Нелегкая судьба фотографа

— Короче, ты Пиндюре ничего не рассказываешь. — Ты беременная что ли? Так он обрадуется. — Нет, идиот. Помощь нужна. Надо его лицо было видеть, когда я приспустила джинсы и подняла футболку. Кстати, Цоевского бренда. Полюбила я того льва на футболке и не сдержалась. Шмель посмотрел и покрутил пальцем у виска. — Придурок ты, Шмель. А тридцать лет мужику. — я вздыхаю и произношу фразу, от которой он сейчас, наверное, кончит. Лет пять ее уже ждет. — Тату хочу. — Погоди, это, я, наверное, от сотки с твоим благоверным не отошел. — Юра на секунду онемел. Говорю же, убеждал сколько лет, а тут я сама приползла. — Ты чего это? На меня всю жизнь орала, что я детская раскраска и я сам себя по пьяни забил, а тут здрасьте. — Я не хочу цветок на все бедро. Или еще какую херню. Я хочу памятную. — Тема? — Юра немного улыбается, наконец понимая меня. Я киваю. — Окей, что бьем? — Что-то не очень большое и на боку либо на бедре. На крайний случай на линии бикини. Я еще не подумала. Хочу что-то к нему близкое забить. — Не, ну я могу тебе купола захерачить. — Шме-е-ель! Парень заржал и приобнял меня. За это, он, наверное, и мой лучший друг. Он обо мне столько знает и столько слышал заочно, что когда мы встретились, он сказал: «О тебе столько раз говорили, что ты сука и шлюха, что я не сомневаюсь, что мы подружимся». Ну прелесть, правда? Люблю его. Вот обожаю. — Есть у меня для тебя идея. Будет вот тут. — он тыкнул мне в тазовую косточку, еще скрывавшуюся под линией белья. — Не бойся, херню не набью. Ты для благого дела, жалко издеваться. Но будет немного больно. — Перетерплю. Бей. Приспустив джинсы до колен, а стринги до линии лобка, легла на кушетку. Юра улыбался себе под нос, явно сдерживая какой-то язвительный комментарий. Либо просто радуясь за нас с Темой. Он искренне радовался и это меня подкупало. Да, было больно. Юра мне не рассказывал о своей идее, но я почему-то верила, что в этот раз он не прикольнется. Пока он управлялся с задуманным, мне голова подкидывала собственные, абсолютно неподходящие под ситуацию, дурацкие мысли. — Шмель. — Че? — Ты крестным моим детям быть не сможешь. — С какого? — Ты атеист, дятел. Прочертыхавшись и вспомнив всех наших матерей, Юра молча стал продолжать работу. Но надулся. Мало того, что ребенка не назовут в честь него, так еще и хрен ему в качестве крестного. Я вообще обнаглела. Пусть обижается, но Юрием Артемовичем мой ребенок не будет. Или Юрией Артемовной. На кого настарается Артем Викторович. Я лежала часа три вместе с тем, как Юра делал сам рисунок, и успела Теме рассказать, что я у Шмеля обсуждаю очередной фотосет. Одобрив мои действия, Артем стал дальше заниматься своими делами. Дома будет позже и очень меня любит. И я тебя люблю. Если попадешь домой раньше меня, то я пару часов назад оставила суп на плите остывать. Овощной. — Ой, да жениться ему не надо даже. Обожаешь его, любишь, трахаешь, так еще и кормишь. Нахрен ему еще что-то? — ворчал еще обиженный Юра, подсмотрев в мой телефон. — Не хочет, пусть не женится. Мне так хорошо. Кольцо мне правда не важно, точно так же как и фамилия. Свадьбу я бы предлагала только в случае беременности, просто не хочу носить разную с моим же ребенком фамилию. А так мне нормально. Он спит под боком, делает такие вещи со мной, что мама не горюй, причем во всех смыслах. В церковь идти стыдно. — Я закончил, но ты еще пару минут полежи. Я должен тебе все дезинфицировать и заклеить, не дергайся. — Шмель возился со мной еще минут десять и позволил встать и одеться. Потом пошел за бумажкой и стал что-то писать. — Купишь вот это, а теперь слушай. Во-первых, поздравляю с первой татухой. Как девственности тебя лишил. Во- вторых, через часов 6-8 снимешь повязку. Промоешь теплой водичкой с мылом и не заклеиваешь. Просто не трогаешь. Промокнула полотенцем и вот мазь намазала. Никаких спа-процедур и спорта, и ванн горячих. И солнца. А так, то не бояться припухлостей, немножечко корочки и маленького кровотечения. Совсем немного. Если что-то не так, то фоткаешь и отправляешь мне. Либо едешь. Пиндюре потерпи показывать до ночи и смотри, чтобы в порыве страсти не сцарапал. — Спасибо, Юр. — я обнимаю парня за плечи крепко. — Сколько я тебе должна? — Мать, я тебе иглу до мозга, что ли, вставил и случайно высосал его? — парень сигаретой поперхнулся. — Вали. Я с друзей денег не беру. — Ой, а с Пиндюры? Ты же у нас звездный татуировщик, что еще я могу тебе сказать? — Вали к мужу, я сказал, ребенок! — И я тебя люблю. Моему, как ты выразился, мужу, ни слова.

***

Дома горел свет и уже пахло вкусной едой. Ох, Кира прямо меня избаловала постоянными приготовлениями свежей еды, да еще и моей любимой. Разжирею на добрых харчах. Еще и к маме скоро поедем на праздники, ой-ой… — Привет, солнце. — довольная девушка поворачивается и обнимает меня в ответ. — Я голодный. Не только по еде. — М-м-м, я могу и то и то утолить. Как пожелаешь. — Кира извивается в руках и трется о мое тело. — Поешь и я тебя кое с чем познакомлю. Шмель помог. — Давай сначала познакомишь. — Шмель с многим помочь не мог, это Шмель. Я хмурюсь на нее, но она лишь прикусывает губку. — Точно? — Не томи. Кира немножечко отступает от меня и приспускает шортики. На боку красовалась совсем свежая татуировка, видно было по корочке. Да хрен с тем, что свежая. Это была буква «А» самым идеальным почерком, на который Юра вообще был способен за тридцать лет своей жизни. На закарючке буквы висел кулон в форме сердечка с ключом внутри. Кулончик открыт. — Я нашел ключ к твоему маленькому сердечку? — помня указания о тату, целую рядом с ней и немного прикусываю кожу. — Нашел. — она запускает руку в мои волосы и немного оттягивает. — Давно нашел. Не смотря ни на что. — Это лучшее, что делал Юра. Тебе очень красиво. Только стоило ради идиота тело портить. Мне очень и очень нравится. И я рад, что она моя. — Только она? — улыбка становится чуть грустноватой, а по глазам видно воспоминания. Она помнит ту ночь, когда я все испортил. — Нет. Ты. Вся. Каждая твоя мысль, каждая клеточка души и все твое тело. А теперь еще и татуировка. Ты только увеличила площадь и разнообразие моих владений. — я целую ее, целуя так глубоко как только могу. Сейчас, я в сознании, и могу сказать, что отпускать не собираюсь. Не в этот раз. — Ты вся моя. Я хочу тебя рядом, Кир. — Это услышала не только я, но и большинство звезд шоу-бизнеса. И все остальные тоже, благодаря прессе. — она слабо улыбается, вжимаясь телом в меня. — Тем, люблю тебя. Прошептав слова в ответ, я только обнял ее, а второй рукой за ее спиной выключил газ под конфоркой с супом. Выкипит через пару минут. Девочка впечатлительная, ей отвлекаться нельзя. Чувствую, как губами касается шеи. Пальцы путаются в ее волосах. Ради меня татуировку. Она их боится. Она боли боится. А уж поверьте, это больно. — Очень болело? — спрашиваю, осторожно коснувшись свежей раны. — Я подумала, что рожать больнее и не болело. А еще я хотела, чтобы была память, и чтобы был ты. — Кира кладет ладошку на мою. — Мне нравится. Татуировки — как наркомания, хочется больше и больше с каждым разом. Если еще захочешь, говори. Я с тобой пойду. Самому интересно. — я смеюсь над этой маленькой хорохорящейся девочкой, что боли не боится и вообще, самая бесстрашная. А как гроза, так прячется за мной и спит на половине ближе к двери, чем к окну. — Хорошо. Но пока повременим со второй. Я хочу за этой научиться нормально ухаживать. А потом буду думать. И насчет рожать. — смотрю ей в глаза, но ни обычного отказа, ни дикого страха не вижу. — Тем, я правда хочу. Просто пока не могу. Но я обязательно буду стараться. — Я тоже должен постараться. Сама же не можешь себе… — Плюнуть? — Да. Мы вместе смеемся. Это сильно разряжает обстановку. Я рад, что она хотя бы уже так панически не боится повторения своей жизни. А тогда мы уже посмотрим. Главное, отсутствие страха и наличие желания. Там будет.