Несколько лет назад…
Тёмный проулок, с обеих сторон сжимаемый кирпичными стенами высотных домов, казалось, не пропускал вечерний свет фонарей, уже зажжённых на улицах Неаполя. Полумрак нависал густым облаком, давя не только на тело, но и на лёгкие, не давая дышать полной грудью. Хотя Коралине казалось, что после пары ударов, пришедших на рёбра и живот полноценно дышать она не могла. Она сжалась в комочек, терпя прожигающую почти все внутренности боль и холод, что исходил от асфальта. Молодой девушке даже начинало казаться, что на закрытую руками голову спадают мелкие капли начинающегося дождя. Тот моросил почти незаметно. Возможно, тело её уже подводило или же голова удачно подбрасывала галлюцинации, начинающие усиливаться с каждым новым ударом, что приходился на неё сверху. Коралина прекрасно понимала — есть за что. Пинки, что обрушивались на тело, не были необоснованными. Она провинилась перед этими людьми и теперь должна понести наказание. Всё равно не сможет им противостоять. Девушка с опаской и некоторым безразличием к собственному телу взглянула сквозь сжимающие лицо пальцы на двоих мужчин, что нависали над ней. В любой момент новый удар мог прийтись ей на голову или в живот, но Коралину это мало волновало. У одного, именно того, которого Панеттоне успела обворовать, на шее красовалась толстая золотая цепь. Совершенно идиотский аксессуар, как считала сама девушка. Такой носят либо низкосортные бандиты, либо старомодные гангстеры. Тем не менее, этот высокий плечистый мужчина испанской наружности, говорящий со слегка заметным акцентом, похоже, безумно гордился своим нарядом, дополненным ещё и странноватой рубашкой со штанами, подпоясанными аж двумя ремнями. Второй же, что был поплотнее и ниже ростом, выглядел не так смехотворно, как его друг. Казалось, от этого толстяка ауры ненависти и гнева исходит побольше, однако бить он не особо умел. Всё, что делал второй мужчина, — посмеивался над жалким положением Коралины и пытался из раза в раз плюнуть ей в лицо. Похоже, моральное унижение тот любил больше. — Маленькая гадкая воровка, — послышался почти над самым ухом грубый бас, и мясистая рука схватила девушку за волосы, поднимая голову от земли. В лицо пахнуло мерзким запахом алкоголя вперемешку с сигаретным дымом. Коралина поморщилась, но не издала и звука, лишь прикусила губу до крови. Она ожидала, что сейчас-то по лицу всё же придётся удар, который она вряд ли сможет избежать, но этого не произошло. Мужчина лишь накручивал на кулак тёмные волосы, почти вырывая некоторые пряди и до боли сжимая их своей ладонью. — Никто, — прошипел тот, стискивая зубы, — слышишь, никто! Не смеет воровать у меня. Будь это даже тысяча лир! Коралина даже подумать ни о чём не успела, как её голову резко запрокинули назад, а затем со всей силой отправили в полёт в сторону тяжёлых камней асфальта. Девушка в пару последних секунд успела скооперироваться и закрыть бледными ладонями лицо. Кожу обожгло, вероятно, сдирая в нескольких местах, и Панеттоне тихо зашипела, пытаясь стерпеть и эту боль. Она осознавала, что белая рубашка с изящными кружевами на горле и рукавах уже давно запачкалась не только в грязи и пыли, но и в крови, а сероватые штаны стёрлись на коленях и остались рваными в нескольких местах. Коралина оставалась в сознании лишь по той причине, что на голову удары не приходились. Либо мучители делали это специально, либо ей попросту везло. Хотя картинка перед глазами уже слегка мутилась, а в горле застревали крики и желающие выйти наружу слёзы. И всё же она продолжала терпеть, думая, что стоит ей хоть раз пикнуть, как её гордость развалится на куски. — Думаешь, можно так просто обворовать нас, мелкая? — мерзко хихикая, спросил полный мужчина, вертя на левой руке металлический кастет, отливающий медью. Вряд ли Коралина ответила бы ему хоть что-то. Всё время, что эти двое неистово избивали её, — она молчала, не проронив ни слова. Лишь стойко терпела то, что предназначалось ей за ошибку. Панеттоне коснулась собственного носа, из которого потекла тонкая струйка крови, и воззрилась на обоих мужчин тёмными глазами, больше походящими на холодный обсидиан. — Чего уставилась? — рыкнул полный, презрительно глядя на девушку. Он выровнял кастет на своей руке и одним ударом нацелился Коралине прямо в лицо. Девушка быстро подняла руку, позволяя удару прийтись на неё. Тело вновь встретилось с асфальтом, но уже в более мягкой манере, скорее позволяя Коралине без сил упасть и распластаться на земле. Толстяк вновь мерзко рассмеялся, поглядывая на упавшую без сил жертву. — А вы думаете, что можно так просто издеваться над слабой девушкой? — прервал заливистый смех полного чей-то голос. Тот появился совершенно внезапно, застав врасплох не только Коралину, но и её мучителей. Мужчины переглянулись между собой, медленно поворачиваясь в сторону голоса. Лица их выражали крайнее недовольство, словно бы те сорвали неимоверный куш, но их тут же обломали. Однако отчасти в глазах обоих поблёскивало недоумение и явная обескураженность. В их плане не входило, что всё веселье может нарушить случайный прохожий. — А тебе какое дело? — хрустнув кулаком, спросил первый мужчина, — хочешь получить вместо неё? — Она-то за дело получает, — поддакнул второй, нервно покручивая кастет. — Возможно, так и есть, — произнёс незнакомый голос совершенно спокойным тоном, — Однако, мне кажется, что этой девушке уже хватит. — Слышь, — скривился толстяк, явно разглядывая незнакомца, — Тут мы решаем, когда хватит, а когда нет. Нечего было воровать у нас, чтобы не попасть в такую ситуацию. — Если уж устраиваете самосуд, то знайте его пределы. Коралина закашлялась, ощущая, что в горле застряла добрая часть крови, рвущаяся наружу. Она стиснула кулаки, впиваясь короткими ногтями в кожу, причём с такой силой, намеревающейся заглушить всю остальную боль. Девушка попыталась взглянуть в ту сторону, где заканчивался проулок и виднелись огни уличных фонарей. Их далёкий свет почти доходил до начала того места, где Коралину избивали. Она видела ноги обоих мужчин, растопыренные в разные стороны и словно бы принявшие боевые стойки. Там же, рядом с ними, девушка заметила блёклый оттенок штанины незнакомца. — Слушай, парень, — прорычал первый мужчина, — не нарывался бы ты. Какая тебе разница, что будет с этой девкой? Иди дальше по своим делам. — Боюсь, мои дела заканчиваются здесь, — хмыкнул незнакомец, оценивающе глядя на обоих мужчин. Панеттоне хотела попытаться хотя бы привстать с асфальта, возразить этому странному человеку. Она не хотела, чтобы кто-то влезал в дело, касающееся напрямую её саму, или же попадал из-за неё в неприятности. Однако ничего из этого сделать девушке не удалось. Коралина лишь попробовала поднять с земли голову, как та вернулась на тоже место, обессиленно упав. Хотелось закрыть глаза и остаться лежать прямо здесь, на всю ночь. Усталость и некое внутреннее отчаяние стремились завладеть девушкой. Стоило ей лишь на секунду прикрыть веки, как вместо громких ругательств мужчин до слуха Панеттоне донеслись странные звуки, совсем непохожие на борьбу. Девушке показалось, что этот шум, совсем негромкий, но прекрасно для неё ощутимый, звучал в точности как звук расстёгивающейся молнии. Будто бы кто-то достаточно громко расстёгивал одежду или карманы. Она усмехнулась собственным мыслям, будто бы уже принимая то, что ей абсолютно точно плохо и избиения достигли своего пика, добавив галлюцинаций. Веки Коралины дрогнули, ресницы затрепетали, пытаясь вновь открыть глаза. Крики мужчин стихли, уступив место их негромким переговорам, явно воспроизведённых в спешке, и шуму удаляющихся шагов. «Неужели этот человек прогнал их?» — промелькнуло у девушки в мыслях. Коралина с трудом открыла глаза, замечая прямо перед собой протянутую мужскую ладонь. Она подняла глаза на фигуру своего спасителя, подмечая явно не дешёвый белый костюм. На девушку смотрела пара голубых глаз, в холодном льде которых читалось беспокойство. Панеттоне вглядывалась в черты лица незнакомца, словно бы пыталась понять: не галлюцинация ли он. — Синьорина, как вы себя чувствуете? Голос этого мужчины, нет, скорее молодого парня звучал почти также спокойно, как и секундами ранее. Лишь в тонких нотках его тембра Коралина могла расслышать волнение. Он протягивал ей руку, намереваясь помочь подняться, однако девушка этого явно не желала. Она приподнялась с земли, отчаянно моля собственные руки держать её хоть в каком-то положении, и попыталась встать на ноги. — Не стоит, — сквозь зубы прошипела Коралина, — Я в порядке. До кирпичной стены позади неё оставалась лишь пара сантиметров, так что девушка с трудом опёрлась об неё, касаясь холодных камней. Незнакомец тоже поднялся на ноги, наблюдая за Коралиной, но не смея возражать на её желание подняться самой. Ногти царапнули кирпичи, в последних отчаянных попытках стоять ровно. Этого девушке не удалось добиться. Асфальт вновь пригрозил ей стать заменой мягкой кровати, и Коралина, не удержавшись, стала падать. Предотвратил встречу девушки с землёй тот самый незнакомец. Панеттоне уткнулась лицом в мужскую грудь, ощущая под руками мягкую ткань его одежд, и вдыхая кровоточащим носом приятный аромат одеколона. — Мне стоит отвести вас в больницу, синьорина? — обеспокоенно поинтересовался молодой человек, затем, покачав головой, — Нет, это не должен быть вопрос. Вам нужно в больницу. — Нет-нет, — отчаянно запротестовала Коралина, пытаясь сохранить остатки собственной гордости, однако те растворялись вместе с тем, как она чувствовала, что без поддержки точно упадёт обратно на землю, — Не хочу туда… Девушка на секунду представила, как будет объяснять в обители искренней помощи и медицины, что с ней произошло. Если рассказать всё, как есть, то врачи тут же прибегнут к помощи полиции, ведь она не кто иная, как воровка. Таким помощь оказывают уже в камере. А если на секунду представить, что этот незнакомец ещё и нечаянно приведёт Коралину туда, где ранее работала её мать, — тогда она вообще лучше умрёт прямо здесь, на месте. Она попыталась коснуться своего носа, из которого, вероятно, всё ещё текла кровь, и только сейчас осознала, насколько светлый костюм у её спасителя. — Ох, простите меня, вы не должны помогать, я запачкаю вас, — слегка охрипшим голосом попыталась оправдаться Панеттоне, пытаясь хоть куда-то деть себя из крепкой хватки незнакомца. Тот поддерживал девушку за талию, не давая ей упасть обратно на грязный асфальт. В попытках убрать своё лицо от костюма молодого человека, Коралина подняла голову, встретившись с ним взглядом. Тёмное каре обрамляло лицо незнакомца, щекоча при движении щёки. Его волосы показались девушке до ужаса шелковистыми. Такими, что хотелось тут же прикоснуться к ним. Она подметила, что возраста они с ним были примерного одного, ведь старше восемнадцати молодой человек явно не выглядел. — Обычно, навязывать помощь не очень прилично, — произнёс незнакомец, — Однако я вижу, что вы в ней отчаянно нуждаетесь. Как я могу к вам обращаться, синьорина? — Коралина, — опустив взгляд, ответила девушка почти шёпотом. Сил у неё не осталось более ни на что, тем более на сопротивление тому, кто пытается помочь ей. Коралина лишь сильнее сжала ткань пиджака, на котором покоилась её уставшая голова, и сжала зубы, надеясь не выдать своего отчаяния. — Коралина, — повторил её имя молодой человек, — прекрасно звучит. Моё имя — Бруно Буччеллати. Если ты не против, я отведу тебя туда, где смогу оказать тебе посильную помощь, Коралина.※※※
Слишком яркий свет бил по глазам, значительно контрастируя с той атмосферой вечера, что Коралина ощущала на улице. Зажжённые лампы и приглушённые звуки ресторана, куда её привели, немного успокаивали. Девушка чувствовала, что внимания на неё не обращают, никто не стремится во все глаза смотреть ей в спину, как было бы в самом обычном заведении. Это было немного странно и заставляло задуматься. Однако всё, что Коралина смогла сделать, — это прочесть позолоченную вывеску на входе, обозначающую название ресторана: «Libeccio». Раны ей дали обработать сразу же. Небольшая аптечка, уединение в уборной, и подтёков крови как не видать. Девушка долго всматривалась в собственное отражение, словно пыталась найти в самой себе что-то, что не видела под обычным углом. Коралине казалось, что под тёмными глазами расцвели такие же тёмные круги. От недосыпа ли или от стресса? Девушка и сама точно не знала. Панеттоне со стоном накрыла ладонями своё лицо, не желая смотреть в отражении на утомлённую молодую девушку, которая в свои семнадцать очевидно не должна выглядеть столь плачевно. Пальцы постепенно зарылись в волосы, массируя виски, в надежде избавиться от подступающей головной боли. Она чувствовала, что ещё точно не конец. В ресторане её ждут, однако, скорее всего, не будут возражать, если она уйдёт прямо сейчас. Поблагодарит за незначительную первую помощь и на этом расстанется со столь добрым человеком, как Бруно Буччеллати. Дверь в общий зал открывается с негромким скрипом. Коралина всё ещё нетвёрдой походкой проходит мимо столов, замечая именно тот, за который её первоначально привели. Фигуру Бруно она успела запомнить: с его светлым костюмом сложно не различить его среди других клиентов, а вот его юного спутника девушка рассмотрела только сейчас. Одет тот довольно прилично: рубашка с галстуком и дополняющий строгий образ пиджак. Светлые волосы будто бы слегка вьются, спадая на лицо длинной, но редкой чёлкой. Не выгляди он лет на тринадцать-четырнадцать, Коралина обязательно бы приняла его как минимум за своего ровесника. К сожалению, выдавало парня ещё молодое лицо, по которому сразу всё становилось ясно. Девушка легко отодвигает стул, и садится напротив Бруно, смотря лишь на белоснежную скатерть. Поднимать на него взгляд не хочется. На сегодня хватит для неё унижений. Встречаться глазами с человеком, который видел Коралину в плачевном состоянии — ужасно. Она осторожно прикусывает нижнюю губу, на которой медленно, но верно, начинает подсыхать темноватая корочка крови, не желая выдавать внутренних переживаний. В поле зрения Панеттоне возникает тарелка с ещё дымящимся блюдом. Она почти бесшумно ставится на стол официантом, который, взглянув на Буччеллати, тут же уходит, не проронив ни слова. — Я не голодна, — бросает Коралина, мрачно поглядывая на тарелку со спагетти, обильно политую соусами, — Если вы думаете, что я какая-нибудь бездомная, которая ворует у богачей, то это не так. У меня вполне себе есть дом, где меня кормят. — Хм, — выдает на это Бруно, — И правда, одета ты вполне прилично. — Почему все в этом ресторане вас слушаются? — спрашивает девушка, косясь на только что ушедшего официанта, — Вы его владелец? Не похожи, слишком молоды. — А сама что думаешь? — На представителя власти вы не похожи, — продолжая кусать губу, с лёгкой неуверенностью произносит Коралина, — А, если это не так, то выбор остаётся небольшой. И связан он с теми, кто находится вне закона… Секундное молчание воцаряется за столом. Светловолосый парнишка с интересом бросает мимолётный взгляд в сторону девушки, словно бы про себя отмечая что-то на её счёт. — Но ты тоже вне закона, — повисает в воздухе ответ Буччеллати. Коралина рассматривает это, как положительный ответ на свой вопрос. — Не моё желание заниматься этим, — процедила девушка, негромко фыркнув. — Тебя кто-то заставляет? — прищурившись, спрашивает Бруно, — Кто? В ответ — молчание. Коралина поджимает губы, уставившись взглядом в светлую ткань скатерти. Ладони, покоящиеся на коленях, сжимаются, отчаянно царапая ногтями кожу. Слишком тяжело говорить об этом, слишком тяжело просто ответить на вопрос. — Этот человек пригрозил тебе молчать? — мрачноватым тоном спрашивает Буччеллати. Он смотрит, как девушка нерешительно кладёт руки на стол, скребёт по ткани ногтями, словно бы в нерешительности. Закатанная ткань кружевной рубашки демонстрирует бледные тонкие запястья, на которых молодой человек замечает блёклые старые шрамы. Совсем небольшие, по большей части оставленные ещё давно. — Что это? Это сделали те мужчины? Его рука тянется к запястью Коралины, с особой осторожностью касаясь его, проводя большим пальцем по шрамам, будто бы поглаживая их. Девушка чуть напрягается, желая отдёрнуть руку, однако, вопреки подобному желанию, не отстраняется. Она кусает нижнюю губу с горечью глядя на собственные руки. — Нет, — тянет Бруно, — не похоже, чтобы подобное могли оставить простые побои. Это следы от тушения сигарет, верно? Панеттоне медленно кивает. Где-то внутри, в самом горле, застревает противный горький ком, проглотить который девушка не в силах. — Это делает отец, — до боли сжав зубы, проговаривает Коралина. Вопросов более никто не задаёт. Всем предельно ясно: это ответ сразу на оба. — Вы хороший человек, синьор Буччеллати, раз помогаете самым обычным людям, вроде меня, — тихо произносит девушка, — А вот я — не слишком, раз до сих пор позволяю отцу совершать его грязные дела. До справедливости над ним мне ещё далеко… — Зачем он заставляет тебя воровать? И почему именно тебя: не желает сам марать руки? — Видите ли, — грустно усмехается Коралина, — ещё с детства мой отец обнаружил у меня особую способность. Мне подвластно усиливать любые тихие звуки, превращая их в достаточно громкие для меня самой. К примеру, — девушка бросает взгляд в сторону другой части ресторана, скрытой частично от глаз полукруглой проходом-аркой, — Прямо сейчас я могу услышать, о чём говорят в соседнем помещении. Панеттоне мельком взглянула на обоих слушателей. Светловолосый парень внимательно смотрел в её сторону, переводя затем взгляд на Буччеллати. Тот, в свою очередь, словно бы с неким недоверием склонил голову, поглядывая на девушку. — Не думайте, что я сошла с ума, — тихо вздохнув, добавила Коралина, — Я могу пересказать вам разговор тех людей, а вы лишь убедитесь в его подлинности. — Нет, почему же. Я верю тебе, Коралина, — ответил Бруно, — Твой отец использует эту способность в личных целях? — С её помощью я могу находить тех людей, которых можно обворовать, а также заранее выяснять информацию, которую не услышит ни один другой человек, — кивает девушка, — Узнать код сейфа всего лишь из шёпота себе под нос, подслушать важный разговор…всё это мне по силам. — Зачем же твоему отцу эти деньги? — озадаченно спрашивает молодой человек, — ведь, судя по тебе, ваша семья вполне обеспечена. — Она была обеспеченной, когда моя мама ещё была жива, — презрительно фыркает Коралина, — но, после её смерти отец стал спускать все финансы на ту дрянь, которую он распространяет в нашем районе. Гадкие квадратные пакетики с мелким порошком внутри… Девушка сжала зубы, почти скрипя ими. Она смотрела лишь перед собой, но не видела почти ничего. Мыслями Коралина уже устремилась в скрытой внутри ненависти. Ей было не до реакции Бруно, который напрягся, нахмурив брови, и сглотнул вставший в горле ком. — Чем…я могу помочь тебе? — Помочь? — прикрывая глаза, криво усмехается девушка, — вряд ли здесь что-то или кто-то может помочь мне. Всё закончится лишь со смертью этого ублюдка… Коралина поднимает взгляд вверх, устремляя его к потолку. Яркий свет широких ламп бьёт по глазам, и девушка закрывает их, негромко всхлипывая. «Ну же, нельзя, чтобы слёзы потекли из глаз!» — умоляет сама себя Панеттоне. Она часто моргает, возвращаясь в первоначальное положение, и смотрит прямиком на Бруно. — Убейте моего отца, синьор Буччеллати, — тихо произносит Коралина, — это единственное, чем вы можете мне помочь. Услышав слова, слетевшие с губ молодой девушки, Бруно замирает на несколько секунд, глядя на неё во все глаза. Теперь в образе Коралины видна лишь несчастная девушка, из последних сил жаждущая справедливости и мести. Вместе с потухшим огоньком некой надежды в её глазах отражается неимоверная ненависть. Она могла бы стать ключом к железному ошейнику, что плотно сидит на шее девушки, не давая ей стать свободной. Свободной от тирана отца. Буччеллати не колеблется ни секунды. Он медленно качает головой, прикрывая глаза. — Я не какой-нибудь наёмный убийца, чтобы заниматься подобным… — Но, ведь вы работаете на мафию, — возражает Коралина, — вы убиваете людей, — сжав зубы, цедит она, — Не уж-то вам нужен повод? Если это так, то я его предоставлю. Тёмные глаза девушки блеснули нескрываемой решимостью. Она поднялась с места, глубоко вдыхая. Взгляд был направлен на одного лишь Буччеллати, и тот его выдержал. Коралина смотрела в голубые глаза, ощущая себя тонущей в глубоком море, неспособной противиться его бурному течению. Казалось бы, к ней лично пришла надежда, почти тут же угаснув. Девушка развернулась, желая покинуть заведение. — Постойте, — вдруг остановил её голос молодого парня, — неужели вы дадите ей просто так уйти? Даже ничем не поможете? — Пожалуй, синьор Буччеллати и так был достаточно добр к той, кого знает каких-то жалких пару часов, — повернув голову в сторону парня, проговорила Коралина, — незачем волноваться. Я отправлюсь домой, иначе, приду ещё чуть позже — и отец точно будет не рад…. — Но… — Прекрати, Фуго, — покачал головой Бруно, останавливая светловолосого, — Синьорина права. Я не принял её предложение, а более ничем помочь не могу. Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Верно, — мрачно замечает девушка, — Отказав в моём единственном желании, вам более нечем помочь мне… — Если я исполню твоё желание, — вздыхает Бруно, — то ты будешь в несоизмеримом долгу перед семьёй. А в ней есть ужасные и отвратительные люди, хуже меня в сотни раз, которые не постесняются потребовать с тебя долг даже телом. — Да плевать мне уже не подобное, — сжимая и разжимая кулаки, выдаёт Коралина, — Плевать, что будет со мной, лишь бы он получил по заслугам! Панеттоне вздыхает, успокаиваясь. Она вновь отворачивается от молодых людей, теперь окончательно уходя. Дверь ресторана закрывается за ней, стоит девушке лишь выйти за порог. Колокольчик тихо плачет, словно бы провожая её, а шум голосов посетителей заставляет его теряться в общей атмосфере. — Что за безумная решимость… — тихо произносит Фуго, опуская взгляд, — Ей наплевать даже на саму себя… — Я бы мог припугнуть её отца, — потирая переносицу, тяжело вздыхает Буччеллати, — Но это не удовлетворит Коралину. Она искренне желает своему отцу смерти и ничего кроме не даст этой девушке покоя…※※※
Мелкий дождь застаёт Коралину уже на улице, на полпути от «Libeccio». Она идёт, ощущая холодные капли на одежде и коже, но девушке на них абсолютно плевать. Одежда не греет, а волосы и вовсе промокнут, но это последнее о чём хочется думать. Всё, что она ощущает внутри — пустота. Это единственное чувство, теплящееся в груди. Нет ничего, о чём Панеттоне могла бы сейчас думать. Ей некуда уйти, кроме как в свой дом. А там тошно. Даже не от грубого обращения, нет. Тошно от одного лишь вида квартиры, где Коралина прожила все свои семнадцать лет, противно видеть её, вспомнить что-то из безоблачного прошлого. Но, ещё хуже видеть отца. Дверь открывается с характерным скрипом. Девушке хочется припомнить хоть один момент, когда бы эти чёртовы петли не издавали такой громкий звук. В нос тут же ударяет ощутимый запах сигарет. Дешёвых. Ведь отец отправляет почти все деньги в одно лишь дело. Атмосфера в квартире кажется какой-то тихой, словно бы в ней пусто. — Вернулась? — раздаётся из кухни грубоватый голос, подпитанный постоянным сидением на сигаретах. Коралина ничего не отвечает, лишь осторожно склоняет на бок голову, прищуренным взглядом осматривая комнату. Свет горит лишь там, на кухне, и тот слишком тёплый, приглушённый. Девушка замечает высокую фигуру отца, что показывается в дверном проёме, а за ней — ещё одну. Лица она не видит, но знает точно: очередной друг отца или попросту заказчик, может даже дилер. В его руке тоже заметна сигарета, однако, если приглядеться, можно понять, что это папироса. Толстая, с коричневатым оттенком и резким запахом какой-то травы. Не той, что можно употреблять для получения неземной эйфории, скорее просто что-то восточное, предназначенное для расслабления или попросту специфичного вкуса и запаха. Другу отца нет дела до его дочери. Он продолжает сидеть на своём месте, в то время, как сам Давиде Панеттоне выходит встречать Коралину. Пронзительный взгляд его вечно мрачных и недовольных глаз, иногда затягивающихся лёгкой полупрозрачной плёнкой от приёма того самого порошка, прожигает девушку насквозь. Мужчина подходит ближе, словно бы рассматривает свою дочь. — Неужели ты вернулась ни с чем? — спокойно, но лишь поначалу, произносит Давиде, — Где ты столько шлялась, а? Второй вопрос звучит уже более угрожающе, на повышенных тонах. В груди у Коралины зарождается маленький комочек страха, что будто бы так и кричит: «Нет-нет-нет, только не бей!». Точно такие же мысли крутятся в голове девушки, стараясь уступить место абсолютному безразличию, которое из последних сил рвётся наружу, заглушая всё остальное. Даже если её вновь побьют, разницы никакой не будет. Только добавится новых синяков. Панеттоне поднимает взгляд на своего отца, заглядывая в его глаза. Точно такие же, как у неё. — Деньги принести не удалось. Меня поймали на этом, — стараясь говорить как можно увереннее и спокойнее, не выдавая дрожи в голосе, произносит девушка. — Зато повидаться с кем-то ты успела, — стискивая зубы, процеживает отец, — Неужели была с мужчиной? Маленькая потаскуха… — С чего ты так решил? — тихо проговаривает вопрос Коралина, ожидая, что приподнявшаяся рука мужчины вот-вот упадёт прямиком на неё, отвешивая дополнительный удар, завершающий на сегодня все избиения. — С чего я так решил? — повторяет её же вопрос Давиде, словно бы дразнит, — От тебя так и несёт мужским одеколоном! Если просто пройти рядом с кем-то, такого эффекта не будет. Нужно обжиматься с ним, не иначе, — презрительно сплёвывает мужчина, — Ну что, понравилось, как он тебя отодрал? Девушка чувствует, как мужская рука хватает её рубашку, сжимая ткань и почти поднимая всю её лёгкую фигурку над полом. Лицо отца оказывается совсем рядом, и Коралине хочется зажать рот и нос рукой, лишь бы не чувствовать запах сигарет. Омерзительно. — Думаешь, можешь просто так оставить моё дело и дать себя оттрахать какому-то мужику? — зло рычит отец, швыряя дочь на пол. Коралина чувствует, как холодный паркет соприкасается с телом, сдирая ещё добрые миллиметры кожи. Желания вновь подниматься нет. Девушка слышит за спиной напряжённое, тяжёлое дыхание отца. Прекрасно слышит, как тот с особым остервенением и злобой плюёт в её сторону. Однако плевок этот попадает на паркет рядом. Коралина вдыхает аромат, оставшийся на её рубашке, желая убедиться: такой ли чуткий нюх у отца. Ткань ещё отдаёт нотками приятного одеколона. Девушка тут же вспоминает, как буквально упала на Бруно, когда тот пытался помочь ей. Стойкий аромат не смыл даже моросящий дождь, позволив принести его домой. Панеттоне зло кусает губы, поднимаясь с пола и направляясь в свою комнату. Отец уже вновь отвлёкся на своего друга. Конечно, если она не принесла деньги для очередной порции бизнеса, — дела ему до дочери нет. Их голоса звучат приглушённо, Коралина даже не хочет их слышать. Она лишь бросает последний прожигающий взгляд в сторону кухни и открывает дверь, окончательно уходя к себе. Девушка касается спиной двери, как только она с тихим щелчком закрывается. Припав к ней, Коралина тут же медленно спускается по всей длине вниз, оседая на пол. В голове крутятся слова отца, в привычной манере оскорбляющие её. Девушка думает о том, что такой человек, как Буччеллати, всё равно был предельно добр к ней. Даже такая незначительная вещь, сделанная для неё, — уже невероятная доброта. Чтобы даже в незначительной степени помогать другим, нужно уже быть хорошим человеком. Пожалуй, Коралина даже не была бы против, если бы за свою помощь он потребовал разделить с ним постель, ответить своим телом. Пусть бы случилось то, о чём подумал её отец. Руки теребят влажные от дождя волосы. Ткань на теле ощущается такой же мокрой, неприятно липнущей к нему вплотную. Панеттоне игнорирует это, зарываясь в собственные волосы на несколько недолгих секунд. Хочется опуститься на кровать, уткнуться лицом в простыни и свернуться калачиком, поджимая под себя колени. Именно это девушка и делает. Рубашка расстёгивается почти машинально, отбрасываемая в другой конец комнаты. За ней же отправляются штаны, испачканные настолько, что Коралина вряд ли наденет их ещё хотя бы раз. Оставшись лишь в майке, надетой поверх нижнего белья, что пропиталась моросящим дождём не так сильно, девушка забирается под тонкое одеяло, зарываясь лицом в подушки. Спать практически не хочется. Взгляд устремляется в одну точку, становясь пустым. Она лишь надеется, что таким образом сон придёт быстрее. Именно так и выходит. Коралина понимает, что картинка перед глазами начинает мутнеть, а сами они слипаться, страстно желая быть закрытыми. Пришедший сон приносит с собой обрывки старых воспоминаний, доставляющих девушке боль…※※※
Мама была чудесным человеком. В отличие от отца. Тот никогда особо не проявлял внимания ко мне. В семейных поездках или на праздниках в кругу этой же самой семьи, он обычно просто делал вид, что заботится обо мне или, что заинтересован моими делами. Всё это лишь ради одного единственного человека, близкого нам обоим — мамы. Она всегда поддерживала меня, любила и многое позволяла. С мамой любого, даже меня, не покидало чувство покоя. Словно бы она творила какие-то магические, чудесные вещи, волнуя эмоции каждого человека. Если бы не поразившая её болезнь, возможно, и моя и её жизнь прошла бы счастливее. Мама бы по-прежнему возвращалась вечером домой после работы в местной больнице, а от отца из комнаты слышалось искреннее: «Сандра, ты вернулась!». Тихий скрип оповестил маленькую Коралину, что отец вновь закрылся в комнате матери, начиная с ней уже такой не первый приватный диалог за эту неделю. Постоянные разговоры тет-а-тет, постоянно приходящий один и тот же врач, уже запомнившийся маленькой Коралине. От него пахло медикаментами, такими, запах которых временами сохранялся и на одежде мамы. Руки у врача всегда были холодными, а сам он любил потеребить дочку своего пациента по голове, от чего у Коралины складывалось впечатление, что её окатывают ледяной водой. Раз за разом этот седовласый дядечка-врач задавал девочке один и тот же вопрос: — Come sta tua madre, cara? И Коралина, хлопая своими большими тёмными глазами, каждый раз отвечала одинаково: — Мама говорит, что она в порядке… Вот только эти постоянные разговоры, на которые не допускалась сама Коралина, волновали её. Этот диалог между родителями был не для детских глаз и ушей, как считали и мама, и папа. Однако сама Коралина считала по-другому. Ей ведь уже было почти одиннадцать; это уже взрослая девочка! Ведь именно так говорила её мама. Она хотела знать, о чём таком важном говорят родители, скрываясь от неё. Именно поэтому Коралина решилась сесть неподалёку от двери, прислонившись ухом к прохладным обоям. На тех расцветали блёклыми узорами красивые лилии, которые безумно нравились её матери Алессандре. Она говорила, что этот светлый пейзаж напоминал ей картину той зимы, которую она видела у себя на Родине. Коралина, в свою очередь, уже давно открыла в себе эту чудную способность: стоит ей только захотеть, она может услышать любые звуки. Пусть они звучат из соседней комнаты или даже из квартиры недружелюбных соседей семьи Панеттоне, — Коралина услышит любой из них. Те, словно бы блёклые невидимые нити, тянутся к девочке, подчиняясь её воле. Коралине не составило труда прислушаться и, как перед собой, услышать диалог родителей. — Не могу так, Давиде… — послышался тихий голос матери, — Не могу скрывать всё это. Особенно от Коралины… Голос отца не слышится, только лишь тихий вздох. Коралина не видит этого, но он старается ласково гладить ладонь жены, осторожно оставляя на ней губами лёгкий поцелуй. — Не переживай. — Нет, переживать стоит, — возражает Алессандра, — Я ведь тоже врач, так что возражать тому, что они говорят на мой счёт, не стану. — Но, Сандра, — попытался заговорить отец, но, похоже, был перебит без слов понятным жестом жены. — Мне остался год, может, чуть больше, — мрачноватым тоном проговорила женщина, — Сделать ничего нельзя. — А если собрать денег на какую-нибудь операцию? — взмолился Давиде, — Должен же быть хоть какой-то способ перебороть болезнь! Голоса родителей становятся тише. Это Коралина отвлекается на совершенно иной звук, не контролируя собственную способность и усиливая уже его. Звонок входной двери трещит тихой мелодией. Пара звонких стуков в дверь, — и девочка уже стоит у порога в жалких попытках заглянуть в глазок на двери. Те оказываются тщетны, и Коралина сразу же открывает дверь, видя на пороге уже такого знакомого врача. В нос сразу же ударяет тот же самый запах медицинских препаратов, а перед глазами маячит его белоснежный халат. — Твои родители дома? — с лёгкой улыбкой спрашивает врач, получая в ответ краткий кивок и многозначительный жест в сторону закрытой комнаты. Подслушивать ещё и разговор матери с лечащим врачом Коралина не собирается. Ей уже и так стало страшно за любимую маму. Более она слышать не желает… Именно тогда произошёл переломный, по моему мнению, момент. Я всегда знала и прекрасно осознавала, что отец любил больше мою маму, чем меня. Возможно, для кого-то подобное кажется странным. Как можно не любить собственного ребёнка? Но, для меня это было вполне естественным. Отец никогда не видел во мне частичку себя, даже частичку его любимой жены. Для него всегда была лишь одна она. Я же — одним маленьким недоразумением, случившимся из-за их взаимной любви. В памяти до сих пор прочно засел разговор, случившийся с отцом одним тихим вечером, примерно через неделю или две, как заболела мама… — Коралина, — мягко проговорил отец, — Ты ведь знаешь, что ты у нас очень способная девочка, верно? — Верно, — протянула в ответ маленькая Коралина, всей своей детской наивностью не подозревая подвоха. — Значит, ты должна понимать, что со своей… Особой силой ты можешь пойти, подслушать, где у богатого дяди лежат деньги и… Немного одолжить их, — сдерживая рвущуюся наружу улыбку, произнёс Давиде, — Это всё будет для твоей мамы, обещаю. Мы поможем ей таким способом. Нет, — покачал он головой, на секунду запнувшись, — Даже не мы, ты поможешь своей любимой маме. Ты ведь любишь её? Ты ведь любишь её? Как маленькая Коралина могла бы ответить отрицательно на подобный вопрос? Конечно, она любила свою маму, и та любила её. Девочка готова была сделать ради неё абсолютно всё. Именно из-за любви к столь важному и близкому человеку она ввязалась в одну большую аферу, которую проворачивал её отец. — Мамочка, как ты себя чувствуешь? — спрашивала Коралина, сидя у постели Алессандры и поглядывая на неё с неприкрытым волнением. Девочка сжимала бледную исхудавшую руку женщины, а та в ответ лишь вяло улыбалась. — Всё прекрасно, Mio Рesciolino, — тихо говорила в ответ мать, — Ты не должна переживать из-за меня. Продолжай хорошо учиться и думать о своём будущем. — Я думаю об этом! — обильно кивая, уверяла женщину Коралина, — вот мы с папой соберём достаточно денег и обязательно вылечим тебя! Губы Алессандры чуть заметно дрогнули. Она нахмурилась, но не произнесла ни слова, лишь вновь стараясь улыбнуться. Весь её болезненный вид смело говорил за неё. Врать о том, что женщина чувствует себя прекрасно, чудесно и лучше всех на свете — было бессмысленно, абсолютно бесполезно, однако Алессандра всё ещё держалась в присутствии дочери. — Дорогой… — улыбка женщины слегка увяла, стоило ей увидеть за спиной любимой дочери высокую фигуру Давиде. — Никогда ни о чём не переживай, Mio Рesciolino, — всегда говорила мне мама, — Кто-нибудь в этой жизни обязательно протянет тебе руку помощи! Эти слова я вспоминала из раза в раз, вновь и вновь возвращаясь ко дню её похорон. Никогда не забуду, как в тот день небеса словно бы плакали, провожая и одновременно приветствуя нового ангела. На свежевырытой могиле оставили букет светлых лилий, которые мама так любила. Не могу сказать, что тогда, в свои двенадцать лет, я сильно плакала. Наверное, во мне уже кончились все эмоции или же окончательно погибли после горячего шёпота отца: — Даже не думай, что сможешь просто так уйти от этого воровства, — шипя, говорил он, — Я только построил весь этот бизнес, а ты — моя главная нажива. Попробуешь куда-то сбежать или прекратить этим заниматься, — узнаешь, какая жизнь за решёткой. Кажется, обычно, говорят, что больных людей обижать и оскорблять не принято… Именно таким был мой отец, — больным. Возможно, где-то в глубине души я могу понять, что он увлёкся торговлей наркотиками из-за потери моей мамы. Ведь её судьба была заранее предрешена. Ей оставалось лишь тихо умирать, отдавшись потоку этой судьбы… Но, всё же… Это не отменяет того, что упиваясь собственным отчаянием, горечью и бессилием, отец полностью позабыл обо мне….※※※
Несколько месяцев спустя
Сдавленный хрип вырвался из груди Давиде, как только его тело с громким звуком упало на пол, подняв к самому потолку гулкое эхо. Рёбра нещадно болели, а в голове, казалось, засел точно такой же гул, разносимый эхом. Вся та боль, приходящая с каждым новым ударом, пронзало тело мужчины будто бы сотней игл. Он ощущал, словно бы конечности его расходятся на части, живот раздирают, почти что как на операционном столе. Давиде чувствовал эту боль, понимал, что ему плохо, но уж точно не мог видеть расходящиеся на его собственном теле молнии. В квартире царила полнейшая тишина. Не считая его громкой отдышки и хрипов, что намеренно срывались с губ. Пожалуй, Давиде осознавал, что до него никому нет дела и от страшной кары, пришедшей к нему в виде ещё совсем юного молодого человека, спасать его никто не собирается. — Думаю, тебе стоило бы заранее знать, что те, кто воруют у семьи, — живыми не уходят, — раздался почти над самой головой мужчины негромкий голос, звучащий совершенно спокойно. Давиде поражался его тону, ведь сам он точно понимал — ещё чуть-чуть и, казалось, голова отделиться от тела. Настолько боль в каждом сантиметре его организма была сильной. Мужчину со всей силы вновь впечатали в пол, схватив сзади за слегка отросшие волосы. Лицо встретилось с пыльными половицами, хрустнув каким-то из зубов. Давиде негромко взвыл. Он не был человеком из сферы гангстеров или бандитов, так что подобные пытки для него были чем-то из ряда вон выходящим. — Поверьте, синьор, — сжав зубы почти до скрипа, произнёс мужчина, — Я никак не причастен к воровству у вашей организации. — Думаю, вы удивитесь, — с лёгкой насмешкой в голосе ответил на это молодой человек, — Однако каждый второй, кто насолил семье, говорит абсолютно тоже самое. Давиде ощутил, как его схватили за ворот рубашки, уже изрядно испачканной его собственной кровью, и приподняли над полом. Человек, устроивший ему пыточный расспрос, присел на корточки рядом, заглядывая в измученное лицо мужчины. На того воззрились ясные голубые глаза, выглядывающие из-под тёмной чёлки каре. — Мог бы хотя бы поинтересоваться перед своим концом, кто я, — прищурился парень, — Если хочешь знать, моё имя Бруно Буччеллати. Не стоит напоминать тебе, что я слежу за делами семьи и устраняю таких, как ты, кто думает, что без нашего ведома можно творить в Неаполе всё, что тебе вздумается. — Повторяю, — из последних сил стоял на своём Давиде, — Я ничего не крал у вас, и, тем более, не пытался подпортить вам жизнь. Я даже не знал о вашем существовании! — Значит, впредь будешь знать, — хмыкнул Бруно. Эта фраза заставила Давиде поднять на своего мучителя взгляд, полный некой надежды. В его закрутились тысячи мыслей о возможном положительном исходе, однако зловещая ухмылка, застывшая на лице молодого человека, разрушила их в один момент, — Вот только, в могиле это знание тебе вряд ли пригодится. Тело мужчины грузной тушей упало на деревянный пол, подняв в воздух лёгкие клубы пыли. Давиде услышал где-то позади себя шаги и тихое шуршание, вперемешку с иными звуками. Он хотел попытаться хотя бы приподняться на локтях, но любое движение давалось мужчине с трудом. Слишком всё болело. — Если ты не возражаешь, — донёсся до него голос Буччеллати, — Устранить тебя приказали таким способом, чтобы всё было более менее правдоподобно. Щелчок пистолета заставил Давиде вздрогнуть, а затем заметать в попытках то ли подняться, то ли обернуться назад. Само сознание закричало, словно бы пытаясь возродить в теле инстинкт самосохранения. Конечно же, умирать Давиде Панеттоне ещё не планировал. Вот только судьба с его ходом мыслей согласна не была. — Постой же! — выкрикнул мужчина с явной паникой и страхом в голосе, — его тембр выдавал его с потрохами. Он попытался посмотреть на Бруно, но даже повернуться у Давиде вышло с трудом, — Я никогда не воровал сам! У меня был… помощник…Подельник, называй как хочешь! — Надеешься, что это поможет тебе сохранить жизнь? — с ощутимым холодом произнёс Буччеллати, — Не волнуйся, его мы тоже найдём, если нужно будет… Молодой человек проигнорировал нарастающие крики Давиде, насильно хватая того за волосы и отбрасывая голову далеко назад. Холодное дуло револьвера коснулось сначала шеи, а затем подбородка, подбираясь всё ближе и ближе. Мужчина сомкнул губы, однако те вновь раскрылись, расходясь, подобно застёжке молнии, не давая ему закрыть рот. Под самым носом запахло порохом. От него заслезились глаза, а в том же самом носу неприятно защекотало. — Arrivederci, — шепнул ему почти на самое ухо Бруно, прежде чем спустить курок. Давиде и сам не понял, как слегка нагревшаяся ручка револьвера оказалась в его собственных пальцах. Ужас охватил его лишь на последние несколько секунд, которые мужчина потратил на один единственный взор. Взгляд, упавший на стоящий неподалёку комод, что был заставлен фотографиями в рамках. Буччеллати поймал его последний взор, устремлённый именно туда. Глаза его на миг расширились, уловив на семейном фото знакомое лицо. Молодая девушка, всего на несколько лет младше того образа, что видел сам парень. Такие же тёмные волосы, сочетающиеся с обсидиановыми глазами. Лишь выражение лица в разы счастливее, чем при их первой встрече. — Коралина… — прошептал одними губами Бруно, и вздох, желающий сорваться с них, застрял где-то глубоко в горле.