Когда гаснут светлячки

Скарамучча стоит на носу лайнера, глубоко вдыхая влажный морской воздух. Парень опирается о железный забор, за спиной — пустой вертодром. Небо затянуто тучами, звёзд совсем не видно, сильные порывы ледяного ветра явно намекают на приближающийся шторм. Высокие волны раскачивают лайнер, играют с ним, словно с бумажным корабликом. Актёр одет в мягкие спортивные штаны и тёплое худи. Из-за погоды мероприятие на верхнем этаже пришлось перенести в банкетный зал, но это совсем неважно. Для него — так точно. Он есть в списке приглашённых гостей, но присутствие не обязательно, так что, очевидно, он решил проигнорировать этот вечер. Уже через несколько дней он должен пойти на приватный вечер с победителем лотереи, но, кажется, это его тоже мало волнует. Высокомерный и холодный образ, которого он придерживается, позволит вести себя слегка грубо и отрешенно. — И снова в одиночестве? Вот и он — тот, кого Скарамучча одновременно ждёт и избегает. Его леденящий голос пробирает до дрожи куда больше, чем этот, как теперь кажется, «лёгкий бриз». Взгляд его пустых и неживых глаз всегда направлен прямо в душу, он будто бы видит всех насквозь. Всех, кроме себя самого. Скарамучча поворачивается к фотографу лицом, очередной порыв сильного ветра ударяет в спину, и актёр непроизвольно делает шаг вперёд, чуть ли не падая блондину в руки. — Думаю, тебе нужно больше есть, — проговаривает фотограф, опуская руки на пояс Скарамуччи. — Так ведь и ветром может сдуть. — А ты почему здесь? — Да вот гулял по верхнему этажу, фотографировал шторм, потом смотрю — на носу кто-то стоит. Решил спуститься, почему нет. Вдруг суицидник какой? Оказалось, что это ты. Не ошибся, считай, хехе. — Глупее истории я ещё не слышал, — со слабой усмешкой проговаривает актёр. Он стоит неподвижно, смотря Альбедо через плечо, смелости не хватает взглянуть фотографу в глаза. Поддавшись очередному порыву ветра, он падает Альбедо в руки, опустив голову на плечо. Конечно, он мог бы спокойно устоять, но зачем? Сейчас ему хочется чувствовать себя слабым, а фотограф совсем не возражает. Он заключает Скарамуччу в тёплые объятия, укутав в свою вязанную кофту большего размера, от которой так предательски пахнет сесилиями. Один лишь этот аромат уже сводит с ума. — Скоро начнётся шторм, — всё так же отстранённо и равнодушно проговаривает Альбедо. — Не хочешь вернуться в номер? Или в зал… праздник в самом разгаре. — Да, так и есть… в самом разгаре… а ты, — он поворачивает голову, утыкаясь Альбедо в шею, — фотограф, столько ценных кадров пропускаешь. — Я ведь не журналист, мне все равно, как ведут себя пьяные звезды. А вот сделать несколько снимков самых изящных рук, которые я когда-либо видел, я был бы не против. А ещё лучше, если бы эти тонкие и костлявые пальцы скользили по белоснежным клавишам пианино. — В том зале, где у меня будет приватная встреча, есть рояль… — Оу, это приглашение? — Всего-лишь благодарность. — И когда же? — Послезавтра на 19:00 у меня назначена встреча… Не знаю, насколько она затянется, но я могу написать тебе, когда закончу. Зал будет закрыт до утра, так что нам никто не помешает. Можешь фотографировать, сколько душе угодно… — Не ожидал такой щедрости, — с усмешкой отвечает фотограф, продолжая мягко обнимать актера за талию, кутая при этом в свою кофту. — Кажется… начинается дождь… Набравшись смелости, Скарамучча наконец поднимает голову с чужого плеча. Его дрожащие руки ложатся Альбедо на пояс. Кажется, он впервые позволяет себе коснуться фотографа вот так — самостоятельно, проявив инициативу. Слегка испуганный и довольно растерянный взгляд темно-синих глаз сталкивается с ледяной стеной в глазах фотографа — ни единой эмоции, ни одного чувства, лишь пустота и спокойствие. — И кто же этот счастливчик, выигравший в лотерею встречу с воплощением эстетики? — так томно проговаривает фотограф, пристально всматриваясь в рассеянные глаза. — Если честно, то я не знаю… кажется, я витал в своих мыслях и пропустил всю церемонию, начиная со слов Венти про запах сесилий и до самого конца… — Запах сесилий? — Альбедо приподнимает одну бровь в удивлении. — Это он обо мне что ли? — Проницательно… Нельзя сказать, что дождь начался резко, ведь ещё пару минут назад, Скарамучча поднял голову к небу, и тяжёлые холодные капли разбились об его лицо. Но как-то вышло, что этот момент они оба пропустили. Лайнер раскачивается на высоких волнах, где-то на заднем фоне слышен звук сирены, оповещающий о том, что все пассажиры должны вернуться в свои номера. Начинается шторм, а значит находиться вне каюты — не совсем безопасно. А вернее — совсем не безопасно. Но время словно остановилось, когда фотограф наклонил голову вперёд, запустив руку в тёмные гладкие волосы на затылке Скарамуччи, и их уста соприкоснулись. Сердце невольно пропускает удар, разум мутнеет, а чувства накрывают огромной волной. Руки актера вздрогнули от неожиданности, пальцы сжались, комкая мягкую ткань белой рубашки под серым кардиганом. Альбедо так робко и мягко сминает чужие губы в нежном поцелуе, напрочь разрушая устоявшееся до этого впечатление о себе. Холодные пальцы фотографа убирают мокрую от дождя тёмную прядь с чужого лица, он разрывает этот блаженный поцелуй и томно выдыхает. В привычно затуманенном взгляде изумрудно-голубых глаз вдруг проскочили чувства. Рука на талии слабо дрогнула, словно фотограф и сам того не ожидал.

***

Шторм вынудил прервать праздничный вечер и вернуться по номерам. Придерживаясь за Сайно, Тигнари кое-как добирается до каюты. Обычно он не подвержен морской болезни, но, кажется, сегодняшние волны для него это слишком. Лис падает на кровать на спину и закрывает глаза, перед которыми всё плывёт. Голова кружится, и он жалобно скулит, просто не зная, куда себя деть. — Ты не брал с собой таблетки от укачивания? — аккуратно спрашивает Сайно, присаживаясь рядом с лисом. — Не знал, что меня будет укачивать… — Может, попробуешь поспать? — Сайно… расскажи какую-то шутку… — сам от себя не ожидая, просит Тигнари. Телохранитель поудобнее присаживается на кровати, и лис тут же ложится рядом, опустив голову ему на бедро. Он, словно кот, ластится к Сайно, буквально выпрашивая ласку. Немного замешкавшись, блондин всё же опускает руку на голову лиса и аккуратно поглаживает его между ушей, которые тут же разъезжаются в стороны с облегчённым выдохом сквозь тихий скулёж. Тигнари переворачивается на живот, и, уложив руки на бедро телохранителя, опускает голову сверху. Он поднимает просящий взгляд на Сайно, и на его голову вновь кладут ладонь, принимаясь поглаживать между ушей. Лицо лиса сразу же выражает полное спокойствие и удовлетворение, он закрывает глаза и слабо улыбается: — Спасибо… — Слушай, если наш лайнер затонет, то это будет считаться по мотивам «Титаника» или «Му-му»? — …. — С какими словами варежки звонят в полицию? — «Помогите, нас связали!» Лис глубоко и ровно дышит, время от времени роняя тихий скулёж. Качка на лайнере не прекращается, от чего самочувствие по-прежнему весьма неприятное. Шутки Сайно немного отвлекают, но куда больше отвлекает его рука, так трепетно поглаживающая уже прижатые к голове уши. Стоит фенеку приоткрыть глаза, как они тут же закрываются от удовольствия, когда мягкая ладонь в очередной раз проходится по нежной шерсти. — Сайно… — тихо шепчет лис, перебивая поток юмора, который, по большей части, прошёл мимо. — Мм? Тебе лучше, Нари? — Сайно… ты знаешь, что лисы-фенеки — это моногамные животные…? — так тихо и спокойно говорит, растворяясь в ласке из-за невесомого поглаживания по голове и ушам. — Это значит, что мы выбираем одного партнёра… на всю жизнь… и даже если партнёр умрет или исчезнет, фенек будет доживать свою жить в одиночестве… — Да… я… знаю. — Думаю, по этой причине я не хотел сближаться ни с кем… просто боялся и боюсь быть брошенным… полюбить — это значит обречь себя на одиночество, если вдруг тебя бросят… ты… понимаешь меня? — Не уверен… — Период гона у фенеков длится целых два месяца… обычно в январе… в это время мы не 24/7 такие, как я был, когда… эм… когда набросился на тебя… но более активные, чем в любой другой месяц… и в это время чувствительность повышается, обостряется нюх, происходят выбросы и всплески гормонов… В такой период я всегда старался особенно избегать общения, в частности — с тобой… — …. — Сайно молча гладит лиса по голове, не решаясь вступать с ним в диалог и просто позволяя высказаться. — Мне очень стыдно перед тобой за тот раз… но… но… ещё больше мне стыдно за то, что я хочу… хочу этого ещё… то есть… я хочу не просто переспать с тобой… а хочу снова сделать это в том омерзительном состоянии… хочу, чтобы ты видел «эту» сторону меня… и… эгоистично, но я хочу, чтобы ты брал меня, когда в этом состоянии… — слова явно даются с трудом, но, похоже, лис уже всё для себя решил. — Я… я люблю тебя, Сайно… — Нари… — рука телохранителя дрогнула, и Тигнари наконец поднял голову. Фенек усаживается рядом с Сайно, принимаясь нервно кусать себя за губу, эти секунды ожидания ответа от телохранителя тянутся, словно вечность. Да, блондин уже говорил это раньше, в порыве страсти и поддавшись той обстановке, но сейчас все иначе, и от этого внутри Тигнари рождается неуверенность. — Тебе ведь нельзя заводить отношения, да…? — Сайно осторожно смотрит на лиса. — Да… но можно ведь не афишировать… — растерянный взгляд зелёных глаз бегает из стороны в сторону, пытаясь найти, за что зацепиться, пока острые зубы уже прокусили губу до крови. — Я… я уже говорил тебе… и пока что ничего не изменилось… и не изменится, — телохранитель кладёт руку на щеку лиса и поворачивает его голову на себя, переключая внимание. — Я люблю тебя, Нари. — И ты… ты готов принять меня таким, какой я есть…? Даже «эту» отвратительную и омерзительную сторону…? — У тебя нет отвратительных сторон, ты прекрасен любой… А то, что ты открылся мне… для меня это много значит. Я понимаю, почему ты рассказал мне про свою природу, про моногамию, про гон… и я готов принять это все и быть с тобой до конца. Очередной облегчённый выдох, фенек опускает голову на плечо Сайно, уткнувшись носом в шею, вдыхает такой родной и пьянящий аромат чужого тела и роняет тихий скулёж.