Когда гаснут светлячки

Альберих провожает взглядом Сяо и Венти, а затем жестом приглашает Тигнари пройти на кухню: — Я так понимаю, разговор будет долгим, так что предлагаю выпить чаю. Так-то я только недавно вернулся с работы, так что ещё не ужинал. Если Вы не возражаете. Фенек отрицательно качает головой и молча следует за хозяином дома. Кухня кажется довольно уютной и ухоженной, в воздухе витает запах домашней выпечки, на подоконнике аккуратно сложены разноцветные кухонные полотенца, даже газовая плита выглядит настолько чистой, словно ей никогда не пользовались. Лис присаживается за стол, Кэйа включает чайник и садится напротив: — Вы хотели поговорить о моём сыне? — Да. Насколько мне известно, Вы работаете в клинике Гуннхильдр, да? — Да, так и есть. — Извините за неудобный вопрос, но могу я поинтересоваться, где мама Венти? То есть, Ваша супруга. — К сожалению, моя несчастная супруга трагически погибла. — Венти — Ваш родной сын? — Да, конечно, — Кэйа встает из-за стола и принимается готовить чай. — Я понимаю, что мы, возможно, доставили Вам немало хлопот, поэтому… Прошу простить за это. Думаю, неправильным решением было жить в квартире. Я так хотел скорее забрать Венти из больницы, что совсем не подумал об удобстве других людей, и согласился на первый вариант, который предложил риэлтор. Но теперь понимаю, что совершил ошибку, так что скоро мы съедем. Всё же, нужно было сразу искать именно дом, а не квартиру. — Давайте поговорим, как психиатр с психиатром, — Тигнари складывает руки на столе и глубоко вздыхает. — Какой диагноз у Вашего сына? — Это конфиденциальная информация, — холодно отвечает Кэйа и присаживается за стол. Мужчина ставит возле фенека горячую чашку с чаем. — Вы ведь специалист, думаю, и сами понимаете. — Позвольте объяснить, как вся эта ситуация выглядит со стороны: избитый и запуганный подросток, который проживает со взрослым мужчиной, который активно убеждает этого ребенка и окружающих, что он, якобы, болен, но при этом не называет диагноза. Венти боится крови, каким образом он сам себя калечит? Сам себя душит? Сам сжимает себе запястья до синяков? Не делайте из нас идиотов. — Он довольно неуклюжий… — Это не объясняет синяков на шее и запястьях. Давайте серьезно, какого черта вообще происходит? — Ладно, — Альберих вздыхает и опускает голову. Он обхватывает горячую чашку пальцами и нервно закусывает губу. — Я слушаю, — холодно и строго напоминает о себе Тигнари, нарушая секундное молчание мужчины. — У моего сына шизофрения. Всё началось ещё с рождения… у него было бредовое расстройство, с которым моя дорогая супруга справлялась. Но… когда Венти было четырнадцать, то Джинн была убита, а сам он стал свидетелем убийства. Он видел всё своими глазами… — мужчина вздыхает и слабо вздрагивает, словно вспомнив что-то жуткое. — Двадцать три ножевых… столько было обнаружено на теле моей несчастной супруги… а Венти это всё видел. Первым, кто нашел его, был я. Первый месяц он вообще не разговаривал, просто впал в ступор… а когда «вернулся», то от прежнего мальчика не осталось и следа. — На почве увиденного у него развилась шизофрения? — Да… он слышал и видел то, чего нет, он впадал в ступор, в апатию и депрессию… убеждал, что именно я убил Джинн… но меня там и близко не было… слышал какие-то голоса… а потом вообще начал бросаться на людей. Всё это происходило волнами, которые с огромной скоростью сменяли друг друга. К сожалению, мы целый год лечились на стационаре, и единственное, чего мы достигли — убрали агрессию. Он был довольно агрессивным, и эти приступы случаются и по сей день. Например, сегодня… мне пришлось вколоть ему успокоительное, потому что он мог натворить глупостей. — Доктор, Вы же понимаете, что человек с таким диагнозом не может вот так просто разгуливать по городу? Ходить играть на пианино в кафе, ходить за покупками, оставаться на ночь у чужих людей? — Я просто не могу запереть его… он сразу же гаснет, как только ограничиваешь ему свободу… — Вы поступаете непрофессионально, — лис сжимает зубы, — Вы не имеете права вообще называть себя врачом, если поддаетесь на эмоции и идете на поводу пациентам! — А отцом…? — по щеке Альбериха скользнула первая слеза, которую сдержать не получилось. — Я могу назвать себя отцом для него…? — Вы понимаете, что он нуждается в полном стационаре? Вы вообще отдаете отчет своим действиям?! Если всё так, как Вы говорите, то он опасен не только для себя, но и для окружающих! — Я понимаю… и по этой причине я увезу его отсюда. — Почему Вы не хотите вылечить его?! Хотя бы попытаться? — сдерживать эмоции становится сложнее. Тигнари откровенно начинает раздражаться и нервничать. — Он же ещё ребенок! Вся жизнь впереди, Вы ломаете его! — Я не позволю ему оказаться на стационарном лечении. Он и так регулярно посещает больницу… этого хватит. — Вы поступаете неправильно… — А Вы? — Кэйа закидывает голову вверх и устремляет взгляд в потолок. — А как бы Вы поступили, если бы последней просьбой погибшего человека было не допустить, чтобы Венти оказался взаперти…? Я обещал… и я не могу поступить иначе. — Но Вы избиваете его! — Я уже сказал… я и пальцем его не тронул. Я бы не посмел… ребенок моей дорогой сестры… я не прощу себя, если с ним что-то случится. — Сестры…? То есть слова про «супругу» были ложью? — фенек вздыхает и встает из-за стола. — И как можно разговаривать с Вами и верить Вам на слово, если даже в такой мелочи Вы солгали? Я ухожу. Но, будьте уверены, мы не бросим Вашего сына в условиях, в которые Вы его поставили. Всего доброго.

***

Венти давно не чувствовал себя так спокойно и тихо, юноша уснул на руках Алатуса буквально за минуту. Скорее, он просто отключился, но именно это ему и нужно было. Сяо проходит в квартиру, держа Венти на руках, сбрасывает обувь и направляется в комнату. Он аккуратно кладет парня на свою кровать и укрывает мягким одеялом. Взгляд невольно задерживается на багровых ссадинах и синяках на шее. Стиснув зубы от злости, Алатус сжимает пальцы до хруста и закрывает глаза. Давно его так сильно никто не выводил на эмоции. В какой-то момент он даже думал, что разучился что-либо чувствовать. Глубоко выдохнув, он снимает с себя куртку и ложится на кровать. Он аккуратно обнимает укутанного в одеяло Венти и слабо поглаживает того по спине. Музыка этого юноши дарит Алатусу душевное спокойствие, и как же больно становится от осознания того, что самому музыканту до этого самого «спокойствия» далеко, а Сяо просто бессилен как-либо это исправить. — Это не я… — сквозь сон бубнит Венти, привлекая внимание Алатуса. — Не я… я не брал… ничего не брал… Музыкант начинает ёрзать на кровати, ворочаться и хмуриться. Сяо аккуратно поглаживает его по плечу: — Венти, проснись… Венти…? Юноша широко распахивает глаза и резко вскакивает. Чувствует, как сильно и быстро сердце ударяет в грудь. Он растеряно вертит головой по сторонам, взгляд наконец падает на Сяо, и он вздыхает с неким облегчением. — Приснился плохой сон? — тихо спрашивает Алатус, отрывая спину от кровати и принимая сидячее положение. — Это были яксы… — тихо бубнит Венти, смотря на мягкий серый плюшевый плед, которым был укрыт. — Это были они… это они убили мою маму… ненавижу… ненавижу их… — Венти…? — Сяо неуверенно опускает ладонь на дрожащее колено юноши. — Сейчас ты в безопасности… — Они убили… Они убийцы… такие же, как и он… он тоже убийца… и ты, — Венти медленно поворачивает голову на Алатуса. — Ты… ты тоже… убийца…? — … — Сяо закусывает губу, мысленно считает от одного до десяти и обратно, молчит, пытаясь успокоить ускоренное сердцебиение. — Я их ненавижу… всех ненавижу… — Ты можешь рассказать мне, что случилось с твоей мамой? — Они убили её… ненавижу… я их ненавижу… если б я только не родился… если б не родился… если это был не я… — как в бреду повторяет, уже вцепившись руками в волосы. — Не я… если б не я… — Венти, ты ни в чем не виноват, — мягко проговаривает Алатус, подавляя в себе сильную злобу и агрессию. — Хочешь, займёмся чем-то вместе…? Ты любишь музыку, да? У нас есть гитара, давай поиграем? — Гитара? — внимание переключается, как по щелчку. В глазах больше не читается безумие или отчаяние, есть лишь искренний интерес и любопытство. — Да, точно. Хочешь, можем поиграть вместе? — Хочу. — Мне нужно сходить за ней в комнату друга, подождёшь? — А… а можно я пойду с тобой…? — Давай попробуем встать, — Алатус отходит от кровати и протягивает Венти руки. — Опирайся на меня. Юноша робко опускает ноги на пол, опирается ладонями на протянутые руки и кое-как встает. Он чувствует слабость и усталость, кажется, вот-вот и упадёт, но интерес пересиливает и заставляет держаться. — Я… стою… — Славно, а теперь давай пойдём в комнату? — Угу… Медленно, шаг за шагом, игнорируя подкашивающиеся ноги, Венти старается идти, опираясь на ладони Сяо. От этого человека он чувствует что-то родное и тёплое, кажется, будто бы они знакомы далеко не один год, и это пугает. — Сяо… — юноша останавливается в нескольких шагах от двери в комнату Кадзухи. — Устал? — … — Венти лишь отрицательно качает головой. Слова, как на зло, расползаются в разные стороны, не оставляя юноше и шанса на то, чтобы выразить свои мысли. — Тебя что-то беспокоит? — Когда вырасту… я хочу стать музыкантом и петь на большой сцене.