Вы 21:22
Ты всё знала, да?
Тао 21:23 Не понимаю, о чем ты, но хозяин очень зол.Вы 21:24
Конечно, ты всё знала… ты поэтому привела меня на ту выставку, да? Поэтому оставила там одного. Не удивлюсь, если именно ты подтолкнула его в мою сторону.
Тао 21:25 Это обсуждение не имеет смысла. Либо ты делаешь свою работу быстро и безболезненно, либо это сделает кто-то другой, и мы позаботимся о том, чтобы это было максимально неприятно. А потом и ты получишь свое. Лучше просто смириться, Первый. Нет сил и желания отвечать. Он опирается спиной о стену и сползает на пол. Он устал. Морально он всегда был слабее, чем физически, а прошлый зеленый конверт, кажется, окончательно добил его психику и напрочь убил доверие к людям, вот только Венти смог это всё вернуть, и что теперь? Теперь он должен своими собственными руками избавиться от Барбатоса. Музыканту не жить, убив его собственноручно, Алатус избавит его от участи умереть мучительно, а себя — от наказания. Но он не может… рука не поднимается. Венти спит беспробудным сном (ещё бы, после того количества снотворного, что Сяо всыпал ему в стакан), мирно свернувшись в клубок. Он обнимает подушку, с головой зарывается в одеяло, посапывает, словно котенок, который весь день гонялся за игрушкой и наконец выбился из сил и уснул. Его не тревожат звуки уведомлений на телефон телохранителя, не беспокоит гром, он совсем не замечает качки лайнера и не слышит шум ливня. Он сладко спит и, судя по улыбке на лице, видит приятный сон. Алатус стоит над ним, надевая на пистолет глушитель. Быстро и безболезненно. Он еще никогда не стрелял в людей с такого расстояния, он приучен работать из тени, издалека, так даже проще, ведь ты не слышишь предсмертного хрипа, не видишь, как дёргается тело убитого человека, не замечаешь ничего… просто спускаешь курок, а затем смотришь в бинокль, чтобы зафиксировать попадание. И на этом всё. Так проще. Сердце колотится с огромной скоростью, он протягивает руку, направляя дуло в голову музыканту. Нервничает настолько сильно, что оружие трясется. Глубокий выдох. Кажется, дело совсем не в том, что это — его первое убийство с такого расстояния. Мысленно считает до десяти и обратно, пытаясь успокоиться. Дело точно не в этом. Дело в Венти. Он не может, не хочет его убивать. Хочет спрятать от всех… хочет сбежать, но отсюда не скрыться. Сердце понемногу удается успокоить. Выхода нет. Выбора нет. Он должен повиноваться приказу, он несет ответственность за сестру, он ни на что больше не годится, кроме как на убийство. Палец ложится на курок. Сердце пропускает удар. «Не хочу жить без него… — он поднимает руку и приставляет оружие к своему виску. — Эгоистично? Да… они ведь убьют его мучительно… лучше я сам…» Колеблется, но вновь направляет пистолет на Венти. Музыкант спит, такой невинный, такой непорочный, такой чистый и светлый, словно лучик в этой бесконечной тьме, в которой Сяо существовал не один год. «Забавно… а ведь я так и не узнал, сколько тебе лет…» Нервно сглатывает, наклоняется и мягко целует музыканта в лоб. В последний раз. Лишь на секунду ему хотелось почувствовать тепло Барбатоса. Отстраняется. — Спи спокойно, Венти… — еле слышно проговаривает. — Я последую за тобой. И он спускает курок. Закрывает глаза. Не может, не хочет видеть того, что сделал… не переживет. Отдачи нет? Не понимая, почему от оружия не поступила отдача, он открывает глаза: Венти, что-то бубня себе под нос, переворачивается на другой бок, продолжая мирно спать. Алатус делает шаг назад и падает на пол. Ноги больше не держат, руки трясутся, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Парень хватается за голову, сжимая волосы у корней. Он еле-еле заставил себя спустить курок, но кто-то вытащил из обоймы все патроны. Он так сильно старался, так пытался закончить всё, но ему вновь не дали, лишний раз напомнив, что он в этой жизни не свободен. — Подумать только, ты всё-таки выстрелил, — так равнодушно и холодно проговаривает Альбедо, вновь появившийся словно из ниоткуда. — Это сделал ты…? — Алатус опускает взгляд на пистолет. — Если ты про обойму, то — да, очевидно, это сделал я, — фотограф подходит ближе и протягивает парню руку. — Или так и будешь на полу сидеть? — … — Алатус молча принимает помощь и поднимается на дрожащие ноги. Тело ватное, если бы не поддержка Альбедо, то он точно опустился бы обратно на пол. Усадив Сяо на край кровати, где спит музыкант, фотограф встал, опираясь спиной об стену, и скрестил руки на груди. Он оценивающе осматривает телохранителя: растерянный взгляд, растрепанный внешний вид, слёзы и отчаяние в глазах, руки дрожат. — П-почему…? — тихо шепчет Алатус. — Почему ты не дал мне убить его… почему… я ведь… я только-только смог себя заставить… только решился… почему… ты просто отобрал у меня свободу решения… снова… ты такой же, как они все… такой же… — Ты уверен, что это была «свобода», Сяо? Когда выбор стоит между «убить самому» или «подождать, пока кто-то убьет»… разве это свобода? — Но я… я ведь решил… убить нас обоих… закончить это все… я не могу так больше… я не выдерживаю этого… Тао всё знала… хозяин все продумал… а я просто был куклой… пешкой в чужой игре… зачем так жестоко… зачем… — Посмотри на него, Сяо… — Альбедо кивает головой на спящего за спиной телохранителя Венти. — Разве ты расстроился, что я не дал тебе убить его? Разве жалеешь, что он так мило сопит, капает слюной на подушку и фыркает? Нет, конечно, ты не жалеешь. Ты хотел, чтобы он остался жив… а я просто помог тебе не совершить ошибку. — В чем смысл…? Он возненавидит меня, когда узнает правду… — Думаю, когда он узнает ВСЮ правду, то не возненавидит. Он ведь не ребенок, он поймет, что ты тоже стал жертвой, что путь яксы ты не выбирал, а если узнает всё, через что тебе довелось пройти, он поймет. Пусть и не сразу. — Вот только выхода нет… — Алатус вздыхает, его взгляд вновь падает на музыканта: такой спокойный, умиротворенный, тихо спит, невинный, словно ребенок. — Дайну нужна его вещь… а я понятия не имею, о чем он говорит. — Сколько снотворного ты ему всыпал? — До утра не проснется… — Сяо, — фотограф присаживается рядом и опускает взгляд в пол, — ты веришь в судьбу? — Что? В каком смысле? — В прямом. Как думаешь, мы все умрем тогда, когда нам предначертано? Можно ли отодвинуть день смерти, если точно знать? Есть ли хоть один шанс обойти смерть? — Я… я не знаю… — Когда-то давно один алхимик создал устройство, способное сохранить жизнь. Имею в виду, создание условной точки сохранения. Казалось бы, вот он — путь к вечной жизни, то самое, что долгие годы ищут люди… вот только самому алхимику это было не нужно. Он хотел понять, как устроен этот мир. Создание условной «точки сохранения» говорит о том, что наш мир прописан наперёд. Конечно, если выражаться очень грубо. Хм… я не имею в виду, что он прописан до каждой секунды, и люди в своей жизни ничего не решают, нет, не это. Имею в виду, что наш мир, как прямая… а «сохранка» — это точка на этой прямой. — К чему ты вообще это все…? — Сяо задумчиво смотрит на довольно поникшего фотографа. — Так вот. Один глупый и легкомысленный алхимик создал устройство, способное создать точку сохранения в жизни. И что дальше? Это ведь гениальное открытие, прорыв, способный сделать возможным путешествия во времени… и как поступил алхимик, как думаешь? — Использовал в своих собственных интересах? — Почти. Устройство было создано, потому что он хотел понять, насколько в этом мире всё предопределено. Он понял для себя, что хотел, и всё — устройство ушло пылиться на полку на долгие годы. Хех… гениальное приспособление, способное в корне изменить историю… — фотограф слабо и слегка истерично усмехается словно сам с себя. — А он не нашел ничего лучше, чем просто оставить эту вещь пылиться на полке… для него — не стареющего, бессмертного, ничего не чувствующего, эта вещь не представляла особой ценности. Он хотел изучать мир дальше, выводить новые формы жизни, развиваться в плане науки и алхимии. Он ни о чем не сожалел, ему не нужно было возвращаться в прошлое. — И…? К чему это? — Воспринимай это, как сказку на ночь, Сяо, — так холодно и отстраненно проговаривает. — Пока юный алхимик продолжал заниматься своими исследованиями, эта вещь годами пылилась на полке… Но затем… затем в жизни алхимика появился ребенок. Удивительно милое создание. Она была очень активна и мила, много смеялась, часто доставляла неприятности, и она смогла заставить его почувствовать что-то. Он полюбил её всей душой, словно младшую сестру… вот только была одна проблема — в отличие от алхимика, девочка не была бессмертной. — И… она умерла? — Алатус сам не заметил, как начал проникаться этой странной историей, которую рассказывает фотограф. — Да, верно… Тогда он ощутил сильную боль. Он просто не мог жить дальше… у него словно вырвали кусок души. Всё сразу стало бессмысленно и бесполезно. Без её улыбки, её смеха, её «кабум»… ему ничего не нужно было. И тут он вспомнил, что когда-то, очень много лет назад, он сделал точку сохранения. — И он вернулся в прошлое? — Да. Он поступил эгоистично, не думая о том, как это может повлиять на мир. Он вернулся в прошлое, чтобы спасти свою дорогую сестру… вот только оказалось, что «сейв» работает не так, как телепорт в прошлое. Он вернулся к точке сохранения и утратил все воспоминания и навыки, что накопил за те годы. А значит — забыл и о смерти малышки Кли. Как думаешь, что было дальше…? — Всё повторилось? — неуверенно предполагает, безотрывно смотря на Альбедо, который совсем не шевелится, сверлит взглядом пол и ни на секунду не меняется в лице или голосе. — Да, верно. Не зря ты был первым, хех. И так по кругу… раз за разом… год за годом… в какой-то момент алхимик подумал, что, возможно, он уже делал это раньше, так что написал сам себе письмо. Но, вернувшись в точку сохранения и прожив все снова, письма не обнаружил. Конечно, он не помнил, что оно вообще должно было быть, лишь предположил. А затем в голову пришло, что раз точка сохранения существует, то, чтобы не возникало парадоксов, каждый возврат к ней обозначает создание нового мира. То есть он не переделывал свой мир, а создавал новый. Каждый возврат порождал появление нового ответвления от уже существующей прямой. — Хочешь сказать, что за этими бесконечными возвратами он насоздавал десятки миров? — В какой-то момент он подумал о том, что, возможно, уже возвращался в точку сохрана, возможно, уже писал письмо, и, возможно, письмо осталось в «том» мире. Он решил найти точку пересечения миров в будущем и оставить письмо там. Называя мир «прямой» я имел в виду оригинальный мир… остальные же, предполагаю, могут пересекаться и не раз… думаю, они больше похожи на волны, нежели на прямую. Удивительно, но у него получилось. Таким образом он отправил сам себе письмо, и когда в следующий раз он вновь потерпел поражение, вновь потерял свою дорогую сестру, то нашел письмо. Прочитав всё, что там написано, он понял, что уже наломал немало дров. За своим эгоизмом и желанием спасти девочку, оттянуть неизбежное как можно дальше, он совсем не заметил, как перегнул палку. — И он решил остановиться? — Да, уничтожив перед этим устройство. И, знаешь, он оказался не самым умным алхимиком в мире, потому что кое-кто понял, что что-то не так. Увы, глупый алхимик так и не узнал, кто же его предал, или как эти люди догадались о существовании «сейва». Но одно он понимал точно — если вещь попадёт не в те руки, то ничего хорошего из этого не выйдет. Когда алхимик вернулся в лагерь, где хранил устройство, его там не оказалось, а вместо него — большое белое перо. Этого было достаточно, чтобы алхимик понял, что устройство в безопасности. Так он думал… пока человек, взявший его, не пропал бесследно. — И он отправился на поиски? — Да… не один год ушел на то, чтобы он научился попадать в параллельные миры, которые сам же и создал. Но вот проблема — чтобы в мире не было парадокса, он не может просто появиться и жить, как ни в чем не бывало, он должен заменить копию себя. Так и произошло. Новое детство, новая семья, новые условия жизни, и так из мира в мир… пока однажды алхимик не столкнулся с тем, кого искал. Только этот человек ничего не помнит. Как понять, он это — или его копия? Найти ответ не получилось, да и сам он уже устал. Он решил поступить эгоистично — просто остаться в этом мире, забыв о доме. — Но не смог…? — Верно… прожив уже не одну жизнь… побывав не в одном мире… Будь он обычным человеком, уже давно сломался бы. Девочка была эльфом, а эльфы живут долго… так что точка сохранения находится далеко… Алхимик проживал не одну сотню лет снова и снова… и знаешь, что удивительно? Все созданные им миры разные. Иногда я задумываюсь, а почему они разные? Почему все не повторяется? Ответ прост — будущее не предопределено. Неизбежна только смерть, а все остальное — наши выборы, наши поступки, наши решения — мы сами делаем свою судьбу. В одном мире ты решаешь пойти направо, а в другом — налево. И это твое личное решение. В одном мире у алхимика получилось вывести новую форму жизни, в другом — нет, в одном идет жестокая война, а в другом — тишина и спокойствие. — Это звучит как… — Как бред, да…? — он опускает взгляд на свой фотоаппарат, который все это время вертел в руках. — Да, может быть так и звучит. Что разбито, то не склеить. Алхимик разбил свой мир, свой дом, свою родину… поддавшись эгоизму, чувству привязанности и тоски. А теперь… чтобы хоть что-то исправить, он должен вернуть это устройство… и уничтожить. Но я вновь наступаю на те же грабли… я ведь не должен чувствовать… у меня нет эмпатии, нет эмоций, я ненастоящий… так почему… почему я не могу позволить тебе убить Венти? Почему я не могу просто бросить все и уйти… почему не хочу оставлять здесь Скара… эгоистично. Но откуда во мне эгоизм? Я ведь просто исследователь… просто алхимик… просто инструмент. — То есть… ты хочешь сказать, что на самом деле ты не из этого мира…? — На самом деле ты тоже. Твоя семья, Сяо… где она? Хоть что-то знаешь о них? Конечно, нет. Не знаешь, и не можешь знать. Потому что здесь их никогда не было… Кто, как не пятерка якс, лучше всего может справиться с заданием найти Барбатоса и забрать у него устройство? Конечно, никто. Где твои друзья, Алатус? Не выходят на связь, ты понятия не имеешь, где они… зато я прекрасно понимаю. — Подожди… если я тоже, значит мои воспоминания ненастоящие? — Настоящие. Твой отец часто брал тебя с собой, Вы много ездили по работе, и однажды ты прибыл в большой город. Для тебя это было так странно и удивительно, ты никогда раньше не видел таких построек и высоток… а ещё, с того дня ты больше ни разу не видел своих братьев и сестёр. В тот день вас разделили на миры. Конечно же по счастливой случайности,