Когда гаснут светлячки

Альбедо по-прежнему лежит на полу в коридоре, прижимаясь спиной к паркету, а на его бёдрах умостился незнакомец, представившийся его же именем и, более того, он выглядит точь-в-точь, как сам Альбедо. История, которую рассказал этот парень, вызвала на лице художника целый спектр разнообразных эмоций: от абсолютного непонимания — до полного облегчения, от шока — до принятия, от растерянности — до осознания. — То есть ты, — проговаривает художник, указывая на незнакомца, — это я, но из другой Вселенной. — Я так предполагаю, — поправляет его алхимик. — Всё, что я рассказал тебе, это лишь мои догадки. Единственное, что знаю точно — я создал сейв, и я должен его найти. Предположительно… он находится у Барбатоса. Вернее, не так. У Венти. — И ты, надо полагать, уже вышел на Венти. — Конечно. Но что-то я очень сомневаюсь, что сейв у него… да и вообще что-то не сходится. — Не сходится? — Да… я раз за разом проживал жизни и миры, каждый чертов раз я терял близких, выгорал и начинал с начала… каждый. Ебаный. Раз. — … — художник отводит взгляд в сторону. Почему-то стало неловко и даже как-то стыдно за то, что этому человеку приходится переживать бесконечные страдания снова и снова, но он продолжает жить, в то время как Альбедо готов был просто так отпустить свою жизнь из-за отказа, которого даже не было. — Только не говори, что сравниваешь нас и чувствуешь вину, — довольно холодно проговаривает алхимик, скрестив руки на груди. — Хоть мы с тобой и являемся, по сути, одним человеком, но мы прожили разные жизни. Никогда не сравнивай себя с другими. Единственный, с кем можешь себя сравнивать — это ты там. В прошлом или будущем. Сравнивать можно только с собой. — Минутка психологии, получается? Отчитываешь меня, как старший брат. — Учитывая, сколько мне лет, называй меня лучше прадедом. — Тогда… прабрат? — Ты так легко поверил во всё, что я тебе тут наговорил… — Тяжело не верить, — Альбедо приподнимается и упирается ладонью в пол, вторую руку он подносит к парню напротив, мягкие подушечки пальцев касаются ромба на шее алхимика, и тот вздрагивает, — когда подобное мне говорит моя собственная копия. — Справедливо… Проведя по очертаниям ромба, художник убирает руку, но его перехватывают за запястье. Стиснув зубы, алхимик вновь подносит чужую кисть к своему лицу. Замирает, потому что не знает, может ли вообще просить о подобном, но, кажется, Альбедо понимает без слов. Выпутав свою руку из чужой хватки, художник кладет её на щеку близнеца, аккуратно поглаживает, так мягко и трепетно, как никого и никогда. — Что будет, если ты не убьешь меня? — не убирая руки, шепчет Альбедо. — Нас не должно быть двое… мы нарушаем порядок, — сдавленно цедит алхимик. — Я уже столько дров наломал… но я не могу просто умереть, оставив всё так. Это эгоистично и… и как же Скар…? Из мира в мир… Из раза в раз я повторяю одно и то же… и что потом? Просто взять и сбежать, бросить и пусть разбираются сами? Так нельзя… — Не думаю, что Вселенная схлопнется, если в мире будет два Альбедо. — Вселенную шиза накроет, если в мире будет два Альбедо. — Справедливо… — художник опускает руку на шею алхимика и большим пальцем оглаживает ромб. — Это лишь вопрос времени, когда страж небесного порядка заметит меня. Я нарушаю порядок мира… из-за меня Скар остался жив. Возможно, его смерть несла в себе что-то важное для этого мира, а я взял и испортил… — Страж небесного порядка? Типо Бог? — Грубо говоря. — Хм… а раз этот Бог существует, то почему он вообще позволил тебе войти в этот мир? Само твое присутствие уже нарушает небесный порядок, разве нет? — Логично… — алхимик вздыхает и наклоняется вперед. Он всё ещё сидит сверху на Альбедо, но спина затекла, так что он упирается ладонями по разные стороны от головы художника и нависает над ним. — Но невозможно, чтобы стража не существовало… это же… мм… а с другой стороны, почему нет…? — Оставайся в этом мире, — мягко проговаривает художник, протянув руку вверх и принимаясь накручивать на палец чужие локоны. — Раз тебе разрешили войти… может, самое время закончить свои бесконечные путешествия? — Что…? — В этот мир ты пришел уже будучи «собой». Со знаниями и опытом, тебе не пришлось жить заново… этот мир отличается, нет? — Хм… что-то в твоих словах есть. Мир и правда отличается… — Может, всё происходит в твоей голове, Альбедо? — Что? — алхимик пятится назад, но художник его не пускает, запустив руку в волосы. — Я сказал, что, может, этот мир чем-то отличается от остальных? — А после этого? Что… что ты сказал после этого? — М? Я молчал. — Я понял, — усмехнувшись, алхимик наконец поднимается с художника и протягивает ему руку. Приняв помощь нового друга, Альбедо встает на ровные ноги. Он пристально всматривается в тусклый взгляд голубых глаз, которые с каждой секундой словно угасают ещё больше. — Что-то не так? — художник вопросительно наклоняет голову в бок. — Знаешь, так легко прощаться с жизнью лишь из-за какой-то неудачи… довольно глупо. Конечно, не «глупому алхимику» говорить о глупости, но разве в твоей жизни нет ничего, ради чего хотелось бы жить? Ты настолько пустой, что у тебя ничего нет? Нет увлечений, нет друзей, нет себя, нет уважения к себе…? Неприятно. — А ты разве не такой? — Я был таким, — с усмешкой отвечает алхимик, смотря в пол. — До поры до времени, пока не понял, что жизнь куда интересней, чем кажется. Пусть не сегодня, но ты это обязательно поймёшь. — …. — Я не смог убить тебя. Докажи мне, что я не ошибся в своем решении. Алхимик подходит впритык и крепко обнимает Альбедо. Прижимает к себе, как что-то безумно ценное и дорогое, что-то родное и хрупкое, что хочется сберечь. Он зарывается носом в чужие волосы, глубоко вдыхает, как в последний раз, закрывает глаза и тихо обреченно вздыхает. Он вновь поступает эгоистично. ~ Лёгкое касание к плечу выводит из глубокого сна, Альбедо открывает глаза: он сидит за мольбертом, склонив голову на бок, в руке — деревянная палитра с уже высохшими красками, во второй — шершавая и потрепанная кисть. Парень поднимает голову и хрустит шеей, спина затекла, он выпрямляется и протяжно зевает, и лишь теперь вспоминает, что его кто-то разбудил. Поворачивает голову — с некой растерянностью в глазах на него смотрит Алатус. — А… это ты… — уныло протягивает художник, подавляя всевозможные чувства и бурю эмоций, сохраняя полную невозмутимость во взгляде. — Доброе утро? — Ты себя нормально чувствуешь? Альбедо окидывает взглядом Сяо: черные мягкие домашние штаны, черное худи с пятнами от какой-то еды, за которой друг, скорее всего, уснул, волосы собраны назад, круглые очки в тонкой оправе отражают свет комнатной лампы. — Абсолютно, — так холодно и равнодушно отвечает, искренне не понимая, почему Сяо вдруг спросил. — А что? — Ты не вышел на работу… не отвечал на мои звонки… я переживал. — На какую работу? Суббота сегодня. — Позавчера, — поправляет его Алатус. — Что «позавчера»? — Суббота была позавчера. Ты уверен, что в порядке…? Сяо присаживается на корточки около сидящего за мольбертом друга, забирает у него палитру и кисти, складывает все на пол и берёт его дрожащие от холода руки в свои. — Ну вот, и окно не закрыл, ещё и замерз… и, кажется, ты просидел за картиной сутки…? — За картиной? Альбедо поворачивает голову — на холсте уже довольно четко прорисован воин, списанный с Сяо, а сверху… Кажется, этого раньше не было. Художник щурится и отодвигается от картины назад — нет, ему не показалось, еле-видно на холсте размашисто набросан ангел (?), к которому этот самый воин тянется. — Ты меня пугаешь, — тихо шепчет Алатус, поглаживая друга по руке и уже переключая его внимание на себя. — Ты побледнел… Всё в порядке? — Кажется, сон странный приснился… Мотнув головой, художник поднимается. Не успевает Сяо подняться следом, как Альбедо падает на него — ноги не держат, они затекли и подкашиваются, кровь быстро мчится к затекшим конечностям, вызывая ощущение неприятного покалывания, словно сотнями иголок. Падение получается довольно мягким для Альбедо, но довольно неприятным, для Сяо: художник попадает ему локтем в грудную клетку, заставляя того закашляться. — Прости… — бубнит блондин. В ответ Алатус лишь кашляет и хрипит, жадно хватает воздух и болезненно морщится. Вздохнув от собственной неуклюжести, художник пытается встать, но ватные ноги не позволяют. Стоит лишь приподняться — он тут же падает. — Сядь уже, — одёргивает его за руку Сяо и усаживает к себе на бёдра. — Чуть мне коленом между ног не заехал. — Прости. — Может, тебе поспать, Бедо? Какой-то ты странный. — Странный… Вспомнив, как двойник повалил его на пол и пытался душить, художник торопливо снимает с себя домашнюю кофту. Янтарные глаза заметно округляются: — Что ты делаешь? — Тц, — Альбедо фыркает и закатывает глаза. — Насиловать тебя буду. — Если жертва не против, значит это не насилие. — А если насильник против? Насилие над насильником? Вопрос, заставивший Сяо задуматься, и пока он поднимает взгляд в потолок, Альбедо разворачивается, продолжая сидеть на бёдрах Алатуса, и поворачивается к нему спиной. Нервно сглотнув, художник наклоняется вперед, упирается ладонями в ноги Сяо чуть выше колен и наклоняет голову в бок, чтобы все пряди спали на одну сторону. — Сяо… посмотри, у меня есть что-то на спине? «Было больно… очень больно… Там точно должен остаться синяк… это не могло быть сном…» — думает, закусив губу. Алатус выравнивается и положив ладонь художнику между лопаток, заставляет его наклониться вперед больше. Тёплые пальцы проходятся по позвоночнику, словно пересчитывают позвонки. От контраста температур кожа покрывается мурашками, Альбедо вздрагивает, а Сяо, обхватив его руками за пояс, притягивает парня к себе. — Ничего нет, — тихо шепчет, а затем оставляет на плече едва ощутимый поцелуй. — А что должно быть? — Синяк… — Хочешь себе синяк на спине? Давай я поставлю, — всё так же тихо и невесомо шепчет. Альбедо поворачивает голову, и Сяо тут же утыкается ему носом в щеку. Сегодня парень ведет себя непривычно сдержано и осторожно — очевидно он переживает из-за состояния художника. Алатус мягко обнимает блондина со спины, прижимает к себе и опускает голову ему на плечо: — Меня напрягает твое состояние. — Может, я и правда просто не выспался… — Альбедо лениво поднимает руку и запускает её в волосы Сяо. — А ты…? Как там твой подросток? — Всё сложно, — обреченно выдыхает Алатус. — Его отец утверждает, что у него шизофрения… и если он и правда ребенок Джинн, то ему всего четырнадцать. Вся жизнь должна быть впереди, а у него впереди только больничные коридоры. — Мм… Альбедо не знает, что ответить. В какой момент Сяо стал для него смыслом жизни? В какой момент их шутки и издёвки переросли во влюблённость? Когда и почему они вообще стали друзьями с привилегиями? И кто решил, что чувств нет? Художник вздыхает: каждый раз разговоры о Венти вызывают странное давящее чувство в груди. Хоть к этому ребенку, кажется, у Сяо есть лишь желание помочь, да и его юный возраст точно играет в пользу Альбедо, но всё равно неприятно и странно. Даже сейчас… Сидя вот так у Алатуса на руках, ощущая его руки на своем животе и груди, чувствуя его ровное дыхание над ухом, растворяясь в его голосе… не так. Что-то не так. — Сяо… — Что? — …. И вновь тишина. Не хватает смелости сказать, нет сил выдавить из себя это признание, и он просто молчит, смотря в пустоту. Алатус аккуратно убирает светлые волосы назад, оголяя тонкую бледную шею. Он оставляет мягкий поцелуй сухими шершавыми губами, и художник вздрагивает. «Точно, шея». — А на шее что-то есть…? — вспоминает Альбедо, хотя отдаленно понимает, что алхимик душил его не то чтобы очень сильно. — Есть… — Что?! — Вот это, — проговаривает и вновь целует. Так сухо и сдержанно, но какой же сильный пожар это вызывает в груди Альбедо. — Я… я так больше не могу… — шепчет художник. Блондин отклоняется назад, полностью опираясь об Сяо, уже решивший для себя, что сейчас скажет всё, а затем просто отпустит и будет жить дальше, он набирает в лёгкие побольше воздуха и на одном дыхании выпаливает: — Я влюбился в тебя. Сяо, давай начнём встречаться?