Когда гаснут светлячки

Эта неделя выдалась довольно тяжёлой, из-за плотного графика Скарамучча постоянно на ногах, а работы меньше не становится. Но больше всего его беспокоят не сами встречи, интервью, общение… а то, что нужно всегда быть одетым в классику. Его ноги уже разодраны туфлями до крови, пластырь постоянно сползает, причиняя лишь больше боли. И так буквально каждый день. Раны просто не успевают заживать, как появляются вновь. Из-за желания стать моделью он вынужден носить то, что ему скажут, ходить так, как скажут, делать то, что скажут. Смотря на Тигнари, он начинает ощущать не только восхищение, но и сочувствие, понимая, что лис живёт так уже не один год. Из-за внезапной аварии на лайнере пропал свет. Хоть экипаж тут же запустил резервный генератор, от некоторых мероприятий пришлось отказаться, от чего день прошёл спокойно, без каких-либо встреч и наконец-то в «нормальной» одежде. Отсутствие света вынудило многих разойтись по каютам, стрелка часов перешагнула за полночь, в это время фотограф часто выходит подышать воздухом и почему-то в этот раз Скарамучче захотелось тоже выйти. Непродолжительный диалог, несколько неоднозначных взглядов, и всё заканчивается тем, что Альбедо опускает руки на талию актера, сминая мягкую ткань чёрного худи. Фотограф приближается почти впритык, и жарко выдыхает в приоткрытые губы. Внезапный порыв ветра вмиг наводит беспорядок на их головах. Теперь спутаны не только мысли, но и волосы. Торчащая светлая прядь на макушке фотографа привлекает внимание Скарамуччи. Он аккуратно тянет руку, намереваясь поправить это «недоразумение», но его перехватывают. Альбедо подносит кисть актера к своим губам и нежно целует, возвышая брюнета на седьмое небо. Ощущение реальности пропадает без следа, в голове образовалась пустота, тело заметно вздрогнуло, и рука на талии сильнее сжала мягкую податливую ткань. Сухие губы проходятся по тонким пальцам актера, оставляя невесомые поцелуи на каждой костяшке. Бархатная гладкая кожа покрывается мурашками, а фотограф даже не думает останавливаться. Сердце уже давно убежало в пятки, дыхание сбилось, а в голове не осталось ни одной приличной мысли. Фотограф поднимается выше по руке и припадает губами к аккуратной выпуклой косточке у кисти. — От Ваших рук у меня эстетический оргазм, — так томно проговаривает, жарко выдыхая на руку Скарамуччи. — Рисовал бы их днями и ночами. Такие аккуратные, такие изящные, такие утонченные… а если ещё посадить за пианино… Обоже, от одной мысли в дрожь бросает. Интересно, здесь есть пианино…? — Рояль т-точно есть… — пытаясь сохранять спокойствие, но сгорая от смущения, проговаривает Скарамучча. — Не окажете мне услугу в одной маленькой фотосессии? — Окажу… будешь должен… — Оу, — фотограф наконец отпускает чужую руку и вновь берет актера за талию. — Здешняя атмосфера поистине чарует, не находишь? Будто бы само воплощение волнения и аура какого-то чуда витает в воздухе. Эти иллюминации и огни… они все напоминают о том, что люди добрались даже сюда — на океан. Но стоит ночи вступить в силу, всё затихает… удивительно вовремя сегодня перебои со светом. Возможно, это высшие силы говорят людям остановиться на мгновение и поднять голову к небу… — Не знал, что ты такой романтик… — немного неуверенно проговаривает актёр. Почему-то рядом с этим фотографом не получается придерживаться выбранной роли. Не получается… или не хочется? Он поднимает голову, устремляя взгляд в бескрайнее звёздное небо. — «… Людская жизнь быстротечна. Куда нам до звёзд?! А всё же И звёзды живут не вечно, Они умирают тоже. Природа шутить не любит, Она подчиняет всякого. Да, звёзды живут, как люди, И смерть свою, словно люди, Встречают не одинаково…» — цитирует классика фотограф. — В этом мире есть хоть что-то, чего ты не знаешь…? — со слабым раздражением спрашивает Скарамучча. — Даже если и есть, то я смогу поддержать любой разговор, — так обречённо и как-то отстранённо проговаривает. — Когда не знаешь, что рассказать о корове — расскажи о блохе, которая сидит на этой корове. — Зачем ты поехал в этот круиз? — брюнет делает шаг назад, сбрасывая с себя чужие руки. — По твоему графику совсем пусто… несколько фотосессий и пара интервью за все два месяца. В чем смысл? За эту работу платят не так уж и много, а ты работаешь сам на себя, тебя не могли поставить перед фактом, как нас с Нари. Тогда… почему? — Разве это не очевидно? Леденящий душу взгляд пробирает до дрожи, брюнет нервно сглатывает, ощущая, как его тело постепенно цепенеет — от ног до головы. Он вновь не может пошевелиться, не выдавить из себя ни слова и ни звука, может лишь стоять, смотря на фотографа широко распахнутыми глазами. Холодная и бледная ладонь опускается на щеку Скарамуччи, Альбедо подходит, вновь сокращая между ними расстояние. Прохладный ночной ветер раздувает светлые пряди, заставляя их так небрежно торчать в разные стороны. В нос ударяет запах чужого шампуня, актёр приоткрывает рот, намереваясь что-то сказать, но слова испаряются. Фотограф проводит большим пальцем по шершавой и сухой губе Скарамуччи, наклоняет голову немного в бок и приближается к устам актера, замирая в миллиметрах. Блондин кладёт руку на тяжело вздымающуюся грудь явно сбитого с толку парня, сразу же улавливая ускоренное сердцебиение. Скарамучча стоит неподвижно, не решаясь сдвинуться ни на шаг, в его губы горячо выдыхают, на его груди лежит чужая ладонь, его вновь обнимают за пояс. Все эти жесты и касания заставляют тело дрожать, а прохладный ветер, кажется, лишь усугубляет. — Кажется, Вы замёрзли, — почти шепотом проговаривает фотограф, снимая с себя мягкую вязанную кофту бежевого цвета. — Неудивительно, судя по ветру — скоро начнётся дождь… хоть небо и ясное, но затянуть может за считанные секунды. Альбедо бережно набрасывает на хрупкие плечи брюнета свою кофту. — Думаю, не стоит задерживаться на улице, не хотелось бы, чтобы ты простудился, — он берет Скарамуччу за руку и кивает головой в сторону ступенек. — Я проведу, пойдём. — П-пойдём… «Ну и что это, блять, было…?» — актёр молча следует за фотографом, который вновь рассказывает что-то о звёздах. Уже и правда появились первые тучи, так грубо прячущие от людей небесное светило. Идти до номера совсем недалеко, но сейчас каждый шаг тянется в вечность. Ноги ватные, разум затуманен, а от вязанной кофты так приятно пахнет Альбедо. — Пришли, — фотограф останавливается около двери. — Что ж… спокойной ночи. Я пойду к себе. — Дождь начинается… — наконец он может выдавить из себя хоть что-то. — Да, похоже на то… — Может, останешься? Предложение остаться прозвучало так робко и неуверенно, он, словно подросток впервые познавший любовь, отводит смущенный взгляд в сторону, раздражается сам с себя, но искренне надеется, что Альбедо согласится, хоть и не понимает, зачем? — Хм… можно, — всё так же равнодушно отвечает блондин. Скарамучча проходит в номер и стягивает обувь. Совсем забыв про стёртые ноги, он задевает свежую рану, и с уст слетает болезненный стон. Взгляд Альбедо сразу же опускается в пол. Брюнет присаживается на кровать и тяжело вздыхает. Из-за постоянных ран он даже не убирает аптечку с прикроватной тумбочки. Парень поднимает штанину вверх и стягивает носок, который так неприятно цепляется за рану. — Не возражаешь? — не дожидаясь ответа фотограф присаживается на пол у ног Скарамуччи. — Оу… выглядит болезненно. — Н-немного… — он отводит очередной смущенный взгляд в сторону. Блондин бережно протирает рану на чужой ноге, наклоняется ближе и дует, обдавая больное место холодным воздухом, и вызывая очередную волну дрожи в теле актера. — Когда я был маленьким, мои раны и ссадины никогда никто не обрабатывал, — тихо проговаривает фотограф, пытаясь отвлечь Скарамуччу от неприятных ощущений и жжения. — Когда-то я увидел по телевизору рекламу какого-то средства, где женщина протирала своему сыну поцарапанную коленку и дула на неё… тогда я спросил у своей мамы, зачем «эта тётя» дует на ногу своему мальчику, на что-то мама мне ответила, что она просто глупая, если правда думает, что это чем-то поможет. Забавно, я изучал медицину, и мнения врачей по поводу «дуть на рану» расходятся. Кто-то считает, что влажный воздух, который мы выдыхаем, способствует заживлению раны… а кто-то — что мы вешаем на рану бактерии… — Думаю… для многих подобный жест уже давно не вопрос «медицины»… это, скорее, вопрос заботы…? — неуверенно проговаривает, наблюдая, как фотограф бережно клеит на рану новый пластырь. — Вопрос заботы? — Ну… да…? Эм… не знаю, как правильно объяснить. — Что-то вроде плацебо? — Не то, чтобы плацебо, а просто… ну… знаешь, когда ты понимаешь, что о тебе кто-то заботится, то… эм… любую боль можно стерпеть, нет…? Ну… мне так кажется. — И без заботы можно стерпеть ровно столько же. — Думаю, морально легче, когда понимаешь, что рядом есть кто-то, кто… — запинается, вспомнив о своей семье, а затем обречённо вздыхает. — Хотя откуда мне знать… — Хм… — Альбедо поднимается с пола и склоняется над сидящим на кровати Скарамуччей. — Ты знал, что объём крови, которую перекачивает сердце за минуту может варьироваться в пределах от пяти до тридцати литров? — он опускает ладонь брюнету на грудь. — Твой пульс ускоряется, как думаешь, сколько литров сейчас перегоняет твоё сердце? «Ещё бы не ускорялся… — мысленно усмехается сам с себя. — И кто же в этом виноват, Альбедо?» — Скар, ты спрашивал, есть ли в этом мире что-то, чего я не знаю… так вот, я не знаю, что такое «любовь». В любом смысле этого слова. Дружеская… семейная… романтическая… что это? Не больше, чем химия. — Не ожидал услышать от тебя подобное… — откровенно проговаривает, не скрывая своего удивления. — Хм? И почему же? — Ну… ты постоянно флиртуешь, заигрываешь… все эти комплименты и случайные касания… я думал, в твоей постели побывал чуть ли не каждый… — Оу… допустим так, но как это связано с любовью? — Я… я не знаю… — Скарамучча опускает взгляд в пол и тяжело вздыхает, ощущая, как последний лучик надежды буквально гаснет под давлением холодных голубых глаз. «Если ты когда-то полюбишь кого-то, я расценю это, как предательство.»