Искусство сжигать мосты

Вэй Ваньиню тридцать два года, и его сердце — зажившая рана. Его новой жизни — тринадцать лет, и ее можно назвать хорошей. Он живет в Сан-Франциско — городе, которым грезил с детства; у него есть деньги, свой бар, квартира с дорогим ремонтом и пурпурная тойота. Ваньинь вспоминает, каким он был, когда только сюда приехал: мальчишка, которому недавно стукнуло девятнадцать, понятия не имел, что ждет его дальше и правильное ли он принимает решение, но упорно продолжал идти вперед. Со временем жизнь наладилась, появились деньги, уверенность и понимание, для чего он вообще живет. Сердце — давно зажившая рана. Но иногда она начинает болеть, и в Вэй Ваньине просыпается Цзян Чэн. Он ненавидит то время, когда еще носил это имя. Юность — адское месиво комплексов, неудачных попыток и чувства вины, которое он испытывал даже тогда, когда точно знал, что не виноват. В Сан-Франциско было немногим лучше, чем в Детройте, но со временем открылось второе дыхание. Вэй Ваньинь — сильнее. У Вэй Ваньиня есть внутренний стержень. Вэй Ваньинь не думает о том, что всем было бы лучше, если бы он не рождался — он просто живет, как может, и жизнью вполне доволен. Но однажды в бар Вэй Ваньиня вихрем врывается прошлое, выдергивая из сна мальчишку Цзян Чэна. Раньше он часто задавался вопросом: что будет, встреть он Усяня или Ванцзи на улице? Цзян Чэн знал от сестры, что, закончив академию, они переехали в Сан-Франциско. Даже знал район, где они живут — и обходил его за километр. Он больше не мальчик — мужчина, полагающийся во всем на трезвый ум и холодную голову. Но эти двое — триггер, от которого Цзян Чэн бежит, сверкая пятками. — Нет, тебе не жаль! Не делай вид, будто меня понимаешь! Ты не знаешь, что это такое — полтора года бороться за жизнь любимого мужа, видеть, как он страдает, тратить кучу денег на лечение! Знакомый до боли голос вскрывает зажившую рану, а когда до Цзян Чэна доходит смысл сказанных Лань Чжанем слов, становится страшно. — Что здесь происходит? Вот она — точка невозврата. Он мог бы просто уйти, оставив прошлое в прошлом, но дал слабину. — Ничего серьезного, мистер Вэй, — Цзян Чэну хочется смеяться, когда бармен произносит эти слова. Для тебя, малыш, действительно ничего серьезного, а у твоего начальства жизнь перед глазами пролетела. — Он был прав. Все-таки Сан-Франциско, — произносит Ванцзи, поворачиваясь. — Вэй Ин знал, в каком городе тебя искать. Но мы искали человека по фамилии Цзян. А надо было Вэя… Цзян Чэн нервно сглатывает, с ужасом понимая — его искали. Конечно, ничего странного в этом нет. Вэй Усянь — его брат, а Лань Ванцзи — единственный друг, который когда-либо у него был. Конечно, они пытались найти его. Какое-то время. Недолгое. — Выйди на связь с А-Сянем, А-Чэн. Он так по тебе скучает. Яньли перестала просить об этом еще несколько лет назад, осознав — бесполезно. У Вэй Ваньиня новая жизнь, где нет места прошлому. Единственное, что он оставил себе от Цзян Чэна — созвоны с сестрой и присутствие в жизни племянника. Остальные канаты обрублены, а мосты сожжены. — А я смотрю на вашу вывеску и думаю: почему это Sāndú кажется мне знакомым? Сейчас я вспомнил, что это — буддийская фраза, обозначающая корень всех беспорядков. Жадность, гнев и невежество, они же — три яда. Саньду, — каждое слово Лань Чжаня как ножом по сердцу. — Интересное название, мистер Вэй. Ваш брат оценил бы. Вэй Ваньинь уверен — он правильно поступил. Цзян Чэн смотрит на Лань Ванцзи и хочет кричать. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он. — Ты никогда не любил алкоголь. Так какого же черта сидишь здесь и напиваешься? — Вэй Ин в коме, и ты — единственный, кто может по-настоящему понять мою боль.

***

Когда его спрашивают, почему же он все еще холост, Цзян Чэн пожимает плечами и говорит: «Пытался. Не повезло». У него, видимо, на роду написано быть недолюбленным, неправильным, проклятым. Цзян Чэн правда пытается построить отношения — и с девушками, и с парнями, — но со временем отказывается от этой затеи. Невозможно построить нормальные отношения, когда перед глазами стоят двое, и один из этих людей — твой приемный братец. Цзян Чэн пытается с этим бороться — ходит по психологам, пьет успокоительные, посещает терапию и знакомится с людьми. Не помогает ничего, и он чувствует облегчение лишь оставив себя в покое. Да, он такой. Способен заработать море денег и гору уважения, но не способен построить нормальные отношения. Может, оно и к лучшему. Слишком много синяков и царапин оставила на нем эта жизнь, и Цзян Чэн просто хочет, чтобы его не трогали. Мог ли он подумать еще утром, что спустя тринадцать лет разлуки встретит Лань Ванцзи? Мог представить, что узнает страшную правду о Вэй Усяне, пьяный муж которого уснет на заднем сидении его машины? — Лань Чжань, — Цзян Чэн тормошит его, пытаясь разбудить. — Лань Чжань, черт побери, вставай! — М-м-м-м-г-г-г-г-м-м-м-м, — еще никогда фирменный звук Ванцзи не был таким унылым. Сразу видно, просыпаться он не хочет. Зачем просыпаться в мире, где Вэй Ин умирает? — Вылезай из моей машины и дуй к себе домой. Там можешь мыгымыкать сколько хочешь. Цзян Чэн раздражен, но не потому, что пьяное тело не желает покидать его пурпурную Тойоту, а потому, что спустя столько лет он все еще боится и переживает за этих придурков. Один хотя бы в больнице лежит, там за ним врачи присмотрят. А что прикажете делать со вторым, который сейчас в абсолютном неадеквате? — Свалился же ты на мою голову, — кое-как вытащив Ванцзи из машины, Цзян Чэн закидывает его руку себе на плечо и, придерживая его за талию, ведет к подъезду. — И не стыдно тебе, Лань-пьянь? Лань-пьянь бурчит что-то несуразное, крепче сжимая плечо Цзян Чэна. Их с Вэй Ином квартира находится на третьем этаже. Уложив свою драгоценную ношу на кровать, Цзян Чэн стаскивает с него ботинки, одежду и, когда Ванцзи остается в одних трусах, накрывает его красным пледом. «Вэй Ин выбирал» — думает Цзян Чэн, вспоминая, как сильно брат обожал этот цвет. Оглядываясь вокруг, он замечает многое. Например, что стул рядом с кроватью завален шмотками — Вэй Ин имел манеру складывать их туда, и как только любитель порядка Лань Чжань смирился с этой его привычкой? Над кроватью висит ловец снов, а одна из полок заставлена поделками — Вэй Ин обожал мастерить всякие мелочи. А за стоящими на подоконнике цветами с трепетом ухаживал Ванцзи, обожающий растения и кроликов. Интересно, был ли у них когда-нибудь живой кролик? Цзян Чэн тяжело вздыхает. Его не должно волновать, как живут эти двое, но, черт возьми, его это волнует. — Эти суки просто прошли мимо, — говорит Лань Чжань удивительно трезвым голосом. — Ненавижу… Цзян Чэн молчит, внимательно слушая. — Вэй Ин полтора года боролся с раком. Нет, не так — мы боролись. Вместе. Рядом. У нас почти получилось его победить, врач даже позволил Вэй Ину лечиться дома… А однажды я возвращался с работы и увидел его, лежащим в сугробе, — Лань Чжань судорожно всхлипывает. Воспоминания причиняют ему боль. — Я нашел на кухне разбитый бутылек лекарства. Вэй Ин должен был выпить его в обед, но разбил, а я на работе. Он вышел за ним и не дошел, а люди проходили мимо. Считали, наверное, что в сугробе валяется очередной алкаш, но Вэй Ин никогда не был алкашом. Он был больным человеком… Впервые за много лет на глаза Цзян Чэна наворачиваются слезы. Неясно, чего хочется больше — плакать от отчаяния или кричать от злости. — Ваньинь, — он вздрагивает, услышав свое имя. — Мне так стыдно перед Вэй Ином. Я очень много работал, чтобы обеспечить его дорогими лекарствами, но у меня не хватало денег на сиделку. Да и Вэй Ин был против. Говорил, что идет на поправку и нянька ему не нужна. Если бы я знал, что так получится — взял бы подработку и нанял ему сиделку. Лучше бы он был обиженным, но живым… — Ты не виноват, — Цзян Чэн берет Ванцзи за руку. — Просто Вэй Ин такой человек. Он не хочет никого напрягать, а уж любимого человека, который делает для него все возможное и невозможное, не хочет тем более. Так Лань Чжань и засыпает — сжимая руку Цзян Чэна, который не торопится уходить. Возможно, он пожалеет о том, что остался, но сейчас это решение кажется правильным.