ЗАПИСКИ НЕМОГО ХУДОЖНИКА
рассказ.
_______________
I.
Который час М. прохаживается по комнате, словно отыскивая что-то. Заглядывает в углы, под стол, озирается на кровать, иногда цепляется взглядом за створку приоткрытого окошка, но тут же отворачивается, вздыхает и снова встает против полотна – мучительно пустого и холодного в своей безликости – и, уставившись, погружается в эту белизну, доходит почти до гипнотического состояния. Потом вдруг дергается всем телом, часто-часто моргает и, пошатываясь, словно опьяненный, бредет в свое излюбленное старое кресло, уже изрядно потрепанное и выцветшее, но сохраняющее признаки бывшего величия. В нем он устраивается, словно озорной, но уж уставший баловаться мальчик – прижавши колени к груди – и через четверть часа в том положении М. засыпает. Сон его некрепкий, ненастоящий и незаслуженный, – вскоре просыпается так, будто больной очнулся от горячки, и бросает новый строгий, с укором, взгляд на пустой холст. Отвлекая от привычных мыслей, вниманием его завладевает лучик утреннего весеннего солнца, который, несмотря ни на что, пробивается сквозь маленькое окошко под крышей и падает на пол. М. чуть наклоняет голову вбок, рассматривая пылинки, которые задорно танцуют в солнечном свете, и ноги сами ведут его к окну: перед глазами оказывается чудесная картина просыпающегося вдалеке сада. Чтобы увидеть его, художнику приходится сильно постараться и почти до пояса высунуться на улицу; но свежесть воздуха и чуть сладкий, насыщенный запах ночного дождя магически действуют на него – М., хватая пальто и на ходу его надевая, выскакивает из комнатки своей и бежит по лестнице вниз, чуть не перепрыгивая по две ступени за раз. Сад встречает его своим чистым, невинным очарованием: едва распустившаяся, светло-зеленая, еще редкая листва, которая трепетно подрагивает от несильного ветерка; стойкий запах сырой с дождя земли и едва отличимый, робкий аромат первых цветов и травы. Солнечный свет продолжает играть с природой, замысловатым узором падая на дорожки, прерываясь тенью на могучих вековых стволах и снова укладываясь мягко и осторожно на просыпающуюся землю. Словно из ниоткуда перед художником возникает дама, шагах в двадцати. Она выворачивает с боковой дорожки, проходит еще немного вперед и замирает на распутье. Вид у нее озабоченный и растерянный. Беглым взглядом озирается по сторонам, но совсем не двигается, как будто не может. Художник видит, что бровки на лице чуть хмурятся, дама невольно прикусывает нижнюю губу. Она так и стоит, замерев, – живая и волшебная грация, – с глазами, полными теперь страха и отчаяния, и художник замирает вместе с ней, ожидая. В очередной раз осматривая окрестности, дама замечает М., и взгляд ее осложняется: к тревоге примешивается что-то еще, неизведанное. Кажется даже, будто фигуру озаряет теплым и мягким мерцанием. А дама едва различимо улыбается художнику, словно старинному знакомому, который и без слов ее поймет. Улыбка эта мимолетная поражает художника необычайно; он разворачивается и направляется обратно, к полотну, еще скорее, чем прежде выбегал на улицу, заслышав запах ночного дождя. Комната встречает его обыкновенной пустотой, и однако, в этот раз все какое-то другое: и стол, и кресло, и кровать, и шкаф — словно в них вдохнули жизнь, расписали яркими красками, одарили формой, объемом, фактурой, запахом. Художник спешит установить полотно свое ближе к окну и, разведя краски, энергическими, ловкими мазками намечает пейзаж, вспоминая каждую деталь виденного вокруг, и главное – фигуру этой особы, замершей на распутье, чистейшую грацию и очарование. Поворот длинной изящной шейки; в движении застывшие кисти рук, чуть отставшие от юбки, словно она собирается присесть в кресло, уложив их на подлокотники; блестящие на солнце складки ее темно-красного платья под дорогой шубкой, отороченной собольим мехом; прядки темных волос у лица, собранные в аккуратную прическу. К написанию лица художник подходит с особым внутренним трепетом – ему хочется во всей полноте передать этот мимолетный взгляд и улыбку тонких розовых губ. Он подыскивает оттенки для румянца щек и, перебрав с десяток, наконец удовлетворенно описывает чуть розоватые, нежные и округлые полосочки, расположив их аккурат на выступающих концах скуловых косточек; долго и кропотливо выводит контур округлых глаз в обрамлении темных ресниц, стараясь вложить в них и страх, и то самое что-то, что так его поразило; со слезами на глазах пишет ее губы, которых коснулась слабая, тихая улыбка, и возвращается вновь ко взгляду, и ко лбу, и к кончику носа… М. пишет эту даму неотрывно три дня, лишь ненадолго засыпая и вновь возвращаясь к той, которая одним мгновением, единственным взглядом и лишь тенью улыбки подчинила себе все его мысли, всё направление его души; к почти неземной, почти святой – с этим свечением и появлением ее магическим; художник пишет ее и плачет, умиляясь кроткому, растерянному взгляду, гордо поднятому подбородку, нахмуренным бровям. Внутри его рождается невозможное нечто, всецело завладевая, одурманивая и почти что лишая рассудка знанием, что новой явственной встречи быть не может. На третий день художник дописывает окружение, стараясь как можно точнее передать едва уловимое мерцание, и остаток дня проводит, установив готовое полотно напротив кресла. М. садится как положено и внимательным взглядом осматривает каждую деталь картины. Руки его чуть дрожат, и он не прекращает методически поглаживать одной другую, словно утешая ребенка, а живот предательски начинает требовательно урчать. В следующий день в комнатку под крышей проходит немолодой, полный мужчина с одышкой, в одном сюртуке и с пальто, перекинутым через локоть. Привычным движением оставляет его у двери, расстегивает пуговицы сюртука и кивает художнику, сидящему в кресле перед картиной. Когда взгляд его падает впервые на портрет, бровь удивленно чуть подскакивает, но тут же падает назад и снова ложится спокойно, как и все лицо, – уставшее, болезненное. Мужчина подходит к картине ближе, и сначала голова его едва дергается от увиденного, но затем глаза принимают привычный прищур и внимательно скользят по полотну, пока все туловище подается вперед почти в поклоне, чтобы рассмотреть детали через пенсне. Художник, вновь замерев, наблюдает теперь за мужчиной, с еще большим усердием поглаживая собственные ладони. На глазах его выступают две капельки слезы, но не падают, а только сидят в уголках, мерцая на свету, как будто грозят вот-вот пролиться и однако ж отчего-то не исполняют угрозу. Мужчина достает из кармана гривенник и кладет на стол рядом с креслом художника. Художник глядит сначала на монету, затем на ее хозяина, словно пораженный молнией. Тот поджимает губы, снова лезет пухлой рукой в карман, выуживает оттуда горсть монет. Подходит к окну, чтобы лучше разглядеть чеканку, и на раскрытой ладони какое-то время осматривает их. Затем возвращается, кидает к гривеннику еще пару семишников. М., не отрываясь, минуты три в упор глядит на брошенную плату. Губы вздрагивают, словно собираются что-то выговорить, но тут же плотно сжимаются. Он коротко, выверенным движением кивает. Мужчина с растянувшейся по широкому лицу удовлетворенной улыбкой, какая бывает после сытного и вкусного обеда, быстро забирает полотно, пальто и исчезает. М. еще четверть часа гипнотизирует монеты на столе, затем сгребает их в ладонь, кладет в кармашек сюртука. Закрывает створку открытого окна, поправляет скатерть на столе, надевает пальто и выходит из комнатки, плотно прикрывая дверь. Медленно, вымеряя каждый шаг, спускается по лестнице. Улица встречает его моросящим дождем. Художник проходит пару домов, заворачивает за угол и оказывается у лавки. Там встречается взглядом с хорошо знакомым приказчиком, кладет на прилавок семишник – тот кивает и выдает, как всегда, фунт ржаного хлеба. Художник прячет хлеб под пальто, выходит из лавки и идет дальше по улице, к магазину. В магазине ему отмеряют аршин холста. На обратной дороге, почти уже подошедши к дому, М. встречает старика, просящего милостыню. Роется в кармане, выуживает последний семишник и отдает ему. Поднимается обратно в комнатку под крышей, прислушиваясь к глухому стуку собственных каблуков по лестнице. Запирает дверь, снимает пальто, кладет хлеб на стол. Наливает стакан воды. Натягивает холст на подрамник, отворяет окошко, впуская нежную мелодию дождя, барабанящего по крыше. Устанавливает полотно на мольберт. И встает напротив, вооружившись острым карандашом.М. Арсеньев.
_______________
[Из журнала «Вѣст. Евр.» Т. III, кн. 5 – май, 1883г.]