Il gambetto (Гамбит)

      Светало. Через заколоченные окна пробивались оранжевые утренние лучи. Тишину в комнате перебивали ворошения проснувшихся и храп.       Антонио не спалось. Как полчаса назад открыл глаза, так ему и не удалось уснуть. До начала побега ещё целый день, но его уже пробивало волнение. Который раз подряд он прогонял план в голове.       С коридора донеслись шаги — удар в щит. Снова подъём, разборки в украденном за ночь, утренние молитвы и выход колонной.       Всё та же улица, тот же переулок с забором и телегой, те же пьяницы и лавочник. Только часовые у ворот носом не клевали, а стояли ровненько, будто при вельможе.       Внутри у ворот толпилось несколько казарм, а стражников было будто больше обычного. Пятеро вовсе стояли в углу забора и не шевелились. На минуту Антонио показалось, что за ними кто-то стоит.       Старый писарь сидел на месте, и глава гильдии уже приготовился получать инструмент, как надзиратель заорал:       — В три шеренги становись!       Все оглянулись, не понимая, что происходит. Впервые им отдают такой необычный приказ.       — В три шеренги становись!       Тем не менее с чувством смирения рабочие подчинились. Кто где пристроился, там и стоял. Если рядом был знакомый, то переговаривались, пытаясь понять, в чём было дело. Одна радость — меньше работать придётся.       Возле надзирателя смирно стоял поддакивающий управляющий и низкорослый мужчина в очках. Похоже, какой-то патриций решил посетить стройку. Он медленно обходил каждого, всматриваясь в лица. На хмуром Антонио его взгляд задержался чуть дольше. Патриций кивнул.       Под конец обхода он вернулся к надзирателю.       — Скажите ещё раз, зачем вам наши работники?       — Грядёт праздник Сенсы, и нам необходимо отобрать плотников для постройки лавок.       О нет! Этого Антонио только не хватало. Если его отберут, то поселят в другой казарме и весь план пойдёт прахом. Он надеялся, что управляющий настоит на своём и откажет.       — Мой хозяин повелел отобрать работников.       — Так пускай ваш хозяин и приходит.       — Я уже тут!       — Мессер Барбариго, — управляющий поклонился.       Из-за пятёрки стражников вышел не кто иной, как прокуратор Сан-Марко, Агостино Барбариго. Его почтенную осанку подчёркивали высокий рост и широкая белая борода.       Антонио обомлел. Он надеялся с ним как-то встретиться, но не думал, что всё будет так. Однако даже поговорить не удастся.       — Я догадывался, что просто так не позволят, поэтому решил лично поучаствовать в отборе, — мелкие глазки прокуратора пробегались по лицам.       Спустя короткое препирательство управляющий согласился. Тогда Агостино под советами патриция начал отбор, называя отличительный признак работника. Назвали человека, и стражники отвели его в отдельную группу. А вызывали тех, у кого руки правильно поставлены в плотницком деле. Оно и не удивительно: сегодня лишь закончат второй слой — а это дело нетрудное — и нужны будут каменщики.       Антонио только успевал отследить, чтобы не вызвали Элиа. После каждого слова его сердце усиливало стук, а в голове попеременно менялись мысли: «Это не Элиа» — «Кто следующий?» Среди отобранных было пару знакомых из комнаты.       А Агостино продолжал выбирать:       — Рыжий в фартуке! Лысый в красных штанах! Пузатый в бретте! Черноволосый с бородой и щёткой под носом!       Напряжённый до предела Антонио покрутил головой, ища, кого вызвали. Стражники направлялись именно в его сторону. Сердце Антонио замерло, когда он осознал, что его имя прозвучало среди выбранных плотников. Вот ведь не повезло!       Однако в спор вступил надзиратель, препятствуя уходу особого заключённого. Как бы не так, он за него головой отвечал. Глава гильдии всегда недолюбливал этого проныру, но тут был на его стороне и молился, чтобы оставили на стройке. А тот только и сыпал объяснениями, почему нельзя, что слюни брызгали во все стороны. Ему бы такой напор да перед стражниками, тогда рабочие были бы здоровее и лучше строили.       Агостино кивал надзирателю, но, когда тот кончил, вкрадчиво заговорил:       — Понимаете ли, каждый из нас заинтересован в работящих людях. А, как мне рассказали, этот, — он указал на Антонио, — ни разу не отлынивал. Скоро Вознесение, и к нам приедет немало паломников. И, похоже, их будет больше, чем обычно. Нам нужны любые руки, иначе мы не успеем. А наш любимый дож решил устроить самый пышный праздник Вознесения, чтобы все узнали о величии нашей Республики.       — Но дож…       — С братом я договорюсь. На пьяцце людей больше, чем кажется. Он не сбежит. И, прошу, не отбирайте моё время. Мне ещё с сиротами предстоит разобраться.       Пару фраз, и Антонио всё же отвели к остальным, ютившимся неподалёку от ворот. На нём закончился отбор. Он впервые проклинал Агостино, который, казалось, наблюдал за ним с ехидной улыбкой.       — Живо за инструментом! No sta far el freddo! — вновь заорал надзиратель.       Пока неуправляемая толпа становилась в очередь, Агостино улаживал последние вопросы, а отобранным заковывали руки.       Чудно было покидать стройплощадку и не идти в казармы. Отобранные радовались: раз за них взялся прокуратор, то и кормить будут лучше.       Возле скуолы их быстро усадили на парусник, который плыл по краю Кастелло. Везти заключённых по улице через весь квартал было рискованно — могут сбежать.       Всю дорогу Антонио думал, что делать дальше. Сан-Марко — многолюдное место, но не настолько, чтобы можно было слиться с толпой. Если только… Его осенило. Он и раньше не планировал возвращаться в гильдию, но теперь точно. Главное — дождаться дня аудиенции, когда множество бедняков пойдут жаловаться. Одним бедняком на пьяцце больше, одним — меньше, никто не заметит. Теперь Антонио даже благодарил Агостино за то, что вытащил. К тому же ножичек всё ещё лежал у него в ботинке.       На Сан-Марко стражников и вправду прибавилось, как и стройматериалов. Вся площадь с пьяцеттой была огорожена. Наёмные успели возвести пару прошлогодних торговых лавок. Однако работы предстояло немало. Город готовился к наплыву торговцев и паломников, останавливающихся перед отплытием на Святую Землю.       Звуки дерева, рассекаемого пилой, и звон молотков разносились по площади громким эхом и смешивались с голосами рабочих, координирующих свои действия.       — Поднимай! Криво! Чуть левее!       — Да куда ты смотришь?! Дай я.       — Ты слишком много отпилил!       — Подай молоток и нагели!       В то время как одни поднимали и переносили массивные деревянные балки и соединяли их колышками, Антонио спокойно вырезал пазы и шипы в балках. Ещё с прошлых праздников Вознесения и карнавала остались каркасы лавок и помостов, однако из-за наводнений часть сгнила.       Он не замечал усталости, даже когда подзывали помочь поставить балку. Тело полнилось энергией как никогда.       Тем временем его взгляд пробегался по крышам и тёмным углам, где могли прятаться стражники. Семеро, а то и больше, находились на крышах, четверо — в конце площади и пятеро — возле палаццо.       Солнце подползало к зениту, и подкрадывался обед. Рабочим не терпелось отдохнуть.       Никто не заметил, как возле стройки появились кухари с чаном.       Еда не шла ни в какое сравнение с той, что давали в Кастелло: свежий хлеб с куском сыра и густой суп. Прокуратор не поскупился. Впервые за долгое время желудок Антонио не изнывал.       Среди рабочих поднимался шёпот.       — Слышь, может, ты умеешь читать? — к нему подошёл один и показал листочек.       — Что это?       — Да записка какая-то. Спроси кого, что там написано — ничего путного не ответит.       Антонио осмотрел записку. Она гласила:              «Вечером возле Кампанилы будут раздавать хлеб. Никому не говори об этом и передай записку следующему».              Это было очень странно. Зачем раздавать хлеб лишь умеющим читать? На ловушку это не походило, но что-то тут был не так. Почерк был слишком аккуратным, словно писал патриций, а не горожанин.       В любом случае ему стоило пойти к Кампаниле. Если там будут выдавать хлеб, что маловероятно, то можно будет набрать на несколько человек. Как-никак Антонио нужен будет кто-то, чтобы прикрыть во время аудиенции.       — E cossa xe? — спросил другой рабочий.       — Ничего особенного. Просто старые планы по расположению лавок, — он передал записку.       Обед быстро прошёл, и плотники в пыльных одеждах и с огрубевшими руками вернулись в работе. На Сан-Марко вновь разносилось эхо. Да такое громкое, что проходившие мимо группами патриции поглядывали на будущее место ярмарки и гадали, кто и с какими товарами будет.       При их виде Антонио кривился. Пока многие трудились, таская тяжести и ломая спины, они бездельничали в каса. Попроси их о помощи — они только монетку кинут, если не увидят пустого места. Лишь единицы подумают о простом народе; лишь единицы были достойны своих роскошных нарядов и всеобщего восхищения.       Однако с каждым часом их становилось меньше, что не могло не радовать главу гильдии.       — Антонио, иди помоги, — окликнул наёмный. — Залазь крышу делать.       Хоть силёнок у него было не так много, взобраться на каркас оказалось нетрудно. Снизу подавали доски, пока Антонио их прибивал. Одну половину покрыл, вторую, а впереди ещё пятьдесят таких каркасов без стен.       Архитекторы оглядели лавку и порешили так остальные делать.       К заходу солнца часть заключённых переместилась к Кампаниле, где возводился другой торговый ряд. Туда, якобы на помощь, отправился Антонио. Заключённые обсуждали, сколько хлеба им дадут и не появился ли кто за углом.       Надзиратель уже подзывал идти в казармы, но тех, кто стоял возле Кампанилы, словно не замечал. Другие рабочие сами приходили и звали уходить, но соглашались единицы.       — Да пёс с ними! — отмахивался надзиратель.       После его слов ещё двое испугавшихся решили уйти. Надзиратель никогда не сказал бы такого и не оставил заключённых без присмотра. На стройке приюта и самых упорных в шею гнали сдавать инструмент.       Осталось шестеро.       Сердце Антонио забилось сильнее, а мысли заполнились смутными предчувствиями беды.       Долго ли, коротко ли пришлось ждать — за работой не уследишь — но из ворот дворца показалась стража, а за ней — Агостино. Всё такой же, в приподнятом настроении.       — Как я погляжу, это все, кто умеет читать. Что ж, мне и этого достаточно. Следуйте за мной.       — А как же хлеб? В записке…       — Ах да! Вы получите его на месте. И попрошу без глупостей.       Откуда ни возьмись появились другие стражники и заковали руки. Рабочих повели к паруснику. Недоумение в их глазах было очевидным. Они во всю проклинали Агостино и что повелись на записку. Когда человеку беспричинно заковывают руки, то мысли у него всегда в одном русле: за что и какое наказание его ждёт?       Уверенность Антонио в порядочности Агостино пошатнулась. Его, как утром, охватила ярость. Однако он не впадал в злобу полностью, а на ходу решал, как поступить дальше: попробовать вырваться и сбежать, или последовать? Но Барбариго ничего и никогда не делали без повода. Агостино явно что-то задумал, и глава гильдии собирался это выяснить.       Подавив свою ярость и подняв глаза, он посмотрел на прокуратора и стал внимательно прислушивался к его словам, ища какие-то подсказки о его намерениях. Однако ему было легче провалиться под землю, чем прочесть Агостино.       Ко всеобщему удивлению, заключённых повезли вверх по Гранд-каналу, что было неразумно. Если бы хотели убить или наказать, повезли бы в сторону Кастелло.       Плотники с изумлением рассматривали, куда их привезли. Такой роскоши они и в помине не видали.       Это место было Антонио хорошо знакомо — Ка’Сета. В последний раз он заходил как победитель, теперь — как побеждённый. За полгода ничего не изменилось — лишь посвежело. Ничто не напоминало об убийстве и битве. Тех, кого повязали, либо уже нет, либо они влачили жалкие деньки на стройках.       На входе помимо прокуратора их встретил Лука — тот самый управляющий Ка’Сета. О, глава гильдии до сих пор помнил его уроки счетоводства! Несомненно, Лука тоже помнил его, хотя виду не подавал.       Чувства Антонио к этому старику были двойственны. Во время битвы все слуги испарились, будто знали, что произойдёт. А ещё, за две недели до того, как узнали о заговоре против дожа, единодушно поддерживали захватчиков. Ему было боязно представить, что этот — с виду вежливый — старик мог оказаться предателем. Но в любом стаде найдётся паршивая овца, а собаки всегда останутся преданными своим хозяевам! В следующий раз он не допустит такой ошибки.       Антонио шагнул назад и скрылся. Не хватало, чтобы его узнали и отправили куда подальше. Тогда вновь всё придётся менять и откладывать возмездие.       — Вас всех интересует, почему я так поступил.       — О да, сукин сын! — выкрикнул один, но Агостино и не моргнул.       — Понимаете, после смерти кузена дом пришёл в упадок, и множество слуг — грамотных слуг — разбежались. А мне предстоит перед продажей провести опись всего имущества. Я могу предложить проживание на чердаке и неплохое питание взамен на помощь в наведении порядка эти пару вечеров.       — А если откажемся? — спросил Антонио, и все на него посмотрели с недоумением.       — Так или иначе вы вернётесь на стройку лавок. Но уже поздно идти в казармы, и я обещал вам хлеб. Вы можете всё обдумать до утра.       Он щёлкнул пальцами, и стражники повели рабочих наверх.       Поднимаясь, Антонио приметил, как Агостино шепнул Луке и тот кивнул.       Средний Барбариго не обманул: на каждом мягковатом лежаке было по буханке свежего хлеба. Изголодавшиеся рабочие мгновенно набросились на половину буханки, оставив вторую про запас. Никто и слова не сказал о предложении Агостино, пока глава гильдии не начал. Однако, как бы он ни старался, как бы ни рассказывал о возможности выбора, в ответ получал всё те же растерянные взгляды, словно им говорили ересь. Для них слова Барбариго — не предложение, а приказ. Все приняли это как данность.       От его рассказов рабочие зевали и укладывались в постель. День выдался насыщенным. Когда осталось двое слушающих вполуха, Антонио смолк. Вновь никто не смог понять его и никто не захотел стать независимым от воли патриция. Полный желудок и тёплая постель были дороже свободы.       Время близилось к полуночи, но Антонио не спал. В его голове родился новый план. Лучше уж сейчас сбежать и дождаться дня аудиенции, чем искать и подкупать человека, чтобы прикрыть исчезновение с пьяццы. Чем меньше людей, тем легче. Сбежать из Ка’Сеты для него не было трудностью. За те пару недель в каса, он успел изучить каждый выступ на стенах, как и обнаружить отсутствие охраны у дверей чердака. Главное, не попасться на глаза Луке, который будто и не спал вовсе, бродя по коридорам.       Но даже сейчас возвращение в гильдию не было в его планах, как бы ему самому ни хотелось всех увидеть. Это удача, что Эцио смог сбежать от стражи, потому что убийство дожа на людях — дело рискованное, и больше никто из согильдийцев не должен погибнуть.       В коридоре стихли шаги. Время действовать.       Окно на чердаке оказалось маловато для побега. Необходимо было выбраться в другую комнату.       Антонио запихнул под одеяло пару мешков с сеном и спрятал под фарсеттой хлеб. Если кто-то заметит его исчезновение, то будет поздно.       Приоткрылась дверь. Напротив стоял Лука.       — Антонио, мессер Агостино вас ждёт.       — Ждёт меня? Parché?       — Мне этого знать не дано, но вреда вам не будет. Прошу, следуйте за мной.       Рядом появились стражники, дабы глава гильдии точно не сбежал. Он последовал за слугой.       Только теперь до Антонио стало доходить, зачем его привели в Ка’Сета. Он поверить не мог, что весь этот фарс с рабочими Агостино устроил ради встречи с ним. И всё же, зачем патрицию встречаться с главой гильдии воров? Из головы старательно гнались мысли, что это ещё одна игра аристократа, чтобы развлечься за счёт простых людей.       Антонио с осмотрительностью заходил в кабинет. С момента его пленения там ничего не изменилось.       От открытой двери пламя шевельнулось.       — Добрый вечер, мессер Антонио, — Агостино не двинулся с места. — Прошу, садитесь.       Он сидел в глубоком резном кресте возле камина и грел ноги. Хоть прокуратор и был самым крупным из Барбариго, в его одежде не наблюдалась присущая им помпезность. Ни золотых узоров и цепочек, ни дорогих тканей — только перстни напоминали о статусе Агостино. На его лице отсутствовали острые черты и вороний нос, как у Марко, а белая борода придавала мудрости.       Рядом с ним стояло ещё одно кресло, которое раньше было возле окна. Антонио присел, взглядом ища кочергу.       — Отвечу на ваш немой вопрос. Если бы я забрал вас со стройки одного и просто так, то у моего брата возникли бы подозрения. А взять рабочих со стройки приютов для Сенсы — дело старое, особенно когда в казне дыра: Марко расщедрился на фейерверки для карнавала. На такую формальность никто внимания не обращает. Как и на решение прокуратора взять себе в помощь рабочих с пьяццы.       Однако замыслы Агостино оставались для него загадкой. В чём же смысл фарса?       — У вас есть предложения? — прокуратор посмотрел на обескураженного Антонио. — Нет? А я слышал, что вы хотели меня видеть и что-то предложить, мессер Антонио. Вам не стоит удивляться. Одна наша общая знакомая попросила меня с вами встретится.       Он мучился в догадках, кем могла быть та знакомая, но на ум приходила одна Беатриче. Антонио неуверенно спросил:       — Вы говорите о синьоре Филато?       — L'è quela. Мне трудно было поверить, что глава гильдии воров хочет встретиться со мной, ведь какие разговоры могут быть между предводителем воров и патрицием с чином. Однако если просит не простолюдин, а синьора, то становится интересно, чем вы околдовали дворянку.       — Это вряд ли…       — Пришлось поговорить ещё с кем-то, кто вас знал.       — Лука.       — Он самый. Так у вас есть предложения?       — Для чего? — глава гильдии приосанился и начал крутить меж пальцами ус.       — Я ужасно беспокоюсь за моего брата, Марко. Кабы он не натворил ещё больших проблем Светлейшей. Мой брат — ужасный трус и тщеславец. Вечно печётся за свою ничтожную душу и так же оправдывает негодяев.       — Боюсь, за вашим братом стоят более опасные люди.       — Даже догадываюсь, кто именно. Если так продолжится, то Венеция канет в лету. Отец всегда был неуверен в нём. Не лучший человек и мой кузен Сильвио, — Агостино закусил ладонь и едва не зарычал. — Высокомерный убийца. Он постоянно опирается на военных и желает жёсткого контроля.       — Мне рассказывали об этом. И вы хотите, чтобы я решил ваши семейные дела. Me despiase, ma no son un sicario…       — Ma ti xe un assassino… — он растянул губы и, прищурившись, посмотрел прямо в глаза. — Очень жалко, что нет того человека, который смог бы избавить нас от чумы моего братца. Антонио, вы не знаете такого человека?       — Вряд ли найдётся человек, который рискнёт проникнуть в Палаццо Дукале, — Антонио повторил, прищурив глаза в ответ.       — Да, Марко днями сидит в палаццо и выходит лишь по важным праздникам. Даже на аудиенциях двойной досмотр посетителей устраивает. Благо скоро Сенса, и он не сможет не выйти. Хоть Марко подлец, но родная кровинушка, а в последнее время он страдает от сердечных приступов. Старость, что сказать. Не хотелось бы ему ужасной судьбы Джованни Мочениго или Марино Фальеро. Хочется, чтобы он умер тихо, мирно и бескровно, иначе будет немало разбирательств, как после Мочениго.       Глава гильдии постучал пальцами по подлокотнику. В его глазах зажглась искра, словно маленький огонёк в тёмной комнате. Союзник ассасинов в палаццо в лице самого прокуратора Сан-Марко — мало без чего слон возле вражеского короля. Несмотря на презрение к аристократам, он всё же принял помощь Лоренцо и Беатриче. Да и об Агостино ему не приходилось слышать дурного, в отличие от Марко. Возможно, союз с ним принесёт перемены в Венецию. Но не предаст ли он? Человек, который подстроил всё ради встречи, может быть намного хитрее, чем кажется, и иметь скрытые мотивы.       Антонио присмотрелся, однако доброжелательное лицо прокуратора было непроницаемо.       — А что вы будете делать, когда брата не станет?       — Буду продолжать дело прокуратора и действовать в интересах народа: заботиться о неимущих, продвигать в Сенате снижение патрулирования на улице, — Агостино сложил ладони на уровне груди и не сводил взгляда. — Мне незачем стремиться к рогу дожа. Справедливость — вот моя цель.       Он задумался, взвешивая все достоинства и недостатки такого союза, но был прерван.       — Понимаете, мне не хотелось бы ни одной из таких судеб для Венеции. Прямо сейчас город трещит по швам, а Марко всего-навсего создаёт видимость единения с народом. Процветают насилие и спекуляция, а честность и порядочность становятся ненужными. Коррупция же полностью поразила Синьорию. Мне больно смотреть, как богатые семьи помыкают простыми людьми, словно рабами.       Изумление охватило Антонио, словно молния в ясном небе. Он не мог поверить, что человек столь высокого статуса и привилегий, как Агостино, мог разделять его скромные убеждения. Его слова звучали как мелодия, пленяющая слух и разум и вдохновляющая новые мысли и идеи.       — Grandi parole, meser Barbarigo.       — Не менее громкие и невероятные, чем ваши — о свободе выбора. Редко встретишь человека со схожим пониманием мира. К сожалению, братья не разделяют мои стремления. Их взгляды и потроха устремлены на идеи Борджиа, — Агостино соединил указательные пальцы, немного потирая.       — Это будет ужасно, если Венеция окажется под их гнётом.       — Sarà na tragedia. Я не хочу допускать подобной ошибки, как Марко. Но хотелось бы предупредить вас от Сильвио. Он очень хитрый и коварный тамплиер. Никто, даже я, не знает, что у него на уме. Страшно представить, на что он пойдёт, когда Марко не станет.       — Если вы не откажетесь в сотрудничестве с Братством, то, думаю, мы вместе сможем найти на него управу.       Прокуратор пощипал бороду и потёр руки на уровне груди. Теперь у ассасинов появился новый союзник.       — Жалко, что всего состояния нашей семьи не хватит, чтобы покрыть долги Марко. Его карнавал и ярмарка стоили недёшево. Надеюсь, вы понимаете, что сотрудничество с «преступником» тоже дорого стоит.       Странная фраза была правильно понята: пока Марко — дож, Агостино жизнью рискует. Не следовало его выставлять в дурном свете ночным побегом. Если надзиратель недосчитается рабочего под строгим контролем, то немедленно доложит Марко.       Но принципы главы гильдии и предыдущий опыт работы под надзором старого слуги не позволяли ему оставаться.       — Тогда я бы хотел отказаться от помощи вам с описью.       — Это ваш выбор, — он протянул. — Вам рано вставать.       Сзади дожидался Лука. Возвращаясь к нему, Антонио глянул на стол: готовая опись с подписью и стоимостью всего имущества. Итоговая цена была пятизначная. Всё-таки ему рано было умирать.       Спустя долгое время он проснулся в бодром настроении.       На утро прокуратор остальных также спросил об их желании работать, но они, на секунду растерявшись от ненужного вопроса, согласились помогать. Затем их быстро отвезли на площадь. Те, кто вечером уходили в казармы, были удивлены, что они вернулись, а не сбежали.       Стражники мерно прогуливались вокруг пьяццы и по крышам прокуратур.       Работы было непочатый край. Будничная суета и звуки стройки сотрясали воздух, а строители продолжали свою работу. В редких перерывах рабочие обсуждали странные грохотания этой ночью в квартале Санта-Кроче, от которых собаки неустанно лаяли.       В то время как балки и каркасы постепенно принимали форму небольших домиков, объединённых меж собой белым навесом, площадь превращалась в рынок. Вместе с тем на пьяцетте возводился длинный торговый ряд, который вскоре накроется огромным полотном.       Как и вчера, Антонио вырезал пазы, но время от времени его вызывали помочь с поднятием длинных поперечных балок на проходе. Это оказывалось самым трудным этапом работы, так как требовалось точно поднять и установить эти массивные балки на свои места. Дело было небыстрым, и от него зависела прочность всего строения: если слетит лебёдка, то балка переломает каркас ряда. Тогда строительство застопорится.       Он с другими рабочими тянул за лебёдку, стараясь поднять балку на нужную высоту. Необходимо было действовать слаженно.       — И раз, и два! — кричали старшие.       Когда первую балку подняли, двое наверху установили её на нужное место и в мгновенье ока вбили нагели.       В какой-то момент Антонио почувствовал небольшие уколы по телу, словно кто-то кидал камушки в него. Глянь, а за штабелями Роза с рогаткой и Эцио. Оба жестами показывали идти подтягивать балки.       Антонио сразу понял, что они пришли освобождать его. Но вместо радости появился страх. Теперь ему вовсю мерещилось, будто часть стражников, окружавших Антонио, не сводила с него глаз. Даже у тех, кто отвернулся, казалось, появился третий глаз на спине. Ещё больше пугали стражники с крыш, которые могли заметить ребят и выстрелить.       А Эцио с Розой подгоняли, показывая идти к каркасу.       Кто-то мимо с мешком тканей на плече толкнул.       Антони пошёл под балками на подмогу. Но страх заставлял его шустро шагать и оглядываться на стражников. На секунду под глаза попал человек с мешком, сидящий возле каркаса.       Наконец он понял замысел Эцио. Они хотели подстроить несчастный случай.       Глава гильдии замедлил шаг. Краем глаза он заметил, как Эцио вытянул руку с наручами и прижал к ней лицо, словно целился. Рабочие подняли балку ввысь над каркасом.       — Антонио, уйди! — закричал старший. — И прогони того проходимца!       Раздался грохот, подобный раскату грома. Лебёдка надорвалась. Балка слетела. Каркас с треском обвалился. Кто-то так толкнул Антонио, что его чуть не задело. В одночасье перед всеми появилась груда досок. Поднялся столб из пыли и щепок. Сидевшие на конструкции оказались под завалом и кричали о помощи. Стража побежала разбираться. На стройке воцарился хаос.       — Бежим! — сказали совсем рядом.       Антонио только успел заметить, в какую сторону, и ринулся. За штабелями в заборе была дыра, а за ней Эцио, Роза и Уго.       — Антонио, скорей! — она подала руку.       — Как вы?..       — Потом объясним. Бежим!       По другую сторону забора на пьяцетте людей было чуть больше, чем обычно. Чтобы пройти в базилику, всем приходилось считаться со стройкой.       Их всё же заметили стражники. Они пронзительно закричали, чтобы привлечь внимание остальных стражников, и сразу бросились в погоню за беглецами.       Люди, ошеломлённые происходящим, уступали дорогу, суетились и останавливались, смотря на мчащихся. Проносясь в другую сторону от берега славянских купцов, они сбивали торговые палатки. Роза же изредка успевала схватить что-нибудь с прилавков.       Боль в коленях и пояснице не прошла, из-за чего Антонио вскоре захромал и начал сдавать. Тогда воровка подбегала и подтягивала.       За длинной прокуратурой показался мосток в узкую улочку.       Погоня превратилась в хаотическую гонку, где каждый шаг был на пределе; каждый поворот требовал мгновенного реагирования. Стражники, несмотря на свою тяжесть и доспехи, были настойчивы в намерении схватить беглецов. Они преследовали их по узким переулкам, прыгали через препятствия и не останавливались ни на секунду.       Крики и шум смешивались со звуками топота ног и стуком оружия.       — На крыши! — скомандовал Антонио.       Все четверо ринулись кто куда. Роза сразу забежала на тележку и запрыгнула на первую балку. С её умением большого прыжка только пятки сверкали. Уго залез на парапет, спустя пару кавеццо перепрыгнул на другой берег в узкий переулок и ринулся в поисках лестницы. Лазание по стенам и перекладинам — это не про него.       Антонио с Эцио не везло. Улицы были чисты и без единого переграждения, которое они смогли бы использовать как трамплин.       Колено опять подвело. Теперь Эцио поднял друга и понесся.       — Antonio, varda! — он указал на небольшое кампо с телегами и ящиками у стен.       Оба ускорились. Антонио свернул к ближайшей телеге, ведущей к цепочке из вывесок и перекладин. Несмотря на боль, он попытался залезть. Шаг, прыжок и ещё прыжок, боль и ухват, прыжок — и вот крыша. Всё же ему стоит повременить с лазанием.       Аудиторе забежал на бочки, поднялся на перекладину и, оттолкнувшись от стены, залез на балкон повыше. До крыши было не так высоко, и он, как учила Роза, запрыгнул и подтянулся.       Стражники отстали.       Впереди в сторону моста Риальто по крышам неслись Уго с Розой. Глава гильдии и Эцио не отставали от них.       Ноги Антонио гудели после полгода сидения, но передышек он себе не давал.       В тёмном закоулке недалеко от моста Риальто, где всегда собирались перед переходом на другую сторону города, все четверо спустились и молча перешли Гранд-канал.       Всякий раз, как мимо проходили патрульные, Антонио поглядывал назад. Не бегут ли за ним гвардейцы, посланные Марко? Ещё перед смертью Эмилио рассказал об убежище где-то в Санта-Кроче. Каждое поблёскивание казалось ему оружием гвардейцев; каждый подозрительный выкрик — призывом к преследованию.       — Сюда! Они не подумают гнаться по каналам, — сказал Уго.       Он завёл их в переулок, ведущий к небольшой пристани, где покачивалась его гондола, и помог забраться.       Немного подуспокоившись, Антонио спросил:       — Так как вы узнали, где я?       — Беатриче, — ответил Эцио. — Она вчера ходила в палаццо и узнала тебя.       — Кто бы сомневался… — он посмотрел на крыши.       — Антонио, успокойся, а то шею сломаешь, — Роза положила руку ему на плечо и затем ударила, — и мне ничего не останется ломать. Да как ты посмел пожертвовать собой и другими! Решил храбрость проявить? Ты хоть понимаешь, что в гильдии потом творилось, сукин ты сын!       — Можешь не рассказывать. Но ты справилась.       — Справилась…       Она надула губы, скрестила на груди руки и отвернулась.       — Эцио, чем же тебе удалось разрезать лебёдку?       Аудиторе показал мини-аркебузу.       — Н-да, шумная очень. Таким легко себя выдать, — он ещё раз поднял голову и прищурился из-за света. — Да и крови будет многовато.       — Уго подкинул труп, слегка похожий на тебя. Поэтому успокойся.       Как говорил Уго, все четверо добрались до логова без приключений.       Подъезжая к месту назначения, Антонио занервничал. Нет, он не боялся, что за это время его авторитет пошатнулся, а сам он утратил былые умения. Более того, ему было радостно наконец увидеть согильдийцев и Розу, хотя ещё вчера он не мог и мечтать об этом. Однако его пугало, что он позабудет былые злоключения и вольётся в русло прежней жизни, а спустя время появятся гвардейцы Марко и всё это уничтожат. И дни из темницы в трёхкратном ужасе повторятся.       Из лодки Антонио вышел последним. Знакомый пароль из постукиваний он повторил в мыслях, а на гадкий скрип двери стал вспоминать, где пряталось масло для петель.       Взгляд осторожно скользил по знакомым стенам, словно они были покрыты пылью времени, но всё ещё хранили осколки тренировок и подготовок набегов.       Внутри дворика было многолюдно. И не скажешь, что ряды гильдии поредели. Все они ждали его, и все были трезвы. Воры — не самые честные люди, но тут они проявили порядочность. Глава гильдии воров был встречен с радостью и восхищением. Они жали руки, похлопывали по плечу, свистели и топали. Никто и дрянного слова не мог сказать. Если кто-то пытался запеть, то его сразу затыкали; если кто-то пытался выпить, выливали.       Когда дверь кабинета медленно открылась, Антонио почувствовал, как волна тоски охватывает его. Запах старой древесины, фолиантов и турецкого напитка, заранее приготовленного Розой, проник в ноздри, напоминая о днях, проведённых здесь раньше. Напиток остыл, но был всё так же приятен на вкус. Макет Сан-Поло на столе, портрет странной дамы на стене, шахматная доска под столом, стеллажи с кучей бумаг и планов — всё было словно в тот день перед штурмом Ка’Сета; словно он и не пропадал.       Антонио взял старый план и нахмурился. Сейчас не место сантиментам. Или он — Марко, или Марко — его. Но в одиночку Антонио не сможет это провернуть.       — Эцио, какие ещё примочки к наручам у тебя есть? — резко начал он.       — Ядовитый клинок, — немного помедлив, ответил тот.       — Отлично!       — А что такое?       — Mi so come far a cavar via Marco.       — Но как? Он не выходит!       — В праздник Вознесения он несколько раз выйдет посмотреть торговлю на Сан-Марко. Народу тогда будет больше, чем на Риальто. Но нужно, чтобы всё было бескровно. Отплатим ему такой же монеткой, что и он — покойному Мочениго.       Эцио не сразу догадался, о чём была речь, но затем его губы растянулись в той самой лукавой улыбке.       — Ну что, справишься, любитель молока и сластей? — Антонио провёл по усам.       — Справлюсь.       — Но есть ещё одно дело.       — Ка’Сета. Мы так и не раздобыли купчую, а подделать…       — …не получится. Это не старый заброшенный дом. Ничего. Я узнал, за сколько продают каса. Что у нас в сундуках?       — Ну, с условием, что надо всем заплатить, — протянула Роза и стала загибать пальцы, словно умела считать, — четыре мешка золота и серебра.       — Мало, — он упёрся о стол. — Вы идите, а я подумаю. Может, удастся поговорить со знакомой.       До конца дня никто не смел его тревожить. Блуждая в раздумьях, Антонио занимался возвращением логову прежнего вида. Первым делом он смазал все петли маслом из тайника. Ворам было приказано убрать все мусор и грязь из двора и дома. Своевольные воры кривились, но день помыкания ими позволили.       Не забыл Антонио и про себя. Борода была сбрита, а провонявшие одежды — вымыты и заменены. Ножичек, что был украден со стройки, он отдал вору, занятому починкой двери в склад.       А идеи, как быстро насобирать денег, были одна другой рискованней. Для в шестеро меньшей суммы на штурм Ка’Сета понадобилось четыре года. Новую идею ему подал заядлый картёжник и шулер, отлынивающий от работы.       Вечером, когда стемнело и улицы опустели, Антонио побежал к Теодоре. Его не беспокоило, что она будет слишком занята. В такое время под её надзором девочки в холле развлекали клиентов.       Однако он немного просчитался. Теодора была в одной из нижних комнат, пока девочки вовсю кувыркались с клиентами. Вместе с ней была и Беатриче.       — Рада, что ты вернулся… — с присущей ей грацией и спокойствием сказала Теодора. Большего от неё ожидать и не стоило. Теодора никогда не покажет свои истинные эмоции, и можно было только гадать, как она переживала. — Беатриче, ты не акробат, опусти руки!       — Ciao Antonio, che piacere rivederti! — улыбнулась синьорина.       Несомненно, это она всё успела рассказать и успокоить бандершу. Однако сама Беатриче выглядело странно: без фаццуоло и на слишком высоких пьянелле, на которых ходили одни патрицианские компаньонки-проститутки. Один неверный шаг, и Беатриче едва не повалилась, но была за руку подхвачена Антонио. Впрочем, она сразу одёрнула руку.       — Дочь моя, что я тебе говорила?       — Если подают руку, то не убирать. Для них приятно моё внимание.       — Вижу, без меня тут много чего было, — он сел рядом на клине. — И как тебе удалось её уговорить?       — Как-нибудь расскажу, но не сегодня, — Теодора обворожительно улыбнулась. В её голосе, как всегда, звучали игривые нотки. — А что же тебя привело, старый змей? Только не говори, что соскучился по ласкам Урсулы. Я не поверю. Твоя первая любовница — гильдия.       — Я к тебе за помощью. Нет ли у тебя знакомых, способных спустить в никуда, либо проиграть, целые состояния.       — А ты не мелочишься в этот раз. Похоже, стройка внесла свои изменения.       — Так и есть. За последние пару дней много чего произошло.       — Из таких знакомых всего-то престарелый сенатор, — она сменила позу и стала покачивать босой ногой. — Но он редко платит по счетам, хоть сведениями изобилует. Сегодня он расплачивался за прошлый месяц. А зачем тебе это?       — Хочу кое-что купить.       Антонио поднялся, шагая из стороны в сторону. Где ещё можно было бы раздобыть деньжат.       — Вы бы знали, сколько мужчины спускают в азартных играх, — Беатриче с осторожностью коснулась его плеча. — На одном из недавних приёмов мона Магно жаловалась, что её сын неразумно тратит отцовские деньги в бараттерии.       — И сколько обычно он тратит?       — По её словам, за один такой вечер сумма равна трети стоимости круглого корабля.       — Я не купец и не знаю стоимость корабля. Скажи примерную сумму.       — Вроде две тысячи.       — Это он один столько, или все там? — он ухватил руку и взглянул.       — Он один. А мона Сагредо упоминала как-то о пяти…       Антонио с такой силой ударил о стену, что от внезапности синьорина чуть вновь не свалилась.       — Вот паршивцы! Пока люди голодают и погибают, они…       — И не говорите, мой отец давно бы…       — Полно, дочь моя. Не отвлекайся.       — Сестра Теодора, а этот сенатор вам не говорил, где эти бараттерии? — он вернулся на место.       — Отчего же, он давно выдал нам список и кодовые слова, — Теодора подняла бровь и многозначительно посмотрела на него.       — Может, поделишься. Отплачу с выигрышей.       Бандерша в ту же секунду достала листок и написала адреса и пароли. Помимо этого, Антонио спросил о купеческой одёжке, в которую она девочек наряжала. От такого вопроса Беатриче всё же свалилась с пьянелле. Вытребовав двойную сумму, Теодора согласилась. Вещи всё же были дорогие.       Пожелав всего хорошего, глава гильдии вернулся в логово, где отыскал своего шулера. Никто в гильдии не хотел иметь с ним дел — в том числе Антонио — ибо он мог оставить без нитки. Тот был удивлён предложению, но рад, что можно было по-крупному обыграть патрицианских сосунков.       Наутро одна из девочек передала одежды, и вечером Антонио с шулером, приодевшись, пошли по бараттериям. В тёмных закоулках переполненного подпольного игорного мира их внешний вид был безупречным, восхищая окружающих своих элегантностью и изысканным вкусом. Тут-то Сестра Теодора не подвела. Никто и не подумал, что с ними играли обычные воры.       Шулер смотрел на игроков, словно знал их слабости и сомнения. Он был мастером скрытных движений и быстрого перетасовывания карт. Едва ли кто мог заметить короля мечей либо пажа кубков в рукаве. Его быстрые пальцы и наблюдательность позволяли контролировать карты и предугадывать ходы.       Антонио же стоял в стороне, посмеиваясь. Он сам в первый и последний раз этому шулеру проиграл сапоги.       Прячась под оставшимися с карнавала масками, они обыгрывали одного патриция за другим и требовали оплаты на месте. Утром оба возвращались и, пока Эцио пересчитывал выигрыш, отсыпались, а вечером вновь готовились.       Ни в одной бараттерии они не были больше трёх раз, чтобы никто не успел уловить обман. Хотя однажды их чуть не словили из-за одинаковых карт. А в другой раз они чуть не попали под облаву: кто-то донёс в Синьорию.       Однако этих посещений было достаточно, чтобы Антонио ещё больше гневался на патрициев и убеждался в правоте своих принципов. Ведь бараттерии были не просто домами, а каса самих патрициев. А там было на что посмотреть. За карточным столом докладывали не только политические тайны и свежие новости, за которые купцы готовы были душу продать, но и раскрывались шпионы, продавались товары и дочери. Временами даже казалось, что в стенах альковов есть щели и уши.       Спустя две недели необходимая сумма — с небольшим остатком на прочие расходы — лежала в сундуках. За это время в город прибыли паломники и на Сан-Марко началась ярмарка; воры на Риальто успели пустить слух, что некий мессер Магианис хочет купить Каса-делла-Сета, а сам Антонио отправил письмо с предложением о покупке.       И вот, за два дня до Вознесения, в последний раз натянув дворянское платье и маску, глава гильдии — нет, мессер Антонио де Магианис да Падова — отправился в Каса-делла-Сета, где его встретили надлежащим образом, к достопочтеннейшему прокуратору Сан-Марко Агостино Барбариго, чтобы заключить сделку.