Когда гаснут светлячки

Та самая встреча уже завтра. После недавнего поцелуя все мысли музыканта как-то переключились на Сяо, откидывая нервозность из-за предстоящего вечера куда-то на задний план. Венти лежит на кровати, листая что-то в телефоне, сегодняшний день выдался довольно спокойным, хотя тот бокал вина был явно лишним. Левая нога музыканта согнута в колене, правая — закинута сверху. Зелёные шорты задираются и топорщатся, оголяя бирюзовое тату, неприкрытое белым чулком. Барбатос протяжно зевает и ёрзает, пытаясь понять, что же именно ему мешает. «Рубашка…» — обречённый вздох. Он совсем забыл переодеться после сегодняшнего дня, и если к чулкам и шортам он привык настолько, что даже по дому ходит в подобном, то вот с рубашкой дела обстоят иначе. — Сяо, я в ванную, — лениво проговаривает Венти, уже сползая с кровати. — Телефон с собой возьми, — напоминает Алатус. — Вдруг свет снова пропадёт, чтобы ты в темноте не остался. — Ой, точно, спасибо. Взяв с собой сменную одежду, он направляется за матовую стеклянную дверь. Музыкант включает воду и присаживается на край ванной, вновь устремляя взгляд в смартфон. Тихий звук уведомляет о входящем сообщении. Барбатос смотрит на всплывшую плашку — отправитель «Бедо-Бедо». Хмыкнув, он нажимает на сообщение и открывает. «О, а вот и фотки…» — проносится в голове. Как и обещал, Альбедо прислал Венти обработанные фото, исходники и какую-то «выборку». Так как обычно он не делал никакой «выборки», то, очевидно, выбор пал именно на эту папку. И, о Архонты, фотограф отобрал для музыканта лучшие, как ему кажется, кадры с Сяо. Барбатос нервно сглатывает, уже ощущая, как его сердце начинает биться быстрее, и открывает одну из фотографий. Алатус стоит перед ним на коленях, сжимает бедро, сминая мягкую ткань белоснежного чулка, так грубо опороченного алыми брызгами. Здесь не видно лица Венти, лишь только Сяо, который с особой похотью смотрит на стекающую по впавшему животу каплю красного вина. В янтарных глазах читается возбуждение и желание взять, завладеть хрупким телом Барбатоса, а вместе с тем — жажда быть «подчиненным», принадлежать ему целиком и полностью. На лбу проступают едва заметные капельки пота, зрачки расширены, тело напряжено, от него даже через фотографию исходит жар. «Красивый… — Венти безотрывно смотрит в экран, изучая каждый сантиметр. Хмельной разум рисует весьма смелые картинки, от которых тело сразу вздрагивает, словно вспоминая касания Сяо. — На той фотосессии… ты был другим…» Стянув с себя одежду, музыкант забирается в ванную, усаживается в горячую воду и вздыхает. «Между нами ничего не может быть, да…? — он вновь смотрит в экран, где запечатлено такое возбужденное и откровенно похотливое выражение лица телохранителя. Эта эмоция явно настоящая, Альбедо просто словил момент, успев сделать кадр с «таким» Алатусом. — Хочу, чтобы ты смотрел на меня так не только на фото, Сяо…» Телохранитель сидит на краю постели, дожидаясь Венти. Недавний разговор с фотографом никак не выходит из головы, музыкант и так уже смог пробиться сквозь барьер, так надёжно оберегающий сердце Сяо далеко не один год, а слова Альбедо заставляют задуматься. В его мутно-голубых глазах совсем нет искренности, но и фальши тоже. Он кажется непонятным и сложным, от чего над каждым его словом хочется думать и почему-то, когда слова касаются Венти, то размышления о них заставляют сердце биться быстрее. Уведомление на телефон. Алатус опускает взгляд в экран — от Альбедо. «Только подумал», — усмехается, уже заходя в мессенджер. В отличие от Венти, который получил ссылку на все фото, включая исходники, разбитые на папки, Сяо фотограф прислал всего две фотографии. Алатус вздыхает, понимая, что сейчас его сердце вновь пропустит удар, и кликает на первое изображение. Одетый в широкую белую рубашку и высокие тканевые чулки, Венти сидит на подоконнике, свесив ноги. Рука Алатуса лежит на его бедре, немного сжимает его, сминая мягкое белоснежное одеяние. Вторая рука — на хрупкой талии, Барбатос красиво изгибается, упираясь ладонью в подоконник, и запрокидывает голову назад. Сяо, стоящий меж его разведённых ног, одет в классические брюки, помятую рубашку и спущенный галстук, он проводит по тонкой и аристократически изящной шее языком. Они так и замерли, словно восковые фигуры. В тусклом сумрачном свете фотография приобретает особую ауру интимности и близости. Глаза Венти закрыты, его лицо выражает блаженное наслаждение и лёгкое возбуждение. Одна косичка растрепалась, небрежно спадает по плечу. Из-под расстёгнутой рубашки виднеются выпирающие ключицы и бирюзовый ромб. Телохранитель нервно сглатывает, рассматривая фотографию. Он не ошибся, сердце и правда пропускает удар, а затем — начинает биться быстрее. В голове всплывают воспоминания о том дне: как же приятно было прикасаться к Венти, а этот укус, та «вольность», что он сам себе позволил… За спиной словно вырастают крылья — это было его решение, и, о Боги, это было прекрасно. Тот звук, что слетел с уст музыканта, словно благословение, так нежно и бережно окутал израненную душу Сяо, залечивая каждую царапинку. «Хочу услышать это снова… — проносится в голове, и горящий взгляд янтарных глаз падает на матовую дверь, из-за которой доносится хлюпанье воды. — Вот только… имею ли я право…?» Тело Венти такое мягкое и тёплое, его касания обжигают, его голос пробирает до дрожи, его дыхание сводит с ума. Стоп, что? Разве он может позволить себе хотя бы думать о подобном? Возможно, этот бокал вина был лишним не только для Барбатоса. Взгляд вновь скользит на экран, где уже открыто второе фото. «Чёрт… он будто бы знает меня наизусть…» — обречённый вздох. Фотограф скинул фотографию, где Венти льёт на себя вино. Алая струя разбивается о ключицы, разлетаясь небрежными брызгами в разные стороны. Глаза Барбатоса полузакрыты, при таком освещении они кажутся лазурного цвета, в них застыла похоть и желание, такой пьянящий взгляд, похотливый и порочный, на таком по-детски невинном лице. Сквозь приоткрытые губы Алатус слышит рваный и высокий стон. Настолько живую фотографию он видит впервые, и, черт возьми, ему это нравится. Венти возбуждает одним лишь видом, запечатленным «на листе бумаги». «Хочу его… — очередная неподконтрольная мысль, с которой ему не совладать. Внизу живота начинает тянуть. — И это… мое личное желание…?» — Сяо, ты купаться пойдёшь? А, ой, точно, ты же ходил передо мной, хи-хи… — Венти закрывает за собой дверь и проходит в комнату. — Сяо? — … — этот голос и раньше вызывал мурашки, а сейчас, кажется, будто бы вместо аккуратных мурашек и бабочек по телу бегают какие-то слоны, переламывая все кости, а вместе с ними — душу. — Эй, ты уснул что ли? — Барбатос подходит к парню ближе и машет рукой перед лицом. Сяо наконец переводит взгляд на музыканта — широкая ночная рубашка, больше похожая на белую блузу в стиле прошлого века, высокие белоснежные тканевые чулки так аккуратно укрывающие тощие ноги, комнатные белые тапочки, которые были в номере. С мокрых волос капает уже холодная вода. Она разбивается об пол почти что беззвучно, но для Сяо это звучит так, словно она бьёт его по голове. — Всё в порядке…? — Венти протягивает руку, намереваясь прикоснуться к лицу телохранителя, чьё молчание немного напрягает и пугает. Не успевает музыкант опомниться, как его хватают за запястье, тянут на себя, заставляя упасть, а затем переворачивают. Он лежит на спине на мягкой кровати, смотря на нависающего над ним Сяо широко распахнутыми глазами. Сердце и до этого билось быстрее, а сейчас готово буквально вырваться из груди. — Сяо? — зовёт в третий раз, надеясь, что хоть сейчас ему ответят. Находиться в таком положении, чувствовать как колено Алатуса упирается в пах, ощущать его руки на своих запястьях… Венти тяжело выдыхает, оказываясь бессильным перед волной возбуждения, которая вот-вот захлестнёт его с головой. — Венти, — удерживая руки музыканта за запястья, Сяо заводит их над его головой, — я хочу тебя. — Ой… — Барбатос вздрагивает, явно не ожидая, что когда-то услышит подобное от Алатуса, хоть и очень хотел. — От тебя так вкусно пахнет… — он глубоко вдыхает запах свежести, шампуня и какого-то сладкого геля для душа. — Ся-о, — ёрзает, потираясь пахом о чужое колено. Его держат, но он извивается, словно змей, и даже это выглядит до безумия красиво, изящно и по-своему элегантно. Сяо склоняется ближе к лицу музыканта и жарко выдыхает ему на ухо. Мягкий, горячий и влажный язык проходится по ушной раковине, Венти заметно вздрагивает и роняет еле слышный тихий стон. Кажется, Алатус нашел одну из его чувствительных точек, хотя, если подумать, когда дело касается Сяо, то каждая точка на его теле — чувствительная. Барбатос слабо прогибает спину и тихо бормочет: — Я тебя тоже хочу… Как может такой милый и воздушный голос произносить такие пошлости? Кроме того, Венти трётся пахом о ногу телохранителя. Неподобающе откровенное поведение, развратное и похабное, но до безумия желанное и долгожданное. «Сдерживаться…? Не думаю…» — усмехается сам с себя и накрывает губы Барбатоса поцелуем. Сухой и невесомый, он постепенно углубляет, пробираясь языком в чужой рот. Венти охотно отвечает, переплетая языки и роняя тихий стон в поцелуй. Уста Алатуса такие шершавые и слегка грубые, но насколько же приятны эти касания! Да, это не первый раз, и даже не второй, но сейчас всё не так. Сяо откровенно наслаждается тем, что происходит, он целует каждый сантиметр этого лица, усыпает Венти десятками жадных и мокрых касаний, продолжая удерживать его руки над головой, вдавливая запястья в подушку. — Ах… Сяо… — слетает с уст музыканта, когда поцелуи перетекают с лица на шею. «Да, назови мое имя ещё раз…» — Алатус впивается в тонкую шею, больно кусает, а затем мягко зализывает и снова кусает. Стоит Барбатосу на секунду расслабиться и утонуть в поцелуе — его кусают, так грубо сбрасывая на землю и заставляя пискнуть и сжаться от боли. Но эта боль ему по душе. Она возбуждает, заводит, манит, будоражит воображение и буквально не оставляет ни единого шанса на возможность сохранить здравый рассудок. — Венти… — так томно и горячо Алатус выдыхает музыканту на ухо, обдавая и без того пылающее тело жаром. Барбатос прогибает спину, и его руки наконец отпускают. Запястья ноют, на них точно останутся следы, в прочем — как и на шее. Судя по ощущениям, Сяо явно не сдерживался, впиваясь губами и зубами в бледную кожу. Дышать тяжело, воздуха не хватает, Венти запускает руки в волосы Алатуса и сжимает их, тянет того назад, пытаясь оторвать от бесконечного потока укусов и поцелуев, которые уже скользнули ниже и теперь опускаются на ключицы. — Ах… мне боль-но, Сяо… — тихо стонет, чувствуя острые зубы на выпирающих костяшках. Больно. Да. Но до безумия приятно и невозможно возбуждает. Одним движением Сяо сдёргивает с музыканта белую блузу и бросает ее в сторону. Смутившись, Венти отворачивает голову в бок, и его сразу целуют: щеки, скулы, подбородок, губы… так бережно и сдержанно Алатус усыпает дорогое сердцу лицо невинными касаниями. Спускается ниже — на ключицах уже проступают бордовые пятна, они так грубо смотрятся на фарфором и нежном теле, но как же хочется опорочить его ещё больше! Алатус целует грудь, ведёт языком ниже и ниже, спускается по впавшему животу и вновь кусает, оттягивает мягкую кожу около тазобедренных торчащих костей и оставляет очередной засос. Венти ёрзает и тихо стонет, в его голове сейчас абсолютная пустота. Он тает в ласках, растворяется в удовольствии, чувствует себя так, будто бы принадлежит Сяо, и это заводит. Горячие пальцы аккуратно стягивают с Барбатоса белье, оставляя музыканта в одних лишь чулках, и этот вид до боли в груди заводит. Как же прекрасен. Сяо проводит языком по затвердевшей плоти, и Венти вжимается головой в подушку, вновь закинув голову назад, проронив сладкий и возбужденный стон. Алатус пропускает глубже и глубже, скользит по всей длине, ловя себя на том, что тоже получает от этого удовольствие. Сейчас это не похоже на игру в одни ворота, Барбатос извивается под ним и стонет, роняет ахи и охи, тяжело дышит, сжимает его волосы, несильно толкается в его рот, откровенно изнемогает от желания и возбуждения, и это все сводит Сяо с ума. Комната наполняется громким дыханием, до ужаса смущающими чавкающими звуками и стонами, что раз за разом звучат громче и громче. — Аах… — такой тихий и слегка обречённый выдох звучит, как только Алатус отстраняется. Венти приподнимается на локтях и, видя как телохранитель быстро стягивает с себя одежду, музыкант опускает ногу ему на плечо. Скользит ниже — по груди и животу, доходит до паха и потирает стопой через тонкую ткань нижнего белья. Сяо уже возбуждён до предела, напряжён и готов сорваться, а поведение Барбатоса лишь раскрепощает его ещё больше. Словно получив зелёный сигнал, Алатус закидывает обе ноги Венти к себе на плечи и склоняется к его лицу. Ужасно смущает, от чего музыкант заливается краской и вновь отворачивает голову в бок, получая очередную дозу жарких и страстных поцелуев. Барбатос хаотично ищет в верхнем ящике смазку, наощупь пытается найти нужную вещь, пока его с особой несдержанностью выцеловывают, сжимают ягодицы, впиваясь ногтями и оставляя красные полумесяцы. — Нашел… — кое-как выдавливает из себя сквозь напрочь сбитое дыхание. Не прошло и полминуты, как уже смазанный лубрикантом палец проскальзывает внутрь, а следом за ним — второй. В этот раз, кажется, сдерживаться особо тяжело, от чего Сяо не слишком трепетно подходит к подготовке. Не жалея, проталкивает следом третий, срывая болезненный стон и всхлип. Он двигает рукой, раздвигает пальцы, подготавливает, стараясь быть нежнее, но всё равно получается довольно грубо. Алатус слизывает слёзы со щеки Венти, ни на секунду не переставая растягивать парня снизу. Барбатос впивается в его спину ногтями, в этот раз точно останутся царапины, Сяо несдержан, и ему это нравится. Нравится наконец увидеть и ощутить истинные чувства телохранителя, узреть его обнаженную душу, принять его таким, какой он есть. Решив, что этого достаточно, Алатус медленно входит, но, не дав Венти привыкнуть, вгоняет до конца и сразу же начинает двигаться. Слегка неприятно, но до дрожи в теле возбуждающе. Барбатос сильно сдавливает, хоть смазки и достаточно, но всё равно туго. — Ааах… — разносится эхом по комнате, как только Сяо задевает чувствительную точку. Алатус берет парня за ноги под колени, немного отстраняется назад и принимается быстро и резко вдалбливаться в чужое тело. Его взгляд, полный похоти и возбуждения, с особым интересом рассматривает Венти — каждый укус, каждый засос, каждое красное пятнышко на этой бледной и гладкой коже, словно выступают напоминанием о том, что сейчас Барбатос принадлежит ему. Венти, как ветер, завтра, возможно, он будет делать вид, что ничего не было, возможно, просто сбежит от этой ночи и этих чувств, а, возможно, захочет повторить. От него веет свободой и никак не понять, что происходит в его голове, как он поступит, что скажет или сделает. Он будто бы никому и не принадлежит, но не сейчас. Сейчас он полностью в руках и власти Сяо. Стонет, извивается, бормочет что-то непонятное, захлёбываясь собственными слезами и слюной, всем своим видом умоляет продолжать и не останавливаться ни на секунду. Движения становятся более грубыми, резкими и рваными, Алатус буквально вбивает Венти в постель, сильнее и сильнее, сжимает ноги, оставляя синяки. Он подавляет в себе стоны, но даже так Барбатос отлично слышит его тяжёлое и сбитое дыхание. Музыкант вжимается головой в подушку, глаза закатываются вверх и с громким стоном, переходящим в крик, он изливается себе на живот, тут же обмякнув в руках Сяо. Ещё несколько резких толчков, Алатус отстраняется и опускает ноги Венти. Телохранитель придвигается к лицу музыканта, и, его же рукой, доводит себя до оргазма. Тонкая, словно нить, хрупкая и гладкая, но уже покрытая синяками рука музыканта скользит по всей длине эрекции Сяо. Глаза закрываются и, подавляя в себе стон, Алатус изливается, пачкая пальцы, лицо и грудь Барбатоса в свою сперму. Венти показательно слизывает белую вязкую жидкость со своих пальцев, окончательно ломая образ невинного и непорочного юноши, который так ему идёт. ~ Они сидят в горячей ванной, Алатус бережно и с особым трепетом омывает чужое тело, задерживая виноватый взгляд на каждой отметине. — Прости меня… — проговаривает, поднося к лицу чужую руку, мягко целует еле видные синяки на запястье. — Я не хотел сделать тебе больно… — Ничего, — Венти отводит смущенный взгляд в сторону. — Мне… понравилось. — Эти следы… — он проводит пальцем по бледной шее, слабо проходясь по багровому засосу. — Они не сойдут несколько дней… — Хехе… я даже рад этому. — Рад…? — в глазах застыло непонимание. — Знаешь… в этот раз… кажется, я видел твою душу, хех. Ссадины — ничтожная цена за эту возможность.