Эффект кролика

Билл Эфтон — мужчина тридцати одного года: сильный, мужественный, ответственный человек, а также отличный семьянин и лучший отец в мире. По крайней мере он был им до определённого момента, а настал этот момент тогда, когда мне исполнилось девять лет. На мой день рождения друзей не приглашали, так как их у меня не было. Отмечали моё девятилетие с мамой и папой. Они подарили мне набор для лепки, книги, которые я попросил купить заранее и машинку со светящимися фарами. В то время этому подарку знатно бы позавидовали. Мама приготовила много чего вкусного, нарядилась под настроение дня, а папа взял на сегодня выходной, так как не хотел упустить возможность провести время с семьёй. Спросонья я помчался вниз по лестнице, где меня встретили счастливые родители с большим клубничным тортом, свечи которого нужно затушить и одновременно загадать желание. Я так и сделал, а папа помог мне с задуванием свечек. Родители меня обняли и поцеловали, а после вручили мне все подарки, на что я тихо ответил «спасибо». Отец сразу же заметил бесчувствие в этих словах. Мужчина помутнел во взгляде, но до конца старался не подавать виду — не хотел портить сыну праздник. Мама настояла на том, чтобы тот вёл себя крайне вежливо и осторожно по отношению ко мне, ведь это «день рождения сына», поэтому тот не стал перечить жене, стараясь из-за всех сил поддерживать весёлую атмосферу в кругу родных. Правда, всему есть предел, но не смотря на все тяжести, которые пришлось пережить отцу за сегодня, он смог продержаться до вечера. Мама уложила меня спать, а папа не соизволил даже заглянуть ко мне в комнату. Сью поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Сымитировав сон, я прокрался на первый этаж к спальне родителей. Мама и папа тихо спорили между собой. Отец доказывал ей, что моё поведение переходит все границы, а та просила успокоиться и не мешать всем спать. Родитель махнул рукой и выскочил из комнаты, под дверью которой стоял я и испуганно смотрел на отца, ведь его глаза смотрели прямо на меня — озлобленные и дикие. Я обнял папу и достаточно раз поблагодарил за подарки. Отец одной рукой по-доброму прижал меня к себе, а другой с любовью гладил меня по голове. На следующий день я отправился в школу, хотя мне не шибко хотелось туда возвращаться: в общество, где нет места для такого как я. Мама поцеловала меня на прощание и я унылой, но в тоже время уверенной походкой, пошёл получать знания. Учёба давалась мне легко: я был единственным лучшим учеником в классе — про всё всегда знал и мог ответить на любой вопрос, правда, из-за моего нестандартного поведения и отношения к окружающим, учителя снижали оценки, оправдывая это тем, что я недостаточно хорошо владею материалом и мне стоит больше времени уделять самовоспитанию. Я не спорил, это был не мой конёк. Старших мне всегда было труднее переубедить нежели, чем ровесников. Им достаточно втащить пару ударов и всё — ты прав. А здесь всё куда сложнее. В лице каждого взрослого я видел жестокую версию своего отца. На удивление, но он смог на какое-то время сменить характер, позабыв о том, что его ребёнок, это серое пятно. Домой Билл приходил поздно ночью, к полуночи, а то и позже. Весь светившийся от радости, как шустрый светлячок, он встречал меня с распростёртыми объятиями, брал на руки и сильно выцеловывал моё лицо. Мама была поражена не меньше меня, но получше принюхавшись к отцу, я слышал спёртый запах спиртного. Билл наедался вдоволь, а после, спал без задних ног. На работу он ходил всё в том же режиме, но иногда мог не пойти, скидывая всё на плохое самочувствие и адскую головную боль. Противно вспоминать, то как Билл, развалившись на диване, просил принести стакан воды или подержать таз для испускания рвотных масс. Мне было мерзко за этим наблюдать, но отец улыбнувшись говорил, что ему немного нездоровится. Подобные ситуации не прекращались, а происходили всё чаще и чаще. Родитель употреблял алкоголь и дома, что повлекло за собой не мало крупных ссор, но как только похмелье настигало мужчину, ненависть меркла под давлением жалости. Я пытался переубедить папу: говорил ему, как тяжело приходится матери видеть его постоянно пьяным и неадекватным, но в ответ он говорил мне, что я истинная причина его разочарования. Наш большой и уютный дом наполнился колоссальным количеством стеклянных бутылок, которые находились везде и повсюду. Куда не посмотри — всюду их видишь, бутылки навивали сцены драк между отцом и матерью. Да-да, ситуация зашла куда дальше, чем я мог предполагать — Билл совершенно не стеснялся поднять руку на Сью. Степень драк увеличивалась с каждым новым днём, в сопровождении громких криков, матов и звуков шлепков пощёчин, а после вход пошли «бои без правил» — родитель хватал супругу за волосы, тащил её через гостиную на кухню, а там бил её ремнём и ногами в живот. Мама съёжившись, громко плакала, прося немедленно прекратить издевательства. Она пыталась смягчить его сердце тем, что я стою рядом и за всем наблюдаю, но он окончательно наплевал на слова супруги, сказав, что мы оба отбились от рук и нас стоит достойно воспитать. Родитель «воспитывал» меня подобным образом: если я не вовремя приходил со школы домой, то он запирал меня в тёмном, холодном подвале до самого утра; если я получал по экзаменам плохие оценки, то он избивал меня руками и ногами, но с этим он старался быть предельно осторожным. Даже не смотря на алкогольное опьянения, он всегда знал, куда нужно бить, чтобы никто не смог увидеть синяки на спине и руках. В лицо он меня никогда не бил, а вот маму вовсе не щадил. Вскоре отца уволили с работы и денег могло хватить до начала следующего месяца, но большая их часть ушла на спиртное. Сью он редко выдавал деньги. Они были рассчитаны на продукты особой важности. Так же он требовал, чтобы всё, что она покупала, было дешёвым, оправдывая это тем, что для нас настали сложные времена. Чтобы спокойно сходить в магазин, Билл заставлял супругу маскировать побои тональным кремом. Часто на улицу она не выходила, так как отец не доверял ей, боясь, что она сбежит, а ведь терять такую домохозяйку не сильно-то и хотелось. Но страх заключался не только в этом: он боялся, что мы сможем обратиться в полицию и тогда все его злодеяния всплыли бы наружу. Билл тотально следил за тем с кем я общаюсь и с кем водится мама. Ей практически не позволялось покидать дом без любой другой причины, кроме как сходить в магазин. В основном, за продуктами бегал я, так как мои побои были уже спрятаны под футболкой либо же кофтой. Если же раньше родитель пытался найти хотя бы одну малейшую причину для избиения, то теперь он мог безмолвно встать из-за стола, толкнув стул матери, так чтобы он опрокинулся вместе с ней. Со мной он стал вновь относиться более бережно и ласково. К Сью отношение тоже менялось в лучшую сторону. Билл извинялся, обещал, что бросит пить и найдёт себе достойную работу, но мама ему не верила. Мы уже пробовали спасаться бегством от обезумевшего тирана, но папа постоянно нас отлавливал, а реакции на подобный произвол были всегда разные. Он мог заплакать, обнять и поцеловать нас, а мог приказать немедленно идти домой, позже избив до полусмерти. Частенько Сью притворялась больной, изображая простуду. Она говорила, что у неё сильный жар, насморк, боль в горле и нескончаемое головокружение. Неохотно поверив в ложь, Билл брезгливо махал рукой и покидал спальню, срывая весь гнев на мне. В момент маминой «болезни» он с ней не спал, а лежал на диване в гостиной, либо заставлял меня идти туда, а сам ложился в мою кровать. Я думал, что это Божье наказание никогда не закончится, но спустя примерно два месяца, наши отношения стали точно такими же, как и до того, как отец впал в алкогольный угар — наш семейный, дружеский очаг разгорался с каждым днём. Отец завязал с зависимостью, а мама в конце концов смогла его простить. Ей хотелось верить, что подобное больше никогда не произойдёт, но избиения матери на этом не закончились. В трезвом состоянии отец мог самостоятельно поднять руку на мать, а после весь этот кошмар оправдать, тем что она плохая жена и ей следует лучше относится к остальным членам семьи. Родитель бил и меня, но позже всю вину перебрасывал на супругу, показывая ей руки по локоть которые были в синяках. — Это ты причиняешь боль нашему мальчику! — Кричал отец. — Как ты можешь так поступать с собственным сыном?! Я не понимал того, что происходило с папой. Будто бы в сознании этого человека жило две личности, которые подменяли друг друга день ото дня. В основном, Билл причинял боль в общей степени жене, а мне доставалось также, но в более щадящем образе. Иногда ссора могла обойтись лишь несколькими оскорблениями и недолгими криками. Маме доставалось куда хуже: за несколько месяцев она сильно постарела, синяки не успевали заживать, а на месте старых всегда образовывались новые. Она больше не могла это терпеть; хотела убежать, но каждый её очередной побег, который, вероятно, должен был обвенчаться успехом — заканчивался провалом. «Всё будет хорошо…» — Эту фразу из уст отца я слышал постоянно, когда тот вёз нас на машине обратно домой, а там могло произойти всё, что угодно. Мне хотелось поскорее выбраться из этого ада: я больше не мог терпеть все эти зверства и издевательства со стороны отца. Он относился к маме так ужасно, только из-за меня, ведь однажды он поразмыслил над тем, что возможно, Сью изменила ему в молодости, входе чего появился я. Супруга агрессивно доказывала, что это больная ложь, но в ответ он ударил её по лицу, назвав «мразью». Выходя на улицу после домашнего ареста, мне не хотелось больше возвращаться домой, но и находиться в кругу этих тупых жизнерадостных ублюдков не комильфо. Мне было больно смотреть на проходящих вдали меня родителей, которые счастливо улыбались своему трёх годовалому малышу. Я не понимал, чем заслужил такое несчастье — почему я родился проклятым. Я хотел умереть прямо здесь на дороге, чтобы наконец закончить этот кошмар, поверив в то, что всё самое страшное и ужасное в моей жизни — это всего лишь сон. Вдруг, откуда не возьмись, на дорогу выбегает маленький мальчик с воздушным шариком. Малыш всеми силами старался удержать его в руках, чтобы тот не улетел в небо. Не знаю, что на меня тогда нашло, но я решил подбежать к нему, ударить в лицо, чтобы тот повалился на асфальт и заплакал. Я не мог дать отчёт своим действиям — всё произошло так быстро и неожиданно даже для меня, но в тот момент, я получил огромнейший удар тока в голову: вспышка загорелась в моих глазах и я понял, что чувствую радость. Да-да, это не сон, я действительно ощущал непонятный прилив веселья. Мне хотелось смеяться от счастья, ведь за всю свою жизнь, я не мог понять простых вещей: что такое радость, тоска, печаль, грусть — всё это было для меня чем-то неизведанным, иным. Моё сердце встрепенулось от счастья, а на душе стало так легко. Вскоре, к пострадавшему мальчику подбежала его мама, но к тому времени, я успел скрыться с места преступления. Я не мог поверить в то, что со мной сейчас происходило, это не сон. Я наконец-то смог ощутить красоту живого мира, но по отношению к ребёнку жалости не испытывал и вовсе. «— Будет знать тварь, как тщательнее нужно следить за ребёнком!» — Ругался на незнакомку в голове я, но злости в себе не таил. Сегодня свершился день, когда всё встало на свои места. Я быстро пробегал сквозь улицы, чтобы поскорее скрыться с глаз людей, которые даже возможно ничего и не видели, но переизбыток эмоций гнал меня куда-то вперёд, сам не осознавая, того откуда именно взялось это чувство. Неужели из-за того, что я со злости толкнул малыша? Мне воистину не хотелось верить в эту чушь, но это оказалось правдой — меня заводили издевательства над детьми: избиение, унижение; мне хотелось убивать их сотнями, тысячами, чтобы удовлетворить своё нездоровое влечение, но я старался это чувство всячески контролировать, хотя лучше бы и не пытался. Как бы я не старался себя сдерживать, оно брало надо мной вверх и я ничего не мог с этим поделать. Для эксперимента я выследил одного мальчугана, жившего по соседству со мной: узнал его расписание, режим дня, поговорил с его одноклассниками. В общем, вся нужная информация о нём была у меня на руках. Так получилось, что когда я поздно возвращался со школы домой, идя по безлюдной улице, на встречу мне шёл мальчик. Тот самый, за которым я тщательно все эти дни следил. Меня удивило то, что малыш так поздно разгуливает по улицам опустевшего города, правда, это сыграло мне на руку и я решил не упускать возможность, а запутать «муху» в паучьи сети прямо сейчас. Мне пришлось долго его уговаривать пойти со мной, чтобы он помог мне с одним немаловажным делом. Он долго отнекивался, но всё же вскоре сломался и я завёл его в самую глушь заброшенного здания, находившегося на пустынном поле недалеко от моего дома. Я закатал рукава куртки и сжал руки в кулаки. Ребёнок не на шутку испугался, требуя, чтобы я всё объяснил. Мне нечего было сказать, кроме как слов извинений, а после я его жестоко избил, бросив побитого пацанёнка в колючие кусты, неподалёку от здания. Бедняга хрипел и плакал; просил не оставлять его одного, но я довольно-таки далеко ушёл, а мои чувства рвали мою грудь на части от переизбытка счастья в душе. Понимая, что я чёртов бандит, ненавидел себя и всячески презирал, но ничего не мог с собой поделать. Мне придётся избивать ни в чём не повинных людей, чтобы сохранить «человечность». Но всё тайное всегда становится явным и вечером, спустя несколько дней после инцидента, к нам в дом заявились двое полицейских. Они пришли с констатацией того, что я жестоко избил школьника семи лет. Отец был в ужасе, а мама чуть ли не упала в обморок, как только услышала столь весомое заявление. У неё и так не хватало сил, чтобы переносить ежедневные нападки Билла, а тут такое. Улики не были найдены, но со слов пострадавшего они пришли к выводу, что именно я причастен к преступлению. Папа уверял полицейских в том, что это необоснованная клевета, которую не стоит заявлять в таком серьёзном тоне; говорил, что я хороший, порядочный ребёнок, подтверждая это моими высокими оценками и блестящими результатами по экзаменам. В общем итоге, меня не арестовали. Стражи порядка извинились за столь поздний визит и ушли восвояси. Но на этом история не закончилась: Билл схватил меня за запястье и поволок в подвал, где жестоко избил меня кожаным ремнём. Он стянул с меня брюки и выхлестал зад, после чего закрыл в помещении, заявив, что я вновь под домашним арестом. Меня уже не один раз запирали в подвале, но на этот раз я ощутил весь ужас этого места. Маленький лучик света фонарей пробивался сквозь небольшое окошко под потолком. Здесь было очень холодно и невероятно страшно. Я ничего не слышал, что происходило там — наверху. Наверное родители уже давно легли спать, а вот я всё без толку крутился с бока на бок, но сна не видел ни в одном глазу. Во-первых, спать было негде. Мне пришлось смастерить постель из каких-то больших полиэтиленовых пакетов и старых курток, которые хранились в ветхих пыльных шкафах. Даже после создания «кровати», сон не подступил ко мне ни на секунду. Потупив глаза в потолок, я раздумывал над тем как нехорошо из-за меня пришлось сегодня маме. Мне хотелось верить, что ничего серьёзного не произошло и папа не сорвал на ней свой гнев, и я оказался прав — пока моё наказание продолжало длиться, отец не трогал Сью. На удивление, был с ней нежен и ласков. «— Он совсем от рук отбился! — Специально громко говорил Билл, чтобы я услышал. — Всё будет хорошо. Я заставлю его подобающе себя вести!» Скажу честно, но ничего хорошего в затее отца я не находил. Из-за наступления глубокой осени, подвал совсем измёрз, а вместе с ним и я. Еда выдавалась три раза в день и то, ничего сытного в ней не было. Мне всё время хотелось кушать, а мой живот без конца болел и урчал. Я умолял отца выпустить меня отсюда, но он говорил, что это ради моего же блага. Находясь в этом концлагере, я заметно похудел, а мои эмоции угасали с каждым днём, ведь уже которую неделю я никого не трогал и не избивал. Постепенно мне становилось всё равно на наказание — отец кричал, но я ничего не чувствовал; хлестал ремнём, но мне не было больно. Вскоре Билл выпустил меня из заточения, но на этом кошмар не закончился. Отец закрыл меня в комнате, сказав, что теперь учусь на домашнем обучении, но деньги на учителей я должен заработать сам. Из-за весьма незрелого возраста, я не имел права работать на серьёзных работах, имеющих салитный заработок. Мне приходилось стоять у остановки и протирать обувь проходящим мимо меня людям, а если повезёт, то иногда и фары автомобилей. Это приносило не сильно большую прибыль, но добрые люди давали мне в два раза больше, чем не доверяющие прохожие. Но не смотря на столь тяжёлый труд, отец отнимал у меня все заработанные мною средства, самостоятельно ими распоряжаясь. Со дня на день у мамы должно было наступить день рождения. У меня совсем не было денег, но мне так хотелось сделать Сью приятно — подарить ей подарок, поэтому я решился пойти на обман. В обычном порядке, я побежал работать на парковку, где находилось огромное скопление машин. Звёзды послали мне удачных клиентов. Наверное, всё складывалось таким удачным образом, чтобы я всё-таки смог обрадовать маму. Один незнакомец подозвал меня к себе, попросив обработать его туфли, ведь сегодня он шёл на свидание с девушкой, а обувь почистить забыл. Парень высоко меня вознаградил, а я был глубоко ему благодарен. Его оплаты вполне хватило на небольшой флакончик французских духов, в красивой подарочной упаковке, а их аромат напоминал мне о том, как пахла мама в детстве, а именно, в то время когда всё было хорошо. Половину зарплаты пришлось отдать Биллу, утаив факт пропажи оставшейся суммы. В очередное время, когда я работал на улице папа смог отыскать в одном из настольных ящиков подарочную упаковку с флакончиком из-под духов. Как только я вернулся домой, мужчина схватил меня за ухо и потащил в комнату, где побитая на кровати мама, с новыми синяками и садинами, смотрела на разбитый в дребезги подарок и плакала от несправедливости. Билл принялся допрашивать меня, дабы узнать, откуда столь дорогая вещь делает у нас дома. Я не стал таить правду, а сухо рассказал всё как есть. Отца ни на секунду не тронул мой поступок. Он снял с меня штаны и принялся беспощадно избивать меня ремнём, до тех пор пока не заступилась мать. Она обняла меня, перекрыв спиной, не позволяя ударам попасть на меня. Её руки были холодными, тело дрожало, но она не отступила, а вот мужчина сдался. Но когда я лёг спать, мне удалось услышать то, как папа волочил по полу сопротивляющуюся Сью, дабы запереть её в подвале. Я наблюдал за этим, спрятавшись под лестницей. Мама кричала и звала на помощь, но и без того было ясно, что на помощь никто не придёт. На дворе стояла поздняя ночь, тем более наша семья жила в практически в безлюдном районе, что было характерно плохо для нас с мамой. Супруг жестоко кинул жену в подвал настолько сильно, что мне, находясь другом конце здания, удалось услышать звуки, ударяющейся о ступеньки женщины. — Поговорим, когда надумаешь извиниться! — Рявкнул Билл, захлопнув за собой серую дверь помещения. Я быстро встал и помчался в комнату на второй этаж, чтобы папа случаем не заметил меня. В тот день я не мог нормально уснуть. В голове крутились всякие ужасы, связанные со своей семьёй: мне будто бы снилось как отец избивает маму ремнём, так же жестоко и безжалостно, как и меня. Со страху я подскочил и чуть не умер от ужаса, когда увидел перед собой маму, сидящую рядом со мной и нежно, но прерывисто гладящую мои ноги, скрытые под одеялом. В комнате был включён ночник, поэтому я смог рассмотреть часть побоев на её красивом лице. Щёки преобразовали бордовый оттенок из-за сильных пощёчин, нижняя губа была разбита, а под носом запеклась кровь. Сью то смотрела на меня, то отводила взгляд в сторону, смотря куда-то в пустоту. Её взгляд был лишён смысла: он был холодным, пустым, безжизненным. Левая рука лежала на коленях и иногда без причины неожиданно вздрагивала. Не трудно понять, что психика женщины окончательно сломалась под натиском умалишённого мужа. Я без конца боялся за Сью, ведь она нарушила папино слово. Мама ласково улыбалась мне, целовала в лоб и говорила, что всё будет хорошо. Её нежный шёпот слегка дрожал; слёзы подступали к горлу, пытаясь выбраться из-за всех щелей. Она говорила, что вскоре мы сбежим из этого «ада», обещала, что мы заживём прежней жизнью, хотя прекрасно понимала, что этого никогда не произойдёт — Билл не допустит этого. Она легла на кровать подле меня, а я прижался к ней всем телом, целуя мамулю в щёки, а так же крепко сжал дрожащую руку матери в кулак, что не позволяло ей так часто дрожать. В первый раз я смог почувствовать себя защищённым от отца, даже не смотря на то, что он узнает о побеге мамы. Следующие утро началось с громких криков Сью, которая кричала и звала на помощь. Папа схватил огромный кухонный нож, собираясь убить супругу на месте. На столе стояла пара бутылок спиртного, а мужчина был немыслимо пьян. Мама сидела в углу, сжавшись в комочек, испуганно смотря на обезумевшего супруга. Он кричал, замахивался ножом и подходил всё ближе и ближе к жертве. Мама сильно кричала и обеспокоенно рыдала, смотря на меня, стоявшего позади отца. У меня тряслись колени, глаза неконтролируемо бегали по округе; я хотел оказаться где угодно — неважно, что это за место и время, лишь бы не в доме Эфтона. Клянусь, на тот момент я действительно не знал, что делать — мне было ужасно страшно. Я хотел закричать и в ту же секунду сбежать из дома. Сейчас передо мной стояла хорошая возможность сбежать из этого места раз и навсегда и больше никогда сюда не возвращаться. Без разницы куда бежать — главное, чтобы больше никто не смог найти меня и вернуть обратно в эту преисподнюю, но я не мог так поступить, так как Сью осталась бы наедине с этим выродком и его алкоголизмом. Я не мог этого допустить: не мог оставить маму одну. Не смотря на моё проклятье, она меня любила, а главное — считала свои сыном. Такой поступок подлый и непростительный, ведь мама точно не заслужила подобной жизни. Мне нужно было действовать прямо сейчас: делать что угодно, лишь бы остановить обезумевшего Билла. Я готов был убить этого подлеца прямо здесь; вставить ему нож в спину, тем самым спасти и себя и мать. Но этот поступок был совершенно нереальным — я, девятилетний мальчик, не смог бы в одиночку справиться со здоровенным, крепким мужиком. Мне хотелось расплакаться на месте. Слёзы подступили к глазам: я больше не мог их сдерживать. Если честно, я устал каждый раз их прятать: каждый раз надевать на лицо маску того, что в семье Эфтанов царит мир и порядок, а я неимоверно счастлив жить рядом с ними. Но вдруг меня осенило, а после, нарочно дал волю слезам, чтобы продемонстрировать трюк, который вряд ли мог сработать, но попробовать стоило. — Папа! Папочка, пожалуйста, не бей маму! — Отчаянно смотрел слезливыми глазами я, собрав воедино всю силу и эмоции, которые только смог извергнуть. Я старался из-за всех сил показать то, что могло привести отца к жалости, сожалению, но на самом деле, кроме пустоты я ничего не чувствовал. Мне было жаль Сью, поэтому решил продолжить. — Пожалуйста, хватит! Хочешь, я буду больше улыбаться, смеяться и радоваться! Я больше никогда тебя не огорчу! Буду делать всё, что ты мне только скажешь! Отпусти мамочку, прошу тебя! Я крепко обнял отца за ноги, уткнувшись в них лицом. Моё тело содрогалось от всхлипов, а папа, по видимости, потупил свой взгляд на мне. Я громко умолял Билла не трогать маму. Я не хотел перед ним так унижаться, но мне ничего не оставалось делать, кроме как надавить на жалость таким способом. Считаю, что только чёрствый, жестокий человек сможет не обратить внимание на слезливые мольбы родного сына и мои доводы не оказались напрасны: отец приказал мне пойти прочь, а сам пошёл ванную, громко захлопнув за собой дверь. Он был крайне удивлён. Ещё ни разу мне не удавалось видеть столько ужаса в этих сильных тёмных глазах. Даже в пьяном состоянии они не теряли серьёзности, но сейчас, свершилось чудо. Испуганная мать подползла ко мне и принялась целовать меня и крепко обнимать. Возможно сегодня я смог спасти её жизнь, но однажды, мне это не удастся сделать, как бы сильно я не плакал и не умолял… Наступило моё десятилетие, которое ничем не смогло отличиться от всех предыдущих праздников, отмеченных мной — оно было серым и скучным, без каких-либо громких хлопушек, вкусных сладостей, разноцветного тортика и подарков. День начался как и любой обычный, но всё же смогло произойти то, что я уж точно не мог ожидать от отца. Он сообщил, что на днях я пойду учиться в другую школу, которая расположена от дома на значительно огромном расстоянии. Даже если ехать туда на автобусе сорок минут, то всё ровно, оставшуюся дистанцию в четыре километра, придётся идти пешком. На такси денег не было, а папина машина так и продолжала пылиться в гараже, с момента его увольнения. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться на все условия жестокого тирана, лишь бы в доме царил мир и порядок. Скажу, что в этом были и свои плюсы: мне не придётся «вылизывать» обувь прохожим, чтобы оплатить работу учителей на дому. Даже если мне придётся вновь стать серым пятном в этом школьном обществе, то я готов. Больше не хочу позориться либо унижаться ради ломаной монеты, чтобы получить знания, которые я так страстно любил и желал понять их все. Только это чувство любви к учёбе заставляло меня идти, не смотря на всю суровость обстоятельств. Класс не особо принял меня, как за своего, правда, этого я и ожидал. Но однажды кое-какое обстоятельство смогло перевернуть мой мир с ног на голову. Учитель попросил меня перенести учебные пособия к нему в кабинет — это была коробка, где хранилось много всякой всячины. Я шёл интуитивно вперёд, не видя, что творится впереди меня. Я хоть и был сильным, но для своего возраста достаточно мал. Мышцы рук стали сильно дрожать: я начал чувствовать, что вскоре уроню коробку и всё содержимое вывалится на пол. Я хотел поставить её на пол и немного отдышаться, но огромное толпище людей не позволяло мне сделать это. Вдруг, я чувствую, что кто-то стучит мне по плечу. Я поворачиваю голову и вижу перед собой одноклассника, одетого в белую рубашку с закатанными рукавами, а на груди пристёгнут небольшой логотип нашей школы. Зовут его Джон Бишоп — один из самых умных, красивых и спортивных ребят класса. Шатен смотрел на меня удивлённым взглядом, а я смотрел на него точно таким же, не понимая, почему он решил подойти ко мне. — Большая коробка… — Оценивающе произнёс Джон, рассматривая груз. — Тебе не тяжело? Давай помогу! Одноклассник с лёгкостью выхватил коробку из рук и налегке понёс её в кабинет учителя. Обернувшись назад, он посмотрел на удивлённого меня, стоявшего на месте, не в силах понять, что происходит. Моё сердце учащённо билось, наверное, от страха. Бишоп был удивлён не меньше меня. Он не знал, почему его поддержка вызвала у меня такую странную реакцию. — Ну-ка, открой мне дверь. — Джон поставил коробку на учительский стол, после чего похлопал в ладоши, будто бы стряхивая с них пыль. — Ты новенький? Прежде не видел тебя в школе. Меня зовут Джон, а тебя как? — Уильям. — Сухо ответил я. — Будем знакомы. — Джон протянул мне руку для рукопожатия, а я как дурак смотрю на нею и не знаю, что делать. После десятисекундного ступора, я интуитивно протягиваю ему свою, после чего он крепко её жмёт, да так сильно, что к глазам подступили слёзы. Прежде мне никто не давал руку, это было для меня в новинку. — Чего ты такой хмурый? Плохо себя чувствуешь? — День плохой выдался… — Слукавил я. — Такое бывает… — Джон весело мне улыбнулся. — Давай я познакомлю тебя со своими друзьями? — Они не захотят со мной дружить. — Это почему же? — Удивился шатен. — Вряд-ли я буду в их интересах. — Пришлось признаться, дабы не поставить Джона в неловкое положение. — Ты смешной. Уверен, ты им очень понравишься! Сегодня мне пришлось удивляться ещё не один раз, но высказывание друга меня сильно поразило. Меня никто и никогда не называл смешным: для всех я был серым и мрачным; странным и непредсказуемым. Неужели я встретил того, кто смог хоть на самую малость меня понять? Вместе с Джоном мы пошли обратно в класс, где он представил меня перед своими друзьями. Группа состояла из самых успешных и умных учеников класса: самый весёлый и жизнерадостный — Майкл Тейлор, добрый и спокойный — Генри Харрис, а умным и серьёзным был Ричард Дикинсон. Поразительно было то, что они все такие разные и во всех виднелась своя какая-то, отличающая их друг от друга, изюминка, но несмотря на такое удивительное различие, они оставались сплочённой командой и отличными товарищами. Меня сразу приняли, как за своего и мы закрепили нашу дружбу совместным рукопожатием. После, мы бурно разговорились, да так, что я позабыл ход времени и с разбегу влился в разговор. Так много и открыто я ещё не разговаривал ни с кем. Оказалось, что Джон живёт неподалеку от меня, а значит, что мы почти соседи. Его отец работает полицейским и каждый день, перед тем как уйти на смену, отвозит сына до школы, а на обратном пути Бишоп добирается сам. Он мне предложил, чтобы я подходил к его дому и папа добрасывал нас до школы вдвоём. При разговоре со всеми я внимательно всматривался во всех, так как мне было интересно всё — каждую деталь я старался приметить и запомнить. Мне невероятно понравился юмор Майкла, а также, у него было много друзей со всего учебного заведения, не считая тех, с кем он знаком по соседству. Ричард — умный начитанный парень. Во время нашего разговора, блондин одним глазом смотрел в учебник, повторяя сегодняшнюю тему, но на деле, он внимательно слушал нас и нередко вставлял своё слово. Большее внимание я уделил такому хорошему парню, как Генри. Видно, что его костюм не менялся несколько лет, но при этом рубашка и брюки были хорошо выглажены и опрятны; светло-голубые глаза красиво подчёркивали его нежную улыбку, но не смотря на некоторые незначительные отличия от других, Генри уважали и считались с его мнением. После занятий, я и Джон вместе пошли домой, ни на секунду не переставая болтать. Во мне сегодня будто бы взорвался словесный вулкан — так много слов за день я ещё ни разу не произносил. Даже в автобусе мы шутя, шептались между собой. Не знаю, что хорошего нашёл во мне шатен, но по его выражению лица было видно, что тот счастлив обзавестись новым другом. Немного пройдясь пешком, Джон предложил пойти в гости к нему на торт, с горячим шоколадом. Я всячески старался отговорить приятеля от этой затеи, но ранее я уже сказал, насколько Бишоп был силён, поэтому мне ничего не оставалось, как пойти на ужин вместе с ним. Его мама удивлённо встретила нас в пороге, но женщина по-доброму смотрела на меня зелёными глазами и вскоре смогла принять меня за гостя, после чего, хозяйка провела нас на кухню и усадила за большущий обеденный стол. Я сел рядом с Джоном — так мне было более комфортно. Хозяйка приготовила горячий шоколад, а также протянула нам две тарелки с двумя большими половинками клубничного десерта. Шатен обожал горячий шоколад, поэтому наслаждался его приятным ароматом, а при питье, осторожно проглатывал каждую каплю, дабы хорошенько прочувствовать изысканный вкус напитка. Мама ушла в другую комнату, а мы остались наедине с другом, продолжая кушать сладости и разговаривать о своём. Время пролетело быстро и за окном образовался необыкновенной красоты закат, который мы случайным образом, пропустили. Позже со смены домой вернулся полицейский Чарльз Бишоп — отец Джона. Родитель явно устал с работы, но тоску в лице он вовремя успел замаскировать улыбкой, как только увидел двух сидящих за столом друзей, весело над чем-то смеясь. Мужчина с интересом познакомился со мной и сразу же присоединился к беседе, отрезав себе небольшой кусочек торта. Видно, что Чарльзу я пришёлся по душе. Несмотря на мои причуды, ему было интересно со мной общаться, а так же он увидел во мне нечто большее, чем серую мрачную оболочку. Именно тогда я понял откуда Джон унаследовал столько неотъемлемо хороших качеств: доброту, силу духа, гордость, красоту. На секунду, я позавидовал товарищу, так как про такие тёплые семейные посиделки мне пришлось давным-давно забыть. Они каждый день пьют горячий шоколад, а для меня чай с ароматом клубники — это что-то на уровне фантастики. Обратив внимание на часы, я ужаснулся, когда увидел часовую стрелку на циферблате, стоящую на девяти вечера. Я как ужаленный подскочил с места, сообщив о том, что мне пора домой. Чарльз сказал, что подвезёт меня до дома, на что я с благодарностью согласился. Друг поехал со мной за компанию, а я отчаянно молил небо, чтобы в доме никто не дрался, не кричал и не звал на помощь. Мне не хотелось опозориться перед Джоном и его отцом. К счастью, никаких воплей слышно не было, чему я был безмерно рад. Ещё раз поблагодарив старшего Бишопа, и попрощавшись с другом, я бдительно проконтролировал, чтобы те наверняка скрылись с глаз долой, и не дай бог, сюда не вернулись. Попытавшись аккуратно открыть дверь, отец внезапно хватает меня за ухо, швырнув в коридор. В помещении было до жути темно, а вот с кухни веяло теплом и светом, но всё тепло вмиг же улитучилось, когда я услышал прерывистое рыдание матери. Она сидела на полу, скорчившись от боли, прикрыв живот руками, вероятно из-за побоев. Папа безжалостно потащил меня за капюшон куртки к матери, не смотря на то, что я пластом валялся посреди коридора. Изверг приказал мне встать, и я встал, ожидая того момента, когда он вновь замахнётся на меня рукой и жестоко побьёт, впрочем, как и всегда. Билл вновь схватил меня за ухо, приблизив к часам, на которых почти исполнилась половина десятого. Мужчина взбесился, заставляя сказать, который сейчас час, а я решил, что пора надавить слезами и просьбами, о прощении, но отец как будто бы меня не слышал, всё орал и орал, дабы я сказал ему ответ. Мне пришлось пойти на все его требования, на что я робко шепнул «полдесятого» после чего папа схватил меня за волосы и принялся швырять куда попало, избивая спину ногами и ремнём. Я же как испуганная черепаха в панцире, терпел всё, что вытворял мужчина, вдобавок упрашивая улучшить порку, лишь бы тот не трогал Сью. Отец некоем случаем не щадил меня — не делал скидку на столь юный возраст. Он злорадно спрашивал: «будешь ещё так плохо себя вести?!» — А я клялся в том, что это последний раз, но деспот мне не верил: он продолжал колотить меня стулом и другими подручными средствами, например, доской для резки овощей и хлеба. Я изнемогал от боли, тело невыносимо болело — мне нахватало сил на крики, на просьбы о пощаде, тем более, когда ничто из этого не может смягчить безжалостное сердце палача. Не смотря, на боль и унижение, я был бесконечно счастлив, что мама какое-то время сможет пожить в спокойствии, а также, ближайшее время ей гарантировалась без кулачная жизнь, но неожиданностью стало то, когда она исчезла с места, где испуганная сидела, схватившись за живот. Внезапно папа отскочил от меня в сторону. Его лицо полыхало от ужаса и страха: впервые я видел отца таким испуганным. Затылком почувствовал за спиной стоящую мать; в руках женщина крепко держала огромный кухонный нож, который при нападении мог моментально привести к убийству. — Отпусти моего ребёнка! — Кричала подобно бесноватой Сью. — Прекрати сейчас же или я убью тебя! — Сью, ты что такое говоришь? — По другому запел папа. — Уилли, иди в свою комнату… — По тише произнесла мама, а я немедленно исполнил её указ, но в комнату не пошёл, а скрылся за углом, подсматривая за всем происходящим. — Кем ты стал, Билл! — Продолжила мать. — Посмотри на себя в зеркало. Что за чудовище я вижу перед собой! Я выходила замуж за красивого, сильного, любящего человека! Во что ты обратился? В монстра? — Сью, что ты такое говоришь? — Смеясь говорил отец, приближаясь к супруге, но та в свою очередь отстранилась от него, всё так же держа перед собой нож, будто бы он служил для неё копьём. — Не подходи ко мне! — Кричала она! — Ещё один шаг и я убью тебя, слышишь! Убью и рука не дрогнет! — Дорогая, ну что ты такое говоришь? Разве ты можешь убить своего мужа? — Спокойно спросил её отец. — Пошёл прочь, гнида паршивая! — Скрепя зубами произнесла женщина. — Столько лет потратить на такого тирана как ты! Нужно быть полнейшей дурой, чтобы не схватить чемодан и уйти куда подальше! За что ты так с нами?! Уильям твой сын, а ты относишься к нему хуже, чем к беспризорной дворняжке! Что же ты за человек-то такой! — Закрой рот! — Убери от меня свои руки! — Заорала Сью на мужа, который был готов схватить её за руку, но испугавшись крика сдался, слегка подняв руки вверх, дабы показать, что он не намерен сражаться. — Прости, прости меня. — Вновь переключился на другой говор Билл. — Мы оба устали… Нам нужно отдохнуть… — Замолчи! — Обрезала жена. — Мерзкое, низкое, чудовищное животное, — а не человек! Я сейчас же собираю вещи и мы вместе с сыном уходим отсюда! Такой грозной и сильной маму я никогда раньше не видел. Будто её подменили — это была не она, по крайней мере, мне так казалось. Понятное дело, она плакала, кричала — ей было страшно. Ей было невыносимо больно смотреть в глаза человеку, который её предал, обидел, вставил нож в сердце, а она его очень любила, несмотря на то, с какой жестокостью тот обходился с ней, Сью продолжала его любить — верила, что он изменится, надеялась, что это последний раз, но он лгал — использовал её доброту, вытирая об неё ноги. Она перешла черту, так же как и её муж сделал это много лет назад. Отступать некуда — нужно идти вперёд. Другого выбора нет. Выдалась огромная возможность покинуть место «трудового воспитания», которое к сожалению стало моим домом. — За что? За что ты так сильно ненавидишь меня?! — Громко закричал Билл. — Я всего лишь хотел жить нормальной жизнью! Я хотел нормального ребёнка!… — Разве Уилли виноват, что родился таким? — Не стала сдерживать себя мать, таким же образом повысив голос. — Может… Это не мой сын?.. — Ты совсем идиот?! — Сью! — Обрезал папа. — Как ещё объяснить то, что появилось на свет благодаря нашей любви. Может быть я и ошибаюсь, но другого объяснения не нахожу. — Папа упал на колени, схватившись за голову. — Я не хотел! Клянусь! Мне очень жаль, Сью. — Я не верю тебе! — Пожалуйста, доверься мне! — Плакал мужчина. — Давай начнём всё сначала! Я сумею всё исправить если рядом не будет Уилла. — Что это значит? — Давай откажемся от него… — Ты спятил?! — Прошу, — вцепившись в руки жены, рыдал супруг, — вспомни как нам было хорошо до того как родился Уильям. Вспомни как мы любили друг друга! Наш сын — зло, а я желаю только блага! Я хочу защитить нас от этого нелюдя. Я люблю тебя, Сью… Скажи, что ты до сих пор мне доверяешь! — Тогда к чему всё это? — Мама показала руки, побитые входе повседневных драк. — Прости, прости… — Билл припал к рукам жены для поцелуя, но та вырвалась из хватки, повернувшись к рыдающему мужчине спиной. — Ты сумасшедший… — Прошептала она. — Нет! Не говори так! — Отец упал на спину, окончательно скатившись с катушек, и разрыдался как умалишённый. Ужасно стыдно наблюдать за этой картиной, но я прекрасно понимал, что нет смысла жалеть отца — он плохой человек и не заслуживает прощения, даже несмотря на его теперешнее состояние. Мужчина полностью лишился рассудка, потеряв связь с реальным миром. Его глаза были до жути напряжены, а сосуды расползались красной паутинкой по всему глазному яблоку. Билл изредка всхлипывал, пока мама искала в кладовой чемодан. Мне было страшно, без осознания почему, ведь сейчас я должен радоваться и благодарить судьбу, что наконец-таки всё встаёт на свои места, но чувство незащищённости не покидало меня. Сью всё-таки смогла отыскать пыльный большой чемодан на колёсиках, уже собиралась идти в комнату, как вдруг папа хватает её за ногу. — Ты никуда не уйдёшь! — Крепко держал её в своей хватке Билл. — Отпусти! Иначе ты точно окажешься за решеткой! Родитель встал, схватив маму за руку, но она вовремя успела вырваться. Затем он хватает её за запястье, а мама кричала как обезумевшая, требуя чтобы тот её отпустил. Входе рывка назад, мама слишком сильно оттолкнулась, а папа случайно её отпустил. Женщина насмерть ударилась головой об край стола, входе чего папа не на шутку испугался. Он упал на колени близь мёртвого тела жены, крича на неё, пытаясь привести в чувства. Она умерла и он прекрасно это понимал, но никак не мог с этим смириться: плакал, бил её по лицу — делал всё, чтобы она открыла глаза, встала, но теперь ничего не поделаешь — она умерла. Я стаял в дверном проходе, не осознавая весь ужас данной ситуации. Я хотел кричать, но рот не открывался, я хотел плакать, но слёзные железы от страха как будто бы отсохли. Внутри всё перевернулось: желудок скрутило в нервном шоке, когда я осознал, что Билл убил мою мать. Я стоял на небольшом расстоянии от него, боясь, что тот сделает тоже самое и со мной. Вскоре отец заметил моё присутствие. Когда наши глаза встретились, я рванул к лестнице на второй этаж. Папа тут же подскочил, схватил нож и помчался вслед за мной по лестнице. Ему удалось схватить меня за ногу и повалить на деревянные ступеньки, но я чудом смог ударить мужчину ногой в лицо, тем самым, освободившись из его хватки. Закрывшись в комнате, я пытался придумать план, как можно безопасно обезвредить отца, а он в свою очередь, стучался кулаком в дверь, упрашивая меня выйти и поговорить. Я принялся открывать большие окна, которые были закрыты на металлические крепежи. Раскрыть крепежи оказалось той ещё задачей, поэтому мне пришлось вывалить все предметы из карандашницы, судорожно ища в разбросанной канцелярии ножницы. Трясущимися руками, я начал раскрывать крепежи, входе чего, окна сами собой распахнулось, а тихий вечерний ветерок дул мне прямо в лицо, подбадривая спрыгнуть вниз, и побежать к дому Бишопов, чтобы рассказать главе семейства обо всём, что с нами приключилось. Правда прыгать вниз было достаточно боязно и весьма небезопасно. Существовала большая вероятность того, что я мог переломать себе ноги, а то и вовсе неправильно приземлиться. Отец слёзно клялся, что не станет меня трогать, обещая, что мы просто поговорим. Я не верил ни единому слову этого лжеца. Мама также верила ему, любила и к чему всё это привело — к гибели. Меня больше никто не защитит, не согреет, не обнимет: папа разлюбил меня и я прекрасно это понимал. Билу удалось сломать замок ножом и выломать дверь детской, а я от страха чуть ли не спрыгнул вниз, но папа успел вовремя меня поймать, после чего он крепко прижал меня к себе и любяще принялся целовать. Нож выпал из его рук, а я обнял его в ответ, сам не осозновая зачем. Наверное, от страха. Я знал, что этому человеку опасно доверять, но мужчина так жалобно пытался упросить меня поверить ему, что у меня получилось. Не смотря, на всю ненависть к отцу, я его любил — сильно любил. Мне было больно видеть его таким слабым, таким беспомощным; мне показалось, что он наконец-то стал живым, как тогда, — много лет назад, когда всё было хорошо. — Я напугал тебя, да? — Целовал отец меня в лоб. — Да, мне очень страшно… — Мой голос нервно дрожал, после чего, я невольно заплакал.