Поднимись, Илья!

За окном уже вечерело, а друзья все сидели на диване и о чём-то болтали. Штольц сказал, что собирается остановиться у Обломова недели на три и Илья не возражал, даже обрадовался в какой-то мере. Он решает уделить ему свободную комнату, говоря Захару прибраться в ней. Обломову было бы неловко пускать Штольца в запущенную пыльную комнату. Обломов от нечего берет книгу и начинает искать страницу, на которой он давным давно, месяца три назад, остановился. Чай убрали. Сбросивши подтяжки с плеч, Штольц медленно ходил по комнате и изредка поглядывал на мирно читающего Обломова. Вот оно. То самое чувство, когда можно просто расслабиться и не думать о внешнем мире, сдвинуть все проблемы и тревоги на задний план. Он проходит к столу и видит перечеркнутый лист и чернила. Что-то он разбирает, что-то уже не прочесть, но смысл недописанного письма он улавливает. Уголки его губ слегка приподнимаются. Обломов точно хотел, чтобы он приехал как можно скорее. — Знаешь, всё, что ты писал в юности, я собирал. Более того, парочку твоих лучших работ напечатали. А тебе я и слова не сказал, прости. — Ох, — Илья отвлекся от книги, — Я не сержусь, тебе очень нравились мое рифмоплётство, — Обломов сказал это с капелькой иронии в голосе. — И ты до сих пор так говоришь. — друзья посмеялись, а в конце Обломов зевнул и вернулся к чтению. Как ни странно, но оно начало его понемногу увлекать. Штольц присел рядом с Обломовым и собирался что-то сказать, но ему не дали. — Илья Ильич, к вам Тарантьев! Вы давеча обещали с ним отужинать, — недовольно сказал Захар, стоя у дверей. Пробурчал себе что-то под нос. — Сколько ж можно, одни продукты на него и переводим. Недавно вот, бутылку вина взял! А ведь за что? За то, что вместо барина куда-то там сходил. Добродетель тоже, тьфу! — Как, — Штольц вопросительно посмотрел на Илью. — Ты до сих принимаешь к себе это животное? — Ну ты скажешь тоже! « Как же не сказать! Да разве этот человек, будучи самым невинным и добрым на земле, сам подумает назвать это таковым, когда им нагло пользуются?» — думал Штольц. — И часто он к тебе ходит? — Заглядывает частенько. — Позволь мне выпроводить его, — тон Штольца стал деловым, никапли того спокойствия, в котором он прибывал всего минуту назад. Он снова поправляет подтяжки у себя на плечах и выходит. С Тарантьевым он сталкивается в гостиной. — Добрый вечер, — говорит Штольц, заложив свои руки в карманы брюк. — Да уж был он добрым! Вы кто? — Тарантьев недовольно всматривался в человека, стоящим перед ним. Бегал своим взглядом по лицу, одежде, обуви, при этом как-то недовольно морщась. — Андрей Иванович Штольц. — Тьфу! Знаю я тебя. Илья все уши в последнее время прожужжал, уж мочи нет. Прям разнылся. — Илья Ильич сейчас не в состоянии встречать гостей, — Строго сказал Штольц. Тарантьев выругался себе под нос. — Так, он мне обещал Фрак свой новый. Ему он уж все равно не впору. Вынесите его хоть. — Не наглейте и выйдите, пожалуйста! — Штольц изо всех сил старался быть вежливым, но все слова вылетали у него сквозь зубы, что создавало впечатление отнюдь не дружелюбное. Он сумел выставить Тарантьева за дверь и вернулся к Обломову. Илья отложил книгу, Штольц привел себя в порядок у зеркала и через пару минут друзья сели ужинать. Обломов не мог отделаться от чувства что Штольц постоянно поглядывает на него. Было видно, что он хочет что-то спросить или, скорее всего, сказать. Его задумчивость выражалась в маленькой складке между бровей. Штольц не хотел грузить друга своими идеями и возможными предложениями на ночь. Перед тем, как разойтись по комнатам, они пожелали друг другу спокойной ночи. — Все будет хорошо, — Сказал Штольц и они разошлись. Почти всю ночь он думал о том, как бы растормошить Обломова. Чемодан все ещё стоял в гостиной и не был разобран. Штольц просто сел на край кровати, сцепил руки в замок и погрузился в свою думу. Когда он увидел Обломова этим утром сердце так и сжалось... Ему не составило труда понять, что он застал своего друга в плохом состоянии. Он не лежал на диване, не спал, не принимал гостей — стоял посреди комнаты и беспомощно держал себя за плечи, сгребая в пальцах ткань халата. А когда он стал крепко обнимать и говорить «Андрей, я так скучал!», в груди было странное, но приятное чувство, когда ты осознаешь, что о тебе думали, по тебе скучали, тебя ждали...