***
Венти закрывает чемодан и вздыхает. Он окидывает взглядом родную комнату, ощущая какую-то тоску внутри. Конечно, ему не впервой уезжать из дома надолго, но почему-то именно эта поездка даётся с таким трудом и страхом. В прошлый раз отсутствие Джинн чуть не сломало ему жизнь, его спасла «простая случайность», но в этот раз всё не так. Сейчас он буквально связан по рукам и ногам, будучи полностью беззащитным и открытым перед возможным ударом в спину. Присутствие Сяо рядом хоть как-то внушает оптимизм, но он отлично понимает, что Алатус исполняет любой приказ, и если Венти скажет ему уйти, то он уйдёт, оставляя музыканта наедине с кем или чем угодно. — О чем ты задумался? — так холодно и отстранённо спрашивает Сяо, отставляя чемодан Барбатоса в сторону. Венти присаживается на край кровати и тянет Алатуса за руку, жестом приглашая сесть рядом, что тот сразу же выполняет. Музыкант отползает назад, пока не упрется спиной в стену, тянет на себя мягкий плюшевый зелёный плед и кутается в него: — Сяо, скажи, ты когда-то убивал людей? — Ого… — опешил. — С чего вдруг такой вопрос? — Хм… думаю, просто так спросил, — пожимает плечами. — Через четыре часа уже нужно в аэропорт ехать… Есть ли смысл спать… — Если хочешь, то ляг поспи, я ведь тут, так что разбужу тебя вовремя. — Хм… да, наверное, надо поспать… Вздохнув, он опускается на бок, укладывает голову на подушку и зарывается под пуховое одеяло. Музыкант сразу же закрывает глаза и протяжно зевает. Страх и тревога не дают уснуть, а моральная усталость и истощенность не позволяют ни о чем думать. — Сяо… — жалобно и как-то обречённо стонет музыкант. — Расскажи мне что-нибудь красивое… о птицах… — Хм… Алатус ложится рядом с музыкантом, и тот сразу подползает к нему впритык, утыкаясь лицом в грудь. Тулится, словно испуганный зверёк, который ищет поддержку в своём хозяине. — Знаешь, обычно, первое, что ассоциируется с птицами — это полёты, однако не все птицы умеют летать. Те же пингвины, например, не умеют. Но при этом предки пингвинов пережили исчезновение динозавров. — Ого, — Венти поднимает голову, его глаза вновь горят заинтересованностью и энтузиазмом. — Это значит они жили миллионы лет назад…? — По оценкам ученых, предки пингвинов жили ещё 60 миллионов лет назад. Конечно, тогда они имели, вероятно, немного другой вид, но тем не менее… — Должно быть это грустно… — Что именно? — Они ведь птицы… и у них есть крылья… но они не умеют летать. Наверное, им грустно, когда они думают об этом. — Хех, полагаю, они об этом не думают. Ибо зачем? В чем смысл сравнивать себя с кем-то другим, Венти? Кто-то летает, кто-то нет — не всё ли равно? Да и они не одиноки в этом плане. Какапо тоже не умеет летать. — Какапо? — Такой попугай. Находится на грани вымирания. В мире осталось всего 147 особей какапо. — Знаешь, Сяо, — Венти откидывается на спину и устремляет взгляд в потолок, — каждый раз, когда ты говоришь о птицах, твой голос звучит так спокойно и умиротворённо, ты будто бы переносишься куда-то в другое измерение, где тебя ничего не беспокоит. Я хочу, чтобы ты попробовал пробиться на исследовательскую станцию… ты ведь ничего не потеряешь, если хотя бы попробуешь, разве нет? — Я не могу, — вздыхает, вновь ощущая тяжесть в груди. Как же хочется вырваться из этой клетки, выйти за рамки, в которых его держат, сбежать куда-то далеко и просто жить свободно, отбросив прошлое, но это невозможно. Не в его случае. — И птицы меня больше не интересуют… — максимально ровно и спокойно проговаривает. Тишина. Немного давящая, но одновременно с тем успокаивающая. Сяо поворачивает голову — глаза Венти закрыты. Он глубоко и ровно дышит, будучи явно погружённым в сон. Дремлющая атмосфера так и манит последовать примеру музыканта, но нельзя. Алатус тихо вздыхает. Его рука тянется к чужому лицу. Он аккуратно убирает бирюзовые пряди, и едва уловимо проводит большим пальцем по щеке Венти. Барбатос похож на тёплый летний ветер. От него пахнет цветами и веет свободой, он такой лёгкий и невесомый, он здесь, совсем рядом, но при этом так далеко. Неуловимый и неосязаемый. В голове невольно всплывает та первая ночь. А следом за ней — их второй раз в бассейне. «Неужели, я правда действовал по собственной воле…?» — такое странное и необъяснимое чувство. Он словно стоит на краю, собираясь сорваться вниз, но при этом ему не страшно и не тревожно, ему свободно. «Что бы тебя не беспокоило… я… не дам тебя в обиду никому.»Часть 31
30 октября 2022 г. в 16:03
Квартира, в которой проживает Скарамучча, оказалась довольно пустой и мрачной. С первого взгляда даже сложно сказать, что она принадлежит знаменитости.
Серые стены, от которых буквально веет холодом и одиночеством, темно-коричневый паркет и полное отсутствие цветов и картин. В какой-то момент появляется ощущение, что это вообще нежилое помещение.
— Проходи, — Скарамучча заходит на кухню и сразу включает чайник.
Альбедо следует за парнем. Фотограф окидывает взглядом комнату: серый холодильник, темно-коричневые кухонные тумбы, круглый тяжёлый стол под окном, белоснежный тюль и темно-серые шторы.
— Даже чайник чёрный… — комментирует Альбедо, задерживая взгляд на электрочайнике возле встроенной в тумбу плоской печи.
— А существуют какие-то другие цвета? — весьма отстранённо отвечает, доставая со шкафа две чёрные чашки.
— Хм… — фотограф осматривает комнату и тихо вздыхает. — И не давит на тебя эта тьма тьмущая?
— Нет, ни разу, — пожимает плечами. — Мне довольно комфортно.
Скарамучча ставит чашки на стол и присаживается, обхватив горячую посуду холодными пальцами. Свет несколько раз моргнул, и брюнет поднял голову вверх:
— Тц… надоели уже.
— Перебои с электроэнергией?
— Ага, уже неделю что-то чинят-чинят и никак не починят. Задолбали… — обречённо вздыхает и опускает голову. — Будто бы не хорошая квартира в элитном доме и престижном районе, а какая-то комната в общаге, где постоянно выбивает свет, когда одновременно включают чайник и стиралку.
— Не думал переехать?
— Не сказал бы, что мне особо мешает… Я здесь только сплю.
— Справедливо, — блондин сводит брови и поднимает задумчивый взгляд. — Если подумать, то я тоже уже давно живу на работе, так что… да, понимаю. Хотя, переизбыток чёрного цвета в интерьере вызывает апатию.
— Хм, не замечал…
— Если рассматривать чёрный цвет в отрыве от интерьера, то некоторые психологи считают, что он символизирует раскованность, сексуальность и элегантность, — Альбедо упирается локтями в стол и придвигается ближе к лицу Скарамуччи. — Не знаю, насчёт раскованности, но вот сексуальность и элегантность тебе однозначно присуща.
«Блять-блять-блять…» — слова вмиг пропадают из лексикона брюнета. Его щеки вспыхивают, а сердцебиение ускоряется.
Эти безжизненные и слегка затуманенные глаза сводят с ума. Скарамучча нервно сглатывает, ощущая на себе безмолвный, но пьянящий взгляд.
— Эстетика Вашего тела настолько впечатляет, что не могу выбросить это из головы, — завороженно проговаривает блондин. — Такое нежное и хрупкое, аристократически бледные тонкие руки, худые и костлявые пальцы, узкая грудная клетка, ярко выраженная талия, а какой изгиб в спине… по-кошачьи изящная грация… Ах, я в любви…
Щеки вспыхивают жаром с новой силой, Скарамучче даже кажется, что это тепло настолько сильно исходит от него сейчас, что Альбедо сможет его ощутить. Он рефлекторно пятится назад, буквально вжимается в спинку стула, плавясь под пристальным взглядом изумрудных глаз. Фотограф кажется настолько вдохновленным и воодушевленным, что становится немного неловко.
— А твои глаза… — Альбедо придвигается ближе, максимально сокращая дистанцию и томно выдыхает, обдавая лицо брюнета горячим воздухом с запахом мятной конфеты. — Такие большие и глубокие… бескрайние, словно ночное небо… в них можно смотреть бесконечно, пытаясь сосчитать звезды, но целой жизни не хватит, чтобы познать каждый мерцающий огонёк… Немного одурманенные внутренними переживаниями, опьяненные возвышенным чувством любви, рассеянные и слегка утомленные.
Под напором бесконечного потока слов, брюнет немного горбится, вжимаясь в свои же плечи. Он смотрит на фотографа таким растерянным взглядом, полным непонимания. В голове нет ни одной мысли, слова разбежались в разные стороны, он замирает, душа бьется о стенки тела, буквально разбиваясь на мелкие кусочки.
— А твои плечи… — фотограф кладёт руки на плечи парня и давит, заставляя того опустить их и выровняться. — Такие костлявые, немного заострённые, слегка сутулые, но такие нежные и изящные… — его голос звучит так ровно и мягко, он будто бы описывает произведение искусства, которое впечатлило его до глубины души. — И шея… — его пальцы скользят по плечам, подбираясь к шее.
Стоит холодным пальцам коснуться бледной кожи, Скарамучча вздрагивает. Это прикосновение словно возвращает его в реальность. По телу будто бы пропускают разряд электричества, он резко вскакивает на ноги, прерывая речь фотографа.
— Ой, — Альбедо одёргивает руку и отстраняется. — Прости-прости, кажется, я увлёкся…
Скарамучча делает несколько шагов назад, пока не упрется спиной в бар. Он глубоко вздыхает и набирает полные лёгкие воздуха, собирается с мыслями и пытается найти хоть какие-то слова в своём лексиконе:
— А… эм… к-кажется я понял, о чем ты говорил…
— Хм? Что ты имеешь в виду?
— Ты говорил, что можешь увлечься…
— А, ты о фотосессии… — блондин поднимается и подходит к актёру впритык. — Я не это имел в виду… — он опускает руки на чужую талию и тянет брюнета на себя, заставляя того оторвать спину от бара, — в прочем, неважно.
— … — Скарамучча поворачивает голову в бок. Его сердце готово вырваться из груди, проломив кости и просто бросив его умирать на полу, истекая кровью.
Чувствовать руки Альбедо на своём теле так сильно выбивает из жизни, буквально погружает в транс и вырывает из реальности. Эти странные «объятия» такие трепетные и холодные одновременно.
— Не пойми неправильно, — так отстранённо и равнодушно проговаривает фотограф. — Ты чуть не опрокинул бокалы с бара.
«Точно… он притянул меня к себе не из-за того, что захотел обнять… просто испугался, что опрокину бокалы… хах… иначе и быть не могло… идиот…» — Скарамучча так и замер, упершись руками в чужую грудь. Он не отстраняется, но и Альбедо не убирает ладоней с его талии.
— Не хотел, чтобы бы ты случайно поранился, — еле слышно говорит блондин и отступает от актёра на шаг назад.