Расплавленный августом горячий воздух проникал в лёгкие, слегка обжигая их. Облака, на всеобщее удивление, отступили, дав солнцу немного погреть землю.
Но даже несмотря на это чувствовалось, что лето отступает. Дни уже начали становиться короче, хоть это и не совсем заметно (разница буквально по минутам, если не по секундам). Да и солнце перестало палить настолько сильно, что жара стояла круглый день, и от неё не спасала даже тень.
Но все же Гюнтеру жарко было. Ведь он, впрочем, как и всегда, был одет в стандартную форму отряда, что стала самой родной вещью. Да, к тому же, еще и резиновый противогаз все так же плотно прилегал к его голове, превращая его дыхание и речь в нечленораздельные приглушенные звуки и заставляя кожу немного чесаться.
Но это только если противогаз в полной комплектации. А так, обычно, все носят его без фильтра. Ведь ни газов, ни каких-либо других заражений нет. Да и так говорить и дышать становиться проще.
И все же он не смог удержать при себе завистливый взгляд, обращенный к Леоне. Легко ей, в легких шортах да не особо большом топе. А он тут корячится в форме, пытаясь не умереть от жары.
Не спасала даже тень дерева, под которым они находились. Зачем вообще только их послали в лес на встречу с разведкой? Неужто они сами до базы дойти не могли?
— Я знаю, что я очень красивая, но тебе лучше следить за окружением, а не пялиться на меня, — как бы невзначай отметила Леоне, после чего усмехнулась. Вот чертовка...
— А я и не пялюсь. С чего ты взяла? — слегка раздражённо спросил Гюнтер. И вправду, он совсем не пялится. Всего-то разок глянул на грудь третьего размера, на обнаженный худой живот и сочные, привлекательные бедра.
— Ох, Гюнтер, что же ты такой нервный? Я же шучу, — Леоне хитро сверкнула своими красивыми глазками. — Или все-таки пялился?
— Да ничего я не пялился, говорю же, — еще более раздраженный голос доносится из-под противогаза, тогда как через тёмные линзы просачивается зарождавшееся пламя злости. — И не нервный я! Это ты неудачное время для шуток выбрала. Нас тут грохнуть в каждую секунду могут, а ты тут шутишь.
— Да ладно тебе, никого опасного тут нет. Имперцы за стены столицы не выходят. Так мы еще и в глухом лесу. Где может быть безопаснее? — девушка вновь все переводит в шутку и совсем не пытается быть серьезной.
— Дома у меня намного безопаснее. И хватит уже этого цирка, прекрати дурачиться, — Гюнтер всё больше начал раздражаться. А девушка, кажется, все еще не воспринимала его слова всерьёз.
— Какой же ты всё-таки нудный. Почему бы просто не радоваться жизни, как все? — наиграно вздохнула девушка, в очередной раз шутя.
Но она тут же осеклась, увидев, что в стеклах противогаза уже был не маленький огонёк гнева, а целый пожар ненависти. Руки парня так сильно сжали автомат, что кажется, будто тот сейчас под его руками на куски разорвётся.
И только сейчас Леоне поняла, что сделала. Все ей твердили, что Гюнтер крайне вспыльчив. Так еще и её, судя по его поведению, он недолюбливает. Поэтому он вполне может прямо сейчас ее застрелить из-за гнева.
— Почему бы не радоваться жизни?! — не особо громкий, но грозный и злой голос парня слегка испугал девушку. — Наверное, потому что, сука, радоваться тут нечему! Вокруг война, я не был дома и не видел родителей почти четыре месяца, брат погиб, а мне приходится сидеть здесь на жаре в компании человека, который только одним своим присутствием меня начинает бесить! — Гюнтер прожигал девушку своими горящими от злости глазами, в то время как она пыталась сдержать и погасить это пламя янтарём своих очей. — Если ты, может, и умеешь радоваться мелочам, то я буду рад только когда это все кончится! А до тех пор со своей радостью можешь пойти нахер! Чё ты до меня вообще доебалась?! Пить не даёшь, постоянно рядом возишься...
— Я просто не хочу, чтобы ты совсем угас в депрессии... — начала было блондинка, как ее тут же прервали.
— Тебе-то какое нахрен дело, в каком я состоянии? Тем более никакой депрессии у меня быть не может, — огонь все никак не угасал и, кажется, даже начал потихоньку прожигать янтарь.
— Такое дело! Фриц точно бы не хотел, чтобы его брат спивался! — девушка старалась уцепиться за любые аргументы, даже несмотря на боль, которую парень ей начал приносить своими словами.
— Ты будто знаешь, чего бы он хотел! И даже если так, то ты что у него, личный помощник что ли?! — вот только огонь все никак не угасал и наоборот раздувался все сильнее. — Тем более я не спиваюсь! И вообще, не упоминай его больше в разговоре!
— Это еще почему? — девушка искренне удивилась.
— Потому что недостойна! Сколько ты с ним знакома? Месяц? Два? Может три? Неважно! Я с ним с рождения! И мне придется еще родителей утешать и хоронить его на родине, как подобает! А ты что?! Забудешь его через пару месяцев и все, не вспомнишь больше! — девушка совсем опешила, а янтарь и вовсе сломался, давая просочиться пламени гнева Гюнтера в неё.
Леоне наконец отвела глаза и уткнула их в землю. В груди немного покалывало. И даже нет, не от самих оскорблений, а скорее от того, что думает о ней парень.
Честно говоря, именно он заинтересовал ее больше всех из отряда. Молчаливый, умный, хладнокровный и от чего-то такой привлекательный парень. Да, вспыльчивый, грубоватый, может немного эгоистичный, но так даже интереснее. Ведь она привыкла, что на нее часто обращают внимание, а он почти и не смотрит в ее сторону.
Поэтому она через Фрица хотела узнать о нём побольше, ведь сам он вряд ли бы что-нибудь рассказал, если бы вообще с ней заговорил. И пулеметчик многое рассказал, но все же некоторые вопросы оставил без ответов, мол "Пусть он сам расскажет".
Вот только кое-что слегка разрушило её планы хоть чуточку сблизиться с Гюнтером. Она поняла, что все вокруг отчего-то стали считать их с Фрицем возлюбленными. А он же был для неё совсем как друг и никем больше!
Но даже когда Фриц умер, и она воспользовалась возможностью сблизиться, цели она не достигла. Вокруг парня будто были не просто стены, а непреодолимые горы, вершин которых не видно.
Да и смерть Фрица на него тоже повлияла, ведь он стал более замкнут, груб и стал пить. И тогда девушка решила, что она поможет ему выбраться из этого состояния...
Но, к ее сожалению, ее попытки безуспешны. Она не сможет ничего сделать пока он сам не захочет. А он не просто не хочет, а даже противится. И ее попытки скорее действуют на нервы, чем раздражают...
Хотя она и сама виновата. Леоне слишком оптимистична, чтобы быть всегда серьёзной. А без шуток она вообще не может. Ну не может и все тут...
— Ладно, прости, что наговорил всякого, — внезапно наступившую тишину прерывает Гюнтер. — Ты, конечно, и сама виновата, знала ведь, чем все кончится. Но все же вы с Фрицем были достаточно близки....
— Между нами ничего не было, — Леоне поднимает с земли немного грустноватый взгляд.
— Да? — удивленно поднимает бровь Гюнтер, после чего слегка горько усмехается. — А он, кажется, был в тебя влюблён.
— Вот только мне об этом он так и не сказал, — так же усмехнулась и девушка. — Ты меня тоже прости. Не могу я без шуток, а серьезной быть не всегда хочется и получается.
— Ничего. Просто в следующий раз остановись, когда я тебя об этом прошу, хорошо? — ухмылка перерастает в улыбку, которую увидеть нельзя, ведь ее скрывает противогаз.
— Хорошо, — Леоне тоже улыбается. Так нежно, по-доброму.
Но, прежде чем она успевает сказать что-то ещё, до них доносится чей-то голос. Тихий, приглушенный завыванием ветра и шелестом листьев. Оба тут же напрягаются, а Гюнтер передергивает затвор.
—
Слава! — доносится не особо громкий крик до ушей обоих, от чего оба тут же расслабляются. Говорили явно на немецком. Наконец-то разведка до них добралась.
—
Великому Рейху! — кричит в ответ Гюнтер. После этого сразу же начинают слышаться приближающиеся шаги, а оба встают с насиженных мест на корнях большого дерева в лесу, выискивая глазами своих...
***
Уже к полудню база начала пускать в свои двери не только прежних хозяев, но и других солдат Великого Рейха. Было решено сделать базу отряда основным командным центром и основным полевым госпиталем. Именно здесь решил разместиться сам Фон Бок, что лично будет командовать взятием города.
Поэтому уже с момента прибытия первого отряда разведки, здание стало переоборудоваться. Но на самом деле ничего особо менять и не требовалось.
Зато сам отряд лишился своих комнат, что были переданы в пользование врачам. Точнее будут переданы, когда основные силы подойдут. А начнут подходить они рано утром следующего дня, поэтому ближайшие ночи диверсантам придётся тесниться в палатках.
— "Юрген, зайди ко мне", — звучит голос Тэкехико, когда парень ставит на стол мешок с картошкой.
— Морис, я отойду. Тебе помощь еще нужна? — спрашивает бронник, смачивая руки в воде.
— Нет, я почти что закончил. Спасибо, что помог. И позови всех собираться на обед, — отвечает мужчина, быстро шинкующий зелень на доске.
Парень же спешно выходит из помещения. Всё же работа на кухне не для него. Он поесть любит, а готовить.... ну, если нужно, то почему бы и нет. Но Морис, которого привели сегодня с утра на базу, очень попросил помочь ему в готовке. И парень просто не мог отказать.
Наконец пройдя недлинный маршрут до кабинета командира, парень постучался.
— Войдите, — сказали из-за двери.
— Звали, командир? — вошёл парень и увидел перед собой не только японца, но и Керца, командира отряда разведки и Ран. Все четверо склонились сейчас над картой обороны Столицы.
— Да, звал. Вы пока свободны, — кивнул он главой троим.
— Там Морис говорил собираться на обед... — как бы невзначай сказал Юрген уже вышедшим из помещения.
— О, круто. С утра ничего нормального не ел, — слышится в ответ голос командира разведчиков.
— Я тебя позвал чтобы кое-что спросить. Ты будешь оставаться здесь после штурма города? — спросил японец, наконец отойдя от карты и сев на свое кресло.
— Здесь это в стране? И у нас что, есть выбор? — Юрген знатно удивился.
— Да, здесь это в стране и выбор есть. После взятия Столицы командование планирует оставить здесь только части СС и местных, то есть КОА. Но можно на добровольной основе присоединиться к ним и остаться дочищать континент. Так, например, сделают Тацуми и Челси. Я их первых за сегодня спросил, — ответил Тэкехико, положив обе руки на стол и скрестив пальцы. — Мне нужно точно знать, кто остаётся, а кто нет.
— Я.... — парень задумался. Хотя, впрочем, что тут думать? Естественно, нужно езжать домой! Хватит с него войны. Вот только Акаме спросить надо... — Я, скорее всего, отправлюсь домой, раз есть такая возможность.
— Хорошо. Можешь быть свободен, — Тэкехико достал из стола свою книжку и вписал туда что-то. Но когда парень уже практически вышел, то вдогонку услышал: — И спроси у Акаме об этом.
***
Девушку найти было совершенно не трудно, особенно Юргену. Она сидела на обрыве над базой, на котором они недавно признались друг другу в чувствах. С тех пор это их любимое место, чтобы побыть наедине, ведь сюда толком-то никто и не ходит.
А вид с этого места открывался живописный: лес, конца которого не видно, город вдалеке, что хоть и был ужасен, но красоты его не отнять, да голубое небо с ярким солнцем, слепящим глаза. Прямо идиллия какая-то. Разве что все могли испортить собравшиеся внизу разведчики, уже установившие палатки, но они вели себя тихо, поэтому вовсе не мешали.
Поднимаясь по склону, парень внезапно остановился, увидев Акаме. Ее длинные чёрные волосы колыхал ветер, а одежда развивалась под напором стихий. Верный черный меч лежал рядом, в то время как его обладательница безмятежно сидела на краю и смотрела вдаль, на Столицу. Не залюбоваться ей в этот момент было невозможно, поэтому даже Юрген не устоял.
Наконец совладав с собой, парень двинулся вперёд, всё ближе подходя к девушке. Она явно это заметила, но виду не подала и продолжала смотреть вдаль.
Юрген, подойдя вплотную, положил руку ей на голову, после чего сел рядом, начав гладить макушку Акаме. Девушка же безмолвно положила голову ему на плечо и подвинулась к нему настолько близко, что их бёдра соприкасались.
— Как ты? — Юрген заботливо посмотрел в океан роз в глазах девушки.
— Нормально, переживу, — вздохнула Акаме, так же смотря в его серые глаза с небольшой долей скорби. Парень перестал гладить девушку по голове и обнял, повернув ее туловище слегка к себе.
— Я тут спросить хотел... ты будешь оставаться здесь после штурма города? Просто после него вроде как все закончится и отряд расформируют и мы сможем все по домам разойтись, — Акаме положила руки парню на шею и приблизила свое лицо к его.
— Ты же знаешь, куда ты, туда и я, — коротко ответила девушка, после чего чувственно поцеловала парня. Она сразу слегка прикусила его нижнюю губу, прося открыть проход ее языку в его рот. Она его получила. Прикосновения были основным способом выражения любви в их отношениях. Ведь Акаме никогда не испытывала такую близость с каким-либо человеком и желание постоянно прикасаться к Юргену не покидало её. Тем более ей очень понравились поцелуи...
— Тогда я так и скажу. Поедем с тобой ко мне домой, в Берлин, я представлю тебя родителям... — сказал Юрген, когда оба прервались. Акаме же потерлась своим носом об его.
— Звучит неплохо, — улыбнулась она, после чего оба снова слились в поцелуе. Их уже не интересовало окружение, были только они да танец их языков.
А тем временем в небе появились бомбардировщики. Они заполонили практически всё небо, их были уже не десятки, а сотни.
До конца войны остались считанные дни...
