Когда гаснут светлячки

Лайнер раскачивается на высоких волнах, стук дождя отзывается эхом в голове музыканта. Из-за шторма пришлось вернуться в номер, но так даже лучше, это всё ужасно изматывает, настолько, что он начинает задумываться над отпуском по приезде домой. Венти обессилено падает на кровать лицом в подушку, качка ощущается не особо сильно из-за удобного расположения каюты, но даже так — неприятно. Барбатос протяжно стонет от усталости, ощущая себя, как выжатый лимон, он отлично понимает, что хорошо было бы сходить в душ, переодеться и только потом ложиться, но сил совсем нет. — Тебе помочь? — голос телохранителя как всегда холодный и безэмоциональный. — Я тебе совсем не нравлюсь, Сяо? — Венти бубнит в подушку, совсем не думая о том, что его слова звучат неразборчиво. — Почему ты так решил? — Действительно, — фыркает и переворачивается на спину. — И чем ты можешь мне помочь? — Подготовить ванну, помочь переодеться, приготовить что-то горячее выпить. — Это не входит в обязанности телохранителя, — напоминает музыкант, уже принимая сидячее положение. — Да, я знаю. Я не настаиваю, просто предложил, — так же равнодушно отвечает Алатус. Венти опускает взгляд на свои ноги: тонкие и тощие щиколотки, выпуклые косточки около стопы, острые колени. Юноша вздыхает и принимается стягивать тканевый чулок. Он уже привык к такой одежде, этот стиль ему подобрали ещё в самом начале карьеры, и он настолько стал родным, что даже по дому парень обычно ходит в чулках и шортах. Ноги гудят после активного дня, ткань неприятно и грубо ёрзает по до крови разодранному мизинцу на ноге. Он и сам не заметил, в какой момент сумел заработать себе мозоль, да ещё и довести ее до такого состояния. Барбатос задирает ногу, продолжая медленно стягивать этот, как ему сейчас кажется, бесконечно длинный чулок. Внезапно моргнувший свет заставляет парня вздрогнуть и растеряться, испугавшись сам не зная чего, он падает на кровать на спину, так и не закончив с одеждой. С уст слетает немного истеричный смешок с самого себя. — Уже и своей тени боюсь… параноик, — комментирует, продолжая безвольно лежать, смотря в потолок. — Тебе нечего бояться, Венти, — аккуратно проговаривает Сяо, присаживаясь на пол у ног музыканта. — Я ведь с тобой. — До поры до времени… — Когда твой приватный вечер? — Алатус принимается медленно стягивать чулок, стараясь как можно аккуратней обходиться с больным пальцем. — Через два дня уже… А я до сих пор не знаю, кто же это будет… Хах… И почему всех назвали по именам, а именно моего назвали «номер сто двадцать три»… смешно. — Твоего и в зале не было… Сяо отбрасывает один чулок в сторону и немного приподнимается на коленях. Тонкие холодные пальцы скользят под резинку второго чулка, он касается тёплой и мягкой кожи на бедре Венти, и музыкант сразу вздрагивает. Тело покрывается мурашками, а на лице проступает румянец. — Надеюсь, на встречу он тоже не придёт, — так же нервно проговаривает Барбатос. — Хотя, очевидно, мне не дают узнать, кто это, чтобы я просто не испугался и не сбежал. Будто бы я могу это сделать. — Может, ты накручиваешь себя…? — мягкая ткань скользит вниз по хрупкой ноге, оголяя бирюзовое тату, которое тут же приковывает взгляд янтарных глаз к себе. — Может, накручиваю, — Венти вздыхает и закрывает лицо руками. — Хотелось бы, чтобы это было так… но разве не очевидно, что Джинн просто продала меня… они не назвали имени, чтобы не иметь привязки к личности… сами ещё не решили, наверное. — Как по мне, это больше похоже на приём психологического давления через некую «неизвестность». — Что…? — Венти принимает сидячее положение, устремляя взгляд на телохранителя. — Имею в виду, что людям свойственно преувеличивать. Ты не знаешь, что будет, а неизвестность пугает, — сам того не замечая, Сяо уже откинул в сторону второй чулок и принялся мягко массажировать стопу чужой ноги, пытаясь снять усталость. — Проще говоря, ставка сделана на то, что ты напуган, и из-за этого страха ты сам доведёшь себя до нужного им состояния. — И как тебе это вообще в голову пришло…? — В школе, где я обучался, мы не видели лиц учителей или ещё кого. Таким образом психологическое давление на нас было бóльшим. А ещё нам никогда не говорили, что будет завтра… никакого расписания, никаких намёков… ты просто должен быть всегда готов ко всему. Иногда в конце дня нам говорили «завтра будет сложно, спите хорошо». И мы всю ночь просто глаз сомкнуть не могли. Гадали, что же будет завтра… нервничали и переживали. Накручивали сами себя. То же самое происходит сейчас с тобой, — Алатус отпускает одну ногу Венти и берет вторую, принимаясь разминать ее. — Ты сам на себя давишь. Ты не можешь ничего изменить, возможно, было бы лучше просто не думать об этом? — В-возможно… Кажется, все слова Сяо проходят мимо музыканта. Он совсем не улавливает смысла этих, вроде бы, связных между собой предложений. Касания Алатуса такие нежные и трепетные, он аккуратно и мягко разминает уставшие ноги, продолжая читать свою лекцию по психологии. Но в голове Барбатоса не задерживается ничего из сказанного им. А вернее — оно туда даже не доходит. Все его мысли сейчас сосредоточены на этом странном, но ужасно приятном массаже. Лишь подведя итог о том, что Венти не должен переживать, Сяо наконец заметил, что всё это время он наглым образом щупал чужие ноги. Он поднимает осторожный взгляд на музыканта — его щеки полыхают от смущения. Кажется, от стыда покраснели даже уши. Алатус резко поднимается и поворачивается к Венти спиной: — П-прости… я задумался и… Но, черт, как же приятна на ощупь кожа Барбатоса. Сяо опускает голову и смотрит на свои руки — они всё ещё чувствуют эти касания. — А? Нет, ничего… — мысли прерывает голос Венти. — Спасибо, ноги уже не так сильно болят. — Не за что. Нет сил повернуться. Лицо телохранителя обдаёт жаром, а корочка льда, за которой пряталось его сердце, с треском разбивается, заставляя Алатуса наконец понять и принять — он влюбился. От осознания этого пульс сразу ускоряется. «Нет… не может быть…» — повторяет, хоть и знает, что уже поздно. —Я тебя чем-то обидел? — Венти поднимается с кровати и аккуратно касается плеча Алатуса. — Сяо…? — Нет… — телохранитель разворачивается, и это явно было плохой идеей. Сейчас, осознав для себя, что Барбатос уже далеко не просто «заказчик», смотреть ему в глаза вдруг стало тяжело. Он отводит взгляд в сторону, нервно закусывает губу, а Венти, будто бы специально, придвигается ближе к его лицу и шепчет: — Давай потанцуем? Абсурд. Как он может приглашать танцевать, когда в голове творится такой хаос? Сяо слабо кивает, ощущая себя как никогда растерянным. Нужно собраться. Глубоко выдохнув, он опускает руки на талию музыканта и утягивает его за собой, уводя ближе к балкону. — Музыки нет… — слегка растеряно проговаривает телохранитель. — Как это «нет»? — Венти слабо улыбается и, прижавшись к парню всем телом, опускает голову ему на плечо. — Прислушайся… кажется, сегодня для нас играет сама природа, хи-хи. Звук дождя и стук тяжёлых капель о закрытое окно, шум моря и, кажется, какой-то отделённый скрип. Возможно, Барбатос и правда находит всё это прекрасным, слышит «музыку природы», проникается ей и готов танцевать под неё, но Сяо — нет. Он лишь неумело подстраивается под движения музыканта, хотя совсем не ощущает ритма. Слабый, но горячий выдох обдаёт все тело Сяо жаром. Кажется, Венти словил порыв вдохновения, ведь принялся что-то напевать, и именно эта мелодия заставила душу Алатуса вести в этом танце. Отбросив переживания и сомнения, он уверенно берет музыканта за талию и, сделав шаг вперёд, заставляет прогнуть спину. Венти поддаётся, полностью доверяясь партнёру. Ещё мгновение, и он закидывает ногу вверх, держась руками за крепкие, как ему кажется, плечи телохранителя. Юноша безотрывно смотрит Сяо в глаза, щеки горят от смущения, но отводить взгляд он не готов. «И в какой момент я стал смотреть на тебя иначе…? — Алатус так и замер, наклонив музыканта назад, и удерживая за талию. — Сегодня…? Вчера…? Может, ещё с той встречи в галерее…? И просто отрицал это… не хотел принимать…?» — Сяо…? — Барбатос опускает ногу, понимая, что долго он так не простоит, а телохранитель снова «куда-то вышел». — Ся-о…? Плохая погода, перепады настроения, магнитные бури, нестабильное состояние — Алатус найдёт ещё сотни причин оправдать для себя этот поступок, ведь он просто не мог действовать по собственной воле. У него нет никакой воли. Нет слова «собственный», нет свободы. Это точно погода… или наваждение. Да что угодно, но не его личное решение. Бирюзовые глаза заметно округлятся, когда на бледные уста опускается такой холодный, но безумно чувственный поцелуй. Придерживая музыканта за пояс, он кладёт вторую руку на немного пухлую щеку Венти. Мягко поглаживает большим пальцем, продолжая уводить юношу в затяжной поцелуй. В полузакрытых янтарных глазах проскочила искра. Алатус отстраняется, его сердце колотится как никогда быстро, он уже и забыл о подобных чувствах и эмоциях, а, может быть, и вовсе никогда не знал. В удивленных и как блюдца больших изумрудных глазах собирается влага. Венти быстро моргает, и некогда пушистые ресницы так нелепо слипаются от слез. Музыкант опускает голову и принимается быстро вытирать глаза. — П-прости за это… — тут же начинает бормотать, ощущая вину за то, что снова расплакался перед Сяо. Алатус поднимает лицо музыканта за подбородок, и тот сразу замирает. Растерянный взгляд ищет за что зацепиться, но безрезультатно. Венти обречённо вздыхает: — Ты… эм… ты сделал это… чтобы… эм… намекнуть мне на… эм… ну… «Это ведь тоже было без чувств, да, Сяо? Не может быть иначе… Не может… ты просто хочешь…? Хотя… мы ведь друзья с привилегиями, да…? Соберись, Венти, ты же сам это начал…» — Прости… — так отстранённо, словно зачарованный, проговаривает Сяо, безотрывно смотря в глаза музыканта. — Не хочу, чтобы ты плакал… Алатус аккуратно вытирает чужие слёзы, которые никак не хотят останавливаться. Он берет щеки музыканта и растягивает в стороны, выдавая некое подобие улыбки: — Вот… так-то лучше. — Ээ…? — Знаешь, что я только что понял, Венти…? — телохранитель опускает ладони на плечи музыканта, а затем крепко прижимает его к себе. — Кажется… я нарушил «правило номер один»… так что… одним больше — одним меньше… это уже не имеет значения. — Фто…? — бубнит, уткнувшись в плечо. — Ты спрашивал, смогу ли я ослушаться твоего приказа… Смогу. Я никому не позволю тебе навредить.