в щель между латами. Аудиторе заскулил.       На боку потекла кровь. В ушах бешено застучало.       Но что-то мешало Эцио двигаться. Ремни нагрудника срезаны! Аудиторе снял доспех и попал по лицу наёмника. Время разобраться с шакалами ещё есть.       Гвардейцы быстры, но Эцио шустрее. Он пнул одного ногой в пах. Гвардеец согнулся и отшатнулся. Второй потянул к себе. Эцио укусил его за руку, перехватил меч и обратил удар. Ещё один гвардеец бухнул на землю.       Теперь ассасин был на равных.       Третий треснул ему навершием в челюсть, скрутил руку с мечом, уколол во второй бок и в шею, но промазал. Меж глаз бугая сочилась рана. Первый поднялся и яро хлестнул Эцио по животу. На том месте резко потеплело.       Дыхание спёрло. Ассасин оступился.       Это спасло ему жизнь. Меч пронёсся прямо над головой, а гвардеец напоролся на клинок.       Эцио совсем выдохся. Он хотел уже бежать раненным зверем, но ошибся. Метательный нож ужалил здоровое плечо.       Наёмник налетел коршуном. Он успел изучить все слабые места ассасина.       Эцио нещадно атаковал. Охотник отпрыгивал в сторону с ловкостью гончей, доводил до изнеможения и гнал в угол. Но и ему не повезло. Охотник открылся. Эцио полоснул его по груди, воткнул лезвие в правое бедро и покрутил. Отбив вторую атаку, он оттолкнул наёмника.       Охотник вписался спиной в колонну. Заметив смертельный удар ассасина, он отпрыгнул. На камне осталась царапина. Поглощённый яростью наёмник зарядил по рукам и ране на животе. Весь торс Эцио был исполосован.       Голова закружилась. Ассасин больше не мог терпеть. Он согнулся в три погибели и сжал руку на животе.       Охотник поднял меч и занёс для удара. Эцио из последних сил удержал лезвие от шеи. Перед глазами вело, но он смог рассмотреть тонкую линию рта с плотоядной ухмылкой и острый подбородок.       Убийца же видел глаза Эцио. Видел, как в них плескалась ненависть и желание жить. Наёмник понимал, что с раной на бедре его собственная выносливость не так велика. Ещё немного и он сам свалится. А сделать предстояло многое.       — Аргх! Ты всё равно скоро сдохнешь, тварь! — наёмник припечатал ассасина к траве и скрылся.       Эцио протяжно застонал. Его колотило и клонило в сон. Раны ныли и тянули. Однако ассасин не был готов расстаться с жизнью просто так. Он не предоставит тамплиерам такое удовольствие.       Он ассасин. Член древнего Братства и должен выполнить свой долг. Страх — что убийства отца и братьев останутся безнаказанными, что матушка больше никогда не скажет ни слова, а фамилия Аудиторе канет в лету — только придавал сил. Но ещё больше их придавало желание мести и расправы над испанцем.       Преодолев адскую боль, Эцио поднялся на одно колено, потом на второе. Едва опёршись о колонну, встал. На улице было пусто. Сомнений нет: стражники знали о ловушке. Значит, заказчик Марко. Но кто у Лоренцо предатель?       Ноги плелись, грозя перестать держать, а в глазах всё больше рябило. Эцио не мог упасть. Он должен выдержать и дойти до штаба. В свои юношеские годы, в драках со своими друзьями, он часто получал серьёзные травмы, но быстро поправлялся, в отличие от своих собратьев. Лидер всегда должен быть крепче остальных.       Сейчас же каждый шаг давался с трудом. Дорога до моста Риальто показалась вечной, но как добраться до штаба?       Возле моста покачивались гондолы. Вряд ли кто-то найдётся в такой ливень, да и денег у Эцио нет. Но попытаться стоило.       — Эй, есть кто-нибудь? — хрипло закричал он что есть мочи.       В ответ — тишина.       Дождь продолжал лить, смывая следы.       Эцио шагнул вниз к портикам, чуть не повалившись.       — Мне нужна помощь! Срочно!       Из-под моста послышался храп. Единственный гондольер, перевезя множество клиентов с одного края города на другой, сладко посапывал в своей гондоле. Разбудить его было почти невозможно. Сколько бы Эцио не кричал, гондольер лишь почёсывал во сне стопу о стопу. Да как же его разбудить?       Ассасин повалился с ног и замычал от боли. Кровотечение усиливалось. Под руки подвернулись камни. Эцио швырнул несколько в гондольера. После третьего тот проснулся.       — Какому гату я настолько нужен, что он решил меня ражбудить? — протирая глаза, протянул гондольер. Его передние зубы давно прогнили и исчезли. Речь едва можно было различить.       — Прошу, помогите мне… Довезите до дома.       Мужчина подпрыгнул и ухватил ассасина под локоть.       — Штой, штой. Не шпи. Шейчас, шейчас, — он подогнал гондолу поближе и уложил, — Кута ш фас так жанесло, синьор? Да вам к врачу надо.       — Отвезите меня… — силы вновь покидали Эцио.       — Кута? К фрачу?       Куда же Эцио податься? До штаба далеко. Он не доживёт, а мастерская Леонардо закрыта.       — Нет. К дому…       — Кута-кута? Я не слышу. Штой, не патай.       — До Ка…       — Ка?       — Ка’Боттачин.       — А, понял. Шейчас-шейчас. Мы мигом-мигом окажемся там. Никого ф гороте нет быстрее Тино. Ты только не шпи. Не шпишь?       — Нет…       Гондольер энергично стал грести по Гранд-каналу. Он был недоволен, что в такую погоду пришлось работать, но вместе с тем знал, что в доме жила богатая семья и он мог стребовать плату побольше.       — Ну и поготка! Как фас тута занесло?       — Ловушка…       — А, затолжали кому-то. Ратуйтесь, что ноги унесли и не попали на убийцу. Он-то фсю тушу ижветет. Фон как с нашим тожем…       — Можно сказать, попал…       — И-эх, как фы жифы остались? Госпоть милофал фас! А я, фот, сеготня отфожил во Фрари отну хорошенькую-хорошенькую синьору. Она фсю торогу кого-то проклинала. Только гофорок у неё неместный. Не шпите, синьор. До Ка’Боттачин неталеко. Фунь пофорот.       Ассасин, напрягшись, выглянул из-за борта.       — Стой, останови… Тут… — он указал на дверь возле моста.       — Так это не…       — Знаю… Но этот дом мне нужен… Позови хозяев.       — Фаше прафо, — гондольер постучал, — Откройте! Я прифеж… А кто фы?       — Vecio conosente.       — Я прифеж вашего старого жнакомого. Он ранен! Откройте!       Из-за двери показалось заспанное лицо одной из служанок.       — Пожофите хожаина. Его старый жнакомый ранен-ранен. Эй, не шпи!       — Не сплю…       Служанка закрыла дверь. Дино почесал затылок и посмотрел наверх, где прямо над мостом хлопнули ставни. Спустя минуту послышались сердитые возгласы.       — …Che tipo de conosente?       — Не знаю, мессер. Говорит, что ранен.       — Кого ещё нечистая в позднюю ночь принесла?       — Синьор…       — Мессер, — раздражённо поправил Асканио.       — Мессер, этот челофек скажал, что фы его жнаете. Он ужасно-ужасно ранен.       — Господи милосердный! — с пронзительными воплями, в одном халате с лестницы неслась Беатриче. — Что с ним случилось?       — А, это фы, синьора!       — Нет, не стоит. Он сильно ранен?       — Как скажать… Сильно-сильно. На него напал тот ассасин.       — Уж больно его одежда похожа на ту, что носит сам ассасин, — скривился посол.       — Вам показалось. В темноте всё одно. Мария, Стефано, Паоло, помогите его занести!       — Стойте, синьора Филато! — запротестовал посол. — С каких пор мой дом стал приютом для незнакомцев, зовущих себя моими «старыми знакомыми»?       — Синьор, разве вы можете бросить человека умирать?       — Мне жаль его, но я не могу пускать в дом сброд. Для этого есть церковные приюты. Пускай ищет другой дом, или Господь упокоит его душу.       — Но…       — Господи, да от него несёт хуже, чем от выгребной ямы! Стефано, если вы все посмеете хоть шаг сделать, выпорю вас, как рабов. Усекли? Вам нечего тут делать. Можете расходиться.       — А как же дела милосердия? — синьорина ухватила его за рукав. — Сейчас идёт Адвент. Разве вы не боитесь за свою душу?       — Quali altre opere di carità?       — Будто вы не помните: накормить голодного, приютить бездомного, посетить больного, одеть нагого…       — Не продолжай, — Асканио отдёрнул её. Всё-таки душа для него была важна. — Только с условием, что ты будешь всем этим заниматься.       — Огромное…       — И расходы на себя возьмёшь ты.       — Огромное спасибо, мессер.       Беатриче сделала особый акцент на последнем слове. От её обращения Асканио довольно улыбнулся. Его душа простого клерка без особого капитала пела и плясала.       — Мария, заносите.       Пока слуги осторожно вытаскивали полусознательного Эцио, синьорина расплачивалась с гондольером.       — Господи! — воскликнул Паоло. — Да он не жилец!       Беатриче недоуменно посмотрела на него. Слуга поднёс свечу к животу Аудиторе, где растекалось кровавое пятно. В ужасе синьорина прикрыла рот и почувствовала укол вины. Не этого она ожидала! Совсем не этого.       — Врача! Срочно врача! — закричала синьорина и распахнула двери. Мужчина ещё не успел отплыть и подсчитывал деньги. — Стойте! Как вас зовут?       — Тино, синьора.       — Дино, плыви как можно скорее к мессеру Лурье. Он живёт в квартале Каннареджо, недалеко от банка. Этот старый еврей может быть несговорчив, но в помощи не откажет. Лучше него доктора в Венеции не сыскать, — Беатриче протянула ещё пять золотых.       — Синьора, в гороте нет никого быстрее Тино.       Лишь Дино скрылся за поворотом, синьорина побежала готовить покои для Эцио. Она не могла выдать, что знает его, а потому распорядилась подготовить комнату на чердаке, где ютились слуги, и принести всё необходимое.