When June kissed December

      Пит из последних сил впивается ногтями в собственное плечо в надежде, что от боли сможет проснуться и всё увиденное и услышанное окажется самым жутким ночным кошмаром.       Но ничего не исчезает. Он весь продрог от слёз и холодного ветра. Кровоточащие ноги саднит. Кинн стоит перед ним и смотрит так, что от его ледяного взгляда стынет кровь. — Быть может, я могу помочь тебе, Пит?       Руки альфы тянутся к его плечам, а за спиной слышится: — Пит! Назад!       Вегас… Но ты ли это, Вегас?       Пит боится даже обернуться на голос. — Руки прочь от него, — строго обращается к Кинну подоспевший Вегас.       Кинн усмехается, но руки убирает: — Он, — кивает в сторону Пита, — он всё знает, верно? Он видел тебя другим?       Вегас молчит, но Кинн однозначно воспринимает его молчание: — Тогда ты тоже знаешь, что он должен сделать, — Кинн снова смотрит на Пита: — Если вдруг захочешь поговорить, найдёшь меня в гостевом доме «Лотос».       Перед глазами Пита только мелькает его удаляющийся силуэт. Он почти ослеп от слёз, всё тело бьёт дрожью. От бессилия омега валится на холодную землю и, обхватив себя руками, начинает, будто в безумии, раскачиваться взад и вперёд. — Пит…       Вегас опускается перед ним на колени. Пит не смеет поднять на него глаз. — Пит, знаю… Мне нет ни прощения, ни оправдания… Я об одном лишь молю: позволь мне позаботиться о тебе, даже если это в последний раз в моей проклятой жизни.       Вегас берёт его на руки, но Пит, встрепенувшись, бьётся в его руках, скулит, пробует возразить словами, но они мгновенно превращаются в вой. — Пит… Пит…       Воспалённая от слёз щека прижата к горячей груди, сильные руки относят его домой. Там Пита усаживают на край постели, закутывают в тёплое одеяло, а ещё через некоторое время начинают бережно обтирать его сбитые в кровь ноги мягкой тряпочкой, смоченной в тёплой воде. — Это я виноват… снова так напугал тебя, — звучит словно сквозь густой утренний туман.       Понемногу Пит приходит в себя. В окружающей обстановке угадывается спальня Вегаса, одеяло поверх его плечей слабо пахнет альфой, а возле его ног, на коленях, стоит и он сам.       Разбитый, потерянный, одинокий и напуганный.       Ему-то чего бояться?..       Пит мельком смотрит на расстёгнутый верх рубашки, откуда виднеются края змеиных голов. Сейчас они снова превратились в татуировки. Он зажмуривается и вновь видит ту жуткую картину из подвала — то, как эти твари скручивали кольцами тело его мужа, а затем впивались ему под кожу. Пит ахает и накрывает рот ладонью… Ему ведь было больно… А следом новое дикое осознание: как часто они вот так мучают Вегаса?       Затем Вегас, прямо в коконе из тёплого, пахнущего им одеяла укладывает Пита на постель, а сам так и остаётся сидеть на полу, не сводя взгляда с омеги.       Оба знают, что проведут остаток ночи без сна. На рассвете Пит не выдерживает этих глаз, что несколько часов к ряду, с отчаянием и тоской, наблюдали за ним. Пит садится на край кровати: — Это… это случается с вами… неожиданно?       Голос Пита слаб, но Вегас слышит его. — О чём ты, Пит?..       Как будто ты не понял… Боже, Вегас, сейчас-то что скрывать?!.. — О том, что было в том подземелье. Только не пытайтесь убедить меня, что всё это мне приснилось, привиделось, я что-то не так понял… не пытайтесь.       Вегас качает головой, не поднимая глаз: — Всегда в период гона. И только в самый пик, когда происходит сильный выброс гормонов. Но тебе нужно поскорее забыть об этом… я всё для этого сделаю… ты будешь свободен, но обеспечен до конца своих дней, твоим родителям не придётся беспокоиться о твоём будущем, и…       Что ты несёшь, Вегас?.. Что ты такое несёшь… — Т-ш-ш, — Пит вытаскивает руку из-под одеяла и кладет её на плечо мужа, — не смейте заговаривать мне зубы. Сегодня вам придется рассказать мне правду. Какой бы она ни была. Я не отстану. Имейте в виду.       Ещё ниже склонив перед ним голову, Вегас начинает свою тяжёлую исповедь: — В это сложно поверить… даже после увиденного тобой… но много, очень много лет тому назад я был другим. Не таким как сейчас. И речь не только о внешнем виде. — Много… насколько много? — Подозреваю, что я родился раньше твоих пра-прадедушек. — Кхм… Как и Кхун Кинн, да? — Да.       Пит слышит, с каким трудом Вегасу даётся каждое слово, как тот постоянно сглатывает от волнения и пошатывается на своих коленях… И он бы ни за что в жизни не поверил бы в подобное, но слишком много совпадений — смазанная дата в книге, фото и… эта нарочито старомодная манера Вегаса изъясняться… всё это не оставляет и шанса думать, что альфа лжёт.       Пит кивает и чуть давит на плечо мужа, будто негласно говоря ему: продолжайте. — Родители слишком рано покинули этот мир. В двадцать лет на меня свалилось всё бремя семейного дела. А вместе с ним — очень большое по тем временам состояние. Всё это буквально вскружило мне голову. Когда боль от утраты начала затихать, я вдруг осознал, какой властью меня наделяет статус главы богатого дома. Для меня были открыты любые двери, в меня влюблялись омеги, каждый из которых мечтал заполучить мое сердце… и не только, будем честны. Во все времена существовали браки по расчёту. А уж во времена моей молодости — это было обычным делом. Но — как я уже говорил — родителей не было, никто не мог устроить мне договорной брак. — И поэтому в двадцать первом веке вы устроили его сами, — горько усмехается Пит, но Вегас вдруг поднимает голову, во взгляде его столько непреодолимой тоски, что Пит произносит: — Э-э… не обращайте внимания… продолжайте. — Я был молод, здоров, хорош собой и богат. Что ещё нужно было для счастья? Так прошло тринадцать лет. Я множил состояние родителей и разбивал сердца. Последнее было для меня не более чем азартной игрой. Я не ценил… не умел ценить их отношения к себе. Просто брал, что хотел, удовлетворяя свою очередную прихоть… не задумываясь о том, сколько боли я причиняю, когда, добившись своего, теряю к ним интерес и отвергаю.       Здесь Вегас берет передышку. Пит не торопит его, понимая, что открывать больше века хранившее тайны сердце под силу не каждому.       Тяжёлый вздох.       Исповедь продолжается. — Всё шло по одному замкнутому кругу. До того момента, пока я не встретил его. Омегу по имени… — Пачара, — Пит тоже вздыхает и прикусывает нижнюю губу. — Не удивляйтесь. Это он меня привел к вам туда… вернее его неприкаянная душа. Он являлся ко мне с той ночи на острове… когда вы впервые поцеловали меня.       Вегас морщит лоб и дёргает плечами, хватаясь руками за голову: — Это было сродни наваждению… Э-э… да, я ведь не сказал о Кинне. Мы были лучшими друзьями. Просто не разлей вода. Пока между нами не встал он… Пачара. Красивый, утонченный и такой недоступный. Он был совсем не похож на всех тех… чьих имён я уже не помню.       Пит снова кусает губы. На этот раз — от досады. Но тут уж не поспоришь: даже призрак этого омеги показался Питу красивым. Не говоря уже о том фото. — Самое мерзкое то, что мне хватило одного раза увидеть, как они с Кинном смотрят друг на друга… как настоящие истинные. Но это лишь раззадорило меня. Я начал добиваться Пачары. В ход шли все доступные мне средства: дорогие подарки, красивые свидания, пылкие признания и заверения… но в ответ, раз за разом, я получал лишь вежливый отказ. Чем больше мне отказывали — тем сильнее я отравлял себя идеей заполучить его во что бы то ни стало. Тогда я решился на подлость. Подстроил так, чтобы Пачара застал Кинна с другим. Напоить друга и за щедрое вознаграждение подложить под него омегу не составило труда.       Пит чувствует, как изнанку век начинает жечь. Он не уверен, выдержит ли дальнейшие откровения. Но лучше узнать сейчас, чем вновь изводить себя догадками. — Конечно, всё вышло именно так, как я и рассчитывал… Пачара в отчаянной обиде на Кинна пришел ко мне, а я не преминул утешить его. Так совпало, что у него были особенные дни, чем я, безусловно, воспользовался… в ту ночь мы были близки.       У Пита сердце чешется. Ужасное ощущение: тебя что-то гложет изнутри, но ты не можешь облегчить своего состояния. — Я знал, что между нами нет любви… Он пришел ко мне за утешением, а я просто воспользовался им. И знаешь… на утро… просто как отрезало. Меня словно окатили ушатом ледяной воды. Он лежал в моей постели, в моих объятиях — нежный, прекрасный и беззащитный, соблазненный мною, а я в диком ужасе начинал осознавать, что натворил. — На нём была ваша метка?..       Вегас кивает. — А дальше?.. — А дальше… всё было предсказуемо: я вмиг потерял к нему интерес. И даже год, который я добивался его, не помешал мне объявить ему, что мы поторопились… и вряд ли сможем быть вместе.       У Пита сердце ковыряет тупой конец иглы. — Я отверг его. К Кинну вернуться, с меткой и запахом другого альфы, не представлялось возможным. А через месяц Пачару… — здесь голос Вегаса вновь становится похожим на плач раненого животного, — Пачару нашли мертвым под скалой возле океана. Физически не приложив руки к его смерти, я стал её причиной… Я и мои тогдашние тщеславие, безрассудство и жесткость.       Вот откуда кровь на виске… Бедный омега ударился головой об скалу при падении… Боже… — Но даже это не самое страшное: в его чреве успела зародиться жизнь. Я убил двоих, в том числе своего неродившегося ребёнка. И каждый проклятый прожитый мною день я помню об этом… Всё враз перевернулось в моей голове. Я начал понимать, какие ужасные поступки я совершил. Но было поздно. В вечер похорон Пачары мы чуть не убили друг друга с Кинном. А потом рыдали — каждый в своём углу. Кинн — оттого, что потерял своего истинного, а я — оттого, что навсегда лишил себя лучшего друга и стал причиной гибели невинных созданий… Я бы покончил со своим ничтожным существованием, но в моей жизни было одно важное и дорогое сердцу существо. Вернее… и сейчас есть.       Пит хмурит брови: — Мм… Макао?       Он впервые вслух называет его по имени. — Да. — А-а… а что тритоны так долго живут? — Ну… Если уж быть до конца честным: Макао — не тритон… Рано ушедшие родители оставили не только меня.       Ах… — Макао — ваш брат?.. — Да. Младший. Милый и озорной омега. В год смерти родителей ему было всего лишь три года. Конечно, я сразу нанял няню, затем гувернера, после были учителя… Сам же я всегда уделял ему, как мне казалось, слишком мало внимания. Но я оправдывал себя: раз материально он обеспечен — это может заменить ему заботу и любовь старшего брата. Но и здесь я жестоко ошибался. Хотя сам всегда очень любил его. Тем более, становясь старше, он всё больше и больше напоминал мне папу. — Но как вышло, что он превратился в тритона, а вы получили эти шрамы… и змей под кожей?.. — Отец Пачары был известен тем, что владел искусством колдовства. Впрочем, поначалу, когда ещё был шанс избежать такой участи, это меня не остановило. На утро после похорон я проснулся в новом обличии. Змеи под моей кожей… и не только — это мои стражники. Мое собственное тело стало мне темницей. За сто тридцать лет наложенного проклятия я не мог лишить себя жизни, как бы ни жаждал этого. Он наказал меня, зная мою слабость, превратив брата в существо иной природы. Но это было неслучайно: все мы столкнулись с тем, чего боялись больше всего на свете. Я потерял внешнюю привлекательность, Макао обречён быть зависимым от воды, а ведь к семнадцати годам он даже плавать не умел, боялся… А Кинн уже больше ста лет не может умереть, чтобы встретиться со своей любовью и возродиться с ним в новой жизни. Мы все получили наказание в виде наших самых главных страхов. Мы вынуждены были посмотреть им в лицо. И всё это из-за меня.       Пит косится в сторону коридора, где слышатся тихие шаги просыпающихся слуг: — Беты, которые работают на вас… они правда беты? — Нет. И знай же, Пит… всё это время ты жил среди тех, кого так боишься. Как видишь — они не сделали тебе ничего плохого.       Пит поёживается от внезапного озноба, но усилием воли справляется с ним. Между тем Вегас продолжает: — Я жил только одной надеждой: как только избавлюсь от проклятия — поставлю на ноги Макао и уйду из этой жизни. Так было ровно до того момента, когда я встретил тебя… совсем еще несмышленым малышом. — Я знал… Знал, что это вы спасли меня из ямы со змеями!.. Это вы тот Рикки-Тикки-Тави! — Нет, Пит. Не совсем это так. Не было никаких змей в яме. Ты просто оказался один на улице и действительно свалился в овраг. Заплакал. Я случайно оказался рядом. Ты так дрожал… мне пришлось снять с себя рубашку и закутать тебя. Мои татуировки напугали тебя. Поэтому… Я не столько спаситель, сколько виновник твоих страхов. — Но вы говорили, что герой и злодей могли поменяться местами?.. — Да. В тот момент я не мог выразиться яснее. — А Кхун Кинн… Откуда ему известна история из моего детства? — За все эти долгие годы бывали минуты, когда обоим становилось невмоготу… Мы виделись, чтобы просто выговориться. И я рассказал ему об этом случае. — Но ведь это не единственный раз, когда вы спасали меня?       Вегас кивает: — Хоть ты и был еще совсем маленьким, во мне будто что-то щёлкнуло… Нет-нет, пожалуйста, не делай такие глаза, речь не о какой-то неправильной привязанности к ребёнку. Всё, чего я желал, это заботиться о тебе и защитить, если будет необходимо. Конечно, делал это совсем незаметно для тебя, хотя, чем старше ты становился — тем сложнее было оставаться незамеченным. В конце концов… я не нашёл ничего лучшего, чем сделать тебе предложение. Согласись, покровительство взрослого альфы без намерения вступить в брак со стопроцентной вероятностью было бы предвзято истолковано окружающими. Прежде всего — твоими родителями. К тому же… на тот момент оставалось продержаться чуть больше года моих мытарств. Вернее, наших общих. Все мы — я, Макао и Кинн получили бы освобождение. — Получили бы… а я всё испортил, да?       Сейчас нет смысла винить Пачару. Особенно после того, что Пит узнал о нём.       Вегас снова вздыхает. — Но ведь есть же какой-то другой способ?.. Неужели совсем нет выхода?! — восклицает Пит.       Вегас мнёт губы, мимика его очень тревожна. — Опять не хотите говорить?.. Но Кхун Кинн знает, правда? Тогда я спрошу у него. — Нет! — Вегас утыкается лбом в его колени, — нет, Пит… не смей этого делать. — Ладно… не буду.       Сам расскажешь. Всё равно выпытаю. Я всё испортил, значит, должен исправить.       Пит опускает ладонь на голову мужа и начинает тихонько поглаживать её: — Всю ночь не спали… ложитесь.       Вегас протестующие качает головой, размазывая слёзы по его коленям: — Надо ещё собрать твои вещи.       Свободной рукой Пит ведёт по его щеке: — Я уже говорил, что никогда вас не покину. Сколько ещё раз я должен это повторить, чтобы вы запомнили? — Не держись за своё слово, Пит… не надо. — Дело не только в моём слове, — кончиками пальцев Пит перебирает волосы на шее альфы, — на самом деле… я всего лишь хочу следовать за своим сердцем.       Грубое от шрамов лицо Вегаса лежит в ладонях Пита, что держат его словно два нежных лепестка. Дверь спальни Вегаса открывается, в комнату просовывается любопытная мордочка Макао. — Иди к нам, — со слабой улыбкой зовёт его Пит.       Макао с удовольствием оказывается на коленях омеги, так что Вегасу приходится убрать свою голову. — Прости, что побил тебя при нашем знакомстве… — Пит гладит расплывшегося в улыбке тритона двумя пальчиками, — я просто не знал, что ты окажешься таким славным.       Макао ластится к его запястья, а затем — Пит чуть не плачет от умиления — хватается за его мизинчик двумя лапками.       Вегас поднимается с коленей и садится рядом: — Теперь я точно знаю, Пит: тогда мой истинный просто не успел родиться.       Пит подсаживается ближе и берёт его за руку: — Как же вы устали… как же вы все устали…       Они молчат какое-то время. Затем Питу всё-таки удаётся уговорить Вегаса прилечь. Накрывая его одеялом, он говорит: — Я сам распоряжусь насчёт позднего завтрака. А вы пока, — Пит улыбается тому, как Макао сворачивается клубочком над головой Вегаса, — отдыхайте. Я скоро вернусь. Позже позавтракаем вместе.       На ноги всё ещё больно ступать, но гораздо терпимее, чем накануне. Пит спускается и проходит на кухню. Двое слуг-бет молча продолжают хлопотать у плиты.       Пит щелкает пальцами: — Кхун Вегас отдыхает. К одиннадцати принесите завтрак на двоих в его комнату. И добавьте побольше свежей выпечки и вазочку с лимонным конфитюром.       Следуют покорные кивки. Пит тоже удовлетворённо кивает и покидает кухню.       Вегас был прав. Нам всем необходимо хоть раз в жизни посмотреть в лицо своему главному страху. И понять, что мы намного сильнее его.

***

— Эй, да что ж такое-то!.. Мне опять «мат», да?       В ответ кивают хитро улыбающейся мордочкой. — Ну всё, я сдаюсь… Шахматы мне точно не освоить!       Пит смеётся над собственным бессилием.       Две недели минуло с той роковой ночи. Всё это время после своих откровений Вегас ещё больше чем раньше окружал его заботой и вниманием. Но Питу грустно оттого, что он до сих пор читает в глазах мужа: я боюсь, что ты не выдержишь и сбежишь.       Сегодня Пит разыгрывает шахматные партии с Макао, который — каким бы абсурдным ни казалось со стороны — учит омегу всем премудростям этой игры и заведомо побеждает. Третий раз подряд. Конечно, его «наставник» не может объяснить словами, но он ловко двигает фигуры мордочкой и подталкивает руку Пита, чтобы тот сделал верный ход. Правда, последнее не помогает.       Ладно. У меня есть оправдание. Я играю второй раз в жизни. — Эй-эй, да ты жульничаешь! Почему, когда я двигал так пешку, ты толкнул её обратно? — Потому что ферзь имеет право на любой ход, Пит. Это самая сильная фигура в шахматах.       Оба — и Пит и Макао — оборачиваются на дверь, где стоит Вегас. — Ого, — при виде мужа от недовольства Пита не остаётся и следа, — не знал, что и в этом вы разбираетесь! — Ну, не так хорошо, как Макао. — Ох, он настоящий гроссмейстер, Кхун Вегас! Когда все закончится, вы просто обязаны отдать его в лучшую школу!       Вегас как-то разом меняется в лице. Глаза Макао наполняются грустью. — Э-э… мы найдем способ помочь вам, — Пит гладит тритона по гребешку, — даже не думайте, что будет иначе.       Вегас кивает: — Не будем сейчас об этом. Вообще-то я пришел с… предложением. — Да? С каким? — Понимаю, что скорее всего получу отказ, но попытка не пытка… — альфа выпрямляется сам и склоняет голову: — Не согласишься ли ты поужинать со мной в нашем саду возле Римского фонтана?       Пит улыбается со всей теплотой, на которую способен: — Я с удовольствием приму ваше приглашение.       Когда воодушевленный согласием мужа Вегас оставляет их, Пит, блестя глазами, шепчет Макао: — Ну что, малявка-гроссмейстер, сегодня ты снова помогаешь выбирать мне наряд… Хочу быть самым красивым для него!       И единственно желанным.