Когда гаснут светлячки

Удивительно теплый день так неожиданно перешел в довольно холодный вечер. Ветер в который раз оповещает о скором дожде, высокие волны разбиваются об лайнер. Уже стемнело, и, как на зло, электричество вновь пропадает. Экипаж просит гостей вернуться в номера, запускает генератор и резервный источник питания. Несмотря на непредвиденные обстоятельства, встреча состоится. Ходить в рубашке изо дня в день изматывает, так что сегодня Скарамучча одет в черную водолазку, темно-коричневые штаны и бежевый широкий кардиган фотографа. Он полюбил эту вещь настолько, что буквально не готов с ней расставаться ни на секунду. От нее всё ещё пахнет сесилиями, такой тонкий, едва уловимый, но до дрожи пробирающий аромат. Актер уже сидит за столиком, постукивая пальцем по стакану. Присутствие Тартальи его раздражает, так что, не желая особо церемониться, Скарамучча просит его уйти. — Раздражаешь меня. Лицо попроще сделай… — недовольно проговаривает брюнет, а затем вздыхает. — И вообще, можешь оставить меня и идти в номер. Ничего со мной не станется. Тц. — Как скажете, — с наигранной улыбкой отвечает телохранитель. — Кажется, я уже просил тебя снять эту идиотскую улыбку. Или ты забыл? — Простите, — улыбка тут же исчезает, и на ее место приходит холодный взгляд и равнодушие. — Мне уйти? — Оглох? Я уже сказал, что ты можешь идти в номер, почему я должен повторять дважды? — Если буду нужен… — Не будешь, иди. И Тарталья уходит. Скарамучча вздыхает и опускает голову. Возможно, он поступает неправильно или грубо, быть может Чайльд не заслужил такого отношения, но актёра это мало заботит. Он ему не нужен. Ему вообще никто не нужен. Никто же…? Почему-то в голове всплывает лицо фотографа. Этот пустой взгляд, такой безжизненный, немного затуманенный, молчаливый и холодный… этот голос: легкий, леденящий, но до безумия приятный. Его тянет к этому человеку, тянет так сильно, как только это возможно. — Добрый вечер. Ну вот и он, тот, кто занял все мысли Скарамуччи, почему он здесь? Актер опускает взгляд на экран телефона — 20:30. Встреча началась полчаса назад, но гость не пришел. Так даже лучше. — Скучаешь? — фотограф присаживается за стол и кладет выигрышный лотерейный билет. — Кажется, нас сводит сама судьба, — подмигивает и усмехается. — Как жаль, что это лишь глупая романтизация простых совпадений и стечений обстоятельств. — Так… ты тоже принимал участие в лотерее…? — брюнет опускает растерянный взгляд на билет. — Получается, так, — Альбедо пожимает плечами. — Похоже, удача была на моей стороне, раз встречу с воплощением эстетики выиграл именно я. — Не верю в такие совпадения. — Я тоже, хехе. Но если скажу, что точно знал, что билет окажется выигрышным, ты мне просто не поверишь, так что спишем все на волю судьбы. — Так… получается, никакого гостя не будет… — Почему нет? — Альбедо наклоняет голову в бок. — Гость уже пришел. Скарамучча наконец поворачивает голову на фотографа: светло-синие джинсы, белая рубашка и серая вязанная кофта, волосы собраны как обычно, некоторые пряди небрежно торчат на макушке. Альбедо сидит за столом, откинувшись на спинку стула, руки скрещены на груди, и лишь сейчас актер замечает серые перчатки. — Пришел убить меня? — усмехается Скарамучча, задерживая взгляд на перчатках. — Да, — блондин пожимает плечами и берет со стола фотоаппарат. — Пофоткаю тебя перед смертью? — Почему ты сразу не сказал, что гость — это ты? — Кто знает, — фотограф встает и окидывает взглядом помещение. — О, ты про этот рояль говорил? Большой черный рояль стоит недалеко от барной стойки, немного дальше — несколько столов. Этот зал, кажется, предназначен для романтических вечеров и подобных мероприятий. Он выполнен в тёмных тонах, на окнах — черные шторы. Альбедо протягивает актеру руку и наклоняется вперед, словно приглашая на танец: — Разрешите? — Тц… Перебарывая смущение, Скарамучча опускает руку на ладонь фотографа. Альбедо уводит парня глубже в зал, доходит до подоконника и останавливается. — Можно здесь? — Сесть на подоконник? — брюнет подходит к окну и проводит ладонью по мягкой шторе. — Можно и постоять… Альбедо обнимает парня со спины за пояс и опускает голову ему на плечо: — Если мне не изменяет память, то фотосессия запланирована на ночь после приватной встречи, да? Давай не будем смешивать эти два события? — Хм… Скарамучча неуверенно поднимает руку и запускает ее в волосы Альбедо: такие мягкие и пушистые. Актер перебирает пальцами светлые пряди, невесомые, словно облако, а затем поворачивает голову в бок и утыкается носом. «Как же приятно пахнет его шампунь…» Руки фотографа скользнули вперед, он заключает актёра в объятия и глубоко выдыхает. Не поднимая головы проговаривает: — Ещё пару минут, пожалуйста… Весьма непривычно видеть, чтобы Альбедо проявлял эмоции. Этот жест, кажется, нужен ему как воздух. Обнимать, чувствовать, как его гладят по голове, ощущать, как Скарамучча жадно вдыхает его запах, понимать, что он не один… «Как же давно это было… — думает, вновь чувствуя себя кому-то нужным. — Правило номер один, да…?» Его глаза закрыты, он утыкается лицом в мягкий бежевый кардиган, который, кажется, когда-то принадлежал ему. Голова лежит на чужом плече, а телом он прижимается к Скарамучче со спины. И совсем не хочется отстраняться, нет желания фотографировать, нет настроения разговаривать… — Так спокойно… — тихо шепчет фотограф, вдыхая чужой запах. — Моя кофта уже пропахла тобой… — Тц… — Скарамучча отворачивает голову в бок и опускает взгляд. Слова Альбедо смущают. — Вообще нет… Все те же сесилии… — Мм… ты поэтому не расстаешься с ней? Занюхиваешь, пока все сесилии не вынюхаешь? — Никогда не видел их… — Если бы в этом мире была алхимия, я бы тебе создал хоть из воздуха, хех. Что угодно создал бы… — рука в мягкой перчатке поднимается выше и останавливается на груди актёра, улавливая сердцебиение. — Даже сердце. — Алхимия всесильна? — сам не понимая зачем, он решил продолжить этот странный, и, как ему кажется, бессмысленный разговор. — Не думаю… но я бы попробовал. — Я думал, ты предпочёл бы быть фотографом, нет? Кажется, это дело тебе по душе. — Я предпочел бы быть художником, — голос Альбедо едва уловимо дрогнул, и парень сильнее прижал актёра к себе, словно боясь, что тот решит выпутаться из объятий и развернуться… тогда бы он точно увидел слезы, стоящие в не таких уж и пустых голубых глазах. — Рисовать горы… котиков… цветы… жить где-нибудь в уединении… прогуливаться заснеженными тропами в сопровождении тихого звука, когда снег опускается на землю… — Альбедо, ты в порядке…? Голос фотографа дрожит. Кажется, впервые за годы их знакомства Скарамучча видит хоть какое-то проявление эмоций. — Я хочу домой… — тихо шепчет фотограф. — Ого, — протягивает актер. — Знаешь, в английском языке есть слово homesick, оно обозначает тоску по дому. Тогда ты, получается homesicker. — Звучит как ругательство вперемешку с хорни. Но я согласен. — Признаться, я удивлен… мы в круизе всего месяц, а ты так сильно соскучился по дому? Не ожидал, что холодный и безэмоциональный фотограф на самом деле весьма чувствительная натура. — Если бы я не был чувствительным, я бы не смог рассмотреть всю красоту, что ты прячешь за маской цундере. — Тц… — Если бы тебе платили каждый раз, когда ты цокаешь, ты бы уже был миллионером. — Тц. Время — 21:00. Свет пропадает, и актер усмехается. Он поднимает голову вверх, устремляя взгляд на белоснежную лампу, которую сейчас едва ли видно. — Девять вечера, думаю, встреча окончена, милый гость, — проговаривает актер. — Я бы с радостью пообщался с Вами ещё, но меня ждёт один фотограф. — Мм… а по телевизору Вы ведете себя иначе, — наиграно разочаровано бубнит Альбедо. — Где же Ваш холодный тон? Высокомерие? Почему Вы ни разу не посмотрели на меня, как на мусор? Не канон… — Если Вы позволите мне выпутаться из Ваших рук, обещаю посмотреть на Вас, как на говно. — Только ради этого… Фотограф послабляет хватку и отстраняется. В такой темноте он совсем не увидит этого взгляда и выражения лица, но так даже лучше, ведь и Скарамучча не увидит стекающие по щекам слезы. Вот только вместо того, чтобы выполнить просьбу «гостя», брюнет кладет руки на плечи Альбедо, придвигается ближе и аккуратно целует в уголок губ, тут же получая в ответ смешок. — Ты так и планировал или промазал в темноте? — усмехается фотограф. — Тц… Альбедо берет актёра за талию, ненавязчиво сминая мягкую ткань своего кардигана, вторую руку запускает ему в волосы на затылке. — Я даже в темноте вижу, насколько ты прекрасен… — Почему ты сегодня в перчатках? — Забыл руки после туалета помыть. — Тц. — За последние полчаса ты цокнул уже шесть раз. Если не избавишься от этой привычки, то в старости можешь случайно «выцокнуть» вставную челюсть. — Как мило с твоей стороны переживать за мою старость. — Конечно, кого же я тогда фотографировать буду? Хотя, я бы не отказался от кадра, как твоя вставная челюсть летит на пол. Такая себе трагедия в трех картинках: просто лицо, затем «цок», затем летящая челюсть. Это ведь целая история уже. — Пф… — К слову, ты ведь умеешь играть на фортепиано, да? Сыграем?