Катакомбы ревности.

Ренджи поправил униформу и проверил, хорошо ли закреплён занпакто на поясе. Убедившись, что с его внешним видом, в том числе с волосами и банданой, всё в порядке, он кивнул капитану Кучики и шагнул в шунпо, следуя строго за Бьякуей и стараясь не сильно от него отставать. Это была очередная командировка в Генсей, на этот раз, в небольшой городок Мияги, находящийся в нескольких сотнях километрах от Каракуры. Вызов капитана и лейтенанта был обусловлен тем, что в этом районе в последнее время очень сильно повысилась концентрация Пустых, из-за чего стабильный отряд офицеров и рядовых не мог справиться с поставленной задачей. Как оказалось, именно здесь открылось за три дня около пяти Гаргант, четыре из которых руководство шестого отряда закрыло за последнюю неделю, попутно устраняя нескончаемые потоки Пустых и Меносов Гранде днём и ночью, периодически выходя в ночной караул. Сейчас они оба следовали на южную окраину города, чтобы закрыть последнюю, пятую Гарганту, после чего их второстепенной задачей было устранить остатки Пустых, раскиданные по всему городу. В лучшем случае, они вернутся в расположение отряда через три дня, когда все люди забудут то, что видели и не останется свидетелей прорыва пространства. Хотя Ренджи готов был клятвенно падать в ноги Генрюсаю-доно, утверждая, что жизнь с капитаном в одном помещении напоминала жесточайшую пытку — тут Сой Фонг вместе со всем своим карательным отрядом даже рядом не стояла. В Мияги, в отличие от Каракуры, было довольно много минусов. Там не было крайне удобной клиники Куросаки, в которой, за небольшую плату, можно было снять пару палат и жить спокойно всю командировку (к тому же, сестра Ичиго, Юзу, готовила очень уж вкусные бенто и блинчики с лососем), не было там и Урахары, с которым всегда можно было договориться насчёт жилья и пропитания (хотя, Ренджи был искренне не уверен в том, что будет рад видеть кисло лицо Дзинты по утрам и виноватый взгляд Уруру, когда нужно было что-то помыть на том месте, на котором стоял Абарай. Да и присутствие рядом «этой старой, блохастой кошки Шихоин» всегда доводило Бьякую до белого каления). Здесь нужно было справляться своими силами и единственное, чем могло помочь финансовое управление шинигами в Готэе, так это комнатой в какой-то большой студенческой общаге, энным количеством командировочных денег, портативными гигаями и модифицированными душами, которые, помимо всего прочего, нужно было где-то хранить и оставлять под чьим-то надзором, чем заниматься было крайне сложно, учитывая привычку коменданта общежития заходить на проверку в комнату в отсутствие капитана и лейтенанта. Совместное проживание в одной комнате открывало глаза на то, что долгое время может быть скрыто официальными и деловыми отношениями. И, как бы Ренджи не хотел сблизиться с капитаном, он признавал, что хотел бы сделать это не посредством жизни в студенческой общаге. В первую очередь, как оказалось, капитан даже представления не имел о том, что нужно как-то экономить деньги — по первому приезду в общежитие, пока Ренджи разбирался с обустройством комнаты, запасными гигаями и оборудованием, капитан отправился в магазин — и потратил половину выданной суммы на продукты! Абарай чуть не взвыл, увидев, что именно накупил Бьякуя — дорогая рыба, не менее дорогие сыры, свежие овощи и фрукты, нори, сливки и так далее. Ни круп на развес, ни картошки, ни фарша по граммовке, ни колбасы или сосисок, ни яиц, ни пакетированного чая — Бьякуя не купил ничего из того, чем питаются студенты или жители общежития, и Ренджи бы уже умер голодной смертью, если бы не один маленький нюанс — уж у кого, у кого, а у Бьякуи деньги были всегда и солидную сумму он предусмотрительно взял с собой в командировку, чтобы жить в комфорте на протяжении задания. На робкий вопрос со стороны лейтенанта, мол, почему тогда, вместо этой задрипанной общаги, Кучики не снял себе квартиру, Бьякуя ответил, что это решение финансового отдела Готэя, одобренное Генрюсаем-доно и он не имел права его оспаривать. Ренджи тогда проклял весь мир и финансовый отдел в том числе — идиотские правила совместного проживания членов отряда! Возвращаясь к теме еды, Ренджи готов был признать, что капитан умудряется великолепно готовить даже в окружении истекающих слюной голодных студентов, на обшарпанной кухне с не менее обшарпанными газовыми плитами и столами, но Абарай, в который уже раз за свою жизнь, утверждался — жизнь аристократа никогда бы не пришлась ему по вкусу. В еде он признавал три главных фактора — сытность, количество и вкус. В том, что готовил Бьякуя на двоих, был только вкус, порции были, мягко говоря, микроскопическими, к тому же, настолько лёгкими, что практически не откладывались в желудке, чуть ли не растворяясь в организме. Так что после приёма пищи от Бьякуи Ренджи бежал догоняться бургером из ближайшей забегаловки на углу, вежливо поблагодарив капитана за еду. Готовить сам он стеснялся даже спустя неделю — в его ежедневном рационе были высококалорийные продукты и блюда, наподобие рамэна, мисо-супов, тушёной свинины с большим количеством риса, а также сашими и мочи, которые Ренджи, как в казармах, так и в столовой отряда, ел в большом обилии. К тому же, капитан не признавал еду двухдневной давности, не любил микроволновые печи и каждый приём пищи предпочитал готовить, когда Ренджи мог сварганить большую кастрюлю рамэна и есть её неделю. Нет, Бьякуя ел то, что готовил Ренджи, ни капли не морщась и всегда благодаря за обед, но Абарай понимал, что ему сложно свыкнуться со вкусовыми предпочтениями лейтенанта, стыдясь своей прожорливости и крепкого тела, которое требовало жиров, белков и углеводов в положенном количестве. Кучики ел, как фея, мало и очень лёгкие блюда, так что Ренджи иногда думал, что капитан питается святым духом и чаем, но с расспросами не лез — и так неловкостей хватало. Вторым фактором неудобства в совместном проживании было то, что Ренджи просто не мог тренироваться в присутствии Бьякуи, пусть тот и разрешил ему этим заниматься, если для Абарая это было так важно. В обычное время сделать сотку пресса, столько же отжиманий и приседаний, выстоять десять минут планки не было проблемой для Ренджи, но заняться этим в молчаливом и невозмутимом присутствии Бьякуи, на малюсеньком участке пола общажной комнаты, было сродне извращённой пытке — Ренджи всё время казалось, что Кучики следит за ним из-за отчётов и газет, молчаливо указывает на его ошибки и думает, что деятельность лейтенанта крайне глупа в сложившейся ситуации, хотя в последней иллюзии Абарай был не совсем уверен. А не был уверен он потому, что Бьякуя предложил себя в качестве тренировочного веса, на что Ренджи, по глупости и неумению отказывать руководству, согласился. Теперь, когда он отжимался и стоял в планке, Кучики сидел у него на спине, невозмутимо переписывая отчёты, а когда приседал, сидел на плечах, читая какие-то газеты и брошюры. Ренджи не мог не признать, что такие тренировки были гораздо интереснее и сложнее обычных, но его пугала внезапная близость капитана, пусть тот ходил всегда в закрытой одежде, а Ренджи занимался исключительно в майке и шортах. К тому же, Абарай возненавидел приседания похлеще финансового отдела Готэя — теперь, чтобы капитан Кучики не свалился с его плеч, приходилось держать его за ноги, пусть и закрытые брюками, а позволить себе такое лейтенант ранее не мог даже в самых сладких и заоблачных мечтах. Внезапная близость, через чур интимные прикосновения через одежду, тихое дыхание Бьякуи над самым ухом сводили Ренджи с ума и самое главное — он не мог теперь от этого отказаться! Этого ему не позволяли его руконгайская честь, принципы и самоуважение, к тому же, пришлось бы придумывать отмазки, чтобы ответить на вопросы Кучики, а врать Ренджи, как все уже знали, совершенно не умел. Приходилось маяться от собственной тупости и упёртости, слушая хохот Забимару в голове и клянясь себе оторвать угарающему занпакто уши после командировки. Ну и последнее, самое страшное в совместном проживании было то, что теперь им приходилось переодеваться в одном помещении, периодически, напротив друг друга, так, что было видно все шрамы, неровности и шероховатости на коже, а в случае Абарая — все его татуировки. Ренджи всегда честно отводил взгляд, когда капитан переодевался — а делал он это слишком уж часто, чтоб пропала эта его проклятая аристократическая любовь к чистоте! — и отворачивался к стене, когда ему нужно было переодеться самому, вот только в его случае это вообще не помогало! Он кожей чувствовал взгляд капитана на его спине, ощущал, как Бьякуя с интересом и совершенно не стеснясь разглядывает его татуировки, а когда Ренджи нужно было расчесаться, он волосами ощущал как Кучики на него смотрит, абсолютно не скрываясь и не отрицая очевидного. Спросить, в чём дело, Ренджи не решался, раз смотрит, значит надо, но Ками-сама, чего только стоило Абараю не уйти переодеваться в туалет! Так и жили, совмещая готовку, слишком интимные тренировки и грязный общажный душ с выпиливанием Пустых и запечатыванием то открывающихся, то закрывающихся Гаргант, целыми днями эти самые Гарганты выискивая. И Ренджи готов был поклясться, что после командировки он обязательно напишет жалобу в финансовый отдел — ну нельзя капитанам и лейтенантам жить в одном помещении, тем более, в студенческом общежитии! Это же просто издевательство! Сейчас, правда, он думал об этом всём задним числом, внутренне настраиваясь на бой с Пустыми. Гарганты в это время закрывал Бьякуя, так как они оба сошлись на мнении, что лучше этим будет заниматься гораздо более подготовленный в кидо капитан. Ренджи даже спорить не стал — понимал, что от его участия в этом деле будет гораздо больше проблем, нежели реальной пользы. Совсем близко раздался всплеск рейацу и Ренджи рванулся вперёд, не дожидаясь приказа — он знал, что этого не требуется. — Реви, Забимару! Пустых оказалось больше, чем он рассчитывал — около пятнадцати особей, не меньше, вероятно, последняя Гарганта решила оторваться на шинигами по полной — но заскучавшего в последние дни Ренджи это лишь раззадорило — наконец-то настоящий бой! Окружённый Пустыми, ожидающих его прокола, он ликовал, размахивая занпакто направо и налево, разрубая маски и чёрные тела, слушая, как Забимару торжествующе поёт, дождавшись своего звёздного часа. Вокруг, то тут, то там, появлялись новые Пустые и Абарай задним числом думал, что, вероятнее всего, капитану Кучики тоже пришлось сражаться, но у лейтенанта элементарно не было времени, чтобы прийти к нему на помощь, своих оппонентов было хоть жопой жуй. Да и капитан, скорее всего, не обрадовался бы, если б ему помешали. Спустя двадцать минут последний Пустой был, наконец, повержен, растворяясь под лезвием Забимару, однако, отзывать шикай лейтенант пока не спешил — вполне возможно, часть этих тварей всё ещё гуляет по городу и в ближайшее время ему нужно будет с ними разобраться. Обернувшись, Абарай увидел, что капитан Кучики почти закончил запечатывание Гарганты, полностью сосредоточившись на заклинаниях кидо и Ренджи прислушался к всплескам рейацу — пока что тишина. Он отозвал расстроенных Забимару и поднялся к Бьякуе, который в этот момент произнёс последние слова заклинания — проход между мирами с потусторонним звуком закрылся, забрав с собой чудовищ, которые не успели выбраться на волю. — Капитан, вы как? — участливо спросил Ренджи, утирая пот со лба. Тот едва заметно качнул головой, убирая занпакто в ножны: — Всё прошло успешно. Как вижу, ты тоже в полном порядке. — Абарай кивнул. — Тогда отправляемся на патрулирование города, неизвестно, сколько Пустых могло вырваться и разбежаться по ближайшим районам. — и, не дожидаясь ответа, он шагнул в шунпо. Ренджи отправился за ним, внимательно прислушиваясь к внутреннему радару поиска Пустых. Через какое-то время они оба опустились на маленькое хозяйственное здание, так как почувствовали отголосок рейацу именно в этом маленьком дворике, закованном в кругу пятиэтажных каменных домов. Рядом стояло какое-то учебное учреждение, а в паре сотен метров от него расположилось общежитие, строго закрытое забором — вот, что значит ответственный подход к комфорту студентов, подумал Бьякуя, внимательно оглядывая дворик на наличие Пустых и живых людей, которые могли оказаться здесь в такой поздний час. Мимолётно скользнув взглядом по единственной лавочке во всём дворе, капитан шестого отряда замер, чувствуя, как по венам, капиллярам и аортам разливается оцепенение, не позволяющее ему сдвинуться с места ни на сантиметр. — Хисана Мацураси слушает! — ответила девушка на звонивший телефон, весело посмеиваясь и закидывая ногу на ногу. Она была точно такой же, какой Бьякуя запомнил её в лучшие годы, до болезни, которая вернула её в Мир Живых. Всё те же большие фиолетовые глаза, с лёгкой ноткой синевы, обрамлённые густыми, пушистыми ресницами — при их совместном послесмертии, он часто сравнивал эти глаза с космосом, в котором сияли бескрайние звёзды. Всё то же прекрасное худенькое лицо с белой, словно молочной кожей, без единой морщинки, без единого прыщика, родинки или пигментного пятнышка. Губы, такие же крупные, розовые, чуть влажные, скрывающие ряд белоснежных, идеально ровных зубов, которые показывались, когда она широко, прямо как пятьдесят лет назад, улыбалась. Чёрные волосы всё той же длины, с непослушной прядкой, точь в точь, как у Рукии, падающей ей между глаз. Сотни воспоминаний впились в сознании, растревоживая как старые раны, давно уже покрытые едва зажившей коркой, так и новые, которые появились совсем недавно, вместе с чувствами, которые Бьякуя всеми своими силами пытался заглушить и уничтожить. Где-то вдалеке, в сотнях метрах отсюда, раздался мощный всплеск рейацу Пустых, но Кучики даже не подумал, чтобы обернуться в ту сторону. Он спиной почувствовал, как Ренджи активирует шикай и исчезает, чтобы принять бой, понимая, что именно сейчас его капитан не в состоянии сражаться или даже двигаться, да и присутствие самого лейтенанта здесь крайне излишнее. И именно это участие, именно это безоговорочное понимание сделало Бьякуе ещё больнее, ещё хуже, хотя, казалось бы, больнее уже некуда. — Здравствуй, Хината! — тем временем весело болтала по телефону новая Хисана, широко улыбаясь. — Да хорошо всё, вот, только что со смены вышла. Ой, нет, не пойду, у меня ещё дел на сегодня не мерено, если не закончу к ночи, завтра уже не соберусь. Давай лучше в другой раз. Как там Хару? Что-то он мне в последние недели даже не пишет, я уже немного волнуюсь! — вдруг она достала пачку тоненьких сигарет и закурила одну, выдыхая струйки дыма в свежий летний воздух. Ещё одна игла впилась в сердце капитана, открывая давно закрытый секрет прошлой Хисаны, о котором знал только он один. В поместье и клане Кучики ни один из жителей не имел права заводить хоть какие-то вредные привычки, это было не положено даже слугам, что уж говорить о знатных людях. Никаких сенбонов и травинок, нельзя было теребить вещи, руки и одежду, отвратительная грызня ногтей не поощрялась тем более, это считалось позором. Курение и, тем более, любовь к выпивке вообще каралась телесным наказанием — не очень сильным и чувствительным, но быстро отучающим от таких непотребных вещей. Когда Хисана только-только вышла замуж за Бьякую, он прямо спросил её, были ли у неё какие-то вредные привычки при проживании в Инузури и она также прямо ответила, что в какой-то момент, чтобы справиться со стрессом, она пристрастилась к курению и сразу добавила, что бросила это дело, чтобы не позорить Бьякую и знатный клан в целом. Они не возвращались к этому разговору около полугода, но капитан шестого отряда видел, как его жена жалобно смотрит на трубки, которые с наслаждением раскуривали знатные гости поместья — естественно, о том, чтобы этим занялась женщина, к тому же, и так бывшая жительница Руконгая, не могло быть и речи. И тогда он в очередной раз пошёл против правил и устроев собственной семьи — при первой же командировке в Генсей тайно пронёс в поместье два блока лёгких, тоненьких, вишнёвых сигарет, предоставив подарок жене поздно ночью, выгнав из своей части дома всех слуг и домашних. Хисана долго ужасалась, отказывалась от подарка и требовала, чтобы он унёс сигареты обратно, но согласилась снова пристраститься к курению только тогда, когда он предложил покурить вместе с ней — он ведь и сам никогда не был паинькой, в подростковые годы особенно, выкуривая целые пачки, пока дедушка не видел — и это стало их маленькой тайной, строжайшим секретом, о котором никто и никогда уже не узнает, даже Рукия, которую живо интересовал каждый факт, связанный с её сестрой. Они курили вдвоём каждое утро, когда только-только просыпались, во внутреннем дворе дома и каждый вечер перед сном, заглушая запах духами и свежими ягодами, и было в этом их маленьком непотребстве что-то особенное, что-то, что сближало их ещё сильнее, ещё теснее переплетая между собой их чувства и неприкосновенно чистую любовь. В последний год своей послежизни Хисана почти не курила, ей это было строго противопоказано, чтобы не усугублять состояние лёгких, но когда Унохана заявила, что девушке осталось жить не больше трёх дней, Бьякуя вывел жену в тот самый сад, зажёг ей сигарету и просидел рядом всё то время, пока Хисана смаковала последнюю в своей послежизни сигарету. В день её смерти в блоке оставалось целых девять нераспакованных пачек, за год Хисана смогла осилить лишь половину одной из них. Теперь, спустя пятьдесят лет, пачек осталось четыре — иногда, совсем редко, когда воспоминания накрывали с головой, Бьякуя позволял себе выкурить одну-две сигаретки, вдыхая лёгкий вишнёвый дым и, конечно, вспоминая дни, когда он травил свои лёгкие не один. Ещё он поклялся себе, что когда в блоке останется последняя пачка, он не будет её открывать. Он купит два новых блока точно таких же сигарет, а эту, одну единственную пачку, оставит под раздвижной доской пола, как напоминание о том, что никто не может быть идеальным, даже глава одной из великих семей Сейрейтея. — Нет, что ты, я совсем на него не обижаюсь. Зачем мне это? — пожала тем временем плечами живая Хисана, выкидывая окурок в рядом стоящую урну и зажигая новую сигарету. — Он ведь не обязан постоянно помнить обо мне, мы давным-давно разошлись, у него своя жизнь, у меня своя. Но хотелось бы, конечно, чтобы он хоть иногда мне звонил — мы же всё-таки лучшие друзья теперь… Бьякуя прикусил губу, чувствуя, как по телу разливается жгучая волна стыда, перемешанная с горечью и обидой. За всю эту неделю, пока они с Ренджи жили в одной комнате студенческого общежития, он ни разу не напомнил себе об обещании, которое дал своей жене, когда они венчались. Он был всецело поглощён собственным лейтенантом, поддавшись игривой натуре Сенбонзакуры и решив хоть раз в жизни спустить что-то по течению. Он разглядывал Ренджи днём и ночью, созерцал его татуировки и крепкие мышцы, плавно перекатывающиеся под смуглой кожей, пока тот переодевался, любовался длинными волосами руконгайца, когда ему нужно было расчесаться, наблюдал, как он неловко предлагает поесть то, что сам приготовил, понимая, что Кучики к такому рациону не очень-то привык. И, конечно же, он всецело наслаждался моментами вечерних тренировок Ренджи, при которых предложил себя в качестве тренировочного веса. Он плавно опускался и поднимался, пока Абарай приседал и отжимался, слушал его сбивчивое дыхание, смотрел на капельки пота, стекающие по смуглой шее, всецело наслаждался, когда Ренджи крепко держал его за икры, чтобы капитан шестого отряда не свалился с его плеч при приседаниях. Всю эту неделю он прожил беспечно, можно сказать, счастливо, чувствуя себя рядом с Ренджи свободно и как никогда близко. И теперь это всё, каждая его светлая эмоция, испытанная за такой короткий срок, отдавалась где-то в глубине тела жестоким ударом стыда, боли и ощущением того, что он предал Хисану. Но что же он мог поделать, когда она теперь снова жива и не помнит ничего о нем, а он сам хочет снова ощутить в себе любовь, по которой так тоскует уже много лет? — Правда что ли?! — вдруг обрадованно вскрикнула девушка, приложив ладонь к губам. — Ками-сама, я так счастлива за Хару, он такой молодец! Теперь-то понятно, почему ему было не до меня. Я надеюсь, что у них с Кенджи всё будет просто отлично, он ведь так ему подходит! — она ненадолго замолчала, слушая собеседницу. — Хината, откуда такие мысли? Конечно же я его не ревную и не обижена за то, что после меня он сошёлся с парнем. Может быть, это как раз отношения со мной показали ему, что он делает что-то не так? Мы с ним и вправду встречались слишком давно, чтобы так глупо друг друга ревновать и, тем более, на что-то обижаться — мы же с ним друзья и разошлись на хорошей ноте! — она снова улыбнулась, перекатывая под ногой камешек. — Я ни капли на него не злюсь и, тем более, не обижаюсь. Я всегда желала ему только счастья… Слова, обращённые совсем не к Бьякуе и не имеющие к нему ни малейшего отношения, выбили из его правого глаза крупную, большую слезу, которая одиноко скатилась по его в миг побледневшей щеке. «Хисана, милая моя Хисана… Если бы ты только знала, как я хочу, чтобы ты снова оказалась рядом со мной и сказала мне лично, что я могу отдаться чувствам и тебя это совершенно не тронет… Но Хисана… Спасибо тебе за то, что даже сквозь года, через миллионы километров бескрайнего и бесчувственного неба, другие миры и новые жизни, ты продолжаешь заботиться обо мне и моём счастье… Спасибо тебе, Хисана…» — Да не за что, дорогая! — смущённо рассмеялась девушка, аккуратно затушив окурок и выбросив его в урну. Она встала с лавочки, накинула сумочку на плечо и направилась куда-то в сторону домов, что-то весело обсуждая с такой же живой, как она сама, подругой… Провожая её взглядом, Бьякуя чувствовал, как вместе с ней, далеко и, возможно, навсегда уходит, растворяясь в круговороте жизни, вина и скорбь, оставляя на губах послевкусие тонких, вишнёвых сигарет. Теперь, когда состоялся их по-настоящему последний разговор, он глубоко вздохнул полной грудью, разворачиваясь к Ренджи, который стоял на несколько домов поодаль, не решаясь мешать своему капитану. — Все Пустые в округе уничтожены, капитан Кучики. — вежливо опустил голову лейтенант, когда Бьякуя приземлился рядом с ним, никак не комментируя увиденное и мысленно поставив крест на эту тему окончательно и навсегда. — Счётчики и радары показывают, что больше их в Мияги нет. — Отлично. — кивнул Бьякуя, разворачиваясь в сторону общежития. — Нужно написать отчёты и отправить их в первый отряд, после, подадим запрос на открытие Врат Миров. И Ренджи… Скажи, у нас ещё остался рамэн, который ты готовил вчера? — Да, капитан… — осторожно ответил лейтенант, следуя за Кучики. — Когда прибудем, разогрей на меня порцию, пожалуйста. Я очень голоден. Ренджи сглотнул, вежливо согласившись. Он не знал, что это может обозначать, но, определенно что-то хорошее. Наверное. — Я не знаю, что это может значить, но буду искренне надеяться, что твой хозяин не тронулся умом. — хмыкнула Сару, обрывая на цветке сакуры лепестки и лёжа на коленях Сенбонзакуры в Междумирье*. — А ты сам что думаешь об этом, м? — Думаю, что это ещё один маленький шажок навстречу светлому будущему. — улыбнулся самурай, поглаживая женщину по волосам, от чего та млела, стараясь, однако, этого не показывать. — Ну, или огромный шаг в сторону сумасшествия… Где-то в кроне дерева раздался звонкий смех Хеби, по достоинству оценившего шутку. В Междумирье поднимался рассвет.