***
Время пролетает незаметно. Не успеваешь оглянуться — и наступает хэллоуин, а вместе с ним — праздничный бал в Детройтской академии. Свою жизнь Лань Ванцзи проводит в тишине, покое и уединении, и когда он говорит, что обязательно пойдет на этот бал, Вэй Усянь искренне удивляется. — Я думал, тебя уговаривать придется! — офигевает он. — Ты не похож на человека, которому нравятся шумные вечеринки! — Поэтому я и должен пойти, — объясняет Ванцзи. — Как я могу знать, нравятся они мне или нет, если никогда на них не был? Лань Чжань хотел бы пойти с Ваньинем. В его компании всегда хорошо и уютно, но от похода на бал он отказывается категорически. «Делать мне нечего, кроме как по вечеринкам шастать, — ворчит Ваньинь, не отрывая глаз от учебника. — Вэй Усяня возьми, уверен, твоя компания его порадует». Лань Чжань честно пытается помирить их. Желание отвязаться от странного и настойчивого одногруппника со временем перерастает в личный интерес, потому что Вэй Ин, на самом деле, хороший парень. Было бы круто гулять всем вместе: Усянь улыбался бы и шутил, Ваньинь беззлобно ворчал, а сам Ванцзи наблюдал за ними и ощущал… нежность? Умиротворение? Каким словом можно описать это странное чувство? Однажды Сичэнь говорит, что они с Ваньинем похожи на влюбленную парочку. Ванцзи ничего ему не отвечает, лишь уходит с гордо поднятой головой, всем своим видом показывая, как оскорбился. Они с Ваньинем? Влюбленная парочка? Не смешите его пятки! Но проходит лето — и гордость исчезает, сменяясь растерянностью. Ванцзи все чаще ловит себя на мысли, что друг у него очень красивый, но почему-то совсем себя не ценит. Считает уебищем что внешне, что внутренне, шарахается от подкатывающих к нему девушек и слишком много учится. Именно, что слишком — будто пытается сбежать из реальности в мир учебников и конспектов. Лань Чжань, конечно, осознает всю важность учебы, но как же ему хочется встряхнуть Ваньиня и прошипеть ему в лицо: «Смотри. Смотри на меня и не смей замыкаться в себе!». Однажды он ощущает сильное желание Ваньиня поцеловать, и тогда становится ясно — он попал. Ванцзи не из тех, кто будет просто так кого-то желать; любовь — слишком сильное, слишком важное для него чувство. Но нужны ли Ваньиню его чувства? Вдруг, признавшись, он все испортит? Все становится сложнее с появлением Вэй Усяня. Человек-ураган, пытающийся добиться расположения брата — в какой-то момент Ванцзи становится его жаль. Он еще не знает всей правды, но чувствует: тараканы в башке его друга сыграли в этой истории гораздо большую роль, чем настоящая вина его брата. Да и была ли она вообще? Ванцзи не знает. А Вэй Усянь все пытается достучаться. Сталкивается со стеной равнодушия, не подозревая, что на самом деле творится в душе его брата. Лань Чжань проводит с Цзян Чэном все свое свободное время, и видит-слышит-чувствует его боль. Он, может, и сам хотел бы помириться, но внутренние барьеры мешают. Ванцзи очень стыдно за эти мысли, но он рад, что Ваньинь к себе брата не подпускает. Вэй Усянь смотрит на него с таким огнем в глазах, что сразу становится ясно: братскими чувствами там и не пахнет. Помочь ему Ванцзи соглашается не столько от природного альтруизма, сколько от усталости видеть Ваньиня несчастным. Друг обходит брата за километр, а, случайно столкнувшись с ним, огрызается или игнорит, но после этих встреч выглядит, словно умирающий лебедь. Лань Чжань разговаривает с Вэй Ином, узнает ситуацию с его точки зрения, открывает для себя этого человека и, если честно, начинает бояться сам себя. Вэй Ин с Цзян Чэном чем-то похожи, но во многих вещах абсолютно разные. У Цзян Чэна загонов и комплексов больше, чем у Вэй Ина, но он дарит Лань Чжаню спокойствие, понимание и уверенность. Вэй Ин более открытый и прямолинейный, чем Цзян Чэн, и с ним Лань Чжань ощущает свободу. Он смотрит на одного — и тонет в бездне его серых глаз. Видит другого — и сердце колотится чаще от улыбки того, кто не привык просто так сдаваться. Лань Чжань самого себя хочет треснуть, потому что нельзя влюбляться в двоих людей. Это неправильно и ненормально, его такого не примут и не поймут. Лань Чжань не знает, что делать, и даже не догадывается, что хэллоуинский бал станет началом конца.
***
Когда Вэнь Нин в костюме зомби пролетает мимо со скоростью ракеты, Цзысюань с трудом сдерживает вопль ужаса. Он, конечно, больше не заклинатель, а его одногруппник — не лютый мертвец, но страх перед тем, кто когда-то его убил, так просто не выжечь. — Что это с ним? — Яньли в облике Санта Муэрте выглядит сногсшибательно. — Понятия не имею, — Цзысюань как никогда рад, что выбрал себе костюм Чумного доктора. Яньли не видит его испуганные глаза, и слава богу. — Не слежу за ним. Зачем ему пялиться на Вэнь Нина, когда прекрасная дева Цзян, немного поколебавшись, согласилась пойти на бал вместе? Плевать, что ее брат на него косится — Цзысюань так счастлив, что не обращает на них никакого внимания. — Если обидишь Яньли, будешь иметь дело со мной, — рычит Вэй Усянь, напяливший какие-то странные тряпки и заявивший, что это — костюм темного заклинателя. Цзысюаню не страшны ни угрозы, ни взгляды, потому что он не собирается обижать Яньли. В прошлой жизни, конечно, делов наворотил, но в этой косячить не намерен. Они не встречаются, но их дружба — хорошее начало большой и счастливой истории. Яньли раскрывается медленно, поначалу неохотно, но со временем начинает ему доверять. Настолько, насколько вообще умеет, потому что Цзысюаню кажется, что она вечно что-то недоговаривает. — У каждого свои тайны, — говорит она, когда Цзинь прямо спрашивает, так ли это. — Не раскрывать же их сразу, верно? А некоторые настолько личные, что не хочется раскрывать их никому и никогда. Логику ее слов Цзысюань улавливает быстро, и больше вопросов у него нет. Его то ли сон, то ли глюк, то ли реальность с заклинателями, орденами и лютыми мертвецами — тоже личная тайна, которой он не готов делиться. То, что у Яньли есть от него секреты, вовсе не означает, что она не доверяет ему. Бал проходит довольно весело. Выступают главные танцоры и певцы шараги, читают стихотворения третьекурсники, а потом начинается дискотека. — Я не умею танцевать, — признается Цзысюань, ощущая себя максимально неловко. — Я тоже, — смеется Яньли. — Да пофиг, пляшем! Она вытаскивает его на танцпол, наплевав на все и на всех, и впервые после аварии Цзысюань познает настоящее счастье. Эта Яньли другая. В чем-то похожая на ту, которую он помнит, но в чем-то — полная ее противоположность. Но что в том мире, что в этом с ней так хорошо, что забываешь обо всем на свете. Начинается медляк, и Цзысюань, едва подумавший о танце, ловит вселенский облом. — Я устала, — вздыхает Яньли, зевая. — Время позднее, может, пойдем домой? — Конечно, давай! Интересно, пригласит ли она его в гости? Просто чай попить, без всяких пошлостей! Цзысюань, конечно, очень этого хочет, но интуиция подсказывает — еще не время. Пока его прекрасная дама прихорашивается в дамской комнате, он ждет, охраняя вещи, в том числе — поставленный на зарядку телефон. Хорошо, что они нашли открытую аудиторию с рабочей розеткой, иначе Яньли осталась бы без связи, а недозвонившиеся братья надумали себе черт знает что. И если Цзян Чэн относительно спокойный, то Вэй Усянь… Помяни шута — и вот он объявляется! Контакт «А-Сянь» звонит, сбрасывает, снова звонит — и так несколько раз. «Напился, что ли?» — думает Цзысюань, хмуро глядя на вибрирующий телефон. А Яньли, как назло, не спешит появляться. На пятом таком звонке он начинает закипать. На седьмом не выдерживает и берет трубку. — Вэй Усянь! — говорит он. — Не надо так переживать за Яньли, она домой собирается! Цзысюань не знает, что Вэй Усянь забыл свой телефон дома. Он готов к вопросам, наездам, пьяному бреду, но не к тому, что по ту сторону трубки окажется ребенок. — Ты не мама. Дяденька, ты кто?***
Цзян Чэн понятия не имеет, зачем все-таки приперся на этот бал. Говорил же Лань Чжаню, что не собирается, но в последний момент что-то щелкает в голове, и, облачившись в костюм Зорро, он приходит, значительно опоздав. Дискотека уже началась, и кто же бросается в глаза самым первым? Конечно же Вэй Усянь! Кому еще пришло бы в голову плясать на столе?! Пляшет он, надо сказать, прекрасно. Грацией природа не обделила, и Вэй Ин отдается танцу со всей душой, не боясь падения. — Грохнешься же! — ворчит Ванцзи, наворачивая круги вокруг стола. — Не грохнусь, не грохнусь! — Вэй Ин выглядит счастливым и, кажется, немного пьяным. Цзян Чэн фыркает, глядя на них, и не знает, какими словами описать свои ощущения. Он чувствует восхищение, потому что Усянь — человек, который умеет его вызывать. Он чувствует ревность — странную и такую глупую, потому что даже не может понять, кого ревнует: то ли Ванцзи к Усяню, то ли Усяня к Ванцзи. Он чувствует себя третьим, ненужным, лишним. А еще — совершенно ебанутым, потому что все эти чувства нелогичны. Цзян Чэн не слепой, он прекрасно видит: между Лань Чжанем и Вэй Ином что-то происходит. Возможно, они сами еще этого не замечают, возможно, не заметят и окружающие. Но Цзян Чэн слишком хорошо знает их обоих, чтобы разглядеть эту химию. Фиг знает, как к этому относиться. Когда он узнал, что Ванцзи общается с Вэй Усянем, был вне себя от ярости, но, подумав, решил — это не его дело. Ванцзи имеет право дружить с кем хочет. Но когда их совместная химия начала проявляться, под ложечкой предательски засосало. Самой большой любовью Цзян Чэна остается Вэй Ин. Ему плевать на мужчин и женщин, на старых и молодых, на чужую внешность, на чей-то интерес — и все же к Ванцзи он относится с трепетом. Они с Яньли — единственные, кто никогда не осуждал его и не пытался переделать. Симпатия крепчает с каждым днем, и, если бы Лань Чжань захотел, Цзян Чэн счастливо прожил бы с ним всю жизнь… Но в глазах Лань Чжаня отражается Вэй Ин, и Цзян Чэну там места не остается. А брат, тем временем, все-таки запинается. Путается в своем балахоне и падает на Лань Чжаня с испуганным воплем. События разворачиваются так стремительно, что с трудом за ними поспеваешь. Ванцзи ловит Усяня с каменным лицом и мыслью: «Я же говорил, что грохнешься». Усянь, падения не ожидавший, вцепляется в него, как в спасательный круг, а когда их взгляды встречаются… Цзян Чэн нервно сглатывает. Он предполагал, что такое может случиться. Но видеть, как губы этих двоих сливаются в поцелуе, он не готов. Неясно, кто к кому тянется первым. Да и какая, нахрен, разница, когда оба целуются так, словно всю жизнь только этого и желали? Цзян Чэн смотрит на них, таких страстных и увлеченных, и чувствует, как все былые чувства затыкаются, признавая очевидное. Эти двое нужны друг другу. Лань Чжань нашел Вэй Ина, а Вэй Ин — Лань Чжаня. — А-Чэн? — стоит поцелую прекратиться, как Вэй Ин тут же замечает его. — А-Чэн! Завтра утром он проснется, соберется с мыслями и, встретив эту парочку в академии, расставит все точки над «i». Но сейчас Цзян Чэн, к разговору совершенно не готовый, спасается бегством.***
Больницы Цзян Чэн ненавидит с детства. От запаха лекарств, насквозь пропитавшего белоснежные стены палаты, слегка подташнивает; хочется уши заткнуть, лишь бы не слышать тревожный писк медицинских приборов, да глаза закрыть, лишь бы не видеть некогда родного человека почти что трупом. Жаль только, что от страшной правды это не спасет, и Вэй Ин как лежал в коме, так и будет лежать. — Здравствуй, А-Сянь. Он никогда не называл его А-Сянем. В детстве — Вэй Ином, в юности, когда отец, повинуясь внезапному порыву, дал ему второе имя, исключительно Вэй Усянем. — Тринадцать лет уже прошло, — Цзян Чэн вздыхает, поражаясь тому, как быстро пролетели эти годы. — Я надеялся, что у вас с Ванцзи все хорошо. Раньше так и было, но только не сейчас. Время не щадит никого: оно ломает, отталкивает, забирает себе все хорошее и плохое, и лишь немногим удается с ним договориться. Цзян Чэн считал себя тем самым договорившимся. В жизни не все было гладко, но он смог достичь уровня, к которому стремился. А сейчас готов отдать все, лишь бы к А-Сяню вернулось здоровье. — Я боялся сюда идти, но Лань Чжань настоял. Сказал, что ты хотел бы меня видеть, — признается Цзян Чэн, беря А-Сяня за руку. Он не знает, слышит ли его Вэй Ин, но разговаривает с ним, как с живым. Рассказывает о своей жизни так, словно не было никаких драм, чувства вины и сожженых мостов. Жаль, что Вэй Ин ничего не может ответить — Цзян Чэн уверен, что брат многое хотел бы рассказать. — А ведь сегодня хэллоуин, — вспоминает он. — Вы с Лань Чжанем впервые поцеловались на балу в честь него. Вскоре после того поцелуя Цзян Чэн сбежал из Детройта, оставив любимых людей строить будущее вдвоем. Кто же знал, что они встретятся при таких обстоятельствах. — Одно дело жить, зная, что вы оба где-то есть и вполне счастливы. И совсем другое — видеть тебя таким. За что тебе так досталось, А-Сянь? Если кто из них и должен страдать, так это сам Цзян Чэн. Он знает, что не виноват ни в болезни, ни в коме А-Сяня. Но, если бы тринадцать лет назад он не струсил и остался в Детройте, возможно, любимые люди были бы чуть счастливее? — Лань Чжань говорил, что ты в моем побеге винил себя. Но дело прежде всего во мне, А-Сянь. У вас хватило смелости принять себя и признаться, что хотите видеть меня третьим, а я не то что с вашими чувствами — с самим собой тогда справиться не мог. Наверное, решение уйти тогда было правильным. Я нашел себя и понял, чем хочу заниматься в жизни. Но, как бы этого ни хотел, я не смог вас забыть. Цзян Чэн не верит ни в карму, ни в бога, ни в чудо. Цзян Чэн в шаге от того, чтобы поверить, когда безмолвно лежащий Вэй Ин сжимает его ладонь.