Когда гаснут светлячки

Барбатос сидит на полу, безжизненно смотря в стену. Дайнслейф ушел, оставив после себя ужасно давящую атмосферу. Сяо так и не сдвинулся с места, он буквально оцепенел, он не слышал разговора между музыкантом и тем, говорить о ком ему крайне не хотелось бы, но Венти видел, что блондину достаточно двух слов, чтобы Алатус замер и беспрекословно повиновался. — Всё-таки… я один… — слегка истерично проговаривает Барбатос, уже поднимаясь на дрожащие ноги. Парень опирается ладонями об стену, пытаясь сохранить равновесие. — Сяо, почему…? — … — есть ли смысл что-то отвечать? Да и он попросту не знает, что именно говорить. Пытаться оправдаться? Но как и по поводу чего? Он приучен говорить прямо, чётко отвечать на любой вопрос, но музыкант не спрашивает ничего конкретного. — Так ты… ты — один из них, да…? Ты работаешь на этих людей… — со смешком заключает Барбатос. — Какой же я идиот… ну конечно… раз не получилось выбить информацию физическим насилием, то решили подсунуть мне своего человека, втереться в доверие, влюбить… а потом… — Это… это не так… — неуверенно проговаривает, ведь сам не понимает, так это или нет. — Почему ты отказал мне, а потом так внезапно согласился стать моим телохранителем? Эти люди увидели мою заинтересованность в тебе… решили нанять тебя, чтобы ты втерся в мое доверие, да…? Конечно, да… Какой же я идиот… и как я вообще повелся на это… Сяо молчит. А что говорить? Венти сейчас явно не будет его слушать, а если бы и стал, то что? Вполне вероятно, что он прав. Алатус — простой инструмент, обычный убийца, не более, чем вещь в руках хозяина. Очевидно, его просто не посвятили в план. Сказали защищать, он защищал, находясь с Барбатосом 24/7 сам не заметил, как они сблизились. Возможно, Венти прав, и именно этого и добивался заказчик. А потом… Потом ему прислали черный конверт. Словно напомнили, что он — не свободен. Он не должен был влюбляться. И что теперь? — Я не хочу тебя видеть, — так холодно и отстраненно проговаривает Венти. — Я не могу расторгнуть договор вот так… но можешь считать, что ты уволен, Сяо. И что? Это уже не имеет значения. Барбатосу не жить. Хотя, может быть, так даже лучше. Алатус опускает голову, так и не найдя слов. В кармане лежит фото из чёрного конверта — фото того, кого он должен убить, фото Венти. В груди что-то давит, но выхода у него нет. — Я переночую у Нари-Нари или Бедо-Бедо. Эту ночь можешь остаться в моем номере, завтра я схожу к организаторам и попрошу выделить тебе комнату. На этом всё, — максимально равнодушно говорит музыкант. — Я больше не хочу знать тебя… Ты мне отвратителен. — Венти, прости, я… — Я всё сказал, — перебивает. — Господин Алатус, благодарю за работу, на этом наши с Вами пути расходятся. Я оставлю Вам хорошую характеристику. И сохраню в памяти всё то хорошее, что между нами было… но, знайте, — он наконец переводит пустой взгляд на Сяо, — Вы поступили низко, мерзко и отвратительно. Сблизиться со мной… играть на моих чувствах… я доверял Вам, а Вы, оказывается, работаете на этих людей… смешно… и как я только мог повестись… Что ж, Вашему актерскому таланту можно позавидовать. Надеюсь, Вам было весело. Я презираю Вас. «Венти, подожди, всё не так…» — вертится в голове Алатуса, но озвучить свои мысли он не может, ведь и сам не понимает, так это или нет. Вполне вероятно, что музыкант прав, пусть Сяо и использовали, обманули, пусть он ничего не знал — это мало что меняет, да и вряд ли Венти сейчас вообще станет его слушать. Хлопнув дверью, Барбатос уходит, так и оставив телохранителя стоять неподвижно. «Успокойся… — Алатус прикладывает ладонь к груди, где сердце колотится с бешеной скоростью. — Так даже лучше… будет проще его убить.» Как бы там ни было, но заказ никто не отменял. Осложняется все тем, что Сяо даже не смог сжечь фото, не говоря уже о том, чтобы начать продумывать и готовиться к убийству. Впервые в жизни его руки дрожат от одной мысли об этом. *** Альбедо стоит на балконе, делает очередную глубокую затяжку, облегченно выдыхает горячее облако дыма и поворачивает голову: — Так и будешь молча бухать? — Да… — Венти вновь припадает губами к стеклянному горлышку. Фотограф слабо усмехается, затем протягивает музыканту пачку сигарет: — Будешь? — Мама Бедо предлагает мне курить? — Барбатос слегка истерично улыбается, уголок губ дёрнулся, на что фотограф отрицательно покачал головой. — Так, хватит, — Альбедо забирает у Венти из рук бутылку. — Налакался уже, пойдем в номер. Блондин берет музыканта за руку, заводит в помещение и задергивает шторы. Он усаживает изрядно пьяного друга на кровать и становится напротив, скрестив руки на груди: — Так ты наконец расскажешь мне, что случилось? — Даа… — на выдохе протягивает Венти и хлопает ладонью по черным простыням. — Садись рядом, Бебедо. — Ок, но если ты снова полезешь ко мне с поцелуями, обещаю, я тебе врежу и разговор мы продолжим завтра. — Да не полезу я! — обижено шипит музыкант. — Всю жизнь будешь мне это вспоминать? — Предупрежден, значит вооружен, — Альбедо присаживается рядом, закидывает ногу на ногу и наклоняется назад, упираясь ладонями в постель. — Выкладывай, что произошло. Буквально полчаса назад Венти примчался к фотографу в номер весь взъерошенный и растерянный, без объяснения причин и чего-либо вообще, он просто принялся пить, надеясь, что получится успокоиться так. Альбедо молча наблюдал за Барбатосом, и заговорил с ним лишь тогда, когда бутылка вина была почти выпита. — Альбебе… — обреченно протягивает Венти. — Я влюбился. — И поэтому решил убухаться в говно? Лучше бы переспал с ним. — Я уже. — И как оно? — Хочу ещё… Стоп! Что? Тц! Я зол на него, не хочу даже думать о нём! — раздраженно и зло выпаливает Венти. — Да как он мог так поступить со мной?! — Кстати, он же сверху, да? — Да. — И как тебе? — Блять… он такой… такой… смотри, — пьяно лепечет, уже оттягивая ворот рубашки в бок. — Покусал меня. — Ого, красивое. Холодный взгляд голубых глаз направлен на засос на хрупкой шее музыканта. Он кажется таким аккуратным и ровным, что невольно заставляет Альбедо задуматься: «Хочу такой на шею Скара.» — А потом он ударил меня по жопе… — продолжает свой рассказ Венти. Кажется, пока фотограф отвлёкся на свои мысли, пьяный музыкант уже пересказал их бурную ночь с Сяо. — Блять, Альбедо, я хочу ещё… я так его люблю, я не могу… его нет рядом всего полчаса, а я уже нажрался в говно, потому что мне без него одиноко… — Помирись с ним. — Я не могу! Он обманул меня… он работает на тех людей, которые ведут на меня охоту… — Ты уверен, что понял всё правильно? — фотограф приподнимает одну бровь, явно не собираясь принимать «такую» правду. — Сто процентов… а ещё… мне снова угрожали… бабушкой и яксами… ну почему эти мрази не могут просто сдохнуть… такие как они недостойны жизни… тупые убийцы… как же я ненавижу их… Так происходит каждый раз, когда речь заходит про семью Венти или якс. Музыкант никогда не говорит об этом вслух, обычно он ограничивается парой фраз о том, что его вырастила бабушка, а родителей он не знал. Возможно, не самая лучшая ложь, но так проще. Единственный, кто знает правду — это Альбедо. На одной из фотосессий Венти случайно взболтнул лишнего, а фотограф с лёгкостью вывел его на откровенный разговор. Вот и сейчас, как и в тот раз, Барбатос уже лежит головой на бедрах Альбедо, уткнувшись ему лицом в живот, и тихо плачет. Его предали. Предал тот, от кого он не ожидал, кому доверял, но хуже всего то, что несмотря на это «предательство», музыкант продолжает любить Сяо. Любить и злиться на себя. Выплакавшись, он уснул. Фотограф аккуратно укладывает Венти на свою постель, кутает в одеяло, проверяет, закрыт ли номер изнутри, и выходит на балкон. — Ночной воздух какой-то особенный, не находишь? — весьма равнодушно проговаривает, поворачивая голову на перегородку. — Возможно… — со слабым вздохом отвечает Сяо с соседнего балкона. Альбедо опирается о фигурные перила и немного наклоняется вперед, ветер раздувает светлые пряди, подхватывая приятный аромат шампуня. — И ты правда это сделаешь, Сяо? — Ч-что…? Щелчок зажигалки, и воздух приобретает приятный фруктовый аромат. Альбедо делает затяжку и протягивает сигарету через перегородку: — Снайпер не должен курить, да? — Чего ты добиваешься…? — Предлагаю тебе закурить, — пожимает плечами фотограф. — Попробуй, расслабляет. Алатус смотрит на протянутую сигарету, затем вздыхает и неуверенно принимает ее из чужих рук. — У меня всегда были проблемы со стрельбой, — с усмешкой проговаривает блондин. — Могу стрелять только сигареты. — Это был ты? — Мм? Когда? — Тот ребенок, который носил мне еду… Кажется, я вспомнил, где видел твои глаза. — Оу… — задумчиво протягивает фотограф. — Знаешь, пусть на моей кровати и спит Венти, а вся память на фотике забита Скаром, у меня всё ещё нет слабых мест. Как думаешь, почему? — Хм… потому что ты можешь обеспечить им должную охрану? Или потому что ты просто лицемеришь, и на самом деле не любишь никого из них? Склоняюсь ко второму варианту, потому что в твоих глазах нет чувств. Смотришь на всех с таким равнодушием и похуизмом… Да и сам ты весьма мутный. — Вот и ответ на твой вопрос. Осталось немного раскинуть мозгами. И желательно, чтобы это были не мозги Венти, размазанные по стене после снайперкой пули. — Ты работаешь на Дайна? — Мм? — фотограф поднимает голову к небу и слабо улыбается. — Не сказал бы. Знаешь, почему Венти спит на моей кровати? Потому что он расплакался из-за того, что настолько слаб, что даже несмотря на твое предательство, он продолжает тебя любить. — … — сердце невольно пропускает удар. Слова Альбедо совсем не вяжутся с тем, что говорил Барбатос перед тем, как сбежать. — «…Не все я в небе ненавидел, не все я в мире презирал…» — процитировал классика фотограф. — Я оставлю балкон открытым. Спокойной ночи, Первый.