This might be crazy

      Когда в траве я увидел бутылку с клубничной кока-колой, День Святого Валентина в сочетании со всеми этими образами толстого младенца-Купидона был уже опасно близок. Я вздохнул, взял бутылку и пошел к Большому Дому. Только вот, придя туда, найти Диониса не смог.       — Хей?       Хирон на копытах вошел в главную комнату.       — Здравствуй, Нико. Ты, случайно, не ищешь Диониса?       Я кивнул.       — Да. Я нашел эту бутылку и предположил, что он будет здесь, но...       — Сегодня днем он что-то упомянул о пляже. Можешь пойти посмотреть там, но я не обещаю, что ты найдешь его.       — Посмотрю. Спасибо, Хирон. — Кентавр улыбнулся, прошелся немного и похлопал меня по руке.       — Удачи, Нико.                     Великий бог Дионис действительно нашелся на пляже. Он повернулся ко мне спиной. Я задержался вдохнуть соленый воздух — каждый раз удивляюсь, насколько это приятное ощущение.       — Нико ди Анджело.       Черт, он заметил меня.       — Сэр.       — Очень редкий вкус колы.       Я кивнул, будто действительно что-то понимал в этом. А так и было.       — Да, эксклюзив для Японии на несколько месяцев, — он поднял брови и кивнул, явно удивленный моими знаниями. Ему же хуже. Мне рассказали про колу прямо в Японии, когда несколько недель назад я по теням отправился туда, чтобы взять суши для нас с Уиллом.       Я приблизился и остановился рядом с ним. Море сегодня было спокойным. Мы немного понаблюдали. Солнце садилось — стали видны оттенки оранжевого, красного и розового.       — Мы подходим ко Дню святого Валентина, — заметил Дионис. Я не ответил. Чутье мне подсказывало, к чему все идет. Подсказка: он, скорее всего, также заметил повсюду толстых младенцев-купидонов.       — Вы с мистером Соласом планируете что-нибудь?       Да, вообще-то я хотел перенести нас по теням в любимый ресторан Уилла в его родном штате.       — Пока нет.       — Конечно, — он посмотрел так, будто совсем мне не верил. — И все же, тебе известно, о чем я хочу поговорить.       — …Агхам.       — Позволь для начала спросить, как у тебя в последнее время дела.       Что ж, повсюду видеть Купидона в виде толстого ребенка — это, несомненно, просто зашибись, не буду врать. Но в остальном?       — Такое себе.       Он сделал паузу и посмотрел на меня так, чтобы донести всю тяжесть последующей беседы, начиная с этого момента.       — Ты сталкивался с гомофобией конкретным образом?       Ээ?       — Мм... пару раз. Однажды, когда мы гуляли по городу с Уиллом. И когда я ездил к нему домой на Рождество и познакомился с его тетей Натальей. И еще несколько раз, точно не вспомню.       — Что ты чувствовал?       Я уставился на песок. Не потому что вопрос был сложным, а потому что я понятия не имел, когда этот парень, наконец, сорвет пластырь и заговорит о Купидоне.       — Ну, то есть... это не круто, но я знаю, что тетя Наталья живет одна и приезжает на Рождество, только чтобы отчитать свою сестру, Уилла и всех остальных родственников. Мне всегда казалось, что если каждый гомофоб такой неудачник, то и не надо особо долго париться. И так и есть.       — Это хорошо. Я думал, у тебя будет больше проблем с этим. В последние несколько дней ты выглядел подавленней обычного, поэтому…       В этот момент я перестал слушать. Я стоял с пустым лицом боги знают сколько времени, пока не сорвался. Мое горло заболело, а слезы разочарования устремились наружу.       — Вы собираетесь спросить о Купидоне или как?       Я выплюнул это ему, прежде чем обхватить руками живот. Пока я тихонько всхлипывал, несколько сердитых слезинок скатились по моему лицу. После нескольких секунд молчания я посмотрел на Диониса, выглядевшего... очень удивленным.       — ...Что?       — К-Купидон. Рим. Джейсон! Скипетр. Вы точно знаете, о чем я говорю, вы всегда все знаете.       Мои плечи приподнялись, хотя удивления и замешательства оказалось достаточно, чтобы сбавить поток рыданий.       — ...Должен сказать, что нет. Оно связано со смертью мистера Грейса?       Нереальный шок — лучшее описание моих эмоций. Я ослабил хватку на животе и прервал всхлипы. Истерика угасла.       — ...Ах-ха-х.       Отличная, отличная работа, Нико. Просто замечательно, как ты только что спалился. Теперь ты точно знаешь, что он скажет дальше.       — И все-таки, звучит как тема, которую должно затронуть.       Ну, вот.       — Я... — несомненно, не буду возражать, если мы все-таки не станем ее затрагивать. — …думаю, что вы, наверное, правы.       Я опустился на песок и отпил немного колы. Она зашипела у меня во рту.       Дионис сел рядом.       — Ты назвал его Купидоном.       — Это был Купидон. Не то чтобы он походил на одного из этих валентинских карапузов. Он предстал римской версией Эроса, но они мало чем отличаются. Ну, знаете...       — Да-да, я знаю, поверь мне, я знаю.       Мы вместе глубоко вздохнули. Дионис улыбнулся, прежде чем продолжить.       — Хочешь рассказать мне, что случилось?       Я снова устроил руку на животе. Первой мыслью было: я не хочу рассказывать ему о произошедшем. Я перешел в режим сопротивления, и прошло довольно много времени, прежде чем получилось ответить.       — Ну... Я был в Италии с остальными. Мы с Джейсоном искали скипетр Диоклетиана, он был нам нужен для... — Да, зачем, напомни? — Он был нужен. Мы выяснили, что скипетр находился в старом дворце Диоклетиана, который, как оказалось, был также дворцом Эроса — или Купидона, — неважно, где он давным-давно обитал. Когда мы добрались туда, нас настиг сам бог любви. Он начал... пускать стрелы, хотя в его намерения не входило влюбить нас.       Я сделал секундную паузу. Нет, Купидон совершенно точно не хотел заставить нас с Джейсоном влюбиться.       — Он хотел, чтобы я сказал правду. Только тогда он отдал бы скипетр. Правду о... — Я остановился, вспомнив, какую именно правду. Решил за долю секунды, что ни за что не расскажу Дионису, что когда-то был влюблен в Перси Джексона. — ...правду о том, что мне нравятся парни.       Я взглянул на Диониса. Бог знал, что я что-то недоговариваю. Однако он не стал спрашивать.       — Ты стыдился того, что ты гей?       О, еще один очевидный вопрос. Знаете что, сейчас я искренне за него благодарен.       — Да, да, стыдился. В Италии тридцатых, даже будучи девятилетним ребенком, я сталкивался с пропагандой про то, что любить парней — это неправильно. Не сказал бы, что моя мать действительно навязывала эту идею. Вроде бы.       Вообще-то, я не помнил. Возможно, и навязывала.       — А потом я приехал в эту новую Америку и... ничего просто так не исчезло, даже если...       Я покачал головой туда-сюда.       — Прекрасно понимаю, о чем ты говоришь.       Так и думал.       — Права геев не были и не есть, как бы, идеальны.       Мы оба кивнули, и я немного расслабился.       — Бог любви заставил тебя рассказать то, чем ты не хотел делиться ни с кем, по крайней мере, пока. Не только из-за страха, что тебя не примут, но и потому, что ты не принимал сам себя. Твое даже теперь подавленное состояние не удивляет.       Мои плечи безвольно повисли.       — Иногда я до сих пор не знаю, получится ли у меня... — жестом указал на себя.       Дионис кивнул.       — Это объяснимо. Нужно много времени, чтобы принять эту часть своей сущности. И что это не приуменьшает твою ценность как личности.       — Я все равно нахожу это странным. Как можно... так сильно не любить себя или свою часть?       — Если тебе постоянно внушают, что быть, чувствовать или любить определенным образом — это плохо, то ты начнешь в это верить. Будешь винить себя за то, что ты такой, какой есть, даже если в этом нет ничего плохого.       Я завозился с бутылкой.       — Тем не менее... почему Купидон заставил меня сказать... — ладно, сказать всем, что я гей, он не заставлял. — ...ну, только это. Зачем вообще?       Дионис глубоко вздохнул.       — Если я однажды выясню что-нибудь об Эросе, скажу тебе первым. Вот только ничего я не узнаю, так что понятия не имею, зачем я тебе это пообещал. — Казалось, он задумался на секунду. — Могу только подтвердить, что Купидон действует в соответствии со своими собственными заморочками... — ага, как и ты, для богов такое не в новинку. — ...так что он будет делать то, что другие сочтут неразумным. Потому что он придерживается иного мнения.       Дионис пожал плечами.       — Вот единственное, что я о нем узнал, прожив на Олимпе несколько тысяч лет. Это оправдывает абсолютно ничего и, конечно, без сомнений делает тот опыт, что ты пережил, ужасным.       Я кивнул. Не знал только, понимал ли он сам, что для смертного таковы были многие боги. Я решил, что сейчас не время спрашивать.       — Думаю, теперь я знаю, что быть геем — не повод для стыда.       — Хорошо. Это хорошо. Я беседовал с большим количеством людей, что думали о своем существовании как о грехе. — На слове «грех» его глаза не могли закатиться еще сильнее. — Будто Иисусу есть какое-то дело и он не слишком занят исцелением больных и милованием с щенками, — но это так, к слову. Я хотел сказать, что многие люди думали и думают так же, как ты, и избавиться от подобных мыслей за год или два у них не получалось. Это достойно восхищения, Нико.       Чутье подсказывало: этот человек мог еще много чего рассказать мне об Иисусе. С одной стороны, мне очень хотелось узнать, а с другой — мы говорили не об этом.       — Возможно, все потому, что люди вокруг принимали меня, если на время забыть о тете Наталье. Некоторые подшучивали надо мной за то, что мне нравятся...       Воу-воу-воу, Нико, заткнись. Ты и так уже слишком много сказал.       По виду Дионис понимал, что нужно проигнорировать мое намерение проболтаться, но ему действительно не хотелось так поступать.       — ...Некоторые люди... — теперь он, казалось, разрывался между тем, чтобы сказать, что все в порядке и что не нужно больше говорить, и тем, чтобы подтолкнуть меня закончить фразу. — ...могли бы посоветовать мне подтвердить, что на сегодня достаточно. Я... усвоил сказанное вами.       Легкое разочарование.       — Если ты действительно так считаешь, Нико. И все же, мне придется вернуться к Купидону в следующий раз. Не думаю, что мы обсудили все возможное.       Он перевел взгляд на море. Оно было по-прежнему спокойным, хотя, могу поклясться, волновалось более прежнего. Будто Посейдон уличил мою раннюю недосказанность.       — Ты имеешь право на существование, Нико. И твоя любовь к этому мальчику Соласу — настоящая, хоть я и не понимаю, зачем тебе встречаться с кем-то, кто непосредственно связан родством с Аполлоном. — Сказано его сводным братом. — Не позволяй никому убеждать тебя в обратном. А теперь иди, забудь, что мы с Уиллом Соласом вбиваем тебе в голову, и отправляйся по теням во Францию, купи ему коробку конфет.       Он встал, и я последовал его примеру.       Сделал несколько больших глотков лимитированной японской колы со вкусом клубники.       — Я подумывал о другой стране.       — Даже не смей.       — Попробуйте остановить.       Мне было все равно — я побежал. Это помогло мне почувствовать себя свободным — свободным от гомофобии и Купидона, так что я продолжил бежать. Приближался день Святого Валентина. Возможно, я не горд собой постоянно, но когда-нибудь буду. А до тех пор у меня оставался Уилл. Уилл, а вскоре и коробка с настоящими японскими суши.