Когда гаснут светлячки

Алатус присаживается на край кровати, закинув ногу на ногу, удобно ставит гитару и ударяет по струнам. Венти садится рядом, завороженно наблюдая за соседом. Мелодия кажется довольно простой, но даже так цепляет юношу за душу. Всё, что связано с музыкой, сразу же вызывает ассоциации с мамой. Из-за укола, который сделал Кэйа, Венти чувствует слабость и апатию, ему не хватает сил даже просто сидеть, поэтому он падает на спину и закрывает глаза, с головой погружаясь в мелодию. — Когда я вырасту, — тихо шепчет, подминая под себя мягкое одеяло, — хочу быть музыкантом… хочу уметь играть на разных инструментах… хочу много петь и радовать людей своей музыкой… — У тебя это обязательно получится, — с улыбкой отвечает ему Сяо, продолжая играть. — Я верю, что однажды ты станешь великим музыкантом. И он действительно верит. В голове есть четкая установка, что этот юноша покорит большую сцену, что за билетами на его концерт будут стоять толпы и, что странно, в голове Сяо мелькают картинки, словно он и сам был на концерте Барбатоса Венти. «Что… чье это имя было только что…? — Алатус сводит брови к переносице, затем вздыхает. — Забыл». — А я… а я не верю… но очень хочу. — Венти, у тебя же есть бабушка, да? — Да… — Ты не хочешь жить с ней? — Мм… — юноша поворачивается на бок и обнимает подушку. — Доктор… ой… папа говорит, что она сумасшедшая. — Доктор — это Кэйа? — Кэйа — это папа. А доктор Альберих — это мой лечащий врач. — Ты знаешь, от чего доктор тебя лечит? — Я забыл… но что-то связанное с головой. Они все говорят, что я ненормальный… но папа увезет меня от них. — Куда увезет? — В какую-то деревню, — вяло отвечает Венти и хмурится. — Ты хочешь поехать с ним? — Я… я не знаю… к-кажется, мне страшно… — юноша сворачивается в клубок, зажав подушку Сяо руками и ногами. — Кроме папы я никому не нужен… дядя Дилюк говорит, что я должен терпеть всё, что делает папа, потому что так нужно и так правильно. А ещё иногда дядя запирает меня в комнате. — Папа делает тебе больно? — Да… вот тут, — Венти поднимает руку вверх и указывает на фиолетовый синяк на предплечье. — И ещё вот тут, — он прикладывает ладонь к шее и вздрагивает. — А ещё… — Ещё…? — Тут, — Венти опускает ладонь на свое бедро. — У меня тут след… От его руки… — Венти, — Сяо убирает гитару в сторону и поворачивается к юноше лицом. — Ты сможешь сказать это полиции? — Нет! Не надо! — Венти тут же вскакивает и цепляется руками в плечи Алатуса. — Не вызывайте полицию! Не надо! — Тише, я не буду ничего делать, пока ты не разрешишь… — Сяо аккуратно обнимает юношу, принимаясь поглаживать его по дрожащей спине. — А ты умеешь играть на гитаре? — пытается переключить внимание. — Давай я тебе покажу… Садись сюда… Венти усаживается на край, свесив тощие ноги, которые едва ли касаются пола, Сяо становится на кровати на колени за спиной юноши, дает ему гитару и склоняется над ним: — Смотри, давай попробуем зажать какой-нибудь простой аккорд. Парень берет руку Венти в свою: тонкие пальцы, бледная кожа, много мелких царапин и синяков. Сяо успевает обратить внимание, что рука юноши значительно меньше и тоньше руки самого Алатуса. Это непроизвольно заставляет вздохнуть, ведь если они одногодки, то у Венти ужасный недобор веса, а если не одногодки, то, скорее всего, ему и правда четырнадцать. — Вот, правильно, молодец, а теперь я отпускаю, а ты продолжай держать эти струны, договорились? — спрашивает прямо надо ухом юноши. — Угу, — уже переключив внимание на музыку, Венти довольно кивает. Почему-то сердце начинает биться быстрее, стоит лишь задуматься о том, что сейчас он обнимает юношу со спины, ощущает запах его шампуня и, более того, прижимается к нему и прикасается к рукам. — Давай я что-то напою, а ты пробуй ударять по струнам в ритм. Должно получиться сносно. — …угу. Выдохнув, Сяо принимается петь. Параллельно с этим, он пытается отыскать в своей голове, откуда вообще знает эту песню, но ничего не выходит. Сейчас, напевая, в мыслях она звучит чьим-то ангельски-чистым и прекрасным голосом, поистине блаженным и божественным, словно сами Небеса пытаются что-то сказать. «Чей это голос…? Похож на Венти… откуда эта песня в моей голове…? И что за странный привкус во рту…» Усталость берет своё, музыканту просто не хватает сил даже поднять руку. Он опускает гитару, чтобы не уронить, и откидывается назад, опираясь об Сяо, как о спинку кресла. Юноша закрывает глаза, голова поворачивается в бок и наклоняется, растрепанные пряди спадают вперед, оголяя бледную шею с фиолетовой ссадиной. Алатус закусывает губу, его взгляд словно приклеивается к отметине на шее, внутренне он вновь начинает закипать и до безумия ненавидеть человека, который сделал это с Венти. — Если Кэйа не соврал, и этот мальчик — действительно сын погибшей Джинн, то он ещё несовершеннолетний, — холодно проговаривает Тигнари, вошедший в комнату. — Более того… он серьезно болен… — лис опирается об дверь и скрещивает руки на груди. — Но я поймал его на лжи… так что не знаю, насколько мы можем верить его словам. — Судя по его телосложению он и правда подросток… Алатус обреченно вздыхает, затем немного отклоняется назад, спящий Венти всё ещё опирается о него, поэтому опускается ниже. Покачав головой, Тигнари подходит и придерживает юношу за плечи, позволяя Сяо встать с кровати. Лис укладывает Венти на бок и укрывает одеялом. — Сяо, выйдем? — Да… но Венти говорил, что ему страшно спать и просыпаться одному. — После того, что ему вколол Альберих, он не проснется ещё часа четыре точно. — Понял. Лис направляется на балкон, а Алатус следует за ним. Видимо, разговор обещает быть серьезным, раз Тигнари решил провести его именно там. Фенек становится, оперевшись локтями о перила, и глубоко вздыхает. Алатус скрещивает руки на груди и опирается о стену: — Что-то узнал от Кэйи? — Он сказал, что у мальчика шизофрения. Перед тем, как идти к тебе, я прочитал доступную информацию про Джинн и её клинику. Если Венти и правда её сын, то этим летом ему исполнилось четырнадцать. Получается… совсем ребенок. — Он говорил, что закончил школу и куда-то поступил. — Если предположить, что он пошел в школу с пяти лет, то вполне возможно, что он поступил в колледж… — Джинн умерла, когда ему исполнилось четырнадцать… если сейчас ему всё ещё четырнадцать, значит это случилось недавно? — Кое-что не сходится в моей голове. Если ему правда четырнадцать, и шизофрения начала развиваться после смерти Джинн, то как-то быстро Альберих позволил ему выйти за стены больницы… я понимаю, что он переживает, любит и все такое, что на первое место он ставит личное, а не рабочее (что лично я считаю недопустимым в подобных ситуациях), но все равно… слишком рано. — К чему ты это…? — К тому, что хочу увидеть медицинскую карточку Венти. Полагаю, в графе «диагноз» там точно написано что-то другое, иначе ему не позволили бы выйти… отсюда вывод: Кэйа может подделать документы так, чтобы все было красиво. Это плохо. Может, привлечь полицию…? Сайно, например. — Венти боится полиции… — со вздохом проговаривает Сяо и бросает короткий взгляд сквозь стеклянную дверь балкона. — Спит… так тихо и мирно спит, будто ничего не происходит. — Боится полиции? Тебе не кажется, что это странно…? Раз он их боится, значит откуда-то в его голове есть информация о том, что полицию нужно бояться. — Может, Кэйа…? Запугал, чтобы Венти ничего не рассказал… — Не знаю, — лис разворачивается и опирается спиной о перила, скрещивает руки на груди и прикрывает замёрзшие кисти пушистым хвостом. — Относительно Кэйи все странно… Венти одновременно слушается его, как обычно хорошие дети слушают хороших родителей, но при этом иногда чуть ли ни панику ловит. — Он разделяет Кэйю на «папу» и «доктора Альбериха». — Оу… и считает их разными людьми? — Не знаю… просто сегодня он сказал мне: «Кэйа — это папа. А доктор Альберих — это мой лечащий врач». — Хм… возможно, у Кэйи раздвоение личности? Хотя… не думаю. Скорее у Венти искаженное восприятие. Интересно, в какой момент Кэйа «раскололся» для него на двоих людей… думаю, этот момент играет роль в нашем «недорасследовании». Алатус прикладывает руку к подбородку и опускает голову. Всю эту информацию собрать в одну кучу никак не получается. Он откровенно не понимает, кому верить, и от этого появляется ощущение, что из всех здесь — именно он «сошел с ума». — Нари, ты же простудишься, — на балкон выходит Сайно, держа в руках теплый плед. — Забыл, что тебе чтобы заболеть много не надо? — Не стоит обо мне переживать, я в порядке. Покачав головой, блондин подходит впритык и укутывает Тигнари в махровый плед, затем прижимает к себе и, уловив дрожь, вздыхает: — Замерз уже. Может, зайдете в дом? — Сайно, сможешь из полицейской базы кое-что достать? — спрашивает фенек, прижимаясь к парню. — Очень надо. — Для тебя? Достану что пожелаешь, Нари.

***

Альбедо водит сухой кистью по холсту, размазывая масляные краски. В комнате неприятно пахнет разбавителем, художник отстраняется от холста и потирает сонные глаза, он переводит взгляд на часы — полночь. Обреченный вздох — как реакция на понимание того, что Алатус сегодня не придет. «Идиот… Какой же я идиот… — он откладывает кисть в сторону и вновь вздыхает. — Нашел в кого влюбляться… и почему именно сейчас…? Что за… тц…» Парень отходит от картины, направляется к кровати и падает лицом в подушку, в груди что-то неприятно давит: они с Сяо знакомы уже давно, Альбедо и подумать не мог, что в какой-то момент их «дружба с привилегиями» перерастет в «невзаимную любовь». Звонок в дверь заставляет его поднять голову. В мыслях тут же всплывает образ Сяо, но затем здравый смысл напоминает, что у Алатуса есть ключи. Альбедо сползает с кровати и, накинув на домашнюю футболку и шорты махровый халат, направляется к двери. «И кому вообще придет в голову приходить к другому человеку домой в полночь? Тц…» ~ «Перемещаясь из мира в мир, я всегда проживал жизнь заново… десятки… сотни жизней… и так из раза в раз… — Альбедо сидит в палате Скарамуччи, поглаживая уснувшего на своих коленях парня по волосам. — Но что-то пошло не так… почему я оказался здесь, как чужак… и сейчас… то, что Альбедо из этого мира не позвонил бы Скару… это значит, что Скар в этом мире должен был умереть… но вмешался чужак, и Скар остался жив… Как сильно и много спасение одного человека, который должен был умереть, может изменить этот мир…?» — Думаю, всё зависит от того, кто именно этот человек, — с усмешкой проговаривает Райто, вошедший в палату. — Снова ты копаешься в моей голове без разрешения, — раздраженного шипит Альбедо. — Простите, господин Алхимик, этого больше не повторится. Наверное. — Как думаешь, Райто, — Альбедо опускает взгляд на мирно спящего Скарамуччу, продолжая гладить его, словно кота. — То, что из-за «инородного существа», не принадлежащего этому миру, Странник останется в живых, это сильно повлияет на мир…? — Я бы сказал «нет», но, к примеру, если этот некий «Странник» в этом мире далеко не просто офисный планктон без рода и племени, а, допустим, серийный убийца… то — да, конечно, его жизнь повлияет на мир. Хотя и жизнь планктона тоже… думаю, любая жизнь важна и ценна… Если бы тем, кто привел в пример «планктон без рода и племени» был не я, то я бы плюнул этому человеку в лицо. Ну а я сам имею право так говорить, хехе, — пожимает плечами и усмехается. — Ведь моя смерть, как и существование, ни на что не влияла… я просто был… а потом от меня избавились. Ничего ни у кого не изменилось, так что… если Скар — не очередной «неудачный» экземпляр, то — да, его жизнь может как-то повлиять на ход мира, и то, что ты его спас — не есть хорошо. — В этом мире есть моя копия… получается… нас двое… а должен быть только один. — Боишься навредить миру своим присутствием? Просто избавься от копии, — так легко и равнодушно проговаривает Райто, а затем зеленые глаза гаснут, и он тихо добавляет: — Как когда-то избавились от меня.