ВОСПОМИНАНИЯ ПОКЛОННИЦЫ
повесть.
_______________
III.
Едва Эле́н перелистнула очередную страницу журнала и увидала название, крупными буквами растянувшееся, колючее и бросающее в жар, руки ее задрожали, а где-то под сердцем неприятно заныло. Но она храбро одолела этот небольшой текст, который по собственному вкусу оценила значительно слабее в сюжете. Однако, другие его детали, как и в прошлый раз, не на шутку взволновали Эле́н. Она прочла абзац с описанием портрета трижды. Поднялась с кресла и широкими шагами подошла к зеркалу: критически осмотрела профиль, затем внимательно – все четыре родинки на шее. В точности на тех же местах, какие были указаны в рассказе. Вкупе с другими признаками, эта черта явно, недвусмысленно указывала именно на нее, на Эле́н. Показалось, что кто-то камешки запустил ей сразу в оба виска: она зажмурилась от боли. Мысли подгоняли одна другую, ускользая от Эле́н и обрываясь на полуслове. Она упала обратно в кресло, приложила к голове ладони, наклонившись, и стала думать, отчаянно думать. «Кто ж такой этот Арсеньев? Откуда ему известен мой вид в таких деталях? Неужто это кто-то знакомый... Но что это за жестокие тогда игры?» «Нет, не может это быть знакомый. Я никому тот сон не пересказывала. И уж более того, никому не открывала этого сна с рекой... Нет, никак не может быть знакомый. Но кто ж тогда пишет?..» – мысли её прервались стуком в дверь. – Барыня, Михаил Палыч просит вас в кабинет, – Поленька тихо проговорила это сообщение, поклонилась и тут же испарилась. Эле́н очнулась, тряхнула головой, словно сбрасывая туманные, но тяжелые путы. Поднялась и медленно направилась к мужу. Ручки ее крепко сжимали в складках юбку, которая почти не шуршала, потому как Эле́н шла медленно, снова атакованная мыслями. «Если этот Арсеньев – в действительности никакой не Арсеньев?.. Но пишет этот некто явно личное, ведь не удержался оттого, чтобы поставить собственное имя своему герою, хотя и скрыто. Кто ж он такой, этот М?..» «Кто может знать и меня, и эти сны? Разве что... Нет, это нонсенс!» «И вообще, быть может она и вовсе плод моего воображения и существует только в снах?» «Однако тому, кто написал эти сочинения, явно было известно их содержание... Но как же? Ничего не пойму.» «Или мне вовсе причудилось уж, что портрет – мой? Не помешалась ли я?.. Нет-нет, верно, что помешалась, вот и страдаю! Да, это самое натуральное объяснение.» С тем Эле́н зашла в кабинет, где ее ждал муж. Михаил Павлович сидел в кресле за столом, потягивая свою старомодную трубку и медленно выпуская дым, встретил жену улыбкой такою же, как всегда: ледяной и презрительной. Не дожидаясь, пока она чего-нибудь скажет, он указал кончиком трубки на кресло по другую сторону стола и, просунув свободную руку меж пуговиц жилета, сказал: – Садись. Как здоровье твое? Ты бледна. – В самом деле? Верно, душно в покоях, – робко проговорила Эле́н. – Я прикажу заложить двуколку до парка, если... – Как хочешь, – равнодушно перебил Михаил Павлович и улыбнулся широко, до складок на щеках. И сразу переменил тему: – Леся, погляди мне в глаза. Эле́н несколько удивленная необычной просьбой подняла глаза на мужа и посмотрела прямо, не отворачиваясь более. Он продолжил ровным голосом: – Ты им увлечена? Эле́н распахнула глаза шире. Губы дрогнули, но она ничего не ответила. Только смотрела на мужа, силясь понять, о чем он толкует, но никак не находя причин для такого вопроса. А Михаил Павлович тем временем поднялся с кресла, медленными шагами вразвалочку обошел стол и остановился за спиной жены. Она замерла, не поворотившись, даже не двинувшись. Только потупила взгляд в пол, ожидая. Жар мужниного тела рядом с ее плечами, почти что прикосновение его – обжигало. Его ладонь медленно погладила ее щеку от уха до подбородка, остановившись на шее. Эле́н затаила дыхание и чуть приоткрыла рот. Михаил Павлович крепко сжал пальцы и дернул вверх. Голова Эле́н оказалась закинута назад, и муж продолжал удерживать ее в таком положении, глядя в полные ужаса глаза. Эле́н сомкнула губы. Сознание того, что может случиться, настигло ее. Тут же грудь стала сильно вздыматься от тяжелого дыхания, а внутри все словно сжалось. – Леся, я ведь задал тебе вопрос. Отчего ты молчишь? – Михаил Павлович хмурился, но скользил взглядом по ее лицу как-то сыто и неспешно. – Никем не... увлечена, – едва слышно прохрипела Эле́н, хватая ладонь мужа на шее своими руками. – Прошу, пустите... – Ты похожа на рыбку, которую ухватили под жабры, – рассмеялся муж, не выполняя просьбу. – Хорошо, – тут же серьезным голосом продолжил он, – Положим, ты мне не лжешь, и связи в самом деле нет. Я поверю тебе, если попросишь. – Мне нет нужды лгать, – все еще с трудом выговаривала Эле́н хриплым голосом, – Поверьте, прошу Вас. – Нет-нет, так не годится, – он покачал головой и отпустил шею жены. – На коленях. Эле́н пораженно обернулась, взглянув на мужа и еще придерживая шею руками, чтобы утихла боль, вопросительно изогнула бровь. Тот лишь пожал плечами и указал взглядом на пол рядом с собой. Эле́н покорилась. Опустилась на колени перед мужем, силясь унять дрожь в теле. Сложила руки в молящем жесте и обратилась глазами к нему: – Михаил Павлович, простите меня, грешную. Прошу Вас, поверьте, я никоим образом не опорочила ни себя, ни Вас, ни кого бы то ни было в нашей семье. Я Вам принадлежу перед Богом, и я верна Вам, – на глаза ее выступили слезы. – Позвольте узнать... Почему Вы подумали об измене? Михаил Павлович положил руку на голову Эле́н, чуть погладил, затем коснулся большим пальцем лба, провел по брови, щеке и остановился у уха. На лице была довольная улыбка. Эле́н привычно потупила глаза и тогда заметила, что скоро мужу понадобится Агафья. Или Пелагея. Или она сама. И дрожь вернулась, а взгляд сам собой упал еще ниже, почти в пол. Михаил Павлович молчал. А потом протянул жене руку, помогая подняться. – Я верю тебе, – сказал он, когда Эле́н уже стояла напротив него. – Поцелуешь мужа? Эле́н зажмурилась и робко приблизилась к его губам, чуть касаясь их. Но он тут же поймал ее рот и увлек в долгий, горячий, болезненный поцелуй. У Эле́н захватило дыхание, щеки пылали, и сила в ногах совершенно пропала. Она едва удержалась за руку Михаила Павловича, чтобы не упасть. – Очаровательно, – констатировал муж, окинув теряющую на его руках чувства Эле́н взглядом, в котором ей показалась даже нежность. – Ты прямо институтка на тайном свидании, – добавил он со смехом. После этого следовало прямо высказанное предложение, от которого Эле́н не посмела отказаться. Спустя, кажется, полчаса Михаил Павлович, довольно пощипывая свои усы, отпустил Эле́н, которая едва дышала и с трудом отличала окружающие ее предметы: все утекало и уплывало. Болела шея, ныли губы, горло и ноги. Она шла, опираясь на мебель по пути. У двери ее настигли ласковые слова мужа: – А все-таки, позови Агашу, – и после короткого молчания еще: – А ты, Леся, не позволяй себе у Никифоровой лишнего. Особенно что касается до Арсеньева, кем бы он ни был. Эле́н быстро кивнула, вспыхнув, и покинула его кабинет. Все внутри нее клокотало, ища выхода и не находя его. Щеки горели, болела покрасневшая шея, губы еще помнили кислый привкус табака. Она поспешила найти Агафью, которая в это время прибирала детскую. – Оставь. Потом кончишь. Иди к Михаилу Павловичу. Девушка тут же бросила удивленный и насмешливый чуть взгляд на барыню, которая вся была словно курочка, сбежавшая из-под топора. И только собралась было спросить, куда же идти, как Эле́н сказала сама: – В кабинете он. Ждет. И не дожидаясь ответа, Эле́н ушла из детской прочь. Почти что бегом, тщетно унимая дыхание и подступающие уже рыдания, пришедшие с сознанием всего, что с ней только что произошло. Мыслей в голове уже не было, одно только желание – скрыться в покоях, запереться и... сменить хотя бы нижние юбки. У покоев она столкнулась с Поленькой, которая в изумлении отшатнулась от барыни, только увидав ее. Эле́н кивнула, когда та предложила помощь, и пустила ее за собой, приказав закрыть дверь. Девочка выполнила и остановилась, смущенно опустив глаза. – Я собираюсь к Никифоровой, помоги мне переодеться. Поленька была тихой, послушной и богобоязненной девушкой. Она помогла Эле́н снять платье, корсаж с корсетом, чуть замялась на нижних юбках и панталонах, но спросила лишь: – Чинить прикажете, или... – Постирай, покипяти два раза и на тряпки, что сгодится, – перебила Эле́н, не давая договорить того, о чем не хотела слышать вовсе. Поленька послушно кивнула, принесла другую нижнюю юбку, панталоны. Помогла надеть их и все старалась отвести взгляд в сторону от ног барыни. Потом затягивали снова корсет, надевали сверху корсаж. Когда пришла пора надеть чулки, Эле́н изо всех сил постаралась не шуметь и лишь тихонько скулила. Но проступившие в нескольких местах кровавые пятнышки это никак не остановило. Поленька взглянула на барыню сочувственно, но тут же, встретившись взглядами, отвернулась. Эле́н захотелось спросить: – Обижает? – голос у нее был тихий, вкрадчивый. Поленька покраснела, осознав вопрос, но ничего не ответила. – Если обижает, я тебя отошлю к сестре прислуживать. Ты только скажи. Девушка сглотнула, вздохнула и тихо выговорила: – Не нужно, барыня... Михаил Палыч, он... – она вдруг закрыла лицо руками и зашептала быстро, качая головой, так что Эле́н едва успевала разбирать: – Мне так жаль, барыня, что он так с вами... Я этого никак не понимаю, и более всего оттого, что барин хотя и по принуждению,.. но всегда, – всегда! – крайне осторожен, обходителен и... простите, что я это вам говорю, но мне так больно смотреть на вас, и сердце мое не на месте... Если б я могла принять на себя, чтобы вас не... простите, сударыня, спасительница моя, благодетельница, я вам век не забуду того, что вы для меня сделали, и оттого-то сердце не на месте мое, понимаете? Я никак не возьму в толк, отчего Михаил Палыч так... Ох, Боже милостивый, это немыслимо!.. Простите, – она расплакалась беззвучно, но плечики ее затряслись. Эле́н какое-то время осмысляла услышанное, потом вздохнула примирительно и сказала в меру громко, спокойно и даже величественно: – Спасибо, Поленька, что рассказала. Не бойся, на тебя не сержусь. И никому не скажу того, что ты мне раскрыла. Помоги мне одеться, душенька, скоро уж Михаил Павлович придет за мной. И действительно, через четверть часа зашел человек сообщить, что муж ожидает ее внизу. Она спустилась, встретилась с ним взглядами, кивнула так, словно час назад не случилось никакого кабинета, вышла из дома и села с его помощью в карету. И всего один разговор случился у них за все это время. По дороге Эле́н спросила кратко и гордо: – Стоит ли ехать, если в рассказе мой портрет? На что Михаил Павлович ответил с улыбкой: – Но ведь нет с ним ничего, сама сказала. Чего тебе бояться? Мы вместе идем.***
«Нет», – думала Эле́н, поднимаясь по лестнице, когда они воротились от Никифоровой. – «Это уже настоящий скандал». Можно было принять за случайность первые совпадения: мало ли какие чудеса Бог творит в умах людей? Ну, или что бы это ни было – такое все же возможно. Но теперь, когда на руках были доказательства, когда нельзя уже было хорошо думать о Боге – все это по-настоящему изумляло ее. Весь свет Петербурга читал портрет возлюбленной в новом рассказе и – за что же? – узнавал ее черты. Эле́н устало разделась, распустила прическу и с наслаждением растянулась на кровати: тело ныло, требовало отдыха. И Эле́н быстро уснула. А очнулась на той самой реке. Она вновь была в воде, только теперь ее тянуло вниз, на дно, и никак не удавалось Эле́н удержаться, не глотать воду, не тонуть. Она барахталась, пыталась звать на помощь, – голоса не было. Перед глазами все плыло и казалось, что каждый уголок тела заполнился водой. Она ощутила сильные, но тонкие руки на себе. Тянули ее куда-то. Разум никак не мог поймать нить, никак не мог разглядеть лица... Но вдруг вспыхнули в памяти руки. Эти самые руки! Она раскрыла глаза и увидала прямо перед собой бестужевку. Та крепко держала ее, улыбалась, хотя они все еще были под водой. Пузырьки воздуха поднимались вверх от ее лица. Какого-то очень доброго. Эле́н улыбнулась тоже, ощущая, как слабость в теле проходит. Она даже нашла в себе силы, приподняла одну руку и коснулась осторожно щеки бестужевки двумя пальчиками. Та зажмурилась и еще сильнее улыбнулась. А потом немного наклонила голову и подалась в сторону ее пальчиков, словно котик, который просил погладить еще. Эле́н поддалась и провела всей ладонью по щеке. Вода больше не тянула на дно, но крепко и так ласково обнимала ее со всех сторон. Незнакомка вновь глянула на нее, потом опустила глаза и ближе еще оказалась к Эле́н: лбы их соприкасались. Эле́н прикрыла глаза, ощутив тепло на губах. Пьяняще мягкое, чуть сладкое тепло. Эле́н проснулась поздно утром, чувствуя одновременно ноющую боль в теле и какую-то вязкую, густую радость в сердце. Поднявшись и усевшись в кровати, Эле́н вспыхнула: «Так ведь это она! Ну точно она! Никто, кроме нее, это быть не может. Если я вижу ее, то верно и она видит меня? И знает оттого мое лицо. И сны знает. Да и не зря ведь она напоминала мне бестужевку! Такие сочинения очень даже в их духе. Да, так только это похоже на правду. Безумную, роковую правду. Но другого объяснения все равно нет...» Эле́н непроизвольно улыбнулась, вспомнив сон. «И где же мне теперь ее искать?» Найти ее... Но ведь она прячется, очевидно? И все-таки в душе Эле́н установился покой. Потому что план рождался сам собой. И голова кружилась в сладостном предчувствии. «Да! Найти и потребовать объяснений! Если только хватит смелости заговорить после всего, что было...» Нет, эта таинственная незнакомка теперь точно сведёт Эле́н с ума!Е.Ф. Березина
_______________
[Из рукописи г-жи Б., 1884г.]