Пять раз, когда Лойд Форджер оголился на глазах у своей жены, и один раз, когда она отплатила ему тем же

      Несмотря на то, что мэрия Берлинта являлась престижным местом работы наряду с другими государственными учреждениями, такими как, например, наголову отбитая Служба Государственной Безопасности, которая порядком размякла из-за коррупции, которую Йор регулярно… подрезала во имя процветания нации, её коллеги порой заваливали её работой по самое не балуйся. Заполнить бланки, напечатать, закодировать, записать, подписать — всё это давалось ей легко, но именно из-за этого — она знала — социальных навыков ей всё так же недоставало.       Отчего-то её первоначальные попытки завести диалог с коллегами, предпринятые ещё несколько лет назад, на тему помимо сплетен и, ну, «сплетен» о других женщинах, работающих в офисе, провалились с треском. Люди просто не могли оценить её интересы по достоинству. У всех сразу пропадало влечение к искусству, а лица девочек принимали зеленоватый оттенок на одно только упоминание о картинах, которые очаровывали Йор каждый раз, когда она посещала Берлинтскую галерею искусств.       Прекрасно.       И так возбуждающе.       Разговоры про тысячу и один способ сконструировать нож производили такой же эффект. Удлинённый танг или скрытый? А может, кричащие зияющие пасти и мягкие плавные изгибы полного танга, с чудесным отверстием для большого пальца, куда она смогла бы положить подушечку и ощутить на коже прохладный поцелуй отполированного металла, когда она сомкнёт на рукояти ладонь, разрезая пло…       Сегодня, когда она попыталась поговорить о таких вещах с коллегами, Йор пришлось в срочном порядке покинуть комнату отдыха, оставив недоеденный ланч и мысли о ножах, и, включив смеситель на полную, подставить лицо под воду, чуть не положив голову в раковину.       На этот раз это, правда, не помогло, потому что краем глаза она зацепилась за своё отражение в зеркале, буквально на пару секунд, перед тем как похлопать себя по щекам, и прилипавшая ко лбу чёлка тут же напомнила ей о Лойде.       Мокрый.       Вылезающий из бассейна.       С растрёпанными волосами.       И почему-то пробующий мятно-ванильное мороженое.       И просовывающий палец в отверстие её ножа, которого у неё не было, но всё же…       Она снова плеснула водой в лицо, хотя было похоже, что, едва соприкоснувшись с кожей, жидкость начала закипать и испаряться.       И это было большой проблемой.       Предполагалось, что дом — и да, Аня и Лойд давно стали синонимами дому — должен дарить ей покой. Растить маленькую девочку — так же, как её дорогого Юрия в его стремлении соперничать, развиваться, узнавать новое и который так жаждал похвалы сестры — было для неё высшим блаженством, высшим, чем любая колотая рана, которую Йор доводилось наносить в своей жизни. Хотя, пожалуй, не таким блаженством, как тандем Лойда и очевидно ножа Франкенштейна, потому что сочетал в себе отлитые, отполированные отверстия для большого пальца и скрытый танг, так идеально подходящий к изготовленной из натуральных материалов рукояти и обязательно приваренный к ней, а не залитый таким непрактичным эпоксидным клеем.       Что было само собой разумеющимся, потому что приваренный танг требовал порядочных размеров куска дерева, но это вовсе не было проблемой.       Нет, проблема, — как вынуждена была признаться себе Йор, когда она рухнула за рабочий стол и начала разбирать массивную стопку документов, которые нужно было подписать всем необходимым лицам и рассортировать в алфавитном порядке, — заключалась в том, что все разваливалось на части.       Предполагалось, что дом должен дарить ей отдых от трудностей на работе, быть местом, где она, наконец-то, могла без надрыва общаться с мужчиной, который хоть и не любил её, но был предельно понимающим и чутким. О таком партнёре, как Лойд, она не смела даже мечтать, пусть тот и был лишь фальшивым мужем, но — вежливым, добрым, умел прощать ошибки и всегда проявлял заботу как к ней, так и к его — к их — дочке.       Сейчас же она чувствовала себя Евой в Райском саду, которая узрела запретный плод — такой спелый и сочный — подтянутого пресса Лойда, что благоухал так сладко и манил так сильно, как аромат запечённой говядины вызывает слюну у голодающего — или как сливки и мята, о которых она почему-то никак не могла перестать думать.       Таким образом, по стечению обстоятельств дом переставал быть оплотом спокойствия.       Как и работа, наряду с мыслями о ножах и тангах и фруктах, которые крутились в голове жужжащим роем. Ежедневные обязанности не приносили ей никакого удовольствия, бесконечные документы, которые нужно было подписать и отправить на хранение в архив, мелкие бумажки, которые нужно было заполнить, и только после этого ей разрешалось покинуть здание городского совета, чтобы сполна насладиться грядущими насыщенными выходными.       Прошла почти неделя с того… инцидента в бассейне, и напряжение в их квартире порой дорастало до такой степени, что воздух в комнатах по духоте напоминал сауну, в контраст морозному воздуху с улицы или в обдуваемом кондиционером офисе. Ощущения были сродни тем, когда засовываешь замёрзшую руку в кипяток, и с пальцев будто начинает слезать кожа.       Во время каждого приёма пищи Лойд отлучался в ванную, так что Йор решила, что он страдает от расстройства желудка, и намного сильнее, чем она от своих гнусных, неподобающих мыслей. Возможно, это был гастроэнтерит, но каждый раз, когда Йор пыталась предложить помощь, ей с натянутой улыбкой громко отказывали и уверяли, что всё в полном порядке и что беспокоиться не о чем.       Из ванной не раздавалось звуков рвоты, даже когда Лойд покидал обеденный стол с максимально мучительным выражением лица — лишь еле слышное, бесперебойное хлюп-хлюп, которое со временем лишь набирало обороты и начинало сопровождаться сдавленным усердным кряхтением и шипением, что даже Йор, с её натренированным слухом, смогла расслышать только тогда, когда вплотную приклеивалась ухом к двери в ванную комнату, и по каким-то причинам начинала тяжело дышать.       С чего вдруг бабочки, вооружённые заточенными и смазанными ядом ножами, запорхали у неё в животе, пока она сидела на корточках у двери в ванную, она не могла сказать.       Быть может, потому что очень сочувствовала страданиям Лойда.       Её бедный муж, очевидно, страдал просто ужасно и делал всё возможное, чтобы не беспокоить семью, и тихо страдал в одиночку.       Но опять же, это хлюп-хлюп.       Выдыхая горячий пар в охлаждённый воздух предвечернего Берлинта — который становился лишь холоднее, покуда солнце закатывалось за горизонт, — Йор ускорила шаг по пути домой, ловко обгоняя зазевавшихся прохожих.       Она почти облизнула губы.       Потому что отголоски тех хлюп-хлюп раздавались эхом в черепной коробке и снова заставляли её думать об отверстиях для большого пальца.       Ей не стоило думать об отверстиях для большого пальца.       Только не на людях! Это было слишком пошло, и всем этим проходящим мимо старушкам и благопристойным семьям было прекрасно известно, о чём она думает.       Или о чём похуже! — и благодаря натренированному сознанию ассасина, которое позволяло блокировать боль и концентрироваться на цели, несмотря даже на самые страшные раны, она выцепила из головы лишь блеклую тень явившегося видения...       Лойд, нахмурившись и поджав губы, с голой грудью и с помутнённым, но самым сосредоточенным взглядом пихал свой элегантный большой палец в отверстие для большого пальца.       Нетнетнетнет!       Она не могла думать о подобных вещах. Это было совершенно не в её стиле.       К несчастью Йор, оградить себя от подобных мыслей ей удалось с тем же успехом, что и до этого — возможно, потому что она ограничивала себя во многих других вещах, — и оттого остаток пути до квартиры ей пришлось пробежать, вынужденно сняв шарф и расстегнувшись, потому что жарко было так, словно её снова закинуло в духоту купальной зоны спортивного комплекса.       Хватило лишь импульса, чтобы сорваться с места, побежать, убежать от этого жара, изничтожить даже намёк на мысль. Мышцы сжимались и напрягались, пока она закинула сумку на плечо и полетела по тротуару, разгоняясь и превышая максимальную — как она считала до этого — скорость, на которую была способна, за считанные секунды. Лавируя и шныряя меж ошалевших прохожих, она выплёскивала нескончаемые запасы энергии в этом олимпийском забеге, который продлился все оставшиеся три мили до дома. Несмотря на прохладную погоду, над бровями скопился пот, но она продолжала бежать, концентрируясь на том, как раздуваются и сжимаются лёгкие, как хрустящий морозный воздух забирается внутрь и царапает капилляры каждый раз, когда она вдыхала и продолжала бежать-бежать-бежать. Это всё, что сейчас было важно.       Ворвавшись в жилой комплекс пулей и взлетев по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки сразу, она долетела до квартиры и чуть ли не пробила тараном входную дверь, будто бы за ней гнался отряд шпионов WISE, возглавляемый самим таинственным Сумраком, который только спал и видел, чтобы её прикончить.       Резкий хлопок дерева о дерево, когда она распахнула входную дверь, едва не вырвав её из петель, и вшибла её обратно в дверной проём, полностью перекрыл приглушённые звуки джаза, доносящиеся из кухни с гостиной. Йор тяжело дышала, грудь часто вздымалась, скопившийся в горле мокротный комок преграждал путь кислороду; казалось, исходившие от неё волны жара можно было потрогать рукой. Предательское сердце, справедливо наказанное за свои проделки бегом, колотилось где-то в глотке. Пальцы дрожали от адреналина прямо как перед её первым убийством, и на мгновение она позволила себе слабость — представить, что ей удалось переиграть и ускользнуть от своего мучителя.       От самой себя.       Именно в этот момент, очевидно прерванный её внезапным появлением, её ответственный и непогрешимый муж выглянул из-за угла кухни.       — Ты в порядке? — учтиво интересовался он, и от его пропитанного беспокойством и уверенностью голоса она задохнулась, а глаза тут же стрельнули на выступ адамова яблока, и она снова, снова почувствовала себя Евой в Райском Саду, которой приспичило откусить кусок от запретного плода.       Ладонь, достаточно тёплая и широкая, чтобы обхватить её за горло, легла на лоб. Стоящий перед ней Лойд сосредоточенно нахмурил брови, из-за чего на переносице образовалась складка, и свободной рукой взял её за запястье. При обычных условиях, она бы инстинктивно вырвалась из его рук, отчаянно при этом краснея, но сейчас истощённое физической нагрузкой тело нашёптывало ей:       Да, Йор, это абсолютно нормально — краснеть, потеть и тяжело дышать, когда твой муж прижимается к тебе и пригвождает тебя к стене, осторожно касается и испепеляет тебя, как жалкую спичку.       Ей с её телом предстоит долгий и серьёзный разговор на эту тему, чтобы прийти к удовлетворяющему всех компромиссу.       Когда Лойд только успел сократить расстояние между ними?       Она слишком много отвлекается. Она такая рассеянная.       И растрёпанная.       Слишком растрёпанная.       Он выгнул бровь и, подаваясь вперёд, заглянул ей в глаза. Что-то утробно пробормотал, заставив её тяжело вздохнуть, потому что во рту было слишком, слишком сухо. От его дыхания с терпкими нотками цитруса, возможно, потому что он позволил себе пару глотков коньяка, что стоял на верхней полке на кухне, у неё чуть не подогнулись коленки, а ноги начали разъезжаться в стороны.       Лойд перевернул её руку, положив на запястье палец, а другой потрогал лоб. Предполагалось, что это подействует успокаивающе, но его пальцы случайно мазнули её по горящей щеке. Простое касание прошило электричеством всё тело, что даже слегка онемела челюсть. На этот раз она сглотнула чисто инстинктивно и смущённо поёжилась, стискивая вместе бёдра.       Казалось, что она вдыхает и проглатывает огонь, когда в ноздри ударил запах одеколона. Очень мускусный, но не отталкивающий, который держался даже спустя целый рабочий день, смешавшись с витавшими в комнате ароматами специй, врезался в носовые пазухи и вкусовые рецепторы и проложил путь дальше, щекоча горло, а она хотела так много, много вещей себе в горло. Неплохо было бы немного воды, потому что она сейчас потеряет сознание.       — Затруднённое дыхание, учащённый пульс, — продекламировал стальной, острый, как хирургический скальпель, голос, после чего её учтивый муж предпринял попытку сопроводить её в гостиную. — Хочу проверить твои зрачки, а для этого нужно нормальное освещение, но боюсь, что у тебя температура. Принесу из спальни аптечку.       Мускулистая, твёрдая рука обхватила её за плечо, и по тому, как сокращается его бицепс, она поняла, что он отводит её в гостиную, параллельно удерживая ещё и её сумку, которая так и норовила сползти с плеча на пол.       К несчастью, она не смогла удержать рот на замке. Только не Принцесса Шипов, когда она снизу вверх взглянула на отточенный подбородок своего мужа. Крошечные золотые волоски едва проглядывающей щетины покрывали щёки и спускались по линии челюсти.       — Ты горяч.       Ей стоило немного по-другому сформулировать свою мысль.       — Что? — в ступоре взглянул на неё муж.       — Я имела в виду, мне горячо. То есть жарко, оттого, что бежала, — поспешила исправиться Йор, выныривая из медвежьих объятий Лойда, и засеменила в гостиную. Диван манил своим мягким матрасом, так что она буквально рухнула на него: ватные ноги окончательно отказали. Едва голова коснулась подушки, она развернулась в сторону мужчины, который просто остался стоять в коридоре и, пребывая в крайнем замешательстве, сверлил свою жену полным сомнения взглядом, который, как и любой другой взгляд, что она когда-либо видела на его лице, был очень соблазнительным.       Нет.       Это было омерзительно. Она была омерзительной.       — Мне показалось, что я набрала вес, поэтому хотела… сделать небольшую пробежку по пути домой, — подобное объяснение её мужа явно не устроило.       С задумчивым выражением лица, с которым он наверняка изучал большинство своих пациентов, он удалился на кухню и продолжил смотреть на неё уже через окно, разделяющее её с гостиной. Бровь так и не разогнулась, и голубые глаза подозрительно сузились, кидая такие острые взгляды, что Йор они напоминали филейные ножи, которые идеально снимали с неё кожу, оголяя до самых нервов и оставляя истекать кровью, пока он продолжал вскрывать её взглядом, и почему, боже, почему он смотрел, как она скукоживается на диване, таким жёстким взглядом?       Хлопнув в ладоши и что-то бормоча себе под нос под нескончаемый аккомпанемент Шпионских войн в их квартире, она снова взглянула на мужа, тщетно пытаясь побороть растекающийся в животе жар. Щёки вновь заалели.       — Ч-что ты готовишь? — торопливо спросила она, как одного из телохранителей её цели, которому посчастливилось нанести ей удар в живот, но тем самым добившись лишь того, чтобы она растерзала его на части, что, стоит отметить, крайне походило на то, что она хотела сотворить сейчас с Лойдом, поэтому такое сравнение показалось ей вполне уместным.       Насколько же умственно отсталой она была, потому что её муж пытался оправиться от смерти первой жены и таких чувств — угасших, омрачённых болью утраты — к ней у него не было и в помине, если такой достопочтенный и высоких моралей человек вообще мог снизойти до чего-то настолько низменного, как её фонтанирующее любострастие.       — Этот рецепт захотела попробовать Аня, — тон Лойда остался подозрительным, но взгляд заметно смягчился, что сделало его ещё более привлекательным, и он повернулся к ней спиной, чтобы помыть лежащие в раковине помидоры. К счастью, этого мгновения Йор хватило, чтобы перевести дыхание. На протяжении примерно тридцати секунд её воображение рисовало, как Лойд побрасывал Аню вверх и, поймав в воздухе, тёрся с ней носами — не то чтобы он когда-нибудь так делал, — и девчушка заливисто хохотала. После чего он непременно шёл затачивать филейный нож, чтобы уж наверняка проникнуть Йор под кожу.       Он водрузил на стол блендер и закинул туда горсть специй, различить которые Йор не могла, потому что её знания не заходили дальше перца с солью, но перед этим достал из ящика ох-такой-длинный и идеальный для того, чтобы пронзить плоть — Йор закусила губу, — нож и начал бесстрастно нарезать овощи.       Не просто рубить их на куски — нет. Это было совершенно не подходящее описание тем искусным взмахам ножа, скользившим в половинках томатной мякоти с дотошной выверенностью и щепоткой элегантности, будто он хотел перед ней покрасоваться.       Какие счастливые, эти помидоры.       Им было совершенно по боку, что Лойд разрезал их, снова и снова, этим толстым длинным ножом.       Казалось, что они наслаждались и дразнили Йор всем своим видом!       Ей стоило сегодня поспать подольше, потому что эта мысль не несла в себе никакого смысла.       — И что это? — спросила она и, оттолкнувшись от подушек, поднялась с дивана, чтобы присоединиться к нему на кухне. Излишняя близость к её мужу не была разумным решением, но она не могла сопротивляться порыву. Обычно развалившийся в вальяжной позе и оживлявшийся только при появлении дома Ани Бонд поднялся со своей лежанки и широко зевнул, вытянув вперёд лапы и потянув спину, и последовал за ней в кухню.       Находиться под боком у Лойда в домашней рутине всегда расслабляло и волновало одновременно, потому что они оба играли в нормальность, которую у них отобрали, и позволяли себе погружаться в представление, которое расчертило границу между реальностью и вымыслом.       Когда она стала рядом с мужем, смешение запахов, исходивших от будущего яства, с запахом его чистой кожи и ветивера ударило ей в ноздри и послали мурашки вдоль шеи и по рукам, и она застыла столбом, коря себя за разврат и безнравственность и тупо пялясь на блендер. Мелко нарезанный красный и зелёный перец, дольки огурца и немного бульона наполняли ёмкость примерно наполовину. Бонд примостился рядом с ней, будто ожидая команды или ласки. Бедняжка. Аня, наверное, таскала с кухни еду, чтобы поделиться с ним. Йор прекрасно её понимала.       — Гаспачо, — Лойд тряхнул головой. Отложил — к величайшему сожалению Йор — нож в сторону и переместил нарезанные помидоры с разделочной доски в чашу блендера. — Решил приготовить его сейчас, чтобы он успел настояться в холодильнике за ночь. Блюдо обычно едят не в такую погоду, но, как я уже сказал, Аня где-то о нём услышала, от дочки Блэкбеллов, я полагаю, потому что те недавно вернулись из Испании, и заинтересовалась.       До чего любящий отец!       Почему он должен был быть таким идеальным мужчиной? До невозможности привлекательным, бесконечно заботливым, прекрасно готовил, был врачом, хорошо обращался с детьми, животными и ножами.       И эти кубики.       Полный комплект.       Включая — она криво усмехнулась блендеру — деталь, которую она заметила в бассейне, когда мокрые от воды плавки облепили его ч… паховую область.       Полный.       Комплект.       — Что ж, если мисс Аня хочет попробовать, я ни в коем случае не против, — кивнула она блендеру и присела на корточки, чтобы потрепать Бонда по голове, когда он уткнулся носом ей в бедро. Нет. Она совершенно точно не была против чего-то прохладного, учитывая, насколько был горяч её муж воздух в их квартире. — Есть что-то, с чем я могу помочь?       — Не могла бы ты подать хересный уксус и оливковое масло? И ещё нарезать лук? — доставая из холодильника чеснок и толстенький халапеньо, Лойд кивнул на лежащий рядом с доской листок, на котором каллиграфическим почерком был выведен список ингредиентов и короткие заметки об этапах приготовления. Всё необходимое уместилось на половине блокнотного листа. — Необходимые граммовки там.       Нарезать лук?       С этим могла справиться Принцесса Шипов, переступив через их питомца, что растёкся шерстяной кучей в углу кухни, собрать все упомянутые продукты и приготовить их к обработке.       Что она и сделала, причём так стремительно, что едкий запах лука не успел впитаться в ладони.       На самом деле, она закончила почти в тот момент, когда Лойд достал всё необходимое из холодильника, чтобы завершить приготовление супа. На этот раз, когда он передал ей халапеньо и попросил очистить его от семян, ей потребовалось больше времени, потому что взгляд постоянно косился в сторону мужа. Обычно, когда он приходил с работы, его челюсть и вся фигура была напряжена, и уставший взгляд, казалось, увеличивал мешки под глазами. Но иногда он был таким. Когда готовил на кухне. За своим рабочим столом, когда Аня покачивалась взад-вперёд, сидя на полу в гостиной напротив телевизора, по которому крутили Бондмана. Особенно в те моменты, когда его дочь сидела с ним на диване, вцепившись кулачками в его рубашку, а он читал ей вслух сказку, которую она стащила с книжной полки и принесла ему с полными воодушевления и надежд глазами.       В эти моменты он выглядел так.       И она не могла найти слов, у неё не было опыта, чтобы как-то описать это явление, кроме того, что именно это она теперь считала домом и что это всё, о чём она могла мечтать, — не хватало только Ани, которая всё ещё не вернулась со школы.       Они цеплялись за мгновение настолько долго, насколько могли, нарезая овощи и ставя на плиту чайник, чтобы немного расслабиться потом в гостиной, перед тем как Лойд отправится готовить их уже сегодняшний ужин: он обещал стейк, который заблаговременно замариновал на ночь в соевом соусе.       Как ни печально, тишину нарушило жужжание мотора и овощей, перемалываемых в кашу в блендере, который предварительно был накрыт крышкой. Лопасти с острейшими лезвиями пришли в движение, и сердце Йор чуть не выскочило из груди, когда заточенные ножи разрывали нежную, податливую мякоть на миллион крошечных частиц, как кружащийся в танце посланник смерти, каким была Принцесса Шипов, изрезавшая животы и яремные вены элегантными полосами, из которых на стены хлестала кровь, вырисовывая на тех загадочные изгибы, жидкость с которых впоследствии скапливалась в капельки и стекала вниз по обоям, преобразуясь в затейливую мозаику.       Её искусство.       Каждый танец, каждый рисунок, каждое всё было уникальным. Возбуждающим и горячим, так что комната наполнялась всеми оттенками жизни и смерти.       Наблюдать, как её муж готовил холодный томатный суп, не должно было возбуждать точно так же.       Но что могла поделать с собой бедная женщина?       Ансамбль овощей и приправ превратился в месиво за считанные секунды, и Лойд лопаточкой прошёлся по стенкам чаши, собирая остатки гущи и удостоверяясь, что всё перемешалось как следует.       — Выглядит аппетитно, — заметила Йор с широкой улыбкой, возможно, немного маниакальной на взгляд её бедного мужа, когда тот завершил блюдо парой капель оливкового масла, которое, как он пояснил, должно было придать смеси более равномерную текстуру.       — Надеюсь, Ане понравится, — обхватив блендер обеими руками, Лойд крутанул тару резким движением, которым, с точки зрения Йор, можно было с лёгкостью свернуть кому-нибудь шею, и она прикусила язык, сдерживая судорожный вздох. — Неплохой способ заставить её есть овощи, — добавил Лойд, зачерпывая немного жижи ложкой и, отправив порцию в рот, задумчиво хмыкая.       Это был прелестный хмык. Удовлетворённый.       Йор бы хотела услышать его снова и увидеть это расцветающее в глазах мужа удовольствие, которое озаряло его лицо.       Нет. Не снова.       На постоянной основе.       Быть может, из-за гиперфиксации на звучных переливах голоса её мужа, из-за секундной невнимательности, из-за царящей томной атмосферы в квартире, которая излучала тепло — и даже жар, — или, быть может, её инстинкты притупились настолько, что она стала такой растяпой, она не могла сказать. Какой бы ни была причина, всё, что она увидела, это меняющееся, будто в замедленной съёмке, выражение лица Лойда, напоминавшее лица её жертв, когда их искажало неверие вперемешку с ужасом в последние несколько ударов сердца, после которых для них больше ничего не происходило.       По кухне разнёсся грохот, утварь со столешницы взлетела вверх, которую ей хватило рефлексов поймать прямо в воздухе, до того, как они навредят доброму здравию её мужа, но не хватило, чтобы вклиниться между ним и надвигающейся прямо на него основной угрозой.       Бондом, который решил, что невероятно соскучился по своему хозяину.       Одна рука потянулась обнять его в полупадении, аккурат в тот момент, когда массивное тело пса столкнулось с грудью Лойда и буквально впечатало его в дверцу холодильника. Пальцы вцепились в чашу блендера с холодным супом до побелевших костяшек, будто это было последнее пропитание для его дитя, которое умирало голодной смертью.       Секунды оказалось вполне достаточно, чтобы воображение услужливо нарисовало ей Лойда, размозжившего голову о деревянный пол, а сердце ухнуло в пятки.       Она обязана спасти его! В голове мгновенно прояснилось, в разуме и сердце шарахнуло похлеще, чем от вида накаченного торса Лойда, — она знала, она чувствовала, она верила в это больше, чем в свою нацию, свою миссию, миссию Сада.       Она верила в это больше, чем в Принцессу Шипов.       Она верила в Йор, которая предотвратит момент, когда Лойд покинет этот мир.       Потому что они с Аней не были домом.       Они были жизнью.       Хвала тренировкам, свободная рука — что не ловила нож, разделочную доску и овощерезку прямо в полёте — рванула вперёд, хватая его за запястье, а нога вытянулась почти в шпагате, выставляя колено между собакой и её мужем.       Но ущерба, несмотря на все их усилия, было не избежать.       Потому что Бонда оттолкнуло назад, и из блендера, описывая завораживающую кроваво-красную арку, выплеснулась приличная порция супа и приземлилась прямо Лойду на голову. Томатная жижа, приправленная специями, с кусочками овощей, приплюснула волосы и ровным слоем покрыла его лицо.       Дёрнув рукой, она поставила мужа в вертикальное положение. В целом, Лойд остался цел, но не до конца невредим: лицо украшали смачные шматки жижи, стекая за шиворот и на рубашку, как приливная волна. Он сдержанно поставил на столешню блендер, в котором оставалось немного супа. На одну порцию хватит. Хотя бы Ане достанется.       Но беспокойство за сытость его дочери отодвинулось на второй план.       — О боже, Лойд, мне так жаль! — разразилась она в ненужных извинениях, пока заставляла себя отцепиться от его руки. Поборов неуместное желание сжать пальцы ещё сильнее, она наконец ослабила хватку и оторвала пару бумажных полотенец от рулона, что стоял рядом с раковиной, напрочь забывая о своих навыках отмывать кровь, — которая, с её точки зрения, трансформировалась в томатный суп, — приобретённых за всю свою карьеру. Но не успела она продемонстрировать свои умения на промокшей рубашке Лойда, как её муж начал действовать первым.       — Тч! — цокнув языком, он расстегнул верхнюю пуговицу, и Йор резко затормозила. — Хорошая рубашка была.       На этих словах упомянутая хорошая рубашка была расстёгнута до конца и распахнута, выставляя на обозрение каждый сантиметр груди, и этих кубиков, и… тоненькую дорожку светлых волос, исчезающую за линией брюк.       Опять.       Быть может, где-то между тем, что чуть не раскрошил себе череп из-за собаки, которая излишне пафосно удалилась в свой изначальный угол на кухне, будто ничего не случилось, и очередным раздеванием он воистину пытался спровоцировать у неё сердечный приступ.       Потому что…       Кровь.       Повсюду.       Не настоящая кровь, и, конечно же, не его настоящая кровь, так что всё было не так плохо.       Но она видела то, что видела, своими круглыми, как блюдца, глазами, пока ноготки что есть мочи впились в ладони, а лоб покрылся потом.       Кровь.       Чья-то ещё кровь. Будто он приводил в действие гильотину и слегка… запачкался.       По всей груди Лойда, она реками стекала вниз, покрывая бугрящиеся изгибы плоти волнистыми линиями, задерживаясь на каждом упругом холмике, каждом выкаченном кубике, манящем и напоминающем о других привлекательных выпуклостях и впадинах тела, на котором заело пластинку её отсталого мозга.       Воистину, замужняя жизнь имела свои как недостатки, так и преимущества. Сегодняшние события лишь подтвердили этот факт.       Отчасти потому, что рамки приличия помешали ей сотворить определённые вещи в присутствии её мужа.       Что означало — к несчастью для Лойда, — что ему пришлось подождать, пока она закончит свои дела в ванной, и только потом принять душ, — спустя двадцать минут с тех пор, как оголился и прокопошился в прачечной, застирывая свою хорошую рубашку.       Она знала.       Она слышала, как он шёл туда мимо ванной под её сдавленные стоны.       Конечно же, именно тогда, когда Йор, сидя на бортике ванны, пялилась в зеркало на своё пылающее, покрытое испариной лицо, ей пришло осознание, что звуки имели разительное сходство с хлюп-хлюп, ежедневно доносившимся из ванной.       Можно сказать, что осознание… ударило её.       Наотмашь.