Когда гаснут светлячки

Венти опускается спиной на кровать и утягивает Тигнари за собой. Лис осторожно целует музыканта в губы, стараясь не опошлять и не давить. Барбатос откидывает голову назад, открывая тому доступ к своей шее. Аккуратные поцелуи и слабые покусывания ложатся на эту изящную и хрупкую шею. Тигнари расстёгивает пуговицы белой рубашки, не отрываясь от лёгких и едва уловимых касаний губами. Венти слабо изгибает спину, подаваясь навстречу парню сверху. Сяо стоит, опираясь о стену на съемочной площадке и, закусив губу, наблюдает за процессом. Кадр поставлен так, чтобы ничего лишнего не было заметно, а если что-то и будет, то на монтаже это исправят. Алатус безотрывно смотрит на актёров, которые, кажется, отлично вживаются в роли. Сайно, стоящий рядом, уже закипает от ревности, когда руки его возлюбленного лиса скользят вниз по чужому телу. — Это же просто фильм, — холодно проговаривает Сяо, поворачивая голову на телохранителя. — Да… бывало и хуже, — максимально спокойно отвечает тот, в чьих глазах застыла жгучая ревность. — Хуже? — Ага… фотосессия в стиле ню… у этого странного фотографа. — Почему странного? — привыкший вслушиваться в каждое слово и искать в нем намёки или подтекст, он опускает взгляд и сводит брови, явно пытаясь что-то вспомнить. — Фотографии у него получаются шикарные, конечно, тут не поспорить. Да и как человек он неплохой, но просто эта тактильность в работе… ещё и с обнаженным телом. Тц. — Поговорил бы ты с Тигнари, — так же холодно и ровно проговаривает Сяо. — Может, зря себя накручиваешь, и между ними ничего нет. Это ведь просто работа. Звонкое «ах» разнеслось по помещению, сердце Алатуса пропустило удар. Он поворачивает голову — конечно, это был Венти. Музыкант вжимается в постель, закинув голову и впиваясь ногтями в спину лиса. Мятые белые простыни закрывают полуобнажённые тела, взгляд падает на голые ноги, меж которых сейчас находится лис, умело прикрывая их с Барбатосом хвостом. В груди Сяо вдруг начало неприятно давить. Это странное и до боли знакомое ощущение, словно от него сейчас ускользает что-то важное. Кто-то важный (?). «Снято!» — звучит команда, и Тигнари отстраняется. — Извини, — виновато проговаривает, смотря на бордовое пятно на шее музыканта, и пятясь назад, позволяя Венти свести ноги вместе и отползти. — Ничего, бывает. — Иногда я забываю, что мои клыки немного не предназначены для подобного. — Забудь, — музыкант встает с кровати, принимаясь застёгивать рубашку и одёргивать задравшиеся короткие шорты. — Мы сегодня отснимем финальную сцену со Скаром, и на этом сезон окончен, — проговаривает лис, поправляя на себе одежду. — Не хочешь отметить? — Я? У меня же так… эпизодическая роль была, ничего такого. — Ну и что, — пожимает плечами. — Я напишу тебе время и место, приходи, если будешь свободен. — Хорошо, — Венти поднимается и мило машет рукой. — Пока-пока, Нари-Нари. — Пока. Музыкант проходит мимо телохранителей, и, взяв Сяо за запястье, уводит его за собой: — Пойдём, у меня на звуке ещё дела сегодня, хехе. День, два, три, неделя… понемногу Сяо втягивается в ритм жизни музыканта, запоминает его привычки и повадки, изучает мимику и жесты. Венти становится всё более и более понятным, и одновременно с этим — запутывает ещё больше. Сознание упорно отказывается принимать, что существуют настолько «идеальные» люди. Барбатос уже закончил съемки в сериале, всё-таки Джинн подписала контракт на поездку. Хоть музыкант и был к этому готов, но всё равно принять эту новость спокойно у него не получилось. — Благотворительность — это хорошо и всё такое, — Венти сидит на высоком стуле, согнув одну ногу в колено, — но я искренне не понимаю, что мы там будем делать целых два месяца. — Жиза-жиза, — проговаривает фотограф. — Голову немного влево. — Тц, — поворачивает и вздыхает, бросая аккуратный взгляд сквозь прозрачные стёкла круглых очков, — ты тоже согласился, да? — Конечно, — фотограф опускает фотоаппарат и подходит к музыканту. — Замри, — он принимается поправлять белый воротник, торчащий из-под бежевого жилета. — А почему нет? Это ведь опыт. Я ещё не снимал на лайнере никого. То есть, ничего. Да и никого тоже. — Походу, после тех съёмок мы теперь всю жизнь будем в школьной форме фоткаться… — Тебе идёт, — пожимает плечами фотограф и отходит назад. — Хотя, вам всем троим идёт. — Наверное, хехе… Ну хотя бы не ню. Я чуть не умер от стыда и смущения, пока мы постельную сцену снимали… столько дублей пришлось делать… Тигнари, конечно, снова вытащил всё на себе… — Не забывай, что ты — музыкант, а он — актёр и модель. К слову, Тигнари уже снимался в стиле ню. — Ого… откуда столько смелости… — Ну это же не порно. На фото важна композиция и эмоции, акцент на формы и изгибы тела, а не на колбаску между ног. Единственный, кто может увидеть лишнего — это фотограф, но я бы не переживал по этому поводу. Как минимум ваш фотограф — тот ещё импотент. — Встает только на маленьких и злых? — Хах. У нас платоническая любовь и ненависть в одном флаконе. Жду, пока Скару предложат фото в стиле ню. С его-то лицом и взглядом фотки были бы просто огонь. — Ненависть? — Голову не наклоняй, взгляд — в пол, — пара щелчков, и он переводит взгляд на музыканта. — Ну, у него ко мне, вроде как — да. По крайне мере он говорит, что я его бешу, и он меня не переваривает. Но я ведь не предлагал меня есть. — Он знает, что ты тоже едешь? — Не думаю, — пожимает плечами и опускает взгляд в камеру, принимаясь бегло просматривать фото. — На лбу у меня не написано, а разговорами не по работе мы не занимаемся. Кстати, как у тебя с ним? — Альбедо кивает головой в сторону стоящего у двери телохранителя. — Никаких проблем? — Вообще отлично, — Венти сползает с высокого стула и облегченно выдыхает, читая во взгляде фотографа, что съемки окончены. — Лучший, кто у меня был. — А у тебя разве кто-то был? — Тц! — он обижено ударяет Альбедо локтем в бок. — Я ведь не об этом, а об охране. — Судя по его взгляду, охранять твою невинность он будет долго. — Ну хватит, — Венти опускает голову и закрывает лицо руками. — Ты разве не замечаешь, что твои слова могут смутить… — Замечаю, хехе. — Так, я домой. Музыкант быстро переодевается в уже привычное для себя зелёное худи и узкие джинсы, надевает очки, маску и капюшон, направляется на выход, вновь беря охранника за запястье, как будто если он не сделает этого, то Сяо не пойдёт следом за ним. Машина припаркована через дорогу, Барбатос быстро перебегает, садится за руль и лишь сейчас облегченно выдыхает, пока его щеки горят от смущения. Сяо ведь точно слышал весь разговор, почему-то от этого становится стыдно и неловко, даже больше, чем за ту постельную сцену. — А… эм… может, поедем выпить кофе…? — неуверенно предлагает музыкант. — А то с этой работой мы так давно не были в том кафе… тебе, наверное, интересно, как у них дела. — Да как-то не очень, — холодно отвечает, отводя взгляд в сторону. — Та ладно тебе, не будь злюкой. Я же чую, что под толстой корочкой льда и агрессии скрывается чуткая и мягкая натура. — Кажется, у тебя проблемы с обонянием… — вырвалось, а затем он вздрогнул и перевёл осторожный взгляд на Венти. — Извини… я не должен… — Ой, всё, — отмахнулся музыкант, — едем. — Я же тебе только что нахамил… — в голосе застыло непонимание и откровенная растерянность. — И что? Убить тебя за это что ли? Могу только покусать, но и в этом я не уверен, придётся потом уколы от бешенства ставить, хехе. — Уколы, да…? — и вновь потухший взгляд полный боли опускается вниз. — Агась, сорок штук. Дорога до кафе заняла не так много времени, как обычно, хотя, скорее всего, оно просто пролетело вот так незаметно, потому что Венти буквально не замолкал, вспомнив случай из детства, когда его укусила собака, и активно возмущаясь по этому поводу. Что удивительно, злился он совсем не на животное, а на людей, из-за которых оно оказалось на улице. — Может, я приманиваю не только кабанов, хехе, — он останавливает авто около главного входа. — Пойдём? — Пойдём… «Странный… и чем дальше, тем страннее… и тем больше хочется узнать…» — Сяо смотрит в спину музыканта, который так весело, чуть ли не вприпрыжку, как ребёнок, направляется в кафе. — Добро пожаловать! — с улыбкой проговаривает Кадзуха, как только они вошли. — О… Сяо? — Привет, — холодно отвечает бывший бариста этого кафе. — Как дела? — Ой… вы зашли поговорить? То есть, эм… в смысле… вас провести за столик? — Нет, мы просто возьмём два кофе, — Сяо переводит взгляд за барную стойку, где стоит блондин с фиолетовыми глазами. Его волосы собраны в пушистый высокий хвост, он одет в привычную белую рубашку и коричневый передник. — О, притащил своего парня на работу? Ты не забыл ему сказать, что тебе ещё нет восемнадцати? — Тшшш! — Кадзуха толкает его в бок и довольно громко «шикает». — Мы ещё не встречаемся… просто дружим. — Оу… он полгода за тобой хвостиком бегал, чтобы вы просто дружили? — Сяо приподнимает одну бровь и усмехается. — Сочувствую ему. — Тц… он сказал, что не торопит меня с ответом… — Только это было ещё когда я тут работал, да? — Ну… да… — Понятно. Ладно, мы возьмём два кофе с вишней и пойдём. — Ты даже не расскажешь, кем теперь работаешь? — слегка обижено проговаривает Кадзуха, затем переводит взгляд на Венти, чьё лицо скрыто маской и очками. — Этот засранец просто взял и ушёл, представляешь? Даже слова не сказал! А я думал, мы с ним друзья… — Ошибся, получается, — задумчиво тянет Барбатос, подыгрывая своему телохранителю. — Ужас… — Кадзуха вздыхает и выдаёт лицо полное показательной обиды и негодования. — Все взрослые такие злые… не хочу взрослеть… — Тогда до конца жизни останешься девственником, — Сяо принимает у нового бармена два стаканчика кофе и поворачивается к Кадзухе. — Не переживай, рано или поздно все вот такие, как ты, превращаются вот в такое, как я. Время никого не щадит. — Хи-хи, — в поддержку Сяо слетело с уст Венти. — Тц… — Каэдэхара присаживается на барный стул и опускает голову на стойку. — Не хочу становиться такой же злюкой… — Ты и не станешь, — мягко проговаривает новый бариста, улыбаясь. Он складывает руки на барной стойке и опускается на них головой. — Я ведь тоже «взрослый», но при этом меня ты злым не называл, помнишь? — Томо… — Кадзуха поднимает на него взгляд полный надежды. — Точно… ты же такой хороший… Значит с миром взрослых ещё всё не так плохо, пока есть такие, как ты, — не задумываясь проговаривает, вызывая на лице друга румянец и смущение. — О, поплыл, — холодно комментирует Сяо, — надеюсь, он умеет плавать. — А я не умею, — вдруг проговаривает Венти. — И при этом еду в круиз… может, самое время научиться…? Они покидают кафе и присаживаются за столик на улице. Венти спускает маску, а Сяо подсаживается ближе, стараясь закрыть юношу от сторонних глаз. Почему-то в голове проскочила мысль, словно он сделал это далеко не из-за работы, но парень сразу отбрасывает это в сторону. — Хотя, — музыкант вздыхает и как-то виновато смотрит в свой кофе, — не хочу, чтобы эти мерзкие инструкторы и тренеры меня трогали. Тяжело будет учиться самому. — Могу попробовать научить тебя, но тогда я буду тем «мерзким инструктором», который посмеет к тебе прикоснуться. — Ахах, как же высокомерно это прозвучало с моей стороны… — Венти усмехается и опускает голову. — А я и не заметил… не хотел никого обидеть, просто мне неприятно, когда чужие люди ко мне прикасаются. Ладно там Бедо-Бедо и Нари-Нари… они оба хорошие, да и мы уже не чужие друг другу… и ты тоже не чужой. А вот идти куда-то к незнакомым… страшно как-то. — Высокомерно или нет — не всё ли равно? Ты сказал то, что думаешь. То, как воспримут это другие люди — не твоя проблема, разве нет? — Хм… думаю, зависит от обстоятельств. По такой логике я могу сказать кому-то, что он — долбоёб, и такой: «а, я сказал, что думаю, а то, как вы это воспримете, меня не ебет». Звучит как-то неправильно. — Может быть… Венти подносит стаканчик к губам, и взгляд Сяо сразу падает на приоткрытый рот. В голове невольно всплывает воспоминание, как эти мягкие и немного пухлые губы соприкасались с губами Тигнари, как лис поглаживал хрупкое тело музыканта, которое так грациозно и плавно изгибалось, подаваясь навстречу чужим рукам. А затем этот сладкий и приятный для чувствительного слуха стон. Пусть он и был искусственным, но по звуку этого точно нельзя сказать. Барбатос настолько умеет вживаться в роль, что в какой-то момент странное терзающее душу чувство ревности на секунду промелькнуло в покрытом льдом сердце.