***
Только что он ко мне заглянул (уже доходит полночь). Встал в дверях, занимая плечами всю ширину да чуть не задевая макушкой верхнюю перекладину, и глядел на меня как всегда внимательно. Я обернулась не сразу, потому как вошел он по-кошачьи тихо. Уже приготовляясь ко сну, распустила шнуровку на корсете и совершенно не была готова кого бы то ни было принимать. Но Михаил Павлович обыкновенно не спрашивал. Поглядел, чем занимаюсь, подойдя ближе и сложив свои огромные руки мне на голые плечи. Улыбнулся в усы, увидев тетрадь, несколько сжал кожу и тут же погладил. Я спросила его, изволит ли теперь остаться, но муж только наклонился, дотягиваясь рукой, огладил мне и живот. А потом ответил тоже вопросом: — А вы чего изволите, Елена Федоровна? Должна сказать, такое обращение его мне все еще непривычно, хотя и продолжается уж больше года. А замужем я одиннадцать лет, и почти все эти годы мы жили совсем иначе. Он обращался ко мне исключительно на «ты» и вообще все его отношение со мной имело совершенно другой характер. Теперь, в последний год, все переменилось. И я с трудом нахожу причины. И все же, такой вот мой муж. Сегодняшние горькие мысли хочется забыть, а когда кто-нибудь рядом, я думать не могу, потому просила его остаться. И теперь не могу описать ни нашего с ним знакомства, ни первых лет замужества, ни того, что по моему представлению и побудило его уважать меня. Отправлюсь спать. А допишу наутро.***
С тех пор, как стало известно о моем новом положении, которого все очень ждали после долгого перерыва, к нам приехала в гости моя сестра с мужем и детьми. Живут они обыкновенно в Москве, но вот уж второй месяц — всё у нас. Сестра моя, Натали, очень спасает меня теперь от домашних забот. Натали старшая из всех нас и всегда была ко мне крайне добра и даже как-то по-матерински внимательна. Поэтому, верно, когда я писала ей с тем, чтобы просить приехать и помочь, она сразу же откликнулась и собралась в дорогу. И вот теперь почти все важные вопросы в доме решает за меня она. Михаил Павлович с Николаем Ивановичем, мужем моей сестры, были приятелями еще по юности, а потому и теперь принять с радушием старого друга для него дело чести. В общем, все сложилось весьма удачно, если только не брать во внимание, что стоило мне лишиться почти что всех забот — мысли стали атаковать совершенно безумные, страшные идеи и беспокойства. Я стала хуже спать и вовсе потеряла аппетит. Ничего не радовало и не радует, даже то, что ранее составляло истинное счастье. Теперь уж и не знаю, была ли вообще искренна с собой и действительно ли эти вещи радовали меня?***
Натали уговорила выехать на прогулку, и теперь только мы с нее вернулись. Впервые за последний год очутилась, незаметно для себя, в том саду. Воспоминания хлынули, словно посреди безоблачного дня начался проливной дождь. Однако, ничем не выдала я своей боли. Натали держала меня под руку и все восхищалась красотой новых устройств… фонтана, памятников, аллей. Я же только находила силы кивать и улыбаться. Тихо, осторожно. Эта неожиданная встреча с призраками прошлого с новой силой разожгла во мне огонь той идеи, что уже который день ношу в уме. Вот что это за соображения: Потому как совершенно мне неудобно вести дневник и как-либо выражать свои мысли открыто (пусть и с заверениями, что никто их не прочтет), не стоит ли найти утешение в сочинении истории художественной? Это избавит от нужды краснеть пред самой собой, ведь то уж буду не в самом деле я, а лишь героиня повести. К тому же, такое сочинение станет весьма символичным жестом в окончании моего переживания. И, думается, вполне удовлетворительно займет меня теперь, когда других забот не стало. Да, пожалуй, стоит…***
Не рассказала ничего о муже! Исправлюсь. Мы поженились в семьдесят третьем, когда мне только пошел двадцать второй год. Выдавали замуж по строгому порядку: после всех старших сестер. Отец мой принимал живое участие в этом событии. Тогда Михаил Павлович приехал повторно в Москву и уж на вторую мою зиму в свете, после долгих и невинных ухаживаний прошлым годом, спросил у отца благословения. И вот спустя всего пару месяцев (папенька всегда заранее приготовлялся) мы уж обвенчались и уехали в дом Михаила Павловича в Петербурге. Помнится, первые месяцы жизни с молодым моим мужем казались Божьим испытанием: выдержу я иль не выдержу? Обязанности новые тогда стали во многом мне открытием и даже откровением. Прожив юность в заточении Екатерининского института в Москве, вдали от семьи и настоящей жизни, я совершенно никакого представления не имела о том, какова окажется действительность. И все же, не могу обойти стороной: Михаил Павлович всегда стремился добиться меня. Упорно, методически, хладнокровно. Словно бы я какой-нибудь ценный выигрыш, а он просто не имеет права проиграться. И потому он довольно быстро приручил меня. Стали мы жить как полагается: он мой хозяин, я его послушная жена. Михаил Павлович со мной всегда на «ты», и конечно, все решал всегда сам, без моего мненья. Оттого-то я поражена была, когда он вдруг переменился до того, что я даже перестала его узнавать. Случилось это ровно тогда же, как и все события, из-за которых я теперь решилась писать. Быть может, если смогу описать их, станет яснее… Нет, не буду теперь об этом. Пора ложиться.Е.Ф. Березина.
[На полях карандашом] Страшно, руки дрожат, до того хочется сказать ей: прошу, приходи! Приходи, душа моя, утешь меня своим добрым взглядом… Не оставляй же меня совсем… Бога молю за твое счастье, но сделай же и меня счастливой, услышь мои мольбы. [Из рукописи г-жи Б., 1884г.]