E Coraline piange Coraline ha l'ansia Coraline vuole il mare Ma ha paura dell'acqua
Сентябрь 1995 г.
Палец осторожно касается щеки, размазывая по той тонкий слой бежевого крема, почти идеально подходящего под тон кожи. В небольшом зеркале, поддерживаемым второй — свободной — рукой отражается тёмное пятно. Очередная гематома кажется уже не настолько яркой — её небольшое пятно бледнеет, становится менее заметным, однако по-прежнему слишком привлекает внимание других. Место удара болит. Стоит только слегка нажать на кожу, как тело незамедлительно отдаётся тупой болью, заставляя отражение в зеркале вздрагивать. Девушка тихонько ругается, мысленно надеясь, что тональная основа — так бережно наносимая ей уже которую минуту подряд — не размазалась от резкой вспышки боли, заставившей её дёрнуться в сторону. Не хочется вновь тратить и так драгоценное время на очередную попытку замазать слишком выделяющиеся гематомы. А кому, в свою очередь, стоит сказать «спасибо» за всё это? Конечно же, «любимому» отцу, от которого и остаются эти темнеющие пятна, временами ужасающие одним своим видом. Именно из-за него Коралине приходится так тщательно маскировать выделяющиеся гематомы, которые без пары-тройки лишних слоёв тонального крема привлекают слишком много ненужного внимания. Что в школе, что в их жилом районе. Этому занятию приходится уделять несколько долгих минут, способных за счёт зеркала, дешёвой косметики и ловких пальцев почти идеально скрыть темнеющие пятна гематом, остающихся после нехилых ударов. Коралина тяжело вздыхает, откидываясь на спинку шаткого деревянного стула, и смотрит на своё отражение, виднеющееся в небольшом зеркале с металлической окантовкой. Тонкая ножка позади позволяет ему удобно стоять на столе, лишь временами прося помощи у нескольких книжек для поддержания более устойчивого состояния. В ответ из него на девушку смотрит молодое, но уставшее лицо, на которое редкими прядями спадают короткие волосы, уходя едва ли дальше самого подбородка. Несколько пятен на лице слегка бросаются в глаза, маяча своим не настолько естественным цветом. К собственному сожалению Панеттоне не смогла найти ни тональный крем, ни тональную основу, полностью повторяющую оттенок именно её кожи. Слишком светлая, слишком бледная по сравнению с другими неаполитанскими девушками. Такой цвет не будет хорошо продаваться, даже если его и завести во все модные бутики Неаполя. В городе полно других молодых синьорин, у которых оттенок кожи наиболее стереотипный для жительниц Италии — слегка загорелый, золотистый. У Коралины совсем не такой. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, она видит девушку, больше походящую на иностранку. Возможно, её можно было бы принять за жительницу какого-нибудь из городов Северной Италии. Мигрантку, приехавшую из какой-нибудь Флоренции или Милана — однако это, всё же, вряд ли. В плане внешности, зачастую совершенно не похожей на типичных итальянцев, Панеттоне стоило почаще вспоминать об иностранных корнях своей покойной матери. Девушка вздыхает ещё тяжелее, на секунду прикрывая глаза. Едва дрогнув густыми ресницами, она переводит взгляд на стол, заваленный множеством различных бумаг — попросту бесполезной макулатурой — и заставленный баночками разнообразных кремов. Рядом с зеркалом маячит вырванный из блокнота лист в тонкую клеточку, на котором виднеется несколько фраз, записанных карандашом. Одна из них моментально бросается в глаза. «Если хотите скрыть синяк, неудачно возникший на лице, стоит перевести акцент на губы. Можно накрасить их яркой помадой, чтобы привлечь внимание именно к ним и позволить другим забыть про темнеющее пятно синяка…» Ну, уж нет. Подобное Коралина точно не собирается пробовать. Не хватало ей ещё, чтобы ярко накрашенные губы привлекали больше внимания, чем следует. Эффект будет совершенно обратный. Тем более, что многие женщины постарше — уже заведомо синьоры — любят говорить, что у молодых девушек это выглядит слишком «вызывающе». Коралина не хочет выглядеть вызывающе. Это привлекает внимание мужчин. В особенности — таких, как отец: слишком взрослых, от которых несёт сигаретным дымом и мерзким одеколоном, напоминающим пахучие советские лекарства. Лучше уж оставить на лице слои тонального крема. Пускай, он размазан не так хорошо, как хотелось бы, но он всё равно будет маскировать гематомы, покрывающие лицо молодой девушки. Панеттоне тихонько хмыкает себе под нос и убирает слегка помявшуюся бумажку куда подальше. Царящий на столе хаос не позволяет должным образом сориентироваться во всех вещах, однако ей это особо и не нужно. Коралина разыскивает глазами тонкую тетрадь, на которой её собственным почерком виднеется крупная надпись «Geometria», и сразу же прячет вырванный лист под неё. В стороне мелькает обложка книги, на которой молодая пара сливается в страстных объятиях на невысоком каменном балконе, обнесённом вокруг садом. Название, складывающееся из витиеватых букв, подсказывает, что это не что иное, как одно из знаменитых произведений всемирно известного Шекспира — «Ромео и Джульетта». Девушка слегка поджимает губы, глядя на эту обложку. «Romeo e Giulietta», оформленное светлыми оттенками букв, настойчиво врезается в глаза. Книга сейчас не так уж важна. Будто бы избегая того, что персонажи с обложки разочарованно взглянут на неё и укоризненно покачают головой, Коралина откладывает её в сторону, осторожно вынимая из-под высокой стопки бумаг совершенно иной предмет. Глянцевая обложка журнала на фоне всех остальных потрёпанных бумажных изделий выглядит как один единственный цветок в саду, распустившейся во всю красу. Тот не такой уж большой, да и выпуск довольно старый — почти каждый журнал в Неаполе выпускают если не ежедневно, то точно еженедельно. Однако, несмотря на это, Панеттоне он очень нравится. Стройная женщина, позирующая для обложки журнала, выглядит безумно притягательно. С одного из углов видно, что где-то на середине у журнала отлетает одна страница, но это тоже не так страшно. Коралина со всей возможной осторожностью берёт журнал, проводя по нему пальцами. Под ними ощущается приятная гладкая поверхность. Глаза цепляются за название: «Donna Moderna». Если раскрыть его, можно уже на первых страницах увидеть яркий заголовок:Мода Милана: всё самое лучшее для лучших!
Сразу же после этого идёт множество различных статей, вникать в которые Коралина не слишком любила. Ей больше были по нраву фотографии изящных моделей, что позировали каждая в своей — уникальной — позе. Большинство из них были слишком неестественными, достаточно странными, но это было ничто в сравнении с тем, какие наряды носили позирующие красавицы! Девушка теребит край очередной страницы, в предвкушении перелистывая на следующую. На той стоит не слишком удобная пометка — загнутый край страницы. Это помогает Коралине ориентироваться, раз за разом возвращаясь к излюбленной фотографии. На ней очередная модель позирует в наряде, предназначающемся для поздней осени — которая на этот год планируется не такой уж тёплой — и демонстрирует его всем читающим журнал. Как раз от этой фотографии Панеттоне глаз оторвать не может. Белоснежная шуба, сидящая модели чётко под талию, привлекает всё внимание молодой девушки. Ей кажется, что в этом наряде — а именно в невероятной шубе — женщина выглядит просто идеально. Самое настоящее воплощение самодостаточной и богатой синьоры. Коралина хочет быть как она. Хочет выглядеть подобно ей. Девушка представляет себя в схожем наряде: проходящая по узеньким улочкам Неаполя, освещаемая тонкими лучами осеннего солнца. С ней здороваются знакомые торговцы и просто улыбчивые официанты. «Хочу быть счастливой и богатой» — думала временами Коралина, закрываясь в своей комнате от пришедшего не в настроении отца — «Хочу, чтобы моя жизнь зависела лишь от меня самой…» Блеск, что появился в глазах девушки, стоило ей только взглянуть на журнал моды, постепенно угасает. Панеттоне сминает в руках страницы, поглядывая на них всё с тем же восхищением, лишь слегка омрачившемся мыслями о настоящем. «Нужно вернуться к тому, что я собиралась сегодня сделать…» Она ещё раз смотрит на своё отражение, поглядывающее в ответ из узкого круга зеркала. Синяки замазаны и не привлекают внимания, блёклые пятна на руках, оставшиеся от тушения сигарет, можно скрыть, если надеть тонкую водолазку — на улице как раз уже начало осени. У Коралины всё схвачено… Не медля больше ни секунды, девушка набрасывает на себя тонкую кофту — почти ветровку — с широким капюшоном, что виднеется позади, и последний раз бросает взгляд на свою комнату. Небольшая. Десять квадратных метров — может, даже меньше. Коралина уверена, что раньше она выглядела более уютной, чем сейчас. Осторожно прикрывая за собой дверь — не хлопая, но закрывая на ключ — девушка выходит в коридор. Тот немного мрачноват: дневного света вполне хватает для всех остальных комнат, так что нет смысла тратить электричество, за которое потом придут огромные счета. В глаза бросаются фотографии, стоящие на комоде в один ровный ряд. Улыбающаяся Коралина с семьёй: и мама, и папа здесь счастливы. Вот, их свадебное фото. На нём будущие синьор и синьора Панеттоне выглядят ещё счастливее, чем на следующих фотографиях со своей дочерью. В волосах матери вплетены белые лилии — её любимые цветы. Они контрастируют с её тёмными волосами и вносят какую-то незримую жизнь в весь образ этой женщины. Люди с этих фотографий счастливы. По-настоящему. В их жизни ещё не произошло столько необратимых перемен, ломающих настоящее и превращающих его в осколки хрупкой вазы, что не смогла удержать равновесие и разбилась… Коралина тихонько проходит в коридор, стараясь не шаркать подошвами своих тряпичных кроссовок с длинными шнурками, едва не мешающими ходьбе. Позади открытой двери гостиной виднеется балкон. Светлые полупрозрачные шторы лишь слегка закрывают его. Сквозь них девушка всё равно прекрасно может различить маячащие на перилах и узком подоконнике засохшие цветы. После смерти матери отец перестал за ними ухаживать, а самой Коралине, казалось, стало на них плевать. Вьющиеся лилии завяли также, как и ушедшая из жизни мать… Панеттоне отворачивается, оставляя виднеющийся в гостиной балкон позади, и идёт в совершенно ином направлении. Останавливаясь всего в метре-другом от кухни, девушка несмело заглядывает туда. Отец сидит за светлым кухонным столом. На его поверхности над посудой и пустыми солонками возвышается тёмная коробка: в ней Давиде хранит деньги, заработанные нелегальным способом. Именно их он сейчас и пересчитывает, увлечённо шурша бумажками. Те мелькают коричневатыми и зеленоватыми цветами, почти сразу же теряясь меж пальцев мужчины. Коралина слегка склоняет голову, неотрывно смотря на отца. Пытается угадать: в настроении ли тот сегодня или в очередной раз нет. Взгляд натыкается на темнеющую пепельницу, что стоит совсем рядом на столе и от которой исходит лёгкий дым догорающей сигары. Девушка морщит нос. И как она не услышала этот противный запах сразу? Начинает постепенно привыкать? Панеттоне младшая предпринимает попытку отойти в сторону, когда обутая в синеватые кроссовки нога задевает стоящие у входа в кухню бутылки. Те негромко звенят, издавая характерный для стекла звук, а одна из них даже падает на мягкий ковёр в прихожей. Бумажные лиры шуршат в мужских руках. Давиде отвлекается на секунду, бросая взгляд в темнеющий проход. В его глазах читается лёгкое недоумение, смешанное с раздражением. Коралина поднимает на него взгляд — ожидая, что предпримет отец. — Вновь пялишься так, словно надеешься угадать мои эмоции, — ворчит мужчина. Голос его слышится хрипловатым и, в то же время, слегка сбитым, но его это не сильно волнует. — Чего пришла? Коралина облизывает слегка пересохшие губы и негромко хмыкает, бросая мимолётный взгляд на задетые ею бутылки. — Вообще-то, я надеялась сказать, что сегодня меня не будет, — тихо, но довольно отчётливо произносит девушка. — Куда это ты собралась? — переменившись в лице, спрашивает Давиде. Коралина замечает, как он стискивает зубы, напрягая челюсти до такой степени, что желваки начинают выступать. — В школе задали проект в парах, — пожимает плечами девушка, надеясь, что выражение лица у неё максимально безразличное. — Одна девочка предложила мне делать с ней. С секунду отец смотрит прямиком в лицо Коралины — словно бы желая обличить её ложь — но затем лишь негромко вздыхает, возвращаясь к пересчёту купюр. Никаких дальнейших расспросов. Ни волнения за дочь, ни жажды подробностей — ничего. Какое ему до всего этого дело? — Деньги с этой недели ты оставила, где положено? — Да. Она отвечает точно таким же безразличным тоном, каким он задаёт вопрос. Ни больше, ни меньше. Давиде кивает, довольный её ответом. Коралина же проскальзывает в кухню блёклой тенью, успевая захватить с соседней столешницы большой мандарин, на котором виднеются капельки воды, которую ещё не успели стереть. Оказываясь вновь в коридоре, она открывает входную дверь, быстро проверяя карман своей кофты. Там шуршат несколько бумажек — купюры, припрятанные с последней воровской вылазки. Правду она отцу сказала — о том, что оставила деньги в положенном месте — вот только не до конца. Какая ему разница знать, что на деле того количества, что он найдёт в домашнем тайнике, было первоначально чуть больше? Панеттоне давит проступающую на губах улыбку и спешит выбежать в подъезд, закрывая за собой входную дверь. В подъезде тихо и пыльно. Пустые коридоры маячат своими серыми стенами, краска на которых в некоторых местах уже заметно сходит, оставляя голые пятна белой штукатурки. Иногда — совсем в редких местах — можно заметить надписи, сделанные баллончиком с тёмной краской или попросту несмываемым маркером. Перманентный — он даже надёжнее красок. Широкие ступени — прямо напротив тонких металлических прутьев, некоторые из которых выглядят слегка погнутыми, сломленными временем — красуются своими сероватыми боками, в которых виднеется примесь различных мелких камней, навечно запечатанных в строении дома. На каждом этаже по три квартиры, площадка, отделяющая каждую от соседей, и широкое окно в пролёте — к которому ведёт каждая новая лестница. Коралина смотрит на уходящие к потолку двери, покрытые мягкой тёмной обивкой. Снизу почти каждая из них исполосована тонкими следами когтей. Они красуются у самого основания, потроша обивку на глазах. Девушка негромко хмыкает, доставая из кармана захваченный из кухни мандарин, и проходит пару ступеней, опускаясь на одну из них. Пыль слегка поднимается в воздух, но не так сильно как обычно. Всё говорит о том, что недавно в подъезде проходила влажная уборка. Покручивая в ладони мандарин, Коралина поддевает его кожуру ногтями, принимаясь очищать. Сладковатый аромат цитруса сразу же разносится по всему этажу, заполняя собой воздух. Девушка снимает почти идеально ровную полоску, с особой аккуратностью укладывая ту на край ступени. Затем ещё одну и ещё — почти до самой первой двери. Она медленно разделяет мандарин на две половинки и смотрит в темноту подъезда, сгущающуюся ближе к тому месту, где пересекаются перила верхнего и нижнего этажей. Именно там, учуяв быстро распространяющийся запах, возникает пара желтоватых глаз, горящих подобно крохотным фонарям. Длинный тонкий хвост ходит из стороны в сторону, почти сливаясь с густой темнотой. Панеттоне слабо улыбается, поглядывая, как из-под перил, медленно вылезая, показывается небольшое тело: сначала заострённые уши, слегка дёргающиеся от едва уловимых звуков, затем передние лапы и всё остальное. Прищурив желтые глаза, кошка с чёрной, лоснящейся шерстью смотрит прямиком на девушку. Она водит хвостом и неприятно морщит розоватый нос, распознавая знакомый запах. — Не нравится? — усмехается Коралина, покручивая в руке кожуру мандарина, — Да-а, коты не любят цитрусы. Но, зато теперь ты не станешь портить ни нашу дверь, ни соседей. Словно бы понимая слова девушки, кошка поднимает на неё свои большие глаза с суженными зрачками-дольками и недовольно вертит мордочкой. Тонкие линии усов слегка подёргиваются, а мелькающие на тёмной пасти клыки виднеются лишь раз. — Ну, не обижайся, Мяука, — мягко тянет Панеттоне. — Вот, держи. Она протягивает в сторону животного дольку мандарина и смотрит, как кошка ещё сильнее морщиться, отскакивая в сторону. Девушка негромко смеётся, укладывая несчастную дольку, отвергнутую Мяукой, себе в рот. Приятный вкус цитруса, слегка кислящего на языке, обдаёт собой всю полость рта, доставляя хоть какое-то удовольствие. Коралина не рассчитывает, что сегодня сможет съесть что-то более стоящее. Махнув чёрным хвостом, кошка садится неподалёку от девушки, обвивая им собственные лапы. Жёлтые глаза вновь щурятся, поглядывая на дверь, вокруг которой теперь сложены в линию отдельные куски мандариновой шкурки. Коралина касается макушки, поглаживая тёмную шерсть и слегка приминая заострённые ушки, и слышит, как, несмотря на ворчание, кошка приятно мурчит. Ловко орудуя пальцами, девушка перемещает их под подбородок животного, почёсывая там одними кончиками. — Прости, что сегодня не смогла ничего принести тебе, — почти шепчет Панеттоне, наклоняясь к самим ушам Мяуки, — Но, думаю, тебя всё равно сможет покормить синьор с соседней улицы, который торгует рыбой. Он всегда привозит самые свежие товары… Говоря это, девушка наспех доедает мандарин, не оставляя после себя ничего, кроме выложенных корок, и поднимается со ступеней. Штаны приходится отряхивать от успевшей скопиться пыли, так что Коралина ещё с секунду смотрит на кошку. Та слегка наклоняет голову, вновь создавая впечатление, что она понимает человеческую речь, и издаёт негромкое, но протяжное «мр-мя-я». Улыбнувшись животному, Коралина быстро сбегает по ступенькам вниз, сразу же толкая железную входную дверь. Та открывается с негромким скрипом, впуская в серый подъезд солнечный свет. Его лучи мягко касаются бетонного пола, бьют прямиком в глаза — от чего девушке приходится закрываться рукавом своей широкой кофты — и, в то же время, заставляют ощущать жизнь, что не стоит на месте за пределами мрачных стен подъездов. Улицы Неаполя, как всегда, полны этой жизни. Стоит только Коралине пересечь порог, как тут же кто-то проносится мимо на велосипеде — настойчиво крутя педали и нажимая на них со всей силы — слышатся голоса торговцев, зазывающих к себе поглядеть на товар, и шумят соседи, развешивающие на узких балкончиках бельё для сушки. Старый город — один из красивейших районов Неаполя — встречает девушку во всей своей красе. Она поглядывает на невысокие дома, теснящиеся друг к другу так плотно, что с одного балкона вполне можно перепрыгнуть на другой, смотрит на старенькие кирпичи, которыми выложены эти самые дома, и скептически хмыкает, видя на некоторых стенах свежие граффити. Если пройти дальше по улице — вдоль припаркованных мопедов и хлипких велосипедов — то можно увидеть, как на ближайшей площади подготавливают свои ларьки к торговле седовласые пожилые неаполитанцы, живущие в основном за счёт этих же ларьков. Их тканевые навесы приятно контрастируют с тёмными крышами домов, выделяясь на общем фоне. Коралина замечает, как некоторые люди — преимущественно всё те же пожилые — здороваются с ней или попросту кивают, приветливо улыбаясь на последок. Этому она не удивляется. Наверняка, почти каждый на этой улице ещё помнит её мать, известную, если не на весь Неаполь, то на их район — точно. — Это ведь малышка синьоры Панеттоне, верно? — до сих пор может услышать в свой адрес девушка. — Правда? Та самая дочурка доктора Панеттоне? Помимо приветственных разговоров, часто не стихающих до самого конца улицы, Коралина часто слышала утешительные слова, звучавшие в тот год, когда её мамы не стало. — Бедняжка. Осталась без матери, с одним лишь отцом… — Жалко девочку, она ведь её так любила… — Да, неразлучны почти были. Как же она теперь? И с каждой новой подобной фразой, звучавшей не только со стороны добрых старушек, искренне переживающих поломанной семье, Коралине становилось всё хуже. Тошно было слышать слова соболезнования, когда она чётко понимала две вещи: большинство из них не сопереживают достаточно искренне и большая часть этих людей понятия не имеют, чем действительно ей грозит жизнь с одним лишь отцом. Хотя, была ещё одна вещь, которую девушка начинала прекрасно понимать. Ей было отвратительно от этой жалости, опускающей её всё ниже и ниже на моральное дно. От новых сожалений, добавляющихся к сочувствию дальних родственников и близких знакомых, становится лишь тошно. Противно. Коралина отбрасывает эти мысли, стараясь натянуть на лицо улыбку, которую будут видеть проходящие мимо люди. Они не особо обращают на девушку внимания — лишь несколько пожилых неаполитанцев кивают ей или тихо здороваются. От этого становится чуть легче. Где-то рядом маячит силуэт уличного музыканта, который, обхватив крепко гитару, позволяет ей тихонько издавать знакомый многим в Неаполе мотив. Струны вибрируют под его пальцами, а красивый голос задаёт тон песне. Та льётся подобно реке — манит и окутывает своей блестящей на солнце водой. Даже Коралина останавливается неподалёку от музыканта — рядом с парой-тройкой других зевак, решивших послушать утреннюю мелодию — и смотрит прямиком на него. Молодой человек перехватывает поудобнее гитару и, улыбаясь сквозь густые усы — уже успевшие покрыть его верхнюю губу — касается струн, изливая первые ноты. — Скажите вашей подруге, что я потерял сон и воображение… Dicitencello a 'sta cumpagna vostach'aggio perduto 'o suonno e 'a fantasia.
Коралина улыбается, на секунду закрывая глаза и представляя, что она слушает не простого уличного музыканта, а какую-нибудь любимую пластинку своей матери, что неотрывно крутится в граммофоне, наполняя весь дом музыкой. ch'a penzo sempe, ch'è tutt'a vita mia…I' nce 'o vvulesse dicere, ma nun ce 'o ssaccio dí…
Песня, звучащая приятным голосом музыканта, ещё долго крутится в голове девушки. Даже когда она уже покидает и площадь, и улицу, сворачивая всё дальше и дальше со своего района. Дальше уже не так безопасно… Неаполь, конечно, город прекрасный, но не стоит забывать, что он стоит на первых местах и самых опасных городов всей Италии. Мрачные переулки и опустошённые улицы — не единственные места, являющиеся извечным пристанищем не только мелких воришек и карманников, но и бандитов, гангстеров и личностей похуже. Никто из коренных неаполитанцев не станет соваться туда, прекрасно зная, чем грозит встреча хотя бы с одним подозрительным человеком. Ну, а туристы, не знающие этих правил, уже совершенно иное дело… Заворачивая под широкую арку, возвышающуюся над низенькими домами и соединяющая два других, Коралина сразу же замечает нескольких людей, безучастно сидящих как попало. Кто-то на трухлявых старых ящиках, едва держащихся на последнем издыхании, кто-то прямиком на каменном полу продолжающейся мостовой. По их безразличным взглядам и слишком уж неестественно расширенным зрачкам, нетрудно догадаться к какой категории несчастных принадлежат эти люди. Панеттоне прикусывает губу, стараясь не смотреть на них. Тем более на тех, кто выглядит чуть младше её самой или приблизительно также. Не стоит ловить их пустые взгляды, вселяя надежду на то, что она подкинет им пару-другую сотен лир на новую дозу. От подобных мыслей бросает в дрожь. Именно поэтому Коралина мысленно просит себя поспешить: быстрым шагом преодолеть оставшиеся метры и ловко юркнуть в приоткрытую дверь ближайшего подъезда. В нём сумрак вновь возвращается, нещадно пожирая дневной свет, едва достающий до территории арки. Неприятный тухлый запах, перемешанный с остатками сигаретного дыма, по-прежнему витающего в воздухе, сразу же норовит пробраться в нос. Девушка прикрывает лицо рукавом кофты, поднимая голову выше. Там виднеются маячащие площадки верхних этажей. Один из них — тот, что нужен ей именно сегодня, именно сейчас. Она спешит преодолеть те ступени, отделяющие её от четвёртого этажа — места своеобразного прибытия. Тот отличается от остальных. Значительно. Помимо затемнённого стекла — явно тонированного — здесь площадка не выглядит такой уж пустой. На каждом этаже по четыре квартиры — на четвёртом три из них выглядят безжизненными, будто бы в них никто не проживает. Последняя же охраняется грузным мужчиной. Если бы тот был облачён в тёмный костюм, Коралина подумала бы, что пришла в элитный — пусть и явно нелегальный — клуб. Однако этот здоровяк выглядит как типичный бандит: грязные волосы и лицо, широкая кожаная куртка — краска на которой местами облезла — и наверняка припрятанные в карманах кастеты. Когда Коралина только появляется на последней ступени, ещё не преодолевая незримую границу, мужчина уже обращает на неё своё внимание. Тёмные глаза на не менее тёмном лице прищуриваются, оглядывая девушку с ног до головы. Он не трогается с места — не размыкает рук, сомкнутых в замок на животе — но всё равно следит за каждым последующим шагом. — Что нужно? — грубо басит охранник, замечая, как Панеттоне пересекает лестничную клетку, ступая на площадку четвёртого этажа, и медленными шагами направляется в его сторону. Девушка невольно сглатывает, взглядом оценивая габариты мужчины. Действительно, здоровяк… — У меня встреча. Она старается произносить эту фразу уверенно. Чётко и без сомнения. Если сам веришь в свою игру, то и все остальные поверят в неё. Слова звучат уверенно. Так же уверенно, как один единственный жест Коралины: она протягивает охраннику несколько купюр, свёрнутых в аккуратную трубочку. Без какого-либо стеснения: просто и открыто. Здесь нет ни других людей, ни полиции. Никого из возможных «свидетелей». Мужчина бросает взгляд на свёрнутые деньги. Уголки его губ слегка дёргаются, стоит ему коснуться шуршащих бумажек и оценивающе рассмотреть их. Он приоткрывает на секунду рот, словно бы желая что-то сказать, но затем молча убирает деньги в карман своей кожаной куртки. — Прошу, юная синьорина, — произносит охранник, нажимая на ручку входной двери. Та легко поддаётся, открываясь вовнутрь. Коралина ступает за порог, слыша, как в тот же миг жалобно скрипят половицы. Дерево уже старое — поддаётся любому движению. Возможно, так даже лучше. Хозяин данного места сразу же поймёт, что у него гости. Дышать в квартире практически невозможно. Как только девушка пытается сделать хотя бы один вдох, нос заполняется отвратительным запахом чего-то горелого, а во рту, словно бы, накапливается копоть. Неприятный аромат жжённых листьев мигом въедается в одежду, волосы, саму кожу — не оставляя и шанса не дышать этим. Глаза слезятся, хочется чихнуть, а если приглядеться и различить в полумраке квартиры неприятный дым — больше напоминающий туман, стелящийся по земле — то можно и раскашляться. Панеттоне спешит преодолеть широкий коридор прихожей и вырваться в общую гостиную, из которой слышны невнятные голоса. Именно там концентрация пахучего дыма сильнее всего. Он витает в воздухе, исходя из широких папирос, что выкуривают несколько мужчин, расположившихся на кожаных диванах с ободранной обивкой. Только вот папиросы эти вовсе не похожи на те, что видела раньше сама Коралина. Она точно уверена: в них явно не табак и не успокаивающие восточные травы… — У нас сегодня незваные гости? — не скрывая игривого смешка, произносит один из мужчин, что вальяжно расположился на широком кожаном кресле, стоящим спиной к вошедшей девушке. Коралина мигом чувствует себя не в своей тарелке, но всеми силами старается не показывать этого. От отвратительного запаха голова начинает пульсировать, а в уголках глаз норовят собраться слёзы. Вся атмосфера этой квартиры выглядит подобно одному огромному притону. — Твоя мама разрешила тебе сюда прийти, piccina? — Пожалуй, она уже давно не может решать разрешать или не разрешать мне идти куда-то, — переборов очередное желание забыться в припадке кашля, произносит Коралина, — Мертвецы, знаете ли, обычно не разговаривают. Негромкие смешки слышатся с разных сторон. Мужчины не сдерживают глупых улыбок, что расцветают на их лицах, стоит только веществам ударить им в голову. Вот только, стоит самому первому заговорившему мужчине поднять руку в молчаливом жесте, как все тут же замолкают. Ни смешка, ни улыбки. Больше ни одной эмоции не виднеется на их лицах. — Я понял тебя. Давай поговорим. Мужчина сменяет позу, ёрзая на скрипучем кожаном покрытии, и поворачивается к девушке. Она видит перед собой довольно взрослого мужчину, которого, казалось бы, ещё нельзя назвать пожилым, но уже и нельзя назвать молодым. Что-то вроде «в самом рассвете сил», но чуть подальше. Тёмные волосы, зализанные назад так, чтобы не виднелась седина, лёгкая щетина, добавляющая ему перчинки «гангстера вне закона» и довольно приличный костюм. Причём тот почти самым первым врезается в глаза. Раньше него это делает только шрам, пересекающий всю правую щёку мужчины и почти доходящий до переносицы. На фоне его характерной слегка загорелой итальянской кожи тот выглядит достаточно бледным, чем и цепляет взгляды окружающих. — Вы — Кармине? — чуть склонив набок голову, спрашивает Коралина. — Именно так, — проводя языком по пожелтевшим зубам с заметным лёгким налётом, отвечает мужчина, — Единственный и неповторимый на весь Неаполь. Возражать на этот счёт девушка не стала. Кармине был единственным, к кому её привели переплетающиеся между собой нити. Он был тем, к кому обращались за помощью мелкие группировки бандитов, да гангстеры-одиночки, нуждающиеся в нелегальном сбыте оружия или поставке тех или иных запрещённых веществ. Пожалуй, Коралина даже вполне могла себе представить, как к нему лично приходит её собственный отец, отдавая сворованные ей же деньги за очередные пакетики с порошком, который тот удачно продаст в их районе. Смотря на этого мужчину, Панеттоне приосанилась, выпрямляя спину и расправляя плечи подобно крыльям. Нужно держаться уверенно и крепко — иначе, не видать ей исполнения её просьбы. — Я пришла сюда за тем, чтобы выкупить у вас оружие. Мне нужен пистолет. — Для чего он нужен тебе? — внимательно смотря на девушку, спрашивает Кармине. Он изучает её одним взглядом, словно бы хочет увидеть насквозь, понять — не врёт ли она ему. — С его помощью я надеюсь прикончить своего отца и получить свободу. Во всех смыслах этого слова. Коралина невольно сглотнула. Кармине встретился с ней взглядом, продолжая внимательно изучать её, и девушка смело выдержала эту пытку непрерывным зрительным контактом. Наконец, мужчина негромко хмыкнул. — Некоторые вещи следует сначала делать, а уже затем говорить о них. Знаешь, чьи это слова? — Сальваторе Риина, — ответила Коралина, — одного из глав Коза-ностра. — Да, — усмехнулся Кармине, — Тото Риина. Невероятный был человек. В своё время он неплохо избавлялся от нелюбимых нами блюстителей закона… Мужчина слегка скривился, припоминая итальянскую полицию. На секунду могло даже показаться, что он предался нежелательным воспоминаниям, захватившим его сознание, но это было вовсе не так. Кармине ещё раз оглядел Коралину с ног до головы, а затем взглянул на своих товарищей, наблюдавших за всей сценой. — И что же…ты держала хотя бы раз в своей жизни в руках пистолет? — Может быть, синьора Рiccina покажет нам, на что она способна? — не дав Панеттоне ответить, прозвучал чей-то голос, в котором слышался ощутимый смешок. — Мы тут все ходим с пистолетами, — словно бы вторя первому, послышался ещё один голос, говоривший с ощутимым акцентом, — Чтобы получить на руки пистолет, нужно хотя бы иметь представление о том, как он устроен. Вся компания мужчин, внимательно слушавших своего товарища, взорвалась очередными смешками, звучащими с неестественной хрипотой. Пара глаз, взглянувших на Коралину с отвратительно жалящей пристальностью, впилась в неё с ощутимой насмешкой и превосходством. Девушка невольно дёрнула губами. «Думают, что я тут в игры пришла играть?» — промелькнуло в мыслях Панеттоне — «Ну, уж нет…». — Давай, — сухо произнесла она, протягивая вперёд руку. Мужчина, похоже, не ожидавший этого, расширил в удивлении глаза. Он замер на месте, не думая покидать кожаного дивана, и уставился на девушку. Одобрительные присвистывания, теперь звучавшие в адрес самой Коралины, заставили его вернуться в реальность. Из сероватого чехла, лишь отдалённо напоминающего кобуру, показался тёмный массивный предмет. Пистолет лёг в худощавую девичью руку тяжёлым грузом, едва не повалившись на пол в первую же секунду. Панеттоне сдержала вздох, норовивший сорваться с её губ, когда оружие оказалось в разы тяжелее, чем она себе представляла. Пальцы обхватили ствол, перекладывая всю ладонь на область удержания. Область, предназначенная для магазина с патронами, удобно легла в руку девушки, лишь незначительно не соответствуя предназначенному размеру. Слегка нагревшийся металл приятно отдавал тепло коже, а шероховатая поверхность позволяла надёжнее удерживать сам пистолет. Коралина сглотнула, ощущая, что несколько пар глаз внимательно следят за каждым её движением. Ошибаться не стоит. Девушка мельком осмотрела выданную ей модель. В оружии — тем более в огнестрельном — она разбиралась не слишком хорошо. Однако всякая теория должна помочь в практике. Если бы не прочитанные книги и статьи, пожалуй, Панеттоне вообще не имела никакого представления о пистолетах. «Если это не револьвер, то здесь наверняка должен быть движущийся затвор» — пронеслось в её голове. Припоминая всю прочитанную ранее литературу, Коралина коснулась верхней части пистолета. На ней можно было чётко разглядеть сам голый ствол, а также идущий от него затвор. «Никакое огнестрельное оружие не будет работать просто так» — облизав вмиг пересохшие губы, подумала девушка. Она пробежалась пальцами по всей длине ствола, нащупывая выступающую точку предохранителя. Та негромко щёлкает. Вслед за ней и сам затвор. Коралина довольно улыбается: уголки губ сами собой приподнимаются, демонстрируя некую усмешку. Палец ложиться на тонкий курок, а дуло встречается с не менее удивлённым взглядом того мужчины. — Владимир, похоже, тебя уделали! Разразившийся вокруг смех определённо ему не нравится. В глазах мелькает ярость, которая тут же заставляет Панеттоне напрячься. Владимир перехватывает пистолет, крепко сжимая его дуло, и буквально выдёргивает его из рук девушки, едва не оставляя на ладони ссадины от содранной кожи. — Не смей наставлять на меня пистолет. Никогда. В нашем обществе так не принято. — Я не из вашего общества, — помрачнев, отвечает Коралина. От его невыносимого акцента хочется кривить губы, но она не подаёт вида — лишь негромко фыркает, когда мужчина отворачивается. — Что ж, неплохо, — слышится рядом голос Кармине, — Своё дело ты знаешь. Знакомая модель? — Нет. Именно её никогда раньше не видела. — Не удивительно, — улыбнувшись, хмыкает мужчина, — Думаю, на вооружение их приняли, когда ты только родилась. Коралина слегка вскидывает брови, но особых эмоций не выдаёт. Пятнадцать лет — уже не такой уж и малый срок. Странно было бы намекать на их сравнительно «новое» происхождение. — Этих красавцев использует итальянская полиция, — покрутив в руке точно таким же пистолетом, как секундами ранее Владимир предоставил Коралине, говорит Кармине. Он с каким-то неземным блаженством оглядывает ствол, поблёскивая глазами. — Верх из оружейного железа, низ из алюминия. Полностью боевая модель. Красавица Беретта. Панеттоне едва кивает, считая подобный жест в данный момент особенно нужным. Она почти также внимательно оглядывает оружие, запоминая, что говорит мужчина. — Пожалуй, раз азы пользования подобной моделью ты знаешь, стоит сказать ещё лишь одну вещь. Отдача. Знакомое слово? — Затвор подаётся назад после каждого выстрела, — вместо короткого ответа, выдаёт Коралина. — Именно. Так что, если быть неосторожной — может и поранить. Кармине слегка улыбается, вновь демонстрируя уродливые зубы, но тут же возвращается к оружию, даже не пытаясь дать своим товарищам ещё один повод для смеха. — Однако, — причмокнув губами, тянет мужчина, — пистолет этот я тебе не отдам. После его слов Коралина хмурится. Она уже было открывает рот, чтобы начать возмущаться, как Кармине прерывает её одним лишь жестом. Возведённый вверх палец останавливает девушку ещё в самом начале. — Отдам не сразу. Дай нам с ребятами время принять общее решение. Знаешь, как действуют коммунисты? Народное собрание для решения народа. Мужчина улыбается, глядя на девушку, а она, в свою очередь, почему-то невольно бросает взгляд на Владимира. — Давай-ка, — уводя свою руку с широкой ладонью в сторону, произносит Кармине, — подожди нас за дверью. — Пусть сначала покажет, что у неё есть деньги, — отзывается Владимир. Он смотрит на товарища взглядом, полным недоверия и той эмоции, что возникает, стоит только задеть гордость такого, как он. — Глупости, Владимир, — приветливо улыбаясь, тянет Кармине, — Видно ведь, что перед нами синьорина при деньгах… Коралину буквально воротит от его улыбки, однако она послушно направляется прямиком за ним, следуя до самого конца квартиры. После неё — уже на выходе в подъезд — всё ощущается совершенно по-другому. Дышать становится в разы легче. Вокруг больше не витает отвратительный дым, а в нос не бьёт едкий запах жжённой травы. Девушка оборачивается лишь раз, чтобы заметить Кармине, надёжно закрывающего дверь квартиры и обдающего охранника предупреждающем взглядом. Тот виновато поглядывает в её сторону, но молчит. Панеттоне спускается на один этаж, присаживаясь на пыльные ступени. Вокруг вновь воцаряется привычная для этого района тишина. Девушка прижимает к себе колени, укладывая на них ладони, и медленно барабанит по ним пальцами. С секунду она продолжает сидеть на ступени, прикрывая глаза и вдыхая относительно чистый воздух. Только после небольшой передышки Коралина напрягает все свои чувства — взывает к способности, скрытой где-то в глубине. Все доступные для неё звуки кажутся помехами на старом телевизоре: звучат неприятно, глухо и отдалённо. Девушка тянется к тонким невидимым нитям разговора, что происходит там — за дверью притона. — Я бы не стал продавать этой девчонке пистолет, — слышится уже знакомый голос Владимира. Из-за акцента его слова тяжело разобрать, но Коралина напрягает всю свою способность, словно бы выкручивая радио на максимум. — У нас есть куча других клиентов по всему Неаполю, которые захотят приобрести у нас оружие. — Не хватало ещё, чтобы её внезапно поймали, а нам приплели статью ещё и за распространение оружия среди несовершеннолетних, — хмыкает чей-то чужой голос, говорящий примерно с тем же акцентом. — Ну же, Кармине, — настойчиво тянет Владимир, — если так хочешь продать ей что-нибудь, то отдай другое оружие. У нас есть куча советских пистолетов. Какая девчонке разница? Уверен, она даже не поймёт, в чём разница… — Нет уж, — холодно бросает в ответ Кармине. Панеттоне вполне может представить себе, как тот медленно качает головой. — Она производит впечатление смышлёной синьорины. Лучше не пытаться её обманывать. Вдруг её послали из другой организации. Цеппели нам голову оторвёт, если это окажется так. — За кого ты боишься? — презрительно фыркнув, возмущается Владимир, — За Пассионе? Они нам не страшны. — Ты просто не знаешь, каким может быть Польпо, — шипит Кармине, перебивая товарища, — Здесь совсем рядом его район. — Да что этот жирдяй нам сделает?! — Он нас живьём сожрёт и даже не моргнёт. И, если ты думаешь, что это какая-то очередная отвратительная шутка, касаемо его внешнего вида, то нет — это не шутки. — Я слышал, он нашёл себе нового любимца — мальчишку лет пятнадцати. Не иначе, как из ума выжил. О чём уж тут говорить? — Хватит! Резкий и грубый тон Кармине заставляет даже подслушивающую Коралину вздрогнуть и приоткрыть глаза. Она с опаской косится на верх, вглядываясь в пролёт между этажами, дабы убедиться, что никто из мужчин не вышел на лестничную клетку. — Мы что, похожи на каких-то гангстеров-святош, которым есть дело до того, кому они продают оружие? Закройте свои рты и подготовьте одну Беретту для синьорины. Тёмные глаза смотрят в одну точку. Панеттоне негромко хмыкает, приостанавливая действие своей способности. Вместе с окончившимся спором с четвёртого этажа слышится глухой стук — закрывается дверь квартиры — а затем шаркающие шаги. Невнятное бормотание — больше походящее на откровенное ворчание — кажется наполненным злобой. Коралина чуть пригибается к полу, всматриваясь в полумрак подъезда, и различает на верхнем этаже силуэт Владимира. Тот достаёт из кармана пачку уже самых обычных сигарет и клацает зажигалкой. Та выдаёт огонь не с первого раза. Он злится. — Блядь, — ругательство срывается на совершенно другом языке, звуча грубо и отвратительно. Девушка кривится, не слыша из его уст привычного Итальянского — пускай и с жёстким акцентом. — О каком товариществе может идти речь, если этот ублюдок не слушает других, — хмыкает себе под нос Владимир, поджигая, наконец, сигарету. Если бы Коралина видела его лицо чуть отчётливее, то наверняка разобрала бы на нём довольно знакомую эмоцию отвращения. — Думает, можно раздавать полученное нами оружие направо и налево, продавая его таким мелким сукам… «Даже не боится, что я могу его услышать» — фыркает Панеттоне, прислушиваясь к словам мужчины. Он затягивает сигарету, выпуская почти сразу же тонкий сероватый дымок. Тот заполняет воздух подъезда, оставляя в нём неприятный аромат табака. Коралина морщит нос, но с места не двигается. — Пошла прочь, вшивая дрянь! Голос Владимира разлетается по всему подъезду, звуча гулким эхом. Девушка вздрагивает, слыша, как за его вскриком слышится тоненькое «мя-я-я». Животное, вероятно получившее ногой в живот, скулит и мечется, тёмной тенью сбегая по лестнице. Коралина негромко охает, замечая, что видит вовсе не тень. Мимо неё по ступеням спешит чёрная кошка, прижимающаяся к полу от боли. Удар тяжёлым ботинком, доставшийся ей ещё и от мужчины, ощущается слишком уж хорошо. Животное останавливается неподалёку от девушки, вполне различая, что та её не тронет. Панеттоне прикрывает ладонью рот, видя знакомые желтоватые глаза, смотрящие на неё с мольбой и обидой. — Мяука… — тихо тянет девушка, — Как же ты попала сюда? Наверняка, отправилась за тобой. Выследила по запаху. Ответ приходит в голову сам собой, что заставляет Панеттоне злиться ещё сильнее. «Вот ублюдок» — вместе с тем мелькает в её мыслях. Коралина хмурится, поглядывая на лестничную клетку, с которой вниз летит плевок. Владимир выпускает слюну после вязких сигарет, оставляющих неприятное послевкусие, и собирается уходить обратно в квартиру. — Бедная, — жалостливым тоном произносит девушка, присаживаясь рядом с кошкой, — как он посмел так тебя… Только когда сверху слышится очередной хлопок (на пару с глухим скрипом) Коралина позволяет себе вновь поднять взгляд на этаж. Сначала на него, затем на самый низ подъезда, где маячит входная дверь. Два пути, два выбора — которые вполне доступны девушки. Она вполне может выбрать…※※※
Когда Панеттоне с хлопком закрывает дверь подъезда, остаётся стойкое ощущение, что пробыла она там, по меньшей мере, несколько часов. Мрачноватая атмосфера под округлой аркой даёт о себе знать, превращая день в почти что поздний вечер. На деле ещё только полдень — не меньше. Опасливо поглядывая на всё тех же людей, на этот раз бросающих заинтересованные взгляды в её сторону, Коралина направляется к небольшой будке, маячащей почти в самом конце улицы. Стеклянные стены и телефон посередине — ничего нового для типичной телефонной будки. Девушка оглядывается по сторонам, словно бы опасаясь, что за ней вот-вот придёт Владимир — направляя пистолет уже на неё саму — либо что отходящие от очередной дозы люди проявят к ней чуть больший интерес. Руки шарят по карманам, выискивая мелочь нужную для элементарного звонка. Когда же та находится в заднем кармане штанов, Коралина осторожно снимает тяжёлую трубку, глядя на набор цифр. Она нажимает дважды на единицу, а затем замирает. Позвонить сразу же карабинерам? Они весомее и опаснее полиции — само то, что нужно на людей, подобных Кармине и Владимиру. Однако сама Панеттоне боится иметь дело с полицией, что уже говорить о карабинерах? Лёгкий страх, оставшийся ещё с обещания отца оставить её в тюрьме, если откажется воровать, засел на подкорке сознания, не давая девушке спокойно жить. От последней — третьей — в этом номере цифры будет зависеть то, насколько эффективно накажут Кармине и весь его притон и какое это будет наказание. Коралина сильнее сжимает трубку, наконец, нажимая на наборе клавиш цифру три. Чёрт с ним. Пусть полиция делает своё дело. Звонок проходит сразу. Кто-то там, на конце линии, берёт трубку. В ней слышится хрипловатый мужской голос. — Восьмой полицейский участок Неаполя. Я вас слушаю. — Я… — несмело начинает Коралина. Она глубоко вздыхает, бросая взгляд на оставленный ею подъезд, и продолжает, — Я бы хотела сообщить об обнаружении притона, нелегально распространяющего по городу оружия. — Вы уверены в своём заявлении? Где вы сейчас находитесь? — Да, я уверена, — настойчиво, словно бы ставя точку в своём утверждении, отвечает Коралина, — Я совсем рядом с ним. Via Ferri 23. Неподалёку от Старого города. — Хорошо. Вас поняли. Назовите, пожалуйста, своё имя. От кого поступил звонок? — Моё имя? — слегка дёрнув губами, переспрашивает девушка, — Да, конечно же. Моё имя… Она вешает трубку. Дело сделано. Звонок всё равно засчитают. Просто полицейскому участку поступил анонимный звонок. Анонимный, но полезный. — Пусть не упускают этот шанс, — шепчет Коралина, говоря это сама себе. Дверца телефонной будки закрывает с негромким скрипом. Девушка оглядывается по сторонам, надеясь покинуть улицу также тихо, как она и пришла сюда. Выйти на более оживлённые части Неаполя и занять себя ещё чем-то. У неё впереди целый день, ведь домой возвращаться Панеттоне совершенно не планирует…