This might be crazy

      Прямо передо мной появилась коробка виноградного сока Минат-Мэйд. Я мог бы проигнорировать ее и продолжить разговор с остальными за столом Аполлона, если бы Дионис не посмотрел мне прямо в глаза. Повезло, что завтрак уже был съеден, а то аппетит пропал.       После того, как все закончили есть и начали подниматься с мест, Уилл нежно погладил меня по спине.       — Просто позови, когда закончишь. Я буду рядом, чтобы поддержать тебя.       — Спасибо.       В эти выходные я принесу тебе столько итальянской еды, ты только дождись.                     Когда все ушли, Дионис подошел ко мне.       — Доброе утро, Нико. Как тебе кажется: ты сейчас настроен на разговор о своей сестре?       Я глубоко вздохнул. Не совсем, но разве можно вообще настроиться?       — В любое время.       — Замечательно. Если станет слишком тяжело, ты должен мне сказать.       Как всегда.       — Да.       Он покрутил головой.       — Хорошо.       Мгновение мы оба ничего не говорили, пока я медленно не открыл рот:       — Итак... эээ... — мне пришло в голову, что он, наверное, ждал, начну ли я первым. — Я все еще скучаю по Бьянке, — сумел вымолвить я. А затем оглянулся на стол.       — Начало положено, а это всегда больше, чем ничего.       Обычно такие слова помогали, но сегодня они вызвали раздражение. Ощущалось как давление.       Около пяти минут я молчал, но не казалось, будто я ничего не делал. Я ломал голову, пытаясь найти правильный способ начать разговор. Попробовал дыхательные упражнения, но они не помогли успокоиться.       — Бьянка... она... — мой рот снова закрылся.       Дионис медленно покачал головой и встал. Он оставил коробку с соком на столе.       — Возвращайся ко мне, когда тебе станет лучше, — вот и все, что он сказал, прежде чем уйти.                     После обеда я вернул Дионису его упаковку сока.       — Мне уже лучше.       Бог бросил на меня обеспокоенный взгляд, а затем положил руку мне на плечо. На секунду я задумался почему, пока он не телепортировал нас в... какое-то другое место. Никогда не был там раньше. Место оказалось черным. Стены были черными, пол был черным, потолок — тоже черный. Стоявшие в комнате два стула — черные, как и маленький столик между ними. Я смотрел на все это и, загруженный мыслями, не имел сил удивляться.       Опередив слова Диониса, я сел на один из стульев. Увидев это, он грустно улыбнулся.       — Здесь находится область разума. Она спроектирована таким образом, чтобы разговор шел для тебя легче. Понятия не имею, зачем этой комнате быть черной, но так она решила.       Интересно. Как ни странно, я действительно начал говорить. Я глубоко вздохнул, а Дионис сел на другой стул и протянул мне коробку с соком. Я вставил в нее соломинку.       — Ладно. Когда... — Еще один глубокий вдох. — Когда мы были детьми, сестра много заботилась обо мне. Не то чтобы мамы совсем не было рядом, но чаще всего сестра присматривала за мной. Я... это, наверное, еще и потому, что моя мать... Она должна была работать. Мать-одиночка, понимаете, и... и это в фашистской Италии... То есть, наверное, Аид обеспечивал ее средствами, но...       Голова уже потяжелела. Я отклонялся от темы. Обычно я говорил о том, что приходит на ум, но сегодня я твердо решил говорить о Бьянке. О матери можно рассказать в другой раз, но я все равно заметил, что скучаю по ней даже больше, чем казалось.       — И... это чувство ответственности... я думаю... выросло, когда мама... — я пожал плечами и поднял руки. Несколько слезинок скатились по щекам. Разум подсказал сделать глоток виноградного сока. Это помогло немного успокоиться. — Она всегда держалась рядом со мной в отеле «Лотос», а еще больше — когда мы учились в военном училище. Она слушала мои бредни, сидела со мной на переменах, утешала... Она... она хотела заботиться обо мне. Потому что, по ощущениям, мы противостояли целому миру.       Ты уничтожил свою сестру, Нико. Ты когда-нибудь любил ее в ответ?       Я пытался игнорировать голос. Навернулось еще больше слез.       — Потом... нас нашли. Но... прежде чем нас отвезли в Лагерь Полукровок... — Я всхлипнул несколько раз. Казалось, сердце пронзила стрела. — ...Мы... Артемида, — пискнул я.       Ну, теперь ты знаешь, как больно было твоей сестре все это время.       Я заметил, что слишком сильно давил на коробку с виноградным соком. Часть его вылилась мне на руку. Я быстро сделал глоток и почувствовал, как плечи расслабились.       — Может, задержимся здесь?       Я кивнул, вытирая руки о стул. Все равно он был черным.       — Твоя сестра смотрела за тобой, судя по всему, потому что вашей матери часто не удавалось. Потом она вдруг присоединилась к охотникам Артемиды. Ты чувствовал себя брошенным?       Я уставился себе на руки.       — Я... наверное. Да, чувствовал, хоть это и было скорее нарастающее чувство, чем большая волна одиночества, потому что она все еще оставалась в лагере, и, ну, я думаю, мне казалось... — Я остановился. Я не знал, о чем думал все эти годы. Но мне точно известно, о чем я думаю теперь. — Но... я чувствую, что не могу винить ее.       То был не более чем шепот, вкупе с моим расплывающимся от слез зрением. Комната была слишком черной, слишком черной... а потом она стала белой. Напряжение во мне спало — настолько сильно я пришел в замешательство.       — Что...       — Да, что ж, как я уже сказал, комната разума всегда подстраивается так, как лучше для твоего сознания. Раньше тебе нужен был черный, а теперь вот это. Или ты просто захотел удивиться.       Врать не стану — это даже здорово. Я сделал глубокий вдох и еще один глоток виноградного сока.       — Я чувствую, что... не могу винить ее. Она не должна была заботиться о младшем брате и жертвовать ради этого всей своей жизнью и детством. Она... она позаботилась о том, чтобы я остался в хороших руках, позаботилась, чтобы иногда видеться со мной... Мне кажется...       Я снова начал плакать. В комнате немного потемнело.       — Да, Бьянка могла и не заботиться о младшем брате весь свой подростковый период. Но это не значит, что ты не имеешь права чувствовать, что она оставила тебя одного. Эти чувства более чем оправданы.       — Я... я знаю, что она чувствовала вину за все, — я чуть не подавился комом в горле, выставил руку перед собой, пока всхлипывал и плакал. С сильной дрожью вдохнул. — Я… она…       — Сделай еще глоток.       Не смей, не смей, ты не заслуживаешь этого после того, что сказал. Я отпил и снова почувствовал себя спокойнее, или, по крайней мере, комок в горле уменьшился.       — Она... она умерла, потому что украла для меня мифомагическую фигурку. С... — Я всхлипнул несколько раз. — Со свалки Гефеста. Там... Та-талос...       — Ты можешь остановиться. Все в порядке. — Я замолчал. — Потрать еще минутку, чтобы привести мысли в порядок.       Я поставил коробку с соком на стол и закрыл глаза. Ладно, я уже многое сказал. Много тяжелого, за некоторое из которого чувствовал себя… виноватым. Мне все еще нужно было произнести эту часть, да, наверное, было бы разумно рассказать ему о ней.       — Одна из... одна из вещей, которая все еще преследует меня... — я пожал плечами. — Я виню себя. За то, что... чувствовал себя брошенным. Я... это касается только меня, Бьянка и ее забота обо мне здесь ни при чем. А… а потом она умерла… потому что винила себя за присоединение к охотницам и хотела сделать что-нибудь для меня в обмен.       Я уставился на землю. Дионис молчал мгновение.       — Твое чувство вины очень естественно, но необязательно. Ты не будешь плохим человеком от чувства брошенности, а Бьянка — оттого, что решила жить для себя после того, как убедилась в твоей безопасности.       Я пожал плечами и кивнул. Звучало разумно.       — Я просто хочу спросить еще кое-что, и на сегодня хватит: где сейчас Бьянка?       Я сжал руки в кулаки.       — Она выбрала перерождение, — прошептал я. Еще несколько слез скатилось по моим щекам. — Но, возможно... возможно, оно к лучшему. Это больно... чертовски больно, но, возможно, и к лучшему. Это значит, что мне придется оставить все позади, и уже не получится поддаваться искушению зависнуть на прошлом больше обычного.       — Насколько это больно?       — ...Эээ... Кажется, я сказал «чертовски больно».       — Вот настолько. Ты имеешь право чувствовать опустошенность по этому поводу. Ты только что сказал что-то очень взрослое и очень правдивое, но ты не обязан поступать так постоянно. Иногда можно просто позволить вещам быть ужасными, если только ты не задерживаешься в этом состоянии ужаса навсегда. Я бы сказал, что это часть преодоления горя, и тебе надо пройти через нее. Нико, до сих пор ты никогда не давал волю эмоциям.       Я не знал, чем ответить.       — Вроде да, но...       — Или ты уже рассказал все своему парню или мисс Левеск?       До меня дошло, что нет. Наверное, просто отталкивал мысль.       — Нет.       Он не ответил. Я вздохнул.       — Может быть, вы правы.       — Обычно так и есть.       А вот теперь не отвечал уже я.       — Возможно... нам не стоит останавливаться. Есть еще столько всего, например, о моей матери, Хейзел, Джейсоне, которые связаны с моими чувствами к Бьянке...       — Да, но это все о ком-то другом. Нынешний сеанс должен был быть посвящен исключительно Бьянке, чтобы ты мог выплеснуть все накопленное о ней. А теперь тебе нужно обработать то, что произошло. На сегодня все.       Я взял коробку сока и допил содержимое. Волна облегчения нахлынула на меня, и я вздохнул.       — Тогда... все.       — Да. Выбери, о чем хочешь побеседовать в следующий раз.       — Я подумаю. И... поговорю с некоторыми другими.       Он видел, как в моей голове формируется план, но не стал комментировать.       — Замечательно, Нико. Я верю — ты знаешь, что делать дальше.