Когда гаснут светлячки

Сегодняшняя ночь выдалась довольно странной. Алатус просыпался буквально через каждые десять минут. Стоило провалиться в сон, он тут же резко вскакивал. Из ниоткуда взялось ощущение присутствия чужого человека в номере. Сяо несколько раз проверял помещение от и до, но никого стороннего не видел. Проснувшись в очередной раз, он взглянул на часы — пять утра. Телохранитель вздыхает и поднимается с кровати. Венти тихо сопит, свернувшись в клубок. Алатус поправляет одеяло, набрасывая его на плечи музыканта, и отходит к балкону. В номере уже достаточно светло, небо кажется ясным и чистым, хоть по прогнозу погоды и стоит дождь, но пока что намёков на него нет. Взгляд Сяо падает на лёгкий дымок, идущий с соседнего балкона. Очевидно, фотограф вышел покурить. «Не спится в пять утра», — Сяо опускает руку на стеклянную дверь, но замирает. Желание выйти из номера тут же пропадает, как только он замечает на столике на балконе недопитый кофе и черный конверт. Алатус медленно разворачивается и осторожно смотрит на музыканта — тот спит и, похоже, довольно крепко. Нервно сглотнув, Сяо выходит из номера. — Доброе утро, — звучит голос из-за перегородки на балконе, как только дверь за спиной закрывается. Как Сяо и думал, фотограф действительно вышел покурить. Его приветствие проходит полностью мимо, потому что всё внимание сейчас сосредоточено на конверте. — Неужели я впал в немилость? — обреченно вздохнув, проговаривает фотограф. — Что ж, мне не привыкать. Хорошего дня. Тихое шарканье тапочек по гладкому деревянному полу, а затем звук закрывающейся двери — похоже, Альбедо ушел. Так и не собравшись с мыслями, Алатус протягивает руку и берет конверт. Сердце невольно пропускает удар, в груди что-то давит, а невидимый короткий поводок, на котором его держат, словно затянули с новой силой. Он ждал, знал, понимал, что так и будет. Иначе не могло быть, иначе не бывает, он сам виноват, сам перешёл черту, сам довёл до такого. Это только его вина. Сердцебиение ускоряется, а к щекам подступает жар, дышать становится тяжело. Пошатнувшись, он делает шаг назад, упирается спиной в стеклянную дверь и сползает по ней на пол. В ушах стоит неприятный звон. «Нет… нет… не хочу…» Руки обессилено падают, фотография выскальзывает и ветер с лёгкостью ее подхватывает, собираясь унести куда-то в море. Сяо должен догнать ее, должен избавиться от нее, должен… но его оцепеневшее тело совсем не слушается. Чуть ли не впервые он настолько сбит с толку, хоть и думал, что будет готов. Безжизненный взгляд янтарных глаз наблюдает как фотография медленно опускается обратно на пол, но ветер в очередной раз подхватывает, будто бы играет, зовёт Сяо, говорит ему подняться и догнать. Но максимум, что сейчас может сделать Алатус — это протянуть руку. «Тц… вставай, Сяо… — говорит сам себе, уже пытаясь подняться с пола. — Это просто твоя работа… просто выполни заказ и живи дальше…» Придерживаясь за перегородку он поднимается и подходит к перилам. Дрожащая рука подхватывает фотографию, которую так любезно держал для него ветер. Алатус вновь опускает взгляд на картинку. — И что ты будешь делать? Сяо вздрагивает и поворачивает голову — никого. Но ведь он слышал… точно слышал. Этот голос — он так похож на голос Венти, но в то же время он такой чужой. С характерным щелканьем, дверь на балкон распахнулась, и на пороге показался Барбатос. Музыкант потирает сонные глаза и делает несколько шагов вперед: — Не спится? Даже шести утра ещё нет. — Доброе утро, Венти, — Алатус быстро прячет фотографию за спину, но, очевидно, музыкант это замечает. — Что там? — Венти подходит впритык, и Сяо впервые чувствует себя так неловко и растеряно. — Ничего такого. — Ну ладно, — Венти пожимает плечами, закидывает руки вверх и потягивается. Взгляд Сяо невольно падает на голые ноги, Барбатос приподнимается на носочки и вытягивается, белоснежная ночная блуза задирается, и глаза Алатуса заметно округляются. Он резко одергивает одежду Венти вниз: — Тц! Ты же без шорт. — Мм? Не без трусов же, хехе. «Что это вообще было…? — Сяо уже мысленно ругает себя за внезапный порыв ревности. Ему вдруг стало неприятно от того, что кто-то может увидеть Венти таким. — Бред…» — Пойдём, — музыкант берет Алатуса за руку и заводит в номер. Оказавшись в комнате, Венти задергивает шторы и толкает Сяо в грудь, заставляя опуститься на кровать. Барбатос тут же усаживается сверху. — Я хочу поговорить, — проговаривает Венти, проводя указательным пальцем по тяжело вздымающейся груди телохранителя. — О том, что случилось между нами вчера. — Я… я повёл себя… прости меня… — виновато шепчет, смотря на багровые отметины на шее музыканта. — Я хочу знать, почему ты сделал это, Сяо… Я совсем не против спать с тобой, да и вообще это же была моя идея… я о другом. Я сейчас… не о том, что я против или ещё что… — Ты мне нравишься, Венти, — максимально ровно и спокойно проговаривает Сяо, вызывая на лице музыканта румянец. — Думаю, я влюбился. Я сделал это, потому что захотел тебя. — …ты так спокойно это говоришь, — он отводит смущенный взгляд в сторону. — Прости, я приучен сдерживать эмоции… — Если честно… я уже давно понял, что… эм… что люблю тебя… — Барбатос прижимается к Сяо всем телом и опускает голову ему на плечо. — Мне стыдно признаваться в любви… прости… не могу посмотреть тебе в глаза. — …. — Алатус обнимает музыканта за талию. Он и сам не заметил, как его руки скользнули под белую блузу и принялись поглаживать горячо любимое тело. Венти слабо ёрзает на чужих бёдрах, потираясь пахом о впавший живот. Тёплые пальцы Сяо мягко проходятся по позвоночнику, словно пересчитывая позвонки, и Венти немного прогибается в спине. — Сяо… — тихо шепчет музыкант. — Я тебя тоже хочу… Этих слов хватило, чтобы в который раз одним махом выбить из головы телохранителя все тревоги и переживания. Он аккуратно укладывает Венти на кровать и нависает над ним. Так нежно и мягко целует, так робко гладит, совсем не так, как вчера. Сегодня тело Венти покрыто красными укусами, багровыми засосами и бледно-голубыми синяками. Запястья ноют, на бёдрах — отпечатки от чужих пальцев, такой Барбатос кажется Алатусу до безумия возбуждающим. Каждый этот след — словно напоминание о том, что Венти отдался ему, принял его, помог ощутить свободу. Сяо нежно и почти что неощутимо целует каждое пятнышко, так грубо опорочившее это поистине божественное и изящное тело. Венти извивается под ним и тихо скулит, поддаваясь ласкам. Время остановилось. Вечерняя встреча, утренний конверт, плохой сон — всё неважно. — С-Сяо… — прерывисто выдыхает Барбатос, пока невесомые поцелуи спускаются ниже и ниже. Как же приятно звучит этот голос, такой родной и до боли в груди нужный. Обратной дороги нет. Алатус продолжает выцеловывать и гладить чужое тело, наслаждаясь тихими стонами и растворяясь в чувствах, которым он решил не противиться, пока на полу около постели лежит то самое фото из чёрного конверта. В какой момент оно выскользнуло из рук, когда и как упало, почему оказалось около кровати — неважно. Не сейчас. Только не сейчас. Сяо нетерпеливо стягивает с музыканта одежду, зачарованный этими бирюзовыми глазами, не может отвести взгляд. Венти улыбается, так искренне и мило, так чувственно и слегка зажато, сквозь смущение и стыд, словно подросток. Музыкант что-то тихо шепчет, утопая в ласках и погружаясь в чувства. Он будто говорит на другом языке, понять его совсем не получается, но прерывистое дыхание и возбужденные стоны говорят куда больше, чем слова. — Ся-о… — зовёт, будто бы саму душу телохранителя. — Люблю… я тебя люблю… — … — Алатус поднимает голову, отрываясь от поцелуев, и вопросительно смотрит в глаза музыканта. — Н-не смотри на меня… — Барбатос отворачивает голову в бок, сгорая от смущения. — Мне стыдно. Усмехнувшись, Алатус снимает с себя футболку, а затем склоняется к Барбатосу и накрывает его уста мягким поцелуем. Одежда летит на пол, накрывая глянцевое фото с изображением… Венти.