E ho detto a Coraline che può crescere Prendere le sue cose e poi partire Ma sente un mostro che la tiene in gabbia Che le ricopre la strada di mine
Холодные голые стены полицейского участка почти что напоминали собой ту же тюрьму. Неприятная атмосфера некого безразличия и неискренности витала в каждом уголке этого места. Яркие лампы, висящие под самым потолком плоскими «блинами», горели прохладным светом, неприятно бьющим в глаза. За это никто не любил подобные места, а это — в особенности. Полицейские участки нравились лишь самим представителям закона, добросердечным и, конечно же, честным полицейским, но никак не тем, кто вынужден был провести в этом месте не одну ночь. Специальные камеры, оснащённые возможностью проживания в них всего на несколько суток, облегчали работу тюрьмам, которые не могли держать в своих стенах абсолютно всех: виновных и тех, чья вина ещё не была доказана. Пока что… — Коралина Панеттоне, восемнадцать лет, — невнятно бурчал про себя дежурный по участку, низенький плотный мужчина с залысиной, которую тот прятал под своей фуражкой, не снимаемой даже в помещении, шурша страницами широкой папки-досье, — Родилась шестого января 1980-го. Мать скончалась от болезни, отец совсем недавно тоже… Сирота теперь, выходит. М-м-м… Полицейский пошарил пухлой рукой по поверхности стола, за которым восседал, но, нащупав небольшую квадратную коробку, не обнаружил в ней печенья. Мужчина озадаченно взглянул на пустующую картонку, и приподнял её, высыпав оставшиеся крошки прямо на стол. — Вот блин, буччеллати закончилось, — простонал полицейский, поглядывая на опустевшую коробку. Он-то думал, что всего минут пять назад она была полностью заполнена небольшими кусками инжирного печенья, добросовестно политых белой глазурью. — Хм, а фамилия-то у девчонки тоже довольно вкусно звучит. Мужчина негромко хохотнул и откинулся на деревянный стул с лёгкой обивкой, продолжая разглядывать папку. В той на первом же листе железной скрепкой была закреплена фотография молодой темноволосой девушки. Ещё не тюремная, на фоне длинных чёрно-белых полос с именным номером в руках, но уже с несчастным выражением лица. Хотя, полицейский бы не назвал его «несчастным», скорее спокойным и отстранённым. Может даже, безразличным. Еле заметно хмыкнув себе под нос, он взялся за сероватую ручку кружки, что стояла на противоположной части стола от пустующей коробки из-под печения и отпил подостывшую жидкость. Кофе немного горчил, что навело полицейского на мысли о заказе напитка собственноручно в следующий раз. «Ничего эти новички не могут нормально. Даже кофе дрянной покупают», — подумал про себя полицейский, состроив настолько недовольное лицо, будто бы вместо самого обычного кофе у него в кружке была моча. — Чем занимаетесь, синьор Грассо? Вопрос, заданный прямиком с порога, прозвучал слишком уж внезапно. Полицейский подавился собственным кофе, едва не выплеснув его остатки не только на стол, но и на папку с досье. Толстяк приподнял одну бровь (что, впрочем, вышло не так уж выразительно, как он представлял у себя в уме) и взглянул на вошедшего, назвавшего его по фамилии. Молодой человек был как раз одним из тех «новичков», о которых Грассо нелестно отзывался в собственных мыслях. По его нескромному мнению, этот парень был слишком уж молод для работы в полиции и, тем более, её дел. Как временами говорили в ситуациях, подобных этой: «У него ещё молоко на губах не обсохло». Грассо, как порядочный полицейский, проработавший в полиции уже с десяток лет, всё время смотрел на новичков, только-только окончивших полицейскую академию или старшие классы, свысока. Правда, с его ростом удавалось это не так часто, и тем самым новичкам зачастую приходилось даже слегка нагибаться, дабы поговорить со старшим полицейским. — И тебе «добрый день», — с лёгкими нотами недовольства, исходящими от его голоса, произнёс Грассо, — Как там тебя… — тихо пробурчал полицейский, пытаясь вспомнить имя вошедшего юноши, — Ах, точно… Аббаккио! Молодой человек приподнял в приветственном жесте свою фуражку, демонстрируя коротко подстриженные светлые волосы. В отличие от Грассо, чья полицейская форма была слегка расстёгнута из-за непомещающегося в неё живота, одежда Аббаккио выглядела опрятной и полностью соответствующей стандартам. На фоне своего старшего коллеги новичок выглядел тем самым идеалом полицейского, которого хотят видеть многие. — Да вот, просматривал досье недавно поступившей к нам рецидивистки, — гаденько усмехнувшись, потрепал в своей руке папку Грассо, — Между прочим, — твоя ровесница. Вот как люди проживают жизнь: восемнадцать лет, а уже в полиции. Только по разным причинам. Весёлый смех полицейского не внушил Аббаккио ничего хорошего. Тот звучал скорее с мерзкой насмешкой, явно сочащейся из нот его голоса. От этого становилось совершенно неприятно. Молодой человек нахмурился, сведя к переносице тёмные выразительные брови. Даже если эта девушка попала в их полицейский участок и ждёт приговора суда, — за что она должна получать подобные насмешки со стороны полицейских? Аббаккио взглянул мельком на папку, уложенную Грассо обратно на стол. В углу темноватого картона виднелась фотография, слегка выпавшая из общего объёма документов. На ней: молодая девушка с приятными чертами и миловидным лицом. Ни за что не скажешь, что она действительно может попасть за решётку. Молодой человек с трудом оторвал взгляд, прекращая созерцание не самой позитивной фотографии, и направился вглубь участка, куда и направлялся изначально. Голые стены, особенно навевающие холода в той части, где располагались железные камеры, временами пугали даже самого Аббаккио. Однако проблема крылась лишь в отсутствии достойного ремонта, который по никому неизвестным причинам никак не могли начать уже пару лет. Вернее, как шутили некоторые, причина была. Правда, заключалась она в безумном желании Грассо прикупить себе личный остров, желательно, состоящий из одной только еды. В общем, та самая часть всего полицейского участка нравилась Аббаккио меньше всего, хоть и входила в будущем в полномочия его полноценной работы. В очередной раз проходя мимо отдела с камерами, он остановился на несколько секунд. В этот раз их вполне хватило, чтобы услышать отголоски не самого приятного разговора, а вместе с ними и несвойственный участку шум. — Да никто нам ничего не сделает, — послышался хрипловатый мужской голос, — Пока никто не видит — всё можно. — Может, всё же не стоит, — вяло проговорил второй голос, что звучал с некой тянущейся нотой, — Не то, чтобы она страшненькая, просто… — Да девка огонь! Я на досмотре сам видел, — хохотнул первый, подначивая товарища, — Давай, чтобы побыстрее управиться, пока шанс есть. А то днём приведут ещё кого-нибудь суток так на пятнадцать, и не повеселимся. Мерзкое хихиканье заставило прохладный холодок пробежаться по спине Аббаккио. Примерно понимая в мыслях контекст диалога, он не мог просто пройти мимо, отправившись выполнять свои обязанности. Надо же было именно в этот день участку почти пустовать! Последнее, что молодой человек услышал, прежде чем вступил на «территорию» камер, было негромкое «ай», изданное, по всей вероятности, вторым мужчиной. Аббаккио намеренно громко зашагал, сразу же заворачивая за угол, откуда предположительно доносились голоса других полицейских. — Всё в порядке? — привлекая к себе внимание, произнёс молодой человек. Его глазам тут же предстала такая картина: пара его коллег, старше на несколько лет, ошивались рядом с открытой камерой. За решётчатую дверь хваталась руками молодая девушка, похоже, оказывая некое сопротивление или нежелание то ли быть закрытой в ней, то ли наоборот, не желая покидать пределы камеры. Стоило обоим полицейским заметить Аббаккио, как один из них, — тот, что был повыше ростом и с заведомо неприятным на вид лицом, — заметно скривился, негромко цокнув языком. Он переглянулся с товарищем и сразу же сделал вид, что буквально за секунду до появления новичка собирался закрыть дверь камеры. Рука легла на холодную решётку, а пальцы второй вцепились в одежду девушки, заталкивая её внутрь. — Конечно, конечно, — процедил полицейский, — Вот, собирались закрыть эту буйную девицу, чтобы более не смела ничего вытворять. Аббаккио взглянул на «буйную девицу», которую сложно было охарактеризовать подобным эпитетом, не заметив за ней какой-то опасности или агрессии. Она с холодным безразличием подчинилась действиям полицейских, позволив закрыть себя в камере. Пара товарищей же вновь переглянулись, смерив Аббаккио недобрым взглядом, и направились к выходу с «территории» камер. В руках второго звякнули ключи, которые тот принялся убирать в карман, и молодой полицейский заметил на тыльной стороне его ладони несколько алеющих борозд, оставленных будто бы ногтями. Аббаккио мельком бросил взгляд на его руку, но полицейский тут же сунул её в карман, тихо шикнув. Когда же оба работника участка удалились на достаточное расстояние, затерявшись где-то в других помещениях, молодой человек посмотрел сквозь сереющие металлические решётки на заключённую. Девушка так же безмолвно устроилась на жесткой кушетке, служащей всем в подобных местах кроватью. Похоже, делать она ничего не собиралась. Лишь подобрав под себя колени, девица уставилась пустующим взглядом в стену. Немного поколебавшись, Аббаккио подошёл ближе к камере, коснувшись рукой холодных прутьев. Девушка не шелохнулась, однако скосила в его сторону взгляд тёмных глаз. — Зачем так пялиться? — прозвучал её тихий, но вполне спокойный голос, — Я для вас здесь, как зверушка в зоопарке, что ли? — Вовсе нет, синьорина, — стыдливо потупив взгляд, произнёс Аббаккио. Затем он чуть кашлянул в кулак, подумав, что всё же стоит держать лицо, — Мне лишь было интересно взглянуть на вас. С вами ведь всё в порядке? — Не считая того, что я нахожусь здесь не первый день, ожидая суда? — выдохнула та в ответ. — Не язвите, — пригрозил молодой полицейский, — Прекрасно понятно, что я спрашивал вас о том, не причинили ли вам боль те двое. Почему вы не оказали сопротивления? — Думаете, мне нужно ещё пара лет к моему сроку? — прикусив губу, ответила девушка, — Если бы я попыталась сделать хоть что-то, они перевернули бы всё в свою пользу, выставив меня преступницей, сопротивляющейся закону и его представителям. Аббаккио чуть склонил голову, всматриваясь в лицо девушки. На него спадали пряди волос, так что разглядеть девичьи черты было довольно трудно. Тем не менее, парень сумел рассмотреть под правым глазом девушки изящную крохотную родинку, что открылась, стоило только ей заправить прядь волос за ухо. — Вы — Коралина Панеттоне? — Не думаю, что у вас здесь кто-то ещё дожидается суда, — девушка кивнула на пустующие камеры, — Так что, да. — И за что же вас хотят осудить? — Вы что, моё досье не читали? — слегка удивилась Коралина, поднимая взгляд на Аббаккио. Она не ожидала увидеть прямо за металлической решёткой довольно молодого парня, облачённого в полицейскую форму. Глаза зацепились за слишком уж необычный, блёклый цвет его волос, который сама Коралина назвала бы пепельным. Девушка смерила весь его образ взглядом, особенно задержавшись на ровной линии тёмных от помады губ, а затем стыдливо отвела глаза. — Я воровала деньги у богатых, — выдохнула Панеттоне, сильнее прижимая к груди собственные колени. — И отдавали бедным? — Аббаккио невольно улыбнулся. Наверное, в данном случае это было немного неуместно, даже дерзко с его стороны, вот только, к его же собственному удивлению, Коралина выдала слабую улыбку, наполненную горечью. — Нет, своему отцу. — Он вас заставлял этим заниматься? — нахмурился молодой полицейский. Он заметил, как после этих слов в тёмных глазах девушки промелькнул какой-то огонёк, а губы на секунду дрогнули. — Поверьте, именно так и было, — негромко хмыкнула Коралина, — Думаю, каждый раз вы встречаете десятки таких же, как я, кто говорит «я не виновен, меня подставили», поэтому иные комментарии будут излишни…. Аббаккио ничего не ответил на это. Он несколько секунд внимательно разглядывал девушку. Точно такая же, как на той фотографии в досье. Нет ни капли различий, те ещё не успели появиться: фото совсем новое. Нет, не похожа эта девушка на преступницу. Скорее на несчастную молодую синьорину, попавшую по самой обычной человеческой вине в подобную ситуацию. — А вы… — начал молодой полицейский, — Сами согласились на срок? — Да, явилась с повинной, — приподняв слегка подбородок, произнесла Коралина, — Я признала вину и согласилась на выданный мне срок за воровство. — Почему же вы не попытались оправдаться? — непонимающе свёл брови к переносице Аббаккио, — Вы ведь невиновны. — А вы уже поверили моим словам? — взглянув на полицейского, хмыкнула девушка. Однако через секунду голос её смягчился, а сама она опустила голову на колени, — Всё равно я знаю, что над отцом восторжествовала справедливость. Ради неё я готова искупить свои грехи в тюрьме. — Где сейчас ваш отец? — Не знаю… «Но, надеюсь, — в могиле» — хотелось добавить девушке, но она оставила эти мысли при себе. Коралина закрыла глаза, так и оставаясь на кушетке в той же самой позе, напоминающей сжавшегося от страха ребёнка. Даже сквозь объёмную одежду, которую ей пришлось носить здесь, Панеттоне ощущала, что молодой полицейский ещё несколько секунд сверлил её пристальным, изучающим взглядом. От этого становилось тошно. Не слишком-то Коралина хотела, чтобы в этом поганом месте ей удостаивалось столько внимания. Вот только, при всём при этом, странноватый новичок был единственным, кто отнёсся к ней, как к самому обычному человеку. Девушка запомнила, как всего день или два назад, когда она только пришла в участок, её запястья тут же грубо сковали наручниками, даже не удосужившись проверить, задели ли те кожу или нет, а затем закрыли в камере, с каждым часом всё больше кормя Коралину обещаниями адвоката и подробностями дела. И всё это при том, что она самолично явилась в полицейский участок, признавая свою вину. Девушка просто надеялась, что её дело пойдёт быстрее и уже через день-другой, она отправится в общую тюрьму, где сможет принять свою судьбу со спокойной душой. Конечно, даже там она продолжит, засыпая, видеть перед собой бледное и измученное женское лицо. С чертами, до боли напоминающими Коралине её саму, только лишь с одним отличием — глубокими глазами цвета неба. Мама снилась девушке почти каждую ночь после той судьбоносной кражи, что и привела Коралину в полицейский участок, а отца (как надеялась девушка) — в могилу. Она поменяла положение, ложась спиной на твёрдую поверхность кушетки. Лопатки тут же заныли, но Панеттоне проигнорировала эти неприятные чувства. Она закрыла лицо рукой, покрывая его тыльной стороной ладони и испустила тяжёлый вздох. Если Коралина прямо сейчас расплачется, выпуская все накопившиеся чувства, то вряд ли хоть кто-то её услышит. Всем будет плевать. «Вряд ли та организация, к которой принадлежал тот добросердечный человек, простит воровство из их толстого кошелька…» — размышляла Коралина в течение нескольких дней после встречи с Бруно. В её голове зарождался идеальный план, позволяющий избавиться от ненавистного отца, не марая самой руки. Настолько тот осточертел девушке. «Они ведь гангстеры. Они не прощают предательства, как и вмешательства в их семью…» Те несколько месяцев, что Панеттоне продолжала терпеть собственного отца и воровала для его бизнеса деньги, она выстраивала план. Неделями искала людей, властвующих над миром вне закона. Те, кому принадлежит ночной Неаполь… И нашла. Людей, называющих себя капореджиме, «капитанами», — состоящими в организации с громким именем «Passione». Страсть. Коралина вздохнула, прикрывая глаза. Ресницы встрепенулись несколько раз, находя удобное положение, и сомкнулись вместе с веками. Девушка повернулась на бок, прижимаясь к прохладной голой стене. Сон пришёл лишь спустя полчаса. Отголоски реальности стали туманными, звуки доносились будто бы издалека, становясь всё более тихими и приглушёнными. На следующий день Коралина никак не ожидала, что, проснувшись, обнаружит у своей камеры того же молодого полицейского, который говорил с ней всего день назад. Девушка с неподдельным удивлением посмотрела на него, встретившись с взглядом отдающих янтарём глаз. — Что вам нужно? — Я… — Аббаккио неловко кашлянул, отводя взгляд от девушки, но продолжил, — Подумал, что вам будет интересно точно знать, что случилось с вашим отцом. Поэтому навёл справки. Панеттоне недоверчиво покосилась на полицейского, но ничего в ответ не сказала. Взгляд её помрачнел и уткнулся в серость решётки. — И что же вы выяснили? — негромко произнесла Коралина. — Новости не самые приятные, — с осторожностью начал полицейский, однако увидел, как девушка отмахнулась от этих слов, как бы говоря: «мне без разницы». — Ваш отец был найден в вашей же квартире с пулей в голове. Он… застрелился. Сам. Со стороны Коралины послышался тяжёлый вздох. — Вы в порядке? — Да, — резче, чем хотелось, ответила девушка, — Спасибо… что сообщили… — Вы имели право знать. Да, Коралина была уверена, что помимо этого, у неё имелось ещё множество других прав, которые, впрочем, не сильно волновали полицию и её адвоката. Последний и вовсе был ужасающе некомпетентным. Вот только, иного девушка заиметь не могла. Приходилось полагаться на адвоката, предоставленного Панеттоне судом. — Об этом ранее речи не было! — не сдержавшись, выкрикнула Коралина. Наручники, закреплённые под столом, гулко звякнули металлом. Сидящий напротив неё опрятно одетый мужчина провёл рукой по волосам, приглаживая причёску, и негромко цокнул языком. — Я тоже не думал, что в деле вскроется подобное, — скрипнув зубами, выдал адвокат, — Но так уж случилось, синьорина Панеттоне. В доме вашего отца были найдены наркотические вещества. Так как ваш отец… скончался, подозрения падают на вас. — Подозрения, что я, что? Распространяла подобную дрянь? — мерно вздыхая, процедила Коралина. — О распространении речь пока что не идёт, — сверкнул глазами мужчина, — Но вот хранение… — Это никак не моя вина! — выпалила девушка, — Почему никто не думает на отца?! — Синьорина, — послышался спокойный голос полицейского, что стоял у двери переговорной, следя за легальностью разговора. Коралина бросила мимолётный взгляд на Аббаккио. Тот сжимал ключ от её наручников, потирая о него пальцы сквозь белые перчатки формы. — Будьте спокойнее. Напоминаю. — Пока что ситуация складывается такая: несчастный отец покончил с собой по причине того, что его дочь вжилась в мир беззакония и преступности, храня наркотики и воруя у других, — пояснил адвокат, вертя меж пальцев шариковую ручку. — Вы представляете, сколько мне дадут, если оставить всё, как есть? — в отчаянии проговорила Коралина, — Это ведь в разы больше, чем планировалось изначально! — Что ж, тут я ничего не могу сделать, — развёл руками мужчина. Девушка со злостью впилась ногтями в слегка огрубевшую кожу ладоней, сжимая кулаки. Что она может сделать в своём положении? Абсолютно ничего… Разговор с адвокатом, словно кассета в проигрывателе, проматывался в голове Коралины всю дорогу до камеры. Она мельком смотрела в спину молодому полицейскому, опасаясь, что тот заметит её взгляд. От чего-то девушке стало совершенно неприятно, что в переговорную её водил именно этот новичок. Не хотелось, чтобы он слышал весь этот разговор с паршивцем адвокатом. Не хватало Коралине, чтобы ещё к ней прониклись жалостью. — Синьорина, — голос Аббаккио вывел девушку из туманных мыслей, накрывших ту с головой. Панеттоне подняла на полицейского взгляд. Они уже дошли до камеры. От металлических прутьев разило холодом, а открытая дверь казалась девушке пастью какого-то жуткого монстра. Коралина послушно зашла в камеру, протягивая через единственное свободное пространство закованные в наручники запястья. Молодой полицейский коснулся её рук, обхватив голую кожу тканью своих перчаток и убрал металлические браслеты, слегка нагревшиеся от тепла тела. Девушка ощутила, как его пальцы, касаясь бледных запястий, поглаживают покрасневшие от наручников места. Алеющие борозды красовались неяркими кругами, опутывая запястья, словно настоящие браслеты. — Больно… — тихо произнесла Коралина, чувствуя прикосновения к оставшимся следам. — Простите, — отпуская руки девушки и убирая расстёгнутые наручники к себе на пояс, бросил Аббаккио. — Прекратите вести себя так, словно вы сочувствуете мне, — недовольно фыркнула Панеттоне, — если вы продолжите, то это будет выглядеть так, словно вы оказываете заключённой знаки внимания. Какой-то Стокгольмский синдром наоборот, получается… — Лимский синдром. — Что? — нахмурилась Коралина, переспрашивая. — Стокгольмский синдром, только наоборот, называют Лимским, — слегка улыбнувшись, исправил её полицейский. — Мне без разницы, — проворчала девушка, — Я преступница. Оставьте меня в покое и просто будьте также безразличны, как все остальные. — Но вы ведь сами говорили, что невиновны, — вздохнул Аббаккио, — Почему же я не могу вам посочувствовать? Моя работа — ловить и наказывать настоящих преступников. — Я и есть настоящий преступник, — процедила Коралина. — Нет, — возразил на это полицейский, — По вам видно было, что на десяток лет тюрьмы за хранение наркотиков вы не согласны. Потому что к этому не причастны вовсе. Панеттоне сложила губы в тонкую линию, сверля молодого полицейского взглядом. Он ведь был прекрасно прав, только вот девушка всё равно не могла принять того, что хоть кто-то слышит её и верит её словам. Даже отец никогда так не делал. Порой тот и вовсе делал вид, что дочери не существует. Приносишь деньги — молодец, нет — знать тебя вовсе не хочу… — Знаете ли, — мельком взглянув на выход с «территории» камер заключения, проговорил Аббаккио, — Я усердно трудился, чтобы стать полицейским только для того, чтобы помогать людям. Какой прок будет от полиции, если их же силами невиновная девушка сидит в тюрьме, а какой-нибудь ублюдок гуляет на свободе? Коралина прикоснулась к прутьям решётки, обвивая те пальцами, и заглянула в глаза полицейского. Она хотела что-то сказать, произнести какую-то слегка дерзкую речь, но слова перемешались в голове, заставляя девушку лишь безмолвно приоткрыть рот. — Вы всё равно ничего для меня не сможете сделать… — проговорила слегка хрипловатым голосом Коралина, сглатывая вставший в горле ком. — Я не смогу, тогда сможет кто-то другой, — настойчиво произнёс Аббаккио, — Разве у вас, кроме отца, не было никого? Я могу связаться с нужными вам людьми. — Нет… — покачала головой девушка, — Думаю, вам и так запрещено разговаривать с будущими заключёнными, а вы постоянно говорите со мной. У меня нет никого, кто мог бы помочь мне… Она замолчала, отворачиваясь от решётки. Высокий силуэт полицейского оказался за спиной девушки, но она всё равно с силой зажмурилась, словно бы не хотела видеть его перед собой. Коралина отошла всего на пару шагов и остановилась, не делая более ни единого движения. За спиной послышалось тихое шуршание формы. За ним будут удаляющиеся шаги. Секунда, другая… Они не последовали. Повисшая у камеры тишина удивила Коралину, заставив открыть глаза. Она еле заметно покосилась на полицейского. — А вы… не скажите мне своё имя? — неуверенно проговорила девушка, — Вы всё время приходили ко мне, интересовались мной, прекрасно зная, кто я. А я… ну…не знаю даже вашего имени. — Вообще-то сообщать свои имена нам тоже запрещено, — хмыкнул Аббаккио, и Коралина была уверена, что в его голосе промелькнула ухмылка. — Что же, — усмехнулась в ответ девушка, — не можете даже просто имя назвать? Таких по всей Италии, наверняка, полным полно. — Нет, пожалуй, я один такой в своём роде, — с какой-то игривой ноткой произнёс полицейский, — Но, если вам так нужно знать, то моё имя — Леоне. — Леоне… — еле слышно повторила его имя Коралина. Она смущённо опустила голову, более не пытаясь взглянуть на полицейского. Тот ещё несколько секунд не уходил от камеры, словно бы колебался, но решение всё же настигло его. Негромкие шаги постепенно удалились, оставляя девушку в удушающей тишине. Несмотря на новые обстоятельства суда и будущей судьбы Коралины, дни не прекращали свой полёт. Каждый новый разговор с адвокатом становился всё хуже и хуже, как бы намекая девушке, что той придётся отмывать в тюрьме не только свои собственные грехи, но и грехи своего отца. Разбавляли всё это лишь разговоры с Аббаккио. Панеттоне не была удивлена, когда на следующий день вновь увидела перед своей камерой молодого полицейского. От проведённых с ним часов ей уже действительно начинало казаться, что она попала в какой-то глуповатый сюжет про «Стокгольмский синдром» или идиотскую мелодраму, в которой заключённая влюбляется в своего надзирателя. Подобные мысли заставляли девушку вспыхивать, как рождественская ёлка у которой, правда, все огни — красные, под стать её собственным щекам. Глупо было думать или вовсе говорить о какой-то любви, однако Коралина признавала, что молодой полицейский был довольно приятным человеком, скрашивающим мрачное настроение девушки. Скромным лучиком, что пробивался в тёмное помещение камеры с улицы, сияя над ней. Так прошла целая неделя. Вернее, сама Коралина насчитала, что дней, пробытых в стенах полицейского участка, прошло примерно семь. Всё, что делала девушка — ела и спала, временами приходя на встречу с адвокатом, который сообщал новости по делу. И так каждый день. Все, до одного, — одинаковые. Кроме последнего… Коралина уже в привычной манере подметила появившуюся на «территории» камер фигуру Аббаккио. Она приподнялась на жёсткой кушетке, вглядываясь в лицо молодого полицейского. Сегодня он был необычайно весел. Вернее, выглядел парень счастливее обычного, что насторожило Панеттоне. — Для вас прекрасные новости, синьорина, — сразу же заговорил Аббаккио. В руках его девушка подметила какую-то вещь. Помимо связки ключей, очевидно предназначенной для её камеры, виднелся белоснежный прямоугольный лист. — Не могу представить, чтобы что-то было прекрасным, — не скрывая слегка удивлённого тона, проговорила Коралина. — Вас отпускают, — придав не только своему голосу, но и всему виду серьёзности, с ходу заявил молодой полицейский. — Что? — одновременно хмурясь и недоумённо открывая рот, переспросила девушка. Коралина решила, что ей послышалось или это была шутка. Сегодня же не первое апреля, верно? — Суд принял решение отпустить вас, — позвякивая ключами, повторил Аббаккио, — Человек, заплативший за вас залог, передал вам это письмо. Его уже проверили, как полагается, и отдадут вам, как только освободят. Панеттоне молча уставилась на поблёскивающую металлом решётку. Всё же, слова полицейского не укладывались у неё в голове. Девушка часто заморгала, по-настоящему обескураженная подобной новостью. Она даже не заметила, как решётка отъехала в сторону, а дверь открылась, — позволяя Коралине свободно, без всяких наручников, выйти в коридор. — Вот видите, — слегка улыбнулся Аббаккио, глядя на девушку, — Значит, у вас всё же есть те, кто может помочь вам. — Я… — Коралина хотела что-то сказать, возможно, озвучить собственные мысли по этому поводу, но лишь покачала головой, сразу же замолчав. Приятный солнечный свет, что окутывал почти весь полицейский участок, сочась внутрь сквозь широкие окна, стал слишком резким и непривычным для Коралины. Она зажмурилась, отворачивая лицо от света, и недоверчиво взглянула на проходящих мимо полицейских. Те сновали туда-сюда по всей территории участка, выполняя свои ежедневные обязанности, а девушке казалось, что вот-вот и её вновь закинут в камеру, оставив под замком ещё на неделю. Панеттоне смогла оторвать себе местечко на маленьком кожаном диванчике в отдалённом коридоре, где ей дозволено было остаться наедине с письмом. Вполне загадочным для самой девушки. Она не догадывалась ни о содержании данного послания, ни, тем более, о том, кто его оставил. Пальцы сжали светлую бумагу, оставляя лёгкие вмятины. Мысли, посещавшие голову Коралины, были спутанными. Среди них мелькали предложения от «я ведь могу не читать его?» вплоть до «это всё слишком неправильно». Самый простой человеческий страх — страх неизвестности, на секунду охватил девушку. Она зажмурилась, отклеивая верхнюю часть конверта, и достала письмо, не глядя на него. Только когда Коралина вновь открыла глаза, держа в своих руках уже сам текст письма, она смогла пробежаться по нескольким строчкам, которыми была исписана бумага: «Дорогая Коралина, ты свободна. Этот залог, оплаченный мной, — будет последним тебе подарком. Не знаю, для кого больше я сделал это: для тебя или же для самого себя, потому что, где-то внутри, чувствую, — я бы не мог быть спокоен, попади ты на несколько лет своей только-только расцветшей юности в тюрьму. Твоя свобода — моя ответственность. Однако ты должна пообещать мне, что начнёшь новую жизнь. Мне не нужно «спасибо», звучащее из твоих уст в отношении того, что произошло с твоим отцом. На тебя повешен символический долг, оплатить который ты можешь лишь одним — счастливой жизнью самого обычного человека. Надеюсь, что ты примешь верное решение и поступишь именно так.B. B.»
Девушка неотрывно смотрела на строки, выведенные аккуратным, слегка витиеватым, почерком. Она сглотнула вставший поперёк горла ком. Только теперь, прочтя это письмо, Коралина всё поняла. Ей было понятно каждое слово, каждая просьба, озвученная в нём, и, тем более, — инициалы в самом конце письма. Вот только… Свободной Коралина себя вовсе не чувствовала…※※※
Год спустя
— Мухлюешь с кредитками? Голос, прозвучавший почти над самым ухом девушки, источал нотки усмешки, ощутимой даже сквозь громко играющую музыку. Коралина повернулась на звук, едва не врезаясь в стоящего напротив Голда. Его грудь, закрывавшая Панеттоне обзор на всё остальное, была облачена в старомодный тёмно-коричневый полосатый пиджак, украшенный золотистой брошью в виде причудливого цветка. Мужчина сцепил зубы в довольном оскале, смерив молодую девушку взглядом. — Не ожидала встретить тебя на подобном мероприятии, — скривилась Панеттоне, поглядывая по сторонам, будто бы ища в свои собеседники на замену Голду кого-то получше. Огромный зал частного дома на окраине Неаполя был переполнен гостями, пришедшими, по большей части, ради благотворительного вечера. Именно той части всего мероприятия, на которой ответственный за всё представление озвучивает душещипательную речь о каких-нибудь бедных детях-сиротах, которым уйдут собранные деньги. Прекрасное мероприятие, посещать которое до безумия любят всякие богатеи-филантропы. Они без ума от этих вечеров, а Коралина без ума от их денег. Именно так сложилось ещё около года назад. Глушащая разговоры музыка не позволяла девушке нормально концентрироваться на собственных мыслях, однако те не теряли изначальную нить. Коралина обводила внимательным взглядом почти каждого, словно бы заранее находила новую жертву. — О, моя синьорина, — протяжно вздохнул Голд, — Ты знаешь ведь, кто создатель этого мероприятия? Панеттоне слегка приподняла бровь, поглядывая на хозяина ломбарда. Сказать честно, Бенни стал одним из первых, кто принялся помогать девушке с её аферами. Этот паршивец готов был работать с любым, кто приносит прибыль и себе, и ему. Удивительно, как с подобными критериями он ещё не вылетел из местной мафии. — Святая Мария, — цокнул языком Бенджамин, — Синьорина Панеттоне, глава этого дома — один из моих товарищей. Член семьи. — Этот дом принадлежит кому-то из Пассионе? — переспрашивая очевидную вещь, слегка удивилась девушка. — Да-а, — протянул Голд, — синьор Серпе́нте просто обожает устраивать подобные вечера, — губы мужчины растянулись в довольной улыбке, — конечно, стоит догадаться, куда идёт примерно половина всех собранных денег. Ты не ответила на мой вопрос, дорогая. Коралина замялась, поправляя ладонями складки тёмно-синего платья, сидящего чётко по фигуре, и быстро взглянула по сторонам, словно боясь, что их разговор услышит кто-то посторонний. — Что ты хочешь услышать? — мрачно ответила девушка, — Конечно, мне приходится подделывать кредитные карты и прочее. Для хорошей аферы всё должно быть правдоподобно. — Ты можешь довериться мне и приходить не только за тем, чтобы сбывать подарочки своих ухажёров, — усмехнулся Голд, мельком бросая взгляд в самый конец зала. Коралина проследила за ним, натыкаясь на высокую грузную фигуру человека, с которым пришла на этот вечер. — Подумаю над твоим предложением, — сухо ответила Панеттоне, — однако сейчас меня больше интересует найти кого-то подходящего для нового дела. — С этим я тоже могу помочь, — подмигивает Бенни, лукаво улыбаясь. — М-м? — неоднозначно, но, всё же, вопросительно мычит девушка. — Могу выявить для тебя тех, кого трогать явно не стоит, — проговаривает Голд, обводя взглядом большую часть гостей, — Ты ведь понимаешь, что здесь о-очень много наших? Коралина открывает и закрывает рот, понимая, что добавить ей нечего. Бенни прав. Проблемы с Пассионе ей не нужны, поэтому жертву стоит выбрать явно не принадлежащую к их кругам. А представители преступного мира обычно не стремятся выделяться. Посмотришь на тех порой и решишь, что перед тобой самый обычный человек, имеющий, к примеру, цветочную лавку на окраине города. — Что ж, — расплываясь в хитрой улыбке, начал Голд, подхватывая девушку под руку и медленно покидая то место, где оба только что стояли, глазея на присутствующих гостей, — Вон там, — мужчина кивает в сторону стола с напитками, над которым нависает люстра из хрусталя с множеством поблёскивающих кристаллов, что свисает на метр уж точно, — Фаджано Санто, один из главенствующих лидеров. Коралина следует за взглядом хозяина ломбарда и выхватывает из толпы высокого худощавого брюнета, что в гордом одиночестве попивает алкоголь, опираясь на стол. Вид у мужчины довольно отрешённый, даже отчасти мрачноватый. Кажется, будто бы тот выпивает уже не первый бокал. И правда, — совсем рядом, на столе, покоятся уже три пустых стеклянных бокала. Санто поглощает четвёртый. Возможно, таким удручённым этот мужчина кажется только со стороны, но подобные мысли всё равно не покидают девушку. — Он заведует в основном сферой казино, — как будто оценивающе, хмыкает Бенни, — А вон там, если мне не изменяет память, парочка представителей всем известной синьорины Антонелли. Панеттоне смотрит в сторону каких-то девушек, одетых слишком уж официально: пиджаки да фраки, больше походящие на мужские одежды. Вместе с тем, взгляд девушки выхватывает до боли знакомые одеяния, спутать которые Коралина вряд ли когда-нибудь сможет. Белоснежный пиджак выделяется на фоне тёмных оттенков всей остальной толпы. Девушка чувствует, как внутри что-то словно бы дёргается, подаёт сигнал, рвётся наружу. — О-о-о, — голос Голда звучит над самым ухом, не скрывая томных протяжных нот, — Я вижу ваш взгляд, синьорина Панеттоне. Вы заинтересованы в том молодом человеке? — Коралина лишь сглатывает в ответ на это, даже не решаясь кивать. Она игнорирует и слишком близкое положение хозяина ломбарда, и его слишком уж мурлычущий тон. — Слышал, что это новоиспечённый любимчик капореджиме Польпо — Бруно Буччеллати. Интересный молодой человек… Девушка больше не слушает Бенджамина, неловко толкая того в грудь и уходя прочь. Голд лишь через секунду понимает, что Панеттоне удаляется от него, теряясь в общей массе гостей, и тихо хмыкает. Сопровождающая вечер музыка принимается играть ненавязчивую мелодию, предназначенную для любителей танцев. Та напоминает некий вальс, но с совершенно иными нотами. Коралина юрко преодолевает большую часть препятствий, которые представляет собой густо собравшийся в зале народ, и останавливается всего в нескольких метрах от замеченной ею фигуры. Буччеллати стоит, опершись спиной о стену, и безучастно поглядывая на мелькающих вокруг гостей. Одна рука его полностью погружена в карман белоснежных штанов, вторая же крутит бокал с виски, лёд в котором уже почти растаял. — Разрешите пригласить вас на танец? — собрав всю волю в кулак, уверенно и громко произносит Коралина. — Я не… — Бруно не успевает отказать, как взгляд его голубых глаз падает на девушку. В одну секунду на его лице мелькает одновременно растерянность и явное недовольство. Панеттоне довольно ухмыляется. Молодой человек отправляет недопитое виски на ближайший стол и одним резким движением хватает Коралину за руку. Она чувствует крепкую хватку, вмиг сцепляющую её запястье, и то, как всё её тело тянут в сторону, затем прижимая ближе. Бруно выводит девушку под свет громадных люстр, что неприятно бьёт по глазам, и с особой аккуратностью кладёт ладонь на её талию. Коралина ощущает приятно бьющий в нос запах его одеколона, — точно такого же, как при первой встрече, — и пристальный взгляд, которым Буччеллати словно бы изучает девушку. Она невольно сглатывает, встречаясь с взглядом бездонных глаз. — Кажется, твои руки должны покоиться на моих плечах, — негромко, почти шёпотом, произносит молодой человек. Панеттоне млеет от звука его голоса и послушно проводит ладонями по груди, останавливаясь на выпирающих под одеждой ключицах, аккуратно сгибая пальчики на плечах. Играющая на весь зал мелодия тонкими нотами вливается в каждую клеточку тела Коралины, добираясь до её слуха. Бруно косится в сторону других гостей, тоже решивших присоединиться к немногочисленным танцующим парам, и начинает плавно вести. Девушка чуть вздрагивает, ощущая, как горячая ладонь буквально двигает её тело, и опускает взгляд на свои ноги, боясь допустить ошибку. На деле же она больше не может выдерживать пронзающий насквозь взгляд. — До меня дошли слухи, что в Неаполе появился новый аферист, обманывающий многих мужчин на деньги, — почти над самым ухом Коралины, произносит Буччеллати. Несмотря на довольно громкую музыку, он говорит ужасно тихо, от чего девушка чувствует пробегающие по телу мурашки. — Это была ты? Испытывающий взгляд Панеттоне ощущает, даже не поднимая глаз на лицо своего партнёра. Она закусывает губу, не решаясь отвечать. Словно бы вся уверенность, с которой она так стремительно шла почти через весь зал, испарилась за считанные секунды. — Да, — наконец, выдыхает девушка. На мгновение воздух в лёгких перехватывает, когда Коралина чувствует, как её разворачивают, вынуждая прижаться спиной вплотную к телу. Одна рука Буччеллати по-прежнему покоится на талии девушки, вторая же зажимает запястье, удерживая её рядом с собой. Коралина блаженно выдыхает, понимая, что опасности нет никакой, и спиной ощущает, как бьётся сердце молодого человека. Она слегка поворачивает голову, кладя её на плечо партнёру, и мягко дышит ему в шею, щекоча своим дыханием короткие чёрные пряди. — Разве я не говорил тебе начать новую жизнь? — тоном, в которым лёгкой нотой проглядывает разочарование, произносит свой вопрос Бруно, — Ты буквально в долгу передо мной, Коралина… — И что же теперь? — почти шепчет в ответ девушка, — Потребуешь оплатить этот долг телом? Разве не так ты сам говорил? Она касается ладони Буччеллати в попытке переплести их пальцы, но тело слишком быстро сменяется позицию. Коралина не успевает противиться внезапному движению в сторону, которое уводит её прочь из зала, — в сторону неосвещённого балкона. Прохлада позднего вечера резко контрастирует с теплом, создаваемым всей толпой гостей. Со второго этажа открывается вид на природу, что окружает загородный дом почти со всех сторон. Фонари на заднем дворе не горят, а единственным освещением для балкона служит свет из зала. Коралина ёжится, ощущая на обнажённых плечах и ключицах холодок, пробегающий по всей коже. Бруно проходит мимо неё, опираясь на перила балкона. Он медленно, глубоко вздыхает, погружая руки в карманы, и смотрит на девушку с мрачноватым видом. Ей на секунду кажется, что во взгляде молодого человека она может прочесть усталость, смешанную с чем-то иным. — Я разочарован, Коралина… — качая головой, произносит Буччеллати. — Не говори так, словно ты мой отец, — прикусив губу, тянет девушка. — Но я ведь надеялся, что моего письма будет достаточно, — почти скрипнув зубами, говорит молодой человек, — Неужели тебя так притянул преступный мир, Коралина? — Бруно поднимает на неё взгляд, в котором читается немой вопрос. Панеттоне мнётся, стыдливо отводя взгляд, — У тебя ещё есть возможность пойти в колледж, учиться как другие девушки твоего возраста. — Дело не в том, что меня притянул преступный мир, — сбивчиво перебивает его девушка, — Я просто не могу более жить обычной жизнью… Вся подобная жизнь… — Коралина тяжко вздыхает, обхватывая собственные плечи руками, — Она ведь как болезнь. Прикоснувшись к ней однажды, к обычной жизни вернуться невозможно… Лёгкий ветер налетает совсем внезапно, заставляя девушку сильнее сжимать похолодевшую кожу и ёжиться, ощущая неприятную прохладу. Редкие пряди волос шевелятся в такт неназойливому бризу, а губы девушка сжимает в тонкую полоску. — Я понимаю тебя, Коралина… Одежды Буччеллати негромко шуршат, но Коралина прячет взгляд, не желая смотреть на молодого человека. Тот подходит ближе. Девушка чувствует тепло его тела. Пальцы касаются её лица, нежно проводя по очерченным скулам, опускаются на подбородок, чуть приподнимая взгляд девушки на себя. — Я всего лишь хотела найти того, кто был бы так же добр по отношению ко мне, как и ты, — с резко забившимся сердцем произнесла Коралина. Она ощутила его пульсацию глубоко у себя в груди, и это чувство не дало девушке покоя. — Именно поэтому я занялась всем этим. Я не могу продолжать жить так, без хотя бы малой дозы любви… — Твой отец не любил тебя, я понимаю, — вздохнул Бруно, — Но это не даёт тебе повод бросаться на каждого второго в беспрестанной попытке найти «того единственного» или, быть может, «единственную». Тем более среди высших слоёв общества, жаждущих лишь власти и денег. Ты найдёшь то, что ищешь, но позже. Так всегда бывает. — А как же ты? — умоляюще глядя в голубые глаза, спрашивает Коралина. Она кладёт руки на белоснежный пиджак Бруно, сжимая ткань ногтями. В её взгляде зарождается поблёскивающий огонь надежды. Панеттоне чувствует себя утопающим, в отчаянии ухватывающимся за последнюю соломинку. Она хочет этого. Любви, внимания, понимания. Разве хоть один из тех жалких богатеев отвечал честно на волнующий и тело, и душу вопрос: «Правда ли ты любишь меня?». Они все лгали, прикидываясь добросердечными людьми, желающими бескорыстно любому протянуть руку помощи. От этого становилось дурно и невыносимо. — Не думаю, что я — тот, кто тебе нужен, — накрывая тёплыми ладонями руки девушки, произносит Буччеллати, — Увы, но я могу лишь побыть твоим защитником в этом жестоком мире. Делай то, что считаешь нужным. Я обещаю ни за что не оставить тебя, Коралина… Шум зала и яркий свет врываются в сознание девушки слишком внезапно. Коралине кажется, словно бы она простояла на балконе, посреди вечерней прохлады, почти всё время. Взгляд её рассредоточен и может лишь захватить кусочек белоснежных одежд, что теряются в толпе в мгновение ока. Ноги почти не слушаются, неся девушку прямиком к своей первоначальной компании. Грузный мужчина в дорогом пиджаке от Армани, отливающим каким-то зеленоватым оттенком, громко смеётся, внимательно слушая своего собеседника и поигрывая бокалом в руке. Через стекло заметно, как плескается красноватая жидкость. Точно такой же он наполняет второй бокал, как только видит мрачноватый вид Коралины. Напиток она берёт не сразу. Слегка поколебавшись, Панеттоне обвивает пальцами бокал, забирая его из рук своего сопровождающего. Мужчина слегка хмурится, смотря на девушку, но отходит в сторону от своего собеседника, поглядывая лишь на неё одну. — Милая, всё в порядке? — нарочито сладким тоном спрашивает он. — Ах, да-да, — выдавливая из себя улыбку, отвечает Коралина, — кажется, я устала от сегодняшнего вечера. Здесь та-а-ак шумно, — прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу, словно бы у неё разболелась голова, тянет девушка. — О, у меня есть кое-что, что развеселит тебя, милая, — посмеиваясь, произносит мужчина, — Представляешь, совсем недавно арестовали одного молодого полицейского. Всё бы ничего, но ему приписали статью за взятки. Коралина хмуриться от подобной новости, но пытается выглядеть весёлой, дабы не упустить точно такой же радостный настрой своего сопровождающего. Тот скалится, от души усмехаясь. — Знаешь от кого он принял эту взятку? — От кого? — слегка растерянно спрашивает Панеттоне. — От одного из людей Сони, — стирая проступающую от смеха слезу, произносит мужчина, — О-о, она будет в полнейшей ярости. Думаю, тому неудавшемуся сутенёру уже досталось от синьоры Антонелли. А полицейский-то этот всего год, не больше, проработал. — А как… его звали? — с каким-то внезапным порывом, лелеющим где-то внутри некую надежду, спрашивает Коралина. — Хм, — почёсывая подбородок, протягивает мужчина, напряжённо пытаясь вспомнить, — Леоне, кажется…. Фамилию я не запомнил или вообще не услышал, ха-ха… Шумный смех сопровождающего застывает у Коралины в ушах, повторяясь раз за разом, пока не превращается в отдалённый гул. Это имя заставляет девушку и вовсе выпасть из реальности, позабыв не только о собственных чувствах, но и о вечере. Всё остальное превращается в спутанную кашу, размолоть которую Коралина не в силах. Ей кажется, что она в каком-то безумном отчаянии вновь пытается ухватиться за спасительную соломинку. Последнюю каплю чувств. Да, именно так она думает уже стоя перед возвышающимися стенами тюрьмы, от которых веет лишь мраком и холодом. В голове мелькает внезапная мысль, что и сама Коралина могла оказаться именно там, не будь её спасителем такой благородный человек, как Бруно. Она сжимает пальцами белый конверт письма, переписанного чуть ли не четвёртый раз за всю ночь. Уснуть она не могла: в мыслях были лишь бессвязные слова, которые Панеттоне хотела бы передать тому молодому полицейскому. Девушка смотрит на бумагу в своих руках. Кажется, ещё совсем недавно она держала в своих руках точно такое же письмо, адресованное ей самой. Содержащее заветные строки, обещание, что Коралина не смогла выполнить, и разбившиеся в дребезги надежды. Теперь же, её собственное письмо не содержит ничего подобного. Коралина не вложила в него чего-то особенного, лишь свои мысли, благодарность и чувства. Она тяжело вздыхает, собираясь с духом, и переступает тюремный порог, оказываясь среди мрачных стен, отдающих холодом и отчаянием…