Моя милая Коралина

— Я рассказывал тебе о своём отце?       Голос Буччеллати звучит спокойно и мягко. На фоне почти удушающей жары, просачивающейся объёмными потоками прямиком в комнату через открытый балкон, и мерного тиканья настенных часов он кажется Коралине приятным и успокаивающим. Действуя на девушку подобно некому гипнозу, он заставляет расслабиться и смотреть на молодого человека из-под полуприкрытых ресниц.       Кожаное покрытие старенького дивана неприятно липнет к телу. Оно горячее — добротно нагревшееся под солнечными лучами — и не в жилу твёрдое. Однако Коралина берётся терпеть, не желая бросать удобное для неё место. С её ракурса можно прекрасно лицезреть своего собеседника и наблюдать за каждым его действием. Будь то лёгкое шевеление губ или же взгляд, направленный прямиком в её сторону. — Кажется, я припоминаю… — на выдохе выдаёт девушка, улыбаясь и осторожно прикусывая губы, — Сложно было бы не уловить что-то в твоих рассказах. Я внимательный слушатель.       Панеттоне игриво хлопает ресницами, посматривая на молодого человека, чем вызывает у Буччеллати лёгкую улыбку. — Удивлён, что тебя это вообще интересует, — прикрывая глаза, усмехается он. — Почему же? Разве ты не привык, что все вокруг слушают тебя?       Тёмные глаза Коралины широко распахиваются, а сама она слегка подаётся вперёд, отлипая от горячей спинки дивана. Распущенные волосы тут же лезут в лицо, льнут к коже, обнажённой в области плеч и ключиц, и рассыпаются по тонкой ткани светлого платья.       Девушка слегка наклоняет голову, продолжая внимательно рассматривать черты лица молодого человека, находящегося сейчас столь близко. — «Слушаться» и «слушать» — две разные вещи, — вскинув брови, произносит Бруно, — Зачастую в моей жизни происходит именно первое. К тому же…можно слушать, но не слышать человека. Не вникать вовсе. — Как знакомо.       Коралина тяжело вздыхает, вновь откидываясь на кожаную спинку и почти укладываясь всем телом на диван. Голова встречается с жёстким подлокотником, в который та упирается вопреки всему.       Подол лёгкого платья слегка приподнимается, когда девушка, совершенно не стесняясь, аккуратно перебрасывает ноги на диван, укладывая их прямиком на бедра сидящего напротив Буччеллати.       Его рука касается обнажённого колена, накрывая приятным теплом кожу, и мягко гладит, следя за реакцией девушки. Невесомое соприкосновение вызывает редкие мурашки — внезапные, но приятные. Панеттоне мягко выдыхает, ощущая чужие прикосновения, и наблюдает, как пальцы почти доходят до волнистой кромки платья, чуть задевая её и заставляя спадать ещё ниже. — Я заговорил об отце, чтобы припомнить ужасающую разницу…       Теперь голос Бруно звучит тише. Чувствующиеся в нём нотки горечи заставляют Коралину слегка вздрогнуть, но не отвести взгляд. — Ужасающую разницу между твоим и моим отцом?       Короткий кивок даёт девушке понять, что последующая тема разговора будет не из самого приятного для неё списка. Она щурится, склоняет голову, но молчит, ожидая дальнейших слов молодого человека. — Мой отец был прекрасным человеком, которого — очевидно — этот медленно прогнивающий изнутри мир попросту не заслуживал…       Буччеллати говорит спокойно, однако лёгкие вибрации, ощутимые если не в физическом плане, то на подсознании уж точно, кажутся вполне весомым аргументом, чтобы сказать, что внутри него медленно зарождается буря. Девушка чувствует эту перемену и напряжённо сглатывает. — Что с ним случилось? — голос Коралины едва дрогнул, ожидая, что за подобными словами явно не скрывается ничего радостного. — Он скончался, — тяжело вздохнув, ответил Бруно, — незадолго до нашей с тобой встречи. — Я знаю, что слова других ничего не дадут и душевные раны они не залечат, но… мне очень жаль.       Девушка прикусила губу, чувствуя острую горечь. Она прекрасно знала по себе, как тошно становится от лишних слов сожаления и сочувствия. Коралина взглянула на Буччеллати, ожидая увидеть на его лице ярко выраженную маску благодарности, за которой будет скрываться истинная эмоция — отвращение, однако заметила лишь горькую полуулыбку, мелькнувшую в уголках его губ. — Правда. Я сожалею, — сама не зная зачем, добавила девушка. Она смяла в руке светлую ткань своего платья, отводя в сторону неуместный сейчас взгляд. — Что стало причиной?       «Что стало причиной его кончины?» — хотелось бы полностью озвучить вопрос, но Панеттоне явственно ощущала вставший поперёк горла ком. — Вероятно, он стал свидетелем наркоторговли, — поджав губы, ответил Буччеллати, — Он видел, как рассчитывали товар, и поплатился за это несколькими пулевыми. — А это был… — девушка запнулась, заканчивая свой вопрос уже не так уверенно, — товар, который предоставляет твоя организация? — Честно — не знаю, — подавив очередной тяжёлый вздох, произнёс Бруно, — Я никогда не интересовался и не пытался узнать. Всё равно по итогу основной причиной его смерти стали раны от пуль, не сумевшие окончательно зажить. Отец попросту не смог восстановиться.       Тишина, повисшая после этого в комнате, принялась невольно давить на сознание. Она была неощутима физически, но каждый из присутствующих чувствовал её, словно бы та существовала по-настоящему. Разгоняло воцарившееся молчание лишь мерное тиканье всё тех же часов. — Поэтому ты ненавидишь ту дрянь, что распространяют по городу? — сглотнув, проговорила Коралина. — Я бы назвал тебе множество иных причин, но, боюсь, большинство из них будут ложью. Скорее дополнениями, выходящими из основной. Так что… да. — Тогда… — почти прошептала девушка почти одними губами, — ты должен ненавидеть и меня. Мой отец строил на этом полноценный бизнес… — Коралина, — строгость, внезапно прозвучавшая в голосе Бруно, заставила Панеттоне вздрогнуть, слегка дёрнув поникшими плечами, — Ты и твой отец — разные люди. Его дела никак не касаются тебя и, тем более, не отражаются на тебе.       На секунду девушка ощутила, как Буччеллати касается её руки, осторожно переплетая между собой их пальцы и невесомо — почти не касаясь — поглаживает, оставляя на коже мгновенно исчезающее тепло. — Ты испытываешь чувство вины за то, что он делал? — Нет. Но…это странное чувство иногда возникает…       Возникает, когда ты рядом. Не хочу быть тебе противна. Сознание отчаянно скулит, не желая думать об этом. — Твой отец, несомненно, делал ужасные вещи, — Коралина слегка поднимает на молодого человека взгляд, посматривая на него сквозь длинные ресницы, — В особенности его отвратительное отношение к семье. Оно меня просто поразило. Похоже, словосочетание «семейные ценности» ему было не слишком знакомо… — Действительно, — криво усмехнувшись, согласилась девушка. — Он разрушал не только свою семью, но и многие другие. — Да, — протянула Коралина, — Я могла бы понять его, если бы он ввязался в весь этот бизнес, чтобы действительно получить деньги на лечение матери, но он… Просто хотел их. Хотел больше денег…       Он просто забирал и забирал. Рушил то, что уже было построено, и делал в разы хуже, позволяя оставаться старым ранам, что раз за разом лишь сильнее кровоточили. — Я бы закрывала глаза на его дела, если бы, выйдя на улицу, не видела в переулках людей, страдающих от тех веществ, что распространял отец.       Коралина опустила взгляд, ощущая внутреннюю боль, которая была даже сильнее физической. В разы. — Они разрушают человеческий разум, — донёсся до девушки голос Бруно. Она открыла глаза, смотря на него мутным тёмным омутом, в глубине которого, казалось, вот-вот соберутся слёзы. — Это зависимость, что рушит и тело, и сознание. От них можно сойти с ума и потерять самого себя.       Как и от многих других причин. Однако подобная мысль возникала в голове не так часто. Если подумать — наркотики являлись собственным выбором того человека, который решался применить их на себе, а вот иные обстоятельства, зачастую, не зависели от этого самого человека…       Панеттоне вздохнула, задерживая на секунду дыхание. Бьющееся внутри сердце не давало ей покоя, начиная безудержный скач. — Они доводят до эйфории, неземного блаженства. Один раз, второй, третий… А затем заставляют упасть с небес на землю, и прежняя эйфория уже не приводит к тому же блаженству, а становится просто отягощающем чувством. — Прекрати, — выдыхает девушка, — Не хочу больше об этом ничего слышать. Для меня это уже в прошлом…       Она буквально вскакивает со своего с места, поднимая в воздух светлое облако подола платья, и приобнимает себя за плечи, касаясь обнажённой кожи. Ногти слегка скребут по ней, словно бы пытаясь заставить девушку забыть прошлое — отбросить воспоминания, норовящие вспыхнуть в подсознании яркими картинками.       Наркотики — зло, но только потому, что вызывают в памяти те воспоминания, о которых Коралина хотела бы забыть… — Прости, — со вздохом выдаёт Буччеллати у неё за спиной, — Не хочу, чтобы ты думала, будто бы я пытаюсь давить на тебя. — Кажется, мы начинали с темы, связанной с моим отцом, — усмехнулась Коралина, давя кислую улыбку.       Вот только он напрямую связан ещё и с этой темой.       За её спиной скрипнул кожей диван, позволяя по одному лишь звуку догадаться, что Буччеллати поднялся с него. Девушке показалось, что незримые вибрации она ощутила даже раньше, чем молодой человек подошёл к ней, осторожно касаясь предплечий. От них его ладонь скользнула ниже, обхватывая запястье одной руки и поворачивая его тыльной стороной вниз. — Сегодня ты решила их не прятать?       Тёплая волна дыхания обдала волосы Коралины, теребя отдельные тонкие пряди. Она взглянула на свои руки, полностью открытые за счёт коротких рукавов платья. На фоне бледной кожи помимо тонких вен выделялись тёмные следы, имеющие нечёткие формы кругов.       Кончик у сигареты, конечно, всегда имеет идеальную форму, однако, стоит полностью выкурить её, как следы при тушении будут уже совершенного иного вида. Как и шрамы от них.       Глядя на эти тёмные круги — так резко выделяющиеся на нежной девичьей коже — Буччеллати невольно касается их пальцами. Проводит по ним почти невесомо — чтобы не сделать больно — и вызывает у Панеттоне лишь очередной рой мурашек, спешно покрывающий всё её тело, и негромкий вздох. Желанные прикосновения будоражат сознание, едва ли не заставляя терять себя. — Знаешь, мне давно стоит признать, что временами я могу становиться слишком импульсивным и несдержанным. Как ни странно, эти чувства зачастую касаются и меня… — не отпуская руки девушки, произносит Бруно, медленно растягивая почти каждое слово, — В особенности они охватывают меня, когда я смотрю на твои шрамы.       Не отрывая взгляда, Коралина следит за тем, как пальцы молодого человека поглаживают давно зажившие раны, рассматривают каждую с особым вниманием. Ей не нужно оборачиваться и смотреть ему в лицо, чтобы понять, что в голосе Буччеллати почти различимы ноты не только негодования, но и самого настоящего гнева. — Как он мог поступать так с родной дочерью? — Я уже давно смирилась, — Панеттоне вздыхает, прикрывая глаза, — Он любил только мою мать, а наше с ней внешнее сходство, возможно, лишь распаляло его ненависть ко мне…       Тяжело любить кого-то, кто так похож на давно потерянный образ…       Чувство неземной тяжести давит на сердце со всей силы, пока над самым ухом не раздаётся горячий шёпот: — Ты поступила правильно, убив его.       Девушка в один миг широко распахивает глаза, замирая на месте не в силах двинуть хотя бы пальцем. Рука Буччеллати, до этого мягко касавшаяся её запястья, настойчиво сжимает его, разворачивая Коралину лицом к себе. Она тяжело сглатывает, когда видит перед собой глубокие голубые глаза, смотрящие ей прямиком в душу. — Я…я…       Панеттоне чувствует, что не находит, что ответить на это. Отдельные звуки несвязно срываются с её губ, мигом распускаясь. Она отворачивает голову, отводит взгляд, блуждает им по комнате, щуриться от солнечного света, когда из последних сил сосредотачивается на открытом балконе. Девушка делает что угодно, лишь бы не встречаться с ним глазами. — Не нужно оправданий, Коралина, — Бруно качает головой, смотря на неё, — Мы никогда не говорили с тобой об этом, но я не идиот, и прекрасно всё понял ещё с самого начала.       Она молчит, в каком-то взволнованном состоянии покусывая нижнюю губу, на которой остаются лёгкие, едва заметные следы. Ощущение, что её отчитывают, как маленькую девочку, напористо сверлит сознание. — Коралина, он даже не думал о тебе в последние минуты, не пытался защитить тебя. Лишь пытался сохранить свою собственную жизнь.       Девушка прикрывает глаза, и напряжение мигом отражается на её лице: брови сходятся на переносице, образуя лёгкую складку, а на дрожащих губах виднеются ещё не исчезнувшие следы ощутимых покусываний. — Сейчас для меня очень важно, чтобы ты ответила мне на один вопрос, — Буччеллати негромко вздыхает, словно бы набираясь сил, и продолжает, — Ты считаешь, что убила его своими руками?       Нет. Нет! Сознание отчаянно кричит, голося один и тот же ответ, но но не срывается с губ Коралины.       Помни о той грани, Коралина. Переступить её — значит отказаться от собственных принципов, последнего «я». В тебе нет той же силы, что есть у Бруно. Твоя вина заключается лишь в отчаянном желании смерти уже покойного отца… — Посмотри на меня, Коралина, — теперь голос Буччеллати звучит настойчивее. В нём чётко ощущается приказной тон, — Я хочу, чтобы ты не лгала мне, а ответила честно, глядя мне в глаза. — Разве я могу солгать тебе? — Не уходи от ответа, — тяжело вздыхая, произносит Бруно, — Просто… побудь хоть раз послушной девочкой и ответь на вопрос честно, глядя мне в глаза.       Коралина хмуриться, будто бы пытаясь закрыть глаза ещё сильнее, и отвергает очередную попытку заставить её говорить. — Разве я должен повторять свою просьбу ещё раз? Ты ведь так это не любишь… — Чего ты хочешь? — Панеттоне резко поворачивает голову, мгновенно встречаясь с молодым человеком взглядом. Она сглатывает, едва ли не дрожа всем телом, — Хочешь, чтобы я признала, что замарала свою чистоту и непорочность смертью этого ублюдка, которого до сих пор вынуждена называть отцом?       Коралине кажется, что прямо сейчас в уголках её глаз начинают собираться слёзы. Нет — она не расплачется. Ни в коем случае. Она сильная.       Ногти впиваются в кожу, соприкасаясь с ней у самих ладоней, и девушка приподнимает голову, не переставая смотреть в маячащие перед ней глаза.       Буччеллати касается её лица, заводя обе руки за тёмные пряди волос, что спадают на выделяющиеся ключицы с обеих сторон, и Панеттоне чувствует, как широкие мужские ладони накрывают её скулы, ложась мягко и осторожно. — Dolce, я стал убийцей, чтобы защитить своего отца, которого любил… И я готов в очередной раз принять на себя эту роль, чтобы она не досталась тебе…       Коралина замирает, не в силах оторвать от него взгляд. Дыхание перехватывает, а с приоткрывшихся губ не смеет слететь даже одно слово. — Если тебе так тяжело, позволь мне самому ответить на этот вопрос, — Бруно едва улыбается, но демонстрирует эту улыбку с какой-то горечью, засевшей где-то в уголках губ, — Ты по-прежнему чиста, dolce. Поверь мне… — Вот к чему ты вёл всё это? — не стесняясь перебивать молодого человека, произносит Коралина. Она поджимает губы, но не отстраняется. — Ты вновь хочешь показать мне, какой ты плохой и ужасный? Опасный гангстер, с которым лучше не связываться такой хрупкой и ранимой девушке?       Оторопев на секунду, Бруно в удивлении вскидывает брови, явно не ожидая подобного напора. Стойкое ощущение, будто бы эта девушка изменилась всего за секунду, врезается в сознание острым наконечником, подобно стреле. Коралина отбрасывает его ладони, секундами ранее трепетно сжимавшие её лицо, и смотрит прямиком на молодого человека. — Я этого ещё не говорил и не собирался. Тем более, про последнее.       Девушка негромко фыркнула, скрестив руки на груди. Она обиженно отвела взгляд, надеясь, что Буччеллати не заметил лёгкого стыдливого румянца, заигравшего на щеках. — Где Фуго? — как бы невзначай интересуется Панеттоне, оглядывая квартиру, дабы вновь не встречаться с ним взглядом. Присутствие юноши она сегодня за весь день ни разу ни засекла, что было достаточно странным явлением. — Сегодня я отправил его исполнять важные поручения, — ответил Бруно. Он слегка кашлянул, словно бы привлекая внимание девушки, и обратился к ней уже совершенно по-иному, возвращая своему голосу серьёзный тон, — Раз уж ты распознала мой хитрый план… Коралина, я надеялся поговорить с тобой о том, чтобы привести наши встречи к должному окончанию. Прекратить их. — Подожди… — Коралина непонимающе взглянула на молодого человека, вновь меняясь едва ли не за секунду, — Нет! Зачем?       Несколько эмоций, идущих словно бы подряд, смешалось в голосе девушки, от чего та прозвучала ужасно подавлено и жалостливо. — Это для твоей же безопасности, — настаивал Бруно, — За эти несколько месяцев ты определённо привлекла внимание многих. Поверь, в их счёт входит не только Польпо. — Нет, ты не можешь так со мной поступить!       Коралина подаётся вперёд, хватаясь за светлую ткань костюма Буччеллати, сминая её под собственными пальцами и буквально впиваясь в молодого человека — не давая ему двинуться с места. Она поднимает на него полный мольбы взгляд и почти что скулит: — Ты ведь знаешь… Ho un debole per te. Мне так спокойно с тобой, Бруно. Встреч с тобой я желаю больше всего на свете… — Будет нечестным отвергать твои чувства, — вздыхая, произносит Бруно, — но я желаю тебе всего только самого лучшего…       Коралина чувствует, как в груди до боли сжимается сердце. — Не воспринимай это как что-то ужасное, — продолжает молодой человек, — Мы всё ещё связаны. Негласный договор всë ещё в силе. — Тебе не кажется, что уже слишком поздно просто так брать и обрывать наше общение? — девушка сглатывает, смотря на него из-под опущенных ресниц: настойчиво и всё также умоляюще. Буччеллати с секунду молчит, не находя подходящего ответа, но затем негромко хмыкает. — В этом ты права, — он едва усмехается, укладывая свободную ладонь на щеку Коралины, примирительно поглаживая нежную кожу, — Пожалуй, настойчивости тебе не занимать. — Поверь, я всегда буду добиваться того, чего хочу.       Бруно едва усмехается, разворачиваясь к девушке спиной, и медленными шагами достигает открытого балкона. Стеклянные ставни, обрамлённые светлым деревом, дополнительно выкрашенным в чистейший белый, едва ловят лёгкое отражение молодого человека. Он опирается об одну из них плечом, вглядываясь вдаль узкой улочки, тянущейся за стенами квартиры. — Полагаю, спорить с тобой будет бесполезно? — бросив на Коралину мимолётный взгляд через плечо, вздыхает Буччеллати. — Совершенно бесполезно.       Панеттоне сверлит настойчивым взглядом его спину, словно бы ожидает, что тот сейчас обернётся к ней, вновь сократит расстояние между ними до самого минимума, а затем с особой нежностью коснётся её губ в порыве страсти, разгорающейся где-то глубоко внутри.       Она не хочет терять последнюю возможность обретать хоть какое-то счастье, хоть какую-то заботу и нежность, которые ей так нужны. Прошедший год, наполненный, казалось бы, бесконечным количеством свиданий и афер, заставил девушку убедиться в отсутствии искренности у многих богачей, отдающих свою жизнь деньгам и забавам. Их клятвы любви и верности — ничто. Бесполезные слова, не имеющие под собой никакого смысла…       Разве нельзя разбавить эту однообразную, полную одной лишь горечи, жизнь ярким светом, что не просто сияет, радуя глаз, а согревает своим теплом? — Так… — неуверенно тянет Коралина, в надежде услышать удовлетворяющий её ответ, — ты не отменишь наши встречи? — Нет, — слышится голос Бруно, и девушка тихо выдыхает, позволяя себе слегка улыбнуться, — Однако тебе всё равно нет смысла приходить ко мне слишком часто. Всё, чему я мог тебя научить, в тебя уже вложено. Развивать дальше свой стенд и его навыки в силах только ты сама. — Я понимаю, — приложив руку к сердцу, негромко выдаёт Коралина. — Пойдём, — Буччеллати дёргается с места, вновь обращаясь к душной комнате и её спёртому воздуху. Он подходит ближе, почти неощутимо касается руки девушки и зовёт следовать за ним. — Хочу тебе кое-что показать…

※※※

      Когда Коралина покидает душный подъезд и выходит на улицу, оставляя позади все ступени, яркие лучи летнего солнца касаются её кожи, задерживая на ней свои приятные невесомые касания. Она щурится от обилия света, слегка приподнимает ладонь, укладывая её козырьком аккурат над глазами, и позволяет себе улыбнуться. В такой прекрасный день будет настоящим преступлением не ощущать порхающую внутри радость.       Буччеллати оборачивается, поглядывая на девушку, и будто бы изучает её. Под прямыми солнечными лучами образ Панеттоне кажется ещё светлее, чем в стенах душной квартиры. Лёгкий ветерок, едва долетающий до города со стороны моря, колышет подол светлого платья, цепляется за него и водит своими незримыми руками, изредка дёргая, подобно маленькому ребёнку.       Мельком взглянув на палящее солнце, Коралина спешит следом за Бруно, держась одновременно рядом, но при этом слегка позади. — Так что ты хотел показать мне? — жадно впиваясь взглядом в фигуру молодого человека, спрашивает Панеттоне. Буччеллати смотрит на неё через плечо, поблёскивая глазами и загадочно улыбаясь. — Это, — негромко произносит он, кивая вперёд, — Отношение людей.       Коралина невольно хмурится, следя за его взглядом, направленным, казалось бы, вникуда. Она поглядывает на проходящих мимо людей, на тех, что встречаются им по пути. Улица всё бежит и бежит вперёд, а мелькающие по обеим её сторонам люди приветливо улыбаются молодому человеку. — Добрый день, Буччеллати! — Здравствуйте, синьор Буччеллати. — Доброго полудня, Буччеллати! — Buon giorno, — махнув рукой, отвечает им Бруно, сдержанно улыбаясь каждому прохожему. — Спасибо за недавнюю помощь! — Заходите к нам ещё!       Голоса продолжают звучать вокруг, обволакивая Коралину незримым коконом — неким тонким шёлком, медленно ложащимся на неё и заглушающим всё остальное, любые звуки вокруг. Они слышатся со всех сторон так, что девушка невольно прибегает к своим способностям, подслушивая о чём говорят все эти люди дальше — стоит им только отойти от полюбившегося местного гангстера. — Как сегодняшний день, Буччеллати? — Всё чудесно, — бросает в ответ молодой человек, и погружает руки в глубокие карманы светлых штанов. Панеттоне провожает взглядом очередного прохожего, только что поприветствовавшего Буччеллати, и с некой растерянностью глядит перед собой. — Вот видишь, — шепчет он, слегка опускаясь ближе к девушке. Она смотрит на него, ловя мелькающую на устах улыбку. — Это ты хотел мне показать? Дружелюбно настроенных к тебе людей? — невольно хмыкает Панеттоне. — Я и так могла себе представить, что все в этом районе любят тебя. Ты ведь предоставляешь им защиту… — Никакая защита не гарантирует искренне хорошее отношение людей. — Я понимаю… — мнётся Коралина, будто бы не зная, как выразить словами свои мысли, — Они такие ещё и из-за того, что видят, какой ты прекрасный человек… — И тем от этого становится тяжелее, — вздыхает Бруно, — Как думаешь, насколько быстро изменится мнение этих людей обо мне, если они поймут, что я не в состоянии отгородить их от такой ужасной вещи, как наркотики?       Коралина поджимает губы, замолкая. — Раз они видят во мне защитника и просто доброго человека, готового помогать им почти во всём, то постепенно начинают сбрасывать на меня всю ответственность, надеятся лишь на меня. Такова природа людей.       Бруно замолкает на секунду, видя, как плечи девушки невольно опускаются, поникая. Она продолжает бросать взгляды на мелькающих на мостовой людей, но уже намного реже, чем в самом начале. Слушать их голоса и вовсе становится утомительным. — В конечном счёте, я просто разочарую их. Учитывая разные принципы и идеалы, живущие в сердцах людей, разочаровывать их легче, чем заработать одобрение и авторитет. — Ты боишься этого? — неожиданно тихо произносит Коралина. Она ловит на себе потеплевший взгляд Буччеллати. — Что разочаруешь всех этих людей, которые так верят в тебя? — Любой человек боится чего-то, — почти также тихо произносит молодой человек. Он вынимает ладонь из кармана, слегка сжимая её в крепкий кулак. — Я лишь придерживаюсь холодной доброты, которой научился от отца, надеясь, что однажды никому из нас — ни мне, ни им — не будет слишком больно, если это случится…       Панеттоне слышит, как он негромко вздыхает, продолжая держать всё тот же шаг. Она вновь оглядывает окружающих её людей — словно бы надеясь прочесть, что творится в их головах, чем заполнены их мысли — и расправляет опустившиеся до этого плечи.       Девушка спешно нагоняет своего спутника, мягка касаясь его руки. Коралина почти неощутимо двигает кончиками пальцев по шероховатой коже, заставляя Бруно обратить на это внимание. Он опускает взгляд на девичью руку и деликатно обхватывает её, позволяя пальцам медленно переплетаться, создавая приятные ощущения.       По правую сторону улицы мелькает яркая вывеска небольшого заведения. Застеклённая витрина с предлагаемой продукцией, а над ней натянутый брезент, создающий тень в подобный жаркий день, и название, оформленное большими буквами в цвет итальянского флага — «Pizza di GiGi».       Взглянув на него, Буччеллати сворачивает с мостовой, ведя следом за собой и Коралину. Приятная тень, накрывающая обоих под брезентом, создаёт почти незаметное, но, всё же, ощущение прохлады. Панеттоне прикрывает глаза, периодически поглядывая на выставленные на витрине куски различных пицц. Те привлекают внимание своей начинкой, красуются поджаренными корочками и округлыми колбасками на каждом из них, вызывая аппетит. — Две «Маргариты», пожалуйста, — озвучивает заказ Бруно, подходя чуть ближе к широкому окну — единственному в витрине не покрытому стеклом — в котором виднеется слегка раскрасневшееся от жары лицо повара. — Ох, синьор Буччеллати, — узнавая пришедшего клиента, восклицает тот, расплываясь в приятной улыбке, — Конечно, конечно!       Его округлое лицо словно бы превращается в радостное солнце с приятным румянцем и ямочками на щеках, что зачастую рисуют в детских книжках, от чего Коралина просто не может не улыбнуться в ответ. — Сколько с меня? — Что вы, синьор, — продолжает улыбаться повар, когда протягивает Бруно две небольшие пиццы, завёрнутые в огромные белоснежные салфетки, — С вас я денег не возьму.       Коралина с особой осторожностью принимает из рук молодого человека свою пиццу, почти сразу же сквозь тонкую салфетку ощущая какая она ещё тёплая и мягкая. Обычно похрустывающая корочка буквально ломается под пальцами, а горячий сыр тянется так сильно, что девушка боится испачкать им своё платье, оставив желтоватые разводы. — А ты, однако, ответной добротой людей не брезгуешь, — усмехается Коралина, поглядывая на Буччеллати. — Почему бы и нет? — улыбается тот в ответ. — Этот ДжиДжи… ты тоже ему помогал? — оглянувшись через плечо на оставшееся позади заведение, интересуется девушка. — Он был так рад тебя увидеть. — Не думаю, что его так зовут, — склонив голову, давит усмешку Бруно, — Если заведение, где этот человек работает, носит имя «ДжиДжи» — это ещё не значит, что его самого так зовут.       Панеттоне смущённо отводит взгляд, прикрывая смутившееся лицо собственной пиццей. За ней как раз не будет видно её сконфуженное лицо от смороженной глупости. Буччеллати негромко смеётся, однако девушку вовсе не поддевает. — Кстати, разве ничего такого, что прямо сейчас ты просто гуляешь со мной? — взволнованно встрепенувшись, спрашивает Коралина.       Она и не замечает, как их медленная прогулка по тянущейся вперёд мостовой постепенно перетекает во что-то большее, уводя пару всё дальше в глубины Неаполя. Панеттоне подмечает, что вокруг уже не тянутся узкие улочки, а простирается одна из каменистых площадей с видом на море. Над головой принимаются покрикивать чайки, а шум волн на пару с ярко выраженным запахом моря почти дотягивается до девушки своими невидимыми руками. — Всё в порядке, — успокаивает её Буччеллати, говоря мягко и ласково, — Сегодня я вполне могу устроить себе отдых и провести весь день с тобой. — Только если ты этого хочешь.       Коралина уводит взгляд в сторону, словно бы вновь смущаясь, и поправляет волосы, липнущие к вспотевшей коже. Жара даёт о себе знать, даже когда одеваешься достаточно легко и открыто. Иногда складывается такое впечатление, что от неё не спасает совершенно ничего.       Мелкие капли пота скатываются от шеи девушки по ключицам, теряясь где-то под тонкой линией платья. Неприятное ощущение пробирает Коралину, заставляя невольно повести плечами. — А ты знала, что по вкусу пота можно распознать врёт ли тебе человек или нет?       Девушка на секунду замирает от неожиданности. Она озадаченно смотрит на Буччеллати, замечая играющую на его губах улыбку. — Ты шутишь? — Вовсе нет, — с полным серьёзности голосом отвечает тот, — Если человек будет врать тебе, то, хотя бы немного, но вспотеет от волнения. Это будет первым признаком его лжи. А если ещё попробовать его пот…       Коралина невольно морщится, демонстрируя явное отвращение. — Всё станет предельно ясно. — Ну, ладно. Хватит тебе, — надув губки, тянет девушка, — Не верю ни единому слову. Ты просто издеваешься надо мной! — Ни в коем случае, — смеётся Бруно.       Коралина и не замечает, как сама начинает смеяться, подхватывая это радостное, игривое настроение, удержаться от которого у неё совершенно нет сил.       Вечер подступает совсем незаметно. Не успевает девушка и глазом моргнуть, как почти весь день проходит на одной и той же ноте. И она несказанно радуется, что нота эта — позитивная. Провести день за прогулкой по прекрасному родному Неаполю, да и ещё с человеком, занимающим в сердце Панеттоне далеко не последнее место — звучит, как самое прекрасное, о чём она могла мечтать.       Съедающая все силы жара постепенно стихает как раз к вечеру. Пускай в летнее время темнеет не так поздно, однако Коралина уже успевает заметить несколько уличных фонарей, маячащих своим тёплым светом. — Отправимся домой? — звучит совсем рядом голос Буччеллати. — Пожалуй, я ещё не хочу уходить… — тянет девушка, всматриваясь вдаль. Море шумит совсем рядом, лаская своими мерными волнами золотистый песок. Свет медленно покидает его, спеша спрятаться за кромкой воды. — Тогда пойдём сюда.       Панеттоне крутит головой, находя молодого человека взглядом. Тот останавливается у лестницы, ведущей от набережной вниз — к пляжу — и протягивает ей руку, маня идти следом за ним. Повинуясь этому порыву, девушка спешит преодолеть каменные выступы, дабы быстрее оказаться на самом пляже.       Песок всё ещё отдаёт теплом, которое всего через пару часов растворится в вечерней прохладе, и поглощает всё подобно своим зыбучим собратьям. Ноги Коралины ощущают мягкость, в которой сразу же тонут, а приятный запах солёной воды становится ещё сильней.       Она по пятам следует за Буччеллати, который оставляет основной пляж далеко позади и подходит ближе к небольшим скалам. Те располагаются наполовину в воде, теряясь в её ровной глади, и пытаются подобрать под себя и сам пляж, пожирая его песок невысокими, но большими камнями. Они выступают чуть в отдалении от воды, однако всё равно остаются мокрыми у основания из-за приливов.       Дойдя до них, Бруно ловко поднимается на самые первые широкие камни и усаживается прямиком на них, приглашая к себе и Коралину. Та поначалу мнётся на месте, поглядывая то на грубовато выглядящие массивные камни, то на своё хрупкое — на вид — платье, но затем садится рядом, прижимаясь плечом к груди молодого человека. — Тебе нравится перспектива провожать закаты и встречать рассветы? — переводя взгляд с постепенно темнеющей глади моря на девушку, произносит Буччеллати. — В детстве мне нравилось иногда прийти на берег, где отец ставил сети, и понаблюдать за закатом. — Звучит очень романтично, — замечает Коралина. — Романтично? — Бруно слегка улыбается, выдавая едва различимый смешок, — Думаю, романтика должна присутствовать в отношениях. — А у нас? — оставляя недосказанность, мигом повиснувшую в воздухе, спрашивает девушка. Она поднимает взгляд на молодого человека, глядя как тот молча открывает рот, а затем плотно смыкает губы. — Мне кажется, у нас всё совершенно не то… — Бруно… — Коралина, — перебивает её Буччеллати, обрывая на полуслове, — Я уже говорил тебе, что не являюсь тем человеком, с которым тебе следовало бы связать жизнь. Можешь считать, что пока что я его подменяю. Я готов отдавать тебе любовь, которой тебе так не хватает, принимать твою, но…ничего большего. — Кажется, современные люди называют это «свободными отношениями», — хмыкает Панеттоне. — Не язви, — слышится негромкий вздох молодого человека, — Я ведь не отвергаю твои чувства…       Девушка ничего больше не отвечает. Она молча укладывает голову ему на плечо, направляя свой взор на мерно шумящее море. Во всей округе слышится лишь его шум: приятный и успокаивающий. Коралина готова бы была закрыть глаза и отдаться ему, чувствуя разливающуюся по телу негу, однако подступающая прохлада не даёт ей сделать это. — Тебе холодно?       Она лишь безмолвно кивает, не желая нарушать тишину собственным голосом. — Тогда… — негромко тянет Бруно, — я бы мог приобнять тебя… — Да.       Коралина жадно прикусывает губу, когда ощущает тёплую руку, обхватывающую её предплечье. Ладонь мягко гладит покрывшуюся лёгкими мурашками кожу, и Буччеллати прижимает девушку ближе к себе, отдавая тепло своего тела. — Ti voglio baciare… — разомкнув губы, едва шепчет Коралина, — Baciami! — Certamente, dolce.       Желанное тепло теперь накрывает губы девушки, заставляя чувствовать его в полную силу. Шум волн у самого края, мерно бьющееся сердце прямо под ладонями, вплотную прижатыми к чужой груди и солёный аромат, смешивающийся с едва уловимым одеколоном, заставляют Коралину погружаться в самое настоящее блаженство, перекрывающее все остальные чувства…

※※※

      Она просыпается посреди ночи, ощущая странную тревогу, сидящую прямиком в груди и давящую изнутри. Прохлада, стоящая в комнате, напоминает ту, что осталась в воспоминаниях Коралины после вечера у моря. Девушка поднимается на кровати, осторожно свешивая голые ноги вниз, и чувствует, как холодок проходит по ним, затрагивая почти каждый сантиметр кожи. Широкий балкон, расположенный в спальне Буччеллати, открыт настежь. Светлые полу-прозрачные занавески слегка трепещут, поддаваясь редким порывам, что колышет ночной воздух.       Необъяснимая тревога терзает сердце девушки, заставляя испытывать совершенно ненужные в данные момент чувства. Панеттоне приобнимает себя за плечи, касается замёрзшей кожи, осторожно поглаживая себя — даже не в попытке согреться, а, скорее, в попытке привести себя в чувства, успокоить.       Не первый раз она уже просыпается с подобными ощущениями — не первый раз уже не может понять саму себя…       Приоткрытая дверь едва скрипит, когда Коралина выходит из спальни. Узкий коридор встречает её приглушённым светом, исходящим из помещения гостиной. Широкие двустворчатые двери полностью открыты. Стоит только девушке подойти к ним, как в глаза бросается силуэт молодого человека, который сидит на диване, неотрывно вглядываясь в белеющие листы бумаги. — Бруно…       Она произносит его имя даже не задумываясь. Буччеллати слегка вздрагивает, но сразу же переводит взгляд на показавшуюся в дверях девушку. Силуэт Коралины напоминает бледного измученного призрака. Слетевшая к одного плеча тонкая лямка ночной майки обнажает бледную кожу, в приглушённом свете ламп кажущуюся почти фарфоровой. Растрёпанные тёмные волосы едва не сливаются с темнотой коридора, маячащего позади девушки. — Не спится? — спрашивает молодой человек, едва улыбаясь. Бумаги в его руках негромко шуршат в ночной тишине, когда Буччеллати неловко перебирает их, неотрывно смотря на девушку.       Он следит за тем, как Коралина слабо кивает, медленно пересекая порог гостиной, и подходит к нему, неумолимо сокращая расстояние. Бруно откладывает в сторону бумаги, слегка смявшиеся в его руках, и улыбается уже мягче, надеясь, что от этого сможет увидеть улыбку и на лице девушки. — Ты всегда работаешь ночью? — тихо произносит Панеттоне, присаживаясь рядом. Молодой человек смотрит, как она подбирает под себя ноги, светя голыми коленками, и негромко вздыхает, словно бы осуждая отсутствие на теле девушки иной одежды. — Нет. Просто сейчас остались кое-какие срочные дела… — вяло и как-то неоднозначно отвечает Буччеллати, — Почему ты не оделась? Здесь не так тепло, как тебе кажется…       Вернее, вообще ни капли не тепло. Однако это не останавливает Коралину перед тем, чтобы спать в одной лишь светлой шелковой майке и точно таких же коротких шортах. Бруно осуждающе покачивает головой, рассматривая спустившиеся по плечам тонкие лямки, едва различимые на общем фоне тёмных прядей волос, и замечая под тканью затвердевшие соски, резко выделяющиеся среди всех складок. — Тебя это так волнует? — вздыхает девушка, прикрывая глаза.       Она подсаживается ещё ближе, укладывая голову молодому человеку на плечо, и проводит пальцами по его груди, задевая тёмное кружево, совершенно не подходящее ко всему его светлому костюму. Панеттоне очерчивает неровные круги, вырисовывает различные фигуры, но всё время молчит. — Могу я прямо сейчас разрыдаться при тебе? — чуть надрывно звучит её голос. Глаз девушка не поднимает — лишь смотрит в одну точку, лежащую где-то на уровне позолоченной пуговицы, закреплённой в самом низу костюма Буччеллати. — Зачем? — сглотнув, в полном недоумении спрашивает тот. — Не знаю, — Коралина поджимает губы. — Просто мне так хочется расплакаться. Прямо сейчас. Чувствую себя ужасно… — Такое бывает, — успокаивающе укладывая свою ладонь на плечо девушки, произносит Бруно. Его тепло обжигает кожу, заставляя Панеттоне тяжело вздохнуть. — Если хочешь, ты можешь поговорить со мной об этом.       Он замолкает, ожидая ответа самой Коралины. Та тоже молчит, не решаясь ответить хоть что-то. — От этого станет легче… — Я не готова говорить об этом, — перебивает молодого человека Коралина, сильнее сжимая ткань костюма, что лежит под её пальцами, — Просто это издержки эмоций, смешавшиеся между собой. У меня такое не первый раз. Мне просто нужно, чтобы кто-то побыл рядом… — Мне стоит замолчать? — Нет, — качает головой девушка, — Нет… Можешь рассказать мне что-нибудь. Мне станет легче…       Бруно понимающе кивает. Его ладонь перемещается на голову Коралины, осторожно поглаживая её, спускаясь по отдельным прядям и путая в них пальцы. Девушка негромко всхлипывает, прижимаясь ближе к желанному телу, отдающему теплом. Приятные чувства накрывают её с головой, позволяя прикрыть глаза. Как же хорошо…       Неясное чувство тревоги вновь охватывает Коралину, стоит ей только вспомнить с каким хладнокровием и спокойствием этот человек — сейчас отдающий ей любовь и ласку — воспользовался своей силой и раскрыл на её груди молнию, открывшую проход прямиком к сердцу. Его рука даже не дрогнула…       Точно также она не дрогнула и в те разы, когда на месте Панеттоне находились совершенно другие люди. Виновные или нет — если они столкнулись с той стороной Буччеллати, от которой он пытается оберегать саму девушку, то участь их ждала не самая лучшая. Не забывай об этом…       Коралина тяжело вздыхает, ощущая в груди ужасную тяжесть, давящую на неё изо всех сил. — А ты мог бы исправить это? — голос её звучит ещё тише чем раньше. Бруно опускает на девушку взгляд, ощущая на своей шее её горячее дыхание. — Если бы у тебя было больше власти, как у Польпо или других… смог бы ты остановить то, что творится на улицах Неаполя? — Не всё так просто, Коралина… — Я хочу услышать чёткий ответ. «Да» или «Нет»…       Она слегка приподнимается, по-прежнему оставаясь на своём месте, и касается одной рукой лица молодого человека, заглядывая ему в глаза. — «Да» или «Нет», Бруно? Жаждешь ли ты этой власти, чтобы иметь больше возможностей, полномочий? Хочешь ли ты с её помощью остановить то, что противно тебе самому?       Последние слова девушка произносит со страстным придыханием, почти переходя на какой-то болезненный стон. Буччеллати невольно сглатывает, заглядывая в тёмные глаза, смотрящие прямиком на него. — Да.       Коралина слабо улыбается. Улыбка касается её нежных губ, но лишь на несколько недолгих секунд. Она опускается ниже — почти касаясь ими губ молодого человека — и шепчет тихо, но внятно. — Тогда я буду полностью на твоей стороне. Я буду готова помочь тебе добраться до этой власти.       Слыша её, Бруно прикрывает глаза. Он прижимает девушку ближе к себе, вплотную притягивает её губы к своим, ощущая на них приятный привкус дорогой помады, оставшейся после очередного дня. Тяжёлое дыхание Коралины почти сбивает его мысли, заставляя думать о ощущать совершенно иные вещи. — Обещаешь? — едва слышно произносит Буччеллати. — Обещаю, — растягивая на максимум свой и так протяжный вздох, отвечает девушка, — И я закреплю своё обещание поцелуем.       Собственную фразу она почти не заканчивает — та теряется в соприкосновении губ, влекущих за собой мягкие движения и тихое мычание, медленно переходящее в негромкие стоны…