государыня,
ведь если ты хотела врагов,
кто же тебе смел отказать?
♫ Аквариум — Государыня
В зале совещаний собрались члены Кирин-Тора, Генн, Кель’тас, Тралл и Бейн. Джайна по своей привычке опаздывала — или же специально задерживалась, чтобы подчеркнуть влиятельность Архимага. Или собиралась с духом перед выступлением, что вероятнее всего. Кель нервно постукивал пальцами по столешнице, стараясь не встречаться взглядами с магами. Гаритоса давно не было среди них, но и без Гаритоса многие считали его предателем, а он всех до единого считал высокомерными глупцами, за собственным могуществом не видящих никого и ничего. Не ненавидел — презирал, что было взаимно. Кирин-Тор терпел присутствие Кель’таса только потому, что его пожелала видеть Архимаг… и он сдерживался от колкостей по той же причине. По Траллу Кель скользнул заинтересованным взглядом — тот самый орк, когда-то выступающий перед публикой, как гладиатор. Как раб. Хорошие были времена, подумал Кель — Кель’талас процветал, орки находились на положенном им месте, Артас не совершил всего, что совершил… Но все изменилось, и Тралл больше не раб, а вождь Орды. А та девочка-принцесса, дочь лорда-адмирала, нежная златокудрая волшебница — Верховный маг Кирин-Тора. Кто бы мог подумать. Дверь скрипнула. Кель повернул голову, думая, что это Джайна, но в зал вошла девушка, ранее ему незнакомая, хотя в ее чертах было что-то смутно узнаваемое. Она держалась прямо, с достоинством, что выдавало королевскую особу, и по ее манере двигаться Кель мог спорить на что угодно, что хрупкая леди превосходно обращается с оружием, более того — что захватила с собой что-то компактное и незаметное вроде метательных ножей. — Тесс, — сказал Генн, — это совет глав фракций. Вот почему она показалась Келю знакомой. Девушка была неуловимо похожа на Генна Седогрива — судя по всему, дочь. На слова отца Тесс и ухом не повела, занимая место рядом с Бейном. Добродушный таурен попробовал ободряюще улыбнуться ей. — Все правильно, — сказала Тесс. — Я здесь от имени Некоронованных. Некоронованных? Кель’тас присмотрелся к девчонке с большим интересом. Значит, она — одна из Теней? Тех, кто вершит судьбы империй под покровом ночи? — Простите за опоздание. Джайна вошла в зал с таким видом, будто ступала на капитанский мостик собственного корабля. Она не смотрела ни на кого. Сев во главе стола, Джайна начала без долгих предисловий: — Мы в опасности. — В какой же? — поинтересовалась Модера, давняя противница Джайны и ее политики управления Кирин-Тором. Она и бровью не повела: — Возможно, в смертельной. Возможно, нет. Так или иначе, существует проблема, которая требует решения. У Альянса нет лидера. Кель’тас удивленно вскинул бровь — вот как? Сначала он подумал, что Андуин просто не должен здесь присутствовать. Или не может. Он мало задумывался об Андуине, тот пока почти не проявил себя, как король, а человеческие мальчишки Келя никогда не интересовали. — Что с Андуином? — пробасил Бейн. Джайна выдохнула через нос. Пришло время Архимагу признать очевидное — возможно, впервые за всю историю существования Кирин-Тора. Они всегда обожали пускать пыль в глаза, раздувая свое всемогущество до размеров Азерота, и в случае неудачи не признавались прямо, а долго и пространно объясняли, почему все произошло именно так, и что виноват в этом не их недосмотр, а множество внешних факторов, начиная от Марса в Водолее и заканчивая внеплановым расцветом незабудок. Джайна прервала извечную традицию, обреченно сказав: — Я не знаю. По информации, которую мне предоставил его величество Генн, — она кивнула в сторону короля Гилнеаса, — Андуин был похищен гарпиями. Кель громко фыркнул. Гарпиями? И это все? И это — повод собирать Совет и будить протодраконов? Судя по озадаченному лицу Тралла, тот думал так же. — Вождь, — обратилась Джайна к орку, — скажи честно, причастны ли к этому гарпии Орды? — Нет, миледи. Гарпии Орды не похищают мужчин, как все представительницы их племени. Я запретил это при условии, что сам буду выбирать для них мужчину. В Орде добавился новый способ наказания, и гарпии довольны, — пробасил Тралл. — А если? — спросил Кель’тас, за что тут же был награжден строгим взглядом. — Нет, — отрезала Джайна. — Ни одна гарпия не будет столь глупа. Андуина похитили с иной целью. Так или иначе, на данный момент Альянс обезглавлен, и я предлагаю выбрать временного лидера. Генн? — Я? — вздрогнул тот. — Почему я? Почему не ты? — У тебя больше опыта правления государством, — ответила Джайна. — Дальше… я выражаю искреннюю надежду, что представители Орды не воспользуются услышанной информацией в свою пользу. — Клянусь, что Орда поддержит Альянс, — твердо произнес Тралл. Бейн кивнул. Кель’тас почувствовал себя одиноко — странное чувство для эльфа, но после событий с нагами и Солнечным Колодцем он все чаще ощущал это. Здесь собрались члены разных организаций: Орда, Альянс, Кирин-Тор, Некоронованные… а Кель’тас был исключен отовсюду. Он не стал продолжать сотрудничать с Ордой, его отвергли Альянс и Кирин-Тор, и среди всех он был один. Предводитель своего народа, но не отдельной фракции.***
Она не всегда была королевой-банши. Предводительница следопытов Луносвета Сильвана Ветрокрылая любила свои земли, любила своих сестер, любила все, что любят девушки и все, что любят воины. Самые простые вещи тогда радовали ее, как и огорчали, Сильвана ничем не отличалась от других, но уже тогда шла против устоявшихся правил, упрямо настояв, чтобы в ее отряд приняли человека. Эльфы относились к людям с предубеждением, Сильвана — нет, она считала, что таланты Натаноса, как лучника и военного стратега, очень пригодятся им вне зависимости от его расы. Возможно, она была предвзята, но таланты Марриса это не уменьшало, а где и с кем командир проводит ночи, была уже только ее забота. На их землях никогда не было мира, искусство войны все постигали с пеленок, Альянс и Орда не могли существовать без противостояния, но Сильвану это не утомляло. Война — то, что было нормальным для нее, как-то, что зима сменяется весной. Она не представляла другого, но не представляла также и того, что может проиграть. Она слишком сильно в себя верила. Имя Артаса Менетила без ненависти и злой дрожи Сильвана произносить более не могла. Артас отнял у нее все, забрал ее жизнь и превратил ее в ту, кем она стала. Сильвана не думала, что однажды с ней произойдет подобное, но — произошло. Она умерла, она не умерла окончательно, хотя просила о смерти, но теперь — о нет, теперь Темная Леди не стала бы расставаться с жизнью, даже такой. Отчасти она гордилась собой — смерть придала ей намного больше сил, она стала устрашающей и прекрасной, и, конечно, она вернула Натаноса. Иначе быть не могло, хотя после смерти принято забывать чувства, и Сильвана замечала, что ей совершенно безразличны вещи, которые радовали ее-живую, она не понимала, что находила раньше в солнечных днях или в запахе цветов, но ей все еще были дороги люди. Не все люди, особые люди — ее сестры и Натанос, но важнее всех оказался он. Сильвана делала все, чтобы Натанос остался с ней. Даже если бы он этого не хотел — продолжала бы удерживать, но он хотел, не могло быть человека более преданного, но не его преданность заставляла Сильвану бросать вызов своему королевству, делая Натаноса командиром следопытов, и не поэтому она обыскала все Чумные Земли, пока не нашла его, и не поэтому отдала ему так много сил — не только поэтому. Натанос Гнилостень тяжело выдохнул, ступая в тронный зал к тонкой и обманчиво хрупкой фигурке, замершей посередине, белеющей сквозь тьму. Его королева. Его командир. Его безумная любовь всей жизни и всей смерти. Он не знал, что на самом деле чувствует к ней сейчас, когда перестал быть живым, не знал, любовь ли это — и она тоже не знала — но он бы убил и умер за нее без колебаний, и не раз делал то и другое, а она в свою очередь упрямо возвращала его с того света, чтобы после вновь отправить умирать. — Сильвана. Смерть была ей к лицу; кожа приобрела синеватый оттенок, глаза почернели, черты лица заострились, но одновременно она осталась той девушкой-следопытом, в которую однажды влюбился Натанос Маррис. Не было уже ни ее, ни его, а чувства были. — Натанос, — на лице королевы-банши отразилась тень улыбки. Шагнув к нему, она прикоснулась к его щеке, и он прижался губами к ее ладони. — Вы хотели меня видеть? — Хотела, — Сильвана помрачнела, отведя руку. — У меня есть для тебя приказ. — Все, что угодно, — Натанос склонил голову в полупоклоне. Сильвана смотрела куда-то мимо него — или сквозь него. Ее глаза пылали темным огнем — он узнавал этот огонь. Он видел этот огонь в ее глазах во время осады Гилнеаса, битвы за Лордерон и когда она рассматривала его, ставшего Рыцарем Смерти, потратив на это драгоценную жизнь своей валь’кир. — Уничтожь Тельдрассил, — сказала Сильвана. — Тельдрассил? Мировое древо, второе после уже уничтоженного Нордрассила. Древо магов и жрецов. Древо, символизирующее мир, надежду и свет. Натанос мог понять, почему королева-банши хотела его уничтожить, а чего хотел он сам — значения не имело. Перестало иметь задолго до его смерти, в тот момент, когда он вступил в ее отряд. Желания Сильваны стали общими, он повиновался ей с полной самоотдачей, и что, если в этот раз он действительно погибнет и не вернется — иногда Натанос думал, что именно этого теперь желает. Закончить наконец путь, который давно должен был прерваться. — Ты сделаешь это? — Да, моя королева, я это сделаю… но могу я спросить вас, зачем? Лицо Сильваны отразило нетерпение. Зачем… приказы не обсуждаются, и она почти сказала это, но передумала — Натанос имел право знать. — Я намерена добраться до Цитадели Ледяной Короны. Мне нужна корона короля-лича. Я заберу ее у Болвара, убью его или нет, мне это неважно. Мне нужна его корона. И, как только я получу ее… я сломаю корону. Я разобью в осколки этот проклятый артефакт, я расколю небеса, я освобожу армии Плети… я открою проход в Темные Земли. В Утробу. Когда-то я была там, пока меня не заменила валь’кир. Я видела Тюремщика, владыку смерти. Ему нужны души… чем больше у него душ, тем больше власти. Тем больше власти у меня, — последние слова Сильвана прошептала Натаносу на ухо и сразу же немного отстранилась, ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза, безмолвно спрашивая: что думаешь? Планы королевы Натанос назвал бы безумными, но спорить с ней всегда было бесполезно. Сильвана превосходно умела настоять на своем, и он смирился — как со всем остальным. Сжечь Тельдрассил, открыть ей путь, выпустить на волю владыку смерти… Любое ее желание. — Я бы сказала, что даю тебе выбор: уйти или остаться. Но я не даю. Ты остаешься со мной, всегда, в любом случае, даже если будешь ненавидеть меня за это, — добавила Сильвана. — Ненавидеть? Объятия остались в прошлом, объятия потеряли свой первоначальный смысл, так же, как тело утратило тепло, но Натанос не задумывался, что делает, обнимая королеву, и она тоже не думала, прижимаясь к нему. По привычке, инстинктивно — как раньше. — Я никогда не смогу тебя ненавидеть, — сказал Натанос, проводя ладонью по ее спине. «Но и любить — тоже».***
Джайна устало подперла щеку рукой. В свете свечей плясали тени, голоса шумели вокруг морскими волнами, мир покачивался, как если бы она плыла на корабле. Не самое разумное решение для капитана — пойти и надраться, но Джайна давно перестала быть капитаном. Даже звание леди-адмирала, переданное матерью, Джайна не считала истинно своим — просто наследство, обязанность, то, что принадлежало не ей, а ее родителям, и если бы не она — отец был бы жив и правил Кул-Тирасом, возможно, до сих пор. То же, что принадлежало лично Джайне, только ей, теперь лежало в руинах от мана-бомбы. Если она допустит ошибку снова… что тогда? — Джайна? Она подняла глаза — Кель’тас. Кель’тас, по поводу которого Джайна до сих пор не определилась, что думает. Если бы она была лет на десять младше — непременно бы смутилась, ужаснулась, что он увидел ее такой и от одного испуга бы протрезвела, но теперь только кивнула на кубок эля. — Будешь? — Да, — внезапно согласился Кель, щелчком пальцев приманивая трактирщика и распоряжаясь, чтобы ему принесли то же самое. У него были длинные красивые пальцы. Когда-то Джайну восхищали его руки, то, с какой легкостью он творит ими магию, когда-то Джайну восхищал он сам — эльф, непостижимо далекий от человека, красивый, утонченный принц, почему-то проявляющий к ней интерес. Джайна вообразить себе не могла, что интерес был более, чем дружеским. Был. Еще одна из списка ее ошибок — не то, что отвергла Келя, то, что связалась с Артасом. — Ты изменилась, — сказал Кель’тас. — И одновременно нет. Ни капли. Джайна хихикнула — то ли комплимент, то ли упрек. То ли эль начинал действовать на ее сознание. — А ты не изменился. Почти, — она присмотрелась — что-то в облике Келя стало неуловимо другим. Он не постарел, но глаза стали темнее — не цветом, выражением… или цветом тоже. — Я имею в виду, — Кель по-птичьи наклонил голову. — ты стала красивее. Еще красивее, чем была. И сильнее. Намного сильнее. Ты достойна звания Архимага. — Модера так не считает, — вздохнула Джайна. — Кажется, что весь Кирин-Тор так не считает. Они выбрали меня вместо Ронина, сделав ставку, и проиграли. И, может, я действительно ошибаюсь, но я не ошиблась, отправившись в Калимдор. Я почувствовала, что пророк не врет… но потом я объединилась с Ордой, позволила отцу умереть и потеряла Терамор, — помрачнела она. — Наверное, Модера права. — Кирин-Тор всегда думает, что он прав, — процедил Кель’тас, отпивая большой глоток эля. — И Кирин-Тор часто ошибается. Мне жаль, Джайна. Мне жаль, что я никак не смог помочь Терамору. — Никто бы не смог, — она мотнула головой. — Никто. Единственное, что сделал Ронин… спас меня, хотя я должна была погибнуть там, я хотела погибнуть там, я… — Джайна моргнула. Не хватало еще и расплакаться. — Я погибла там. В каком-то смысле. — Это магия? — спросил Кель, имея в виду ее волосы. Джайна смущенно накрутила прядь на указательный палец. — Магия. — Да, потому что не похоже на седину. Скорее на серебро. Тебе идет, — улыбнулся Кель’тас. — Серебро с золотом. — Да правда, что ли, — проворчала Джайна. — Правда. Я бы так хотел показать тебе Кель’талас… Тебе бы понравилось там. Ты создана для магии, Джайна. Я говорил тебе это и повторю… — протянув руку, он убрал локон серебряных волос ей за ухо. Джайна не рассердилась, но и не потянулась навстречу. — Кель’таласа больше нет, — сказала она. — Терамора больше нет. Я знаю столько имен тех, кого больше нет. Я помню их. Они мне снятся. Если среди них окажется Андуин… я не знаю, что со мной будет. Хотя Андуин — не все, что у меня есть. У меня есть Кул-Тирас. Есть Кирин-Тор, несмотря на их выходки, они мое наследие от Ронина или кара за него. У меня есть Дерек, мой старший брат, есть моя мать. Есть… — Джайна задумчиво сощурилась. Кейлак — был он у нее по-настоящему или нет? Они соединились, когда пал Терамор, синий дракон поддерживал Джайну в ее горе, утешал, подбадривал, и это переросло в нечто большее, но имело ли смысл это «большее» — слишком огромна разница между ними, слишком разные люди и драконы, влюбиться, провести ночь, две ночи, три… но не вечность. Люди не вечны, в отличие от драконов и эльфов. — Есть кто-то еще? Джайна усмехнулась. — Нет. Неважно. Понимаешь… все это было у меня, когда я потеряла Терамор. Но, потеряв Терамор, я почти утратила разум, и даже Андуина была готова уничтожить, если бы он стоял у меня на пути. Я не привыкла терять, Кель. Я должна была привыкнуть, но… — К такому не привыкают. Даже если живут на свете тысячи лет. Я знаю, Джайна. Мой отец… мое королевство… моя… — Кель осекся. Она никогда не была его. Она была сама по себе, и Артас стал ступенью, которую Джайна прошла, чтобы понять — ей уготована свобода или одиночество, как ни назови, суть одна. Девушки вроде нее не считают замужество, семью и детей чем-то важным. Но если бы тогда Кель, а не Артас, сумел завоевать ее сердце — кто знает, может, Терамор был бы жив. Или не был бы создан. Таверна жила вокруг них другой жизнью — кто-то вдалеке смеялся, кто-то ругался, мелькали тени, звенели бокалы и вилки. Джайна ощущала себя в оке урагана — в островке затишья посреди бури. Можно было представить — всего на миг — что ничего не случилось, что Андуин дома или где-то гуляет с Тесс, они думали, что их никто не замечает, но замечали, только не хотели мешать юным влюбленным, у которых и так было катастрофически мало времени жить. Андуин в безопасности, нет никаких угроз, а Джайна проводит вечер в компании старого друга. — Твой народ зависим от магии? — спросила она, намеренно возвращая себя в реальность — резко, как ныряют в холодную воду. — Я слышала, но не знаю, верить ли слухам. Кель досадливо скривился. — Некоторые, — нехотя сказал он. — Не все. Мы переоценили себя и свои силы. Будь мы менее высокомерны… Хотя что есть, то есть. Иногда син’дорай сходят с ума, но теперь это случается намного реже. У меня зависимости нет, — уточнил Кель’тас, зная, что могут болтать о нем и его расе. — Если Кирин-Тор может помочь… — Кирин-Тор мог помочь! — не выдержал Кель. — Мог! Но уже поздно! — …если Кирин-Тор может помочь, — упрямо договорила Джайна, — мы сделаем все, что от нас зависит. Хотят они этого или нет. — Не хотел бы я быть в Совете под твоим началом, леди Архимаг. Наверное, будь ты на месте Гаритоса, вместо плена меня ожидала бы казнь, — Кель’тас хотел пошутить, но Джайна так сердито сверкнула глазами, что он понял — шутка не удалась. — Будь я на месте Гаритоса, и союз с нагами заключил бы не ты. Кель хохотнул, не понимая, шутит Джайна или нет. Эль мешал здравым суждениям, но в то же время без эля их беседа вряд ли была бы такой легкой, если бы вообще состоялась. — Жаль, что в Альянсе не все такие, как ты, — сказал он. — Гаритос… Даэлин… — Отец был прав! — Джайна хлопнула ладошкой по столу. — Не во всем… но я его поняла. Я поняла… и поняла, что он заботился обо мне. В первую очередь — обо мне, о последнем своем ребенке. А я его подвела. И знаешь, что хуже всего? Даже не то, что погиб Терамор. Не то, что я осталась жива. Хуже всего… что я не отомстила. Сначала мне не позволили, и к лучшему… Но потом мне пришлось снова сотрудничать с Ордой. Мне пришлось говорить с ними, и быть вежливой, а не испепелять магией, потому что так было нужно. Если бы мне дали волю, Оргриммар давно стал бы руинами. И я бы не сказала тебе, что думаю, даже если бы была сильно пьяна, но я говорю, потому что я этого не скрываю! — А Тралл? — Тралл! — фыркнула Джайна. — Тралл ждет любой удобной возможности, чтобы снять с себя полномочия вождя и вернуться к своим духам! — Ты такая забавная. Почему-то все твои лучшие друзья — из враждебных фракций, — заметил Кель. — Тралл… Артас… Сказал — и мысленно застонал. Имя Артаса должно было рано или поздно всплыть между ними, но не так. Не от самого Келя. Джайна сморщилась с видом, будто он задел ее рану. — Артас, — выплюнула она. — Ты прекрасно знаешь, что он не был моим другом. — Ты по нему скучаешь? — выпалил Кель’тас, проклиная эль, развязавший ему язык. Артас… Джайна прикрыла глаза. У него были золотые волосы и ярко-голубые глаза, из-за чего они оба чем-то походили друг на друга. Он любил приключения, соревнования и битвы. Он показал ей пленных орков, считая, что это веселое зрелище. Он просил ее никогда не отворачиваться от него… он целовал ее за стеллажами библиотеки в короткие часы их общего свободного времени… у него были требовательные поцелуи и всегда холодные руки… Он был обаятельным, умел нравиться и вести за собой… Он приказал сжечь Стратхольм со всеми его жителями. Он говорил с Утером, как с прислугой. Он бросил Джайну только из-за ее неосторожных слов о цвете волос их возможных детей. Он поддался влиянию демона и стал личом. Но в памяти Джайны до сих пор жил тот веселый золотоволосый мальчишка, который торопливо тащил ее к лагерю для интернированных, тот, с которым они играли в снежки, тот, с которым ездили верхом наперегонки — у нее не было подруг, выросшая в мужском обществе Джайна привыкла дружить с мальчиками, потому так легко сошлась с Артасом. — Скучаю, — честно ответила она. — Вот как, — бесцветно проронил Кель. Джайна хотела сказать, что скучает не столько по Артасу, сколько по беззаботным временам детства и юности, что Артас для нее тринадцатилетней был сродни замене погибшему Дереку, что она влюбилась в него ненадолго, и после тосковала по нему, только как по другу — но решила, что ей незачем оправдываться.***
Сильвана Ветрокрылая смотрела на то, как горит Древо Мира, любовалась пламенем и дымом: пепелище, что устроили для нее. Ради нее. Там находились только невинные, говорила Деларин — но в том и была суть. Сильвана уничтожала надежду Альянса. Гори, Тельдрассил, ибо мира на этой земле быть не может. Гори, Тельдрассил. Королева-банши знала только язык войны, язык силы, и на этом языке с ней говорили другие. Львенок из Альянса пытался вернуть хотя бы зыбкое подобие мира, но он заранее проиграл, если верил в эту возможность. Сильване было бы жаль, если бы она была жива — но жалость исчезла вместе со способностью радоваться цветам и солнцу. Львенка ей тоже не было жаль. Где-то в Темных Землях его истязал Тюремщик, ломал волю, создавая сосуд для себя — Сильвана видела его, говорила с ним, и поражалась его упрямству. Скорее Андуин бы умер, чем позволил кому-то подчинить его, и это было достойно уважения — глупо, но все же достойно. И смешно, как же смешно то, что он изо всех сил старается сохранять мир — даже истекая кровью в цепях. Мир! Этот мир давно должен был погибнуть. Сильвана слышала доносимые ветром крики ужаса, вопли агонии и рев проклятий, слышала свист стрел, слышала вонь горелой плоти — лучшая музыка из всех возможных. С призванным ею пламенем не могли справиться водные элементали, никакая магия, подвластная Кирин-Тору — горстке выскочек, упивающихся своим могуществом. Гори, Тельдрассил. Развернувшись на каблуках, Сильвана Ветрокрылая зашагала прочь — кроме любования гибелью Древа, у нее было множество других дел. Нордскол, Болвар, Темные Земли… после к ней присоединится Натанос… Натанос? Среди какофонии криков тонкий слух различил едва слышный хруст шейных позвонков — неважно, какое расстояние их разделяло. Сильвана остановилась, замерла, прислушалась — нет, он не мог погибнуть, не сейчас! Как он посмел умереть раньше, чем она совершила задуманное? Как он посмел ее бросить? Сердито фыркнув, Сильвана ускорила шаг, злясь на себя за слабость — если погиб, то это только его вина. Ей ни капельки не жаль. Она все равно его вернет.