Боль одного — не меньше боли целого мира. И Любовь одного — какой бы несуразной она ни была — раскачивает звёзды Млечного Пути.
Антуан де Сент-Экзюпери, «Цитадель».
— Э-э… Ты уверен, что мне пойдет? Давно уже Пит так долго не принимал ванную. Он не жалеет пены и ароматического масла, затем принимается натирать губкой кожу до состояния розового зефира и тратит целую вечность, омывая себя чистой водой. Он знает, что до ужина ещё полно времени, но испытывает такое волнение, что просто не может отвлечь себя чем-то. В его гардеробе полно ни разу не надетых комплектов. Но Пит с большим сомнением наблюдает за тем, как Макао пробует допрыгнуть до одного из них. Очень тонкий, молочного оттенка пиджак и облегающий топ с брюками насыщенного чёрного цвета. — Думаешь, ему понравится?.. Пит прикусывает губу и краснеет. Хотя и сам сказал Макао, для кого именно так старается. Хвост тритона моментально оказывается выше головы. — Ладно. Уговорил. В конце концов… ты лучше разбираешься в его предпочтениях. Волосы Пит укладывает на две стороны, выпрямляет утюжком чёлку и выпускает несколько тонких прядей вперёд. Обрамлённые тёмными блестящими локонами линии красивого лица смотрятся ещё прекраснее. Пит приглаживает брови, несколько раз щиплет себя за щёки, чтобы кровь прилила к лицу и придала ему нежный румянец. Поправляет браслет и завершает образ парой капель парфюма на запястье и за ушком. — Как я тебе? — омега с улыбкой интересуется у Макао. И тут же смеётся: перед ним драматично лишаются чувств. Не иначе как от всей этой красоты. — Пожелай мне удачи! Выдохнув, Пит спускается вниз и выходит наружу. Он знает, где расположен Римский фонтан, но не помнит, чтобы аллея, ведущая к нему, была бы с обеих сторон освещена висячими фонарями. Вегас. Как всегда — в элегантном смокинге любимого Питом оттенка индиго. Волосы уложены красивыми волнами. Во взгляде — искреннее восхищение своим мужем. Питу даже кажется, что он замечает несколько капелек слёз на ресницах. На мгновение лицо Вегаса становится обращено к воде, которая отражает все шрамы на лице. Он резко зажмуривается и в болезненном отчаянии трясёт головой. Питу хватает двух секунд, чтобы очутиться рядом и обнять эту боль: — О чём грустит мой прекрасный муж? Или… ужин отменяется и я зря потратил на сборы четыре часа? Вегас прислоняется своим лбом к его: — Я так надеялся, что вскоре тебе не придется терпеть такого меня рядом… так желал, чтобы всё это побыстрее закончилось!.. Я боюсь, что ничего так и не закончится. Теперь Пит понимает, что он имел в виду. Ещё некоторое время тому назад он бы вспылил, слыша очередные сомнения мужа. Но сегодня вся неуверенность Вегаса рассыпается пеплом, когда Пит касается его губ самым смелым поцелуем, на который только способен. Вегас запускает ладонь в его аккуратную — чёрт с ней! — укладку, Пит обнимает его за шею, они словно делятся через поцелуй переживаниями и одновременно ищут утешения в объятиях. — Я больше не стану спорить и убеждать вас. Лишь изо всех сил буду верить, что наступит тот день, когда поймёте сами, чего стоит моё слово. Прошептав это, Пит закрывает глаза и снова целует своего альфу. Он уже всё решил. Он знает, что сделает дальше. И знает, ради кого это всё. И ни о чём не жалеет и не будет жалеть. Когда-то он видел своё безрадостное будущее плывущим по течению жизни. Но раз небо дало ему шанс не только изменить свою судьбу, но и вернуть к жизни других — он будет цепляться за него до последнего. — Мой милый и храбрый Пит, — Вегас притягивает голову омеги на своё плечо. Не хотят. Не могут отпустить друг друга. Но Вегас — дань его воспитанию — первым отстраняется и, чуть склонив голову, говорит: — Ты проголодался. Давай поужинаем. Сейчас всё подадут. — Хорошо. Любимый крем-суп Пита. А ещё много овощей и мясные закуски. — Кхун Вегас? — Да, Пит? — Знаю, что вам нелегко снова начинать этот разговор. Но могу я задать несколько вопросов? — Пожалуйста, Пит. — Перед спуском в подземелье есть комната. Там, полагаю, ваши фотографии из того времени… И на одной из них вы и Пачара, верно? — Верно. — Почему вы храните её? — Что-то вроде напоминания. Каким счастливым мог бы стать этот омега, если бы я не влез в их отношения с Кинном. — Но вы тоже выглядите счастливым на этом фото. — Это было ненастоящее счастье. Что касается Пачары — он улыбался, потому что в тот момент напротив стоял Кинн. Это улыбка предназначалась ему. — Ясно… А та книга? Это подарок от Кинна? Анакинн — это «Кинн»? — Да. Он подарил её мне на тридцатилетие. Я тогда увлекался скандинавской мифологией, любил читать сказки о завораживающем севере. И это тоже, в каком-то смысле, сыграло со мной злую шутку. — Почему? Вегас усмехается: — Я дам тебе почитать эту книгу. В одной из историй найдешь ответ. Или намёк на него. — Хорошо, — кивает Пит. — И всё-таки, почему вы побоялись рассказать мне правду? Почему мне нельзя было видеть вас в такие периоды? Или это из-за страха обострить мою фобию? — Не только из-за этого. Никто не мог видеть меня без этих шрамов и живых татуировок на теле. Таково было главное условие, чтобы по истечении ста тридцати лет с меня, Макао и Кинна было снято наказание. Совершенно несправедливое для двух последних. Но рискну предположить, что это тоже была часть моего наказания — жить все эти годы, будучи изнутри отравленным чувством вины. — А теперь… сколько ещё нужно ждать? Вегас отвечает не сразу. А когда решается — выходит тихо и слишком печально: — Вечность. — Но есть способ избежать такой участи… Кхун Кинн сказал, что я должен что-то сделать. Что именно? — Я не скажу тебе. И помни: ты обещал не пытаться узнать у Кинна. Я помню, Вегас. Но… Пит отводит взгляд. Ему нужна пауза, чтобы не выдать себя и своих намерений. — Пит… Ты обещал. — Да, Кхун Вегас, да. Я помню. Ещё кое-что… Накануне нашего знакомства двое придурков пристали ко мне, когда я возвращался из скейт-парка. Но затем — мне не могло показаться — откуда-то появились змеи. Те альфы сбежали, но как я смог выбраться — ума не приложу. Очнулся уже в своей комнате. Папа рассказал, что меня нашли на крыльце. Вегас закрывает глаза и качает головой, сильно напрягая лоб: — Тогда мне пришлось рискнуть. Я остался незамеченным. Но уже ночью знал, что у меня нет иного выхода кроме как предложить тебе брак… Большое количество принятых подавителей позволило мне предстать перед вами без опаски выдать себя. — Да. Вы говорили. И ещё признались, что на тот момент я вам не нравился… Ну, как омега. Вегас кивает, губы трогает лёгкая улыбка с налётом грусти. — Всё очень переменилось с тех пор. Очень. Пит кривит рот, а затем смотрит на откупоренную бутылку: — Вино стоит для украшения стола? — он заставляет себя улыбнуться. — Прости. Сейчас налью. С присущей ему галантностью Вегас наполняет бокалы на треть, один из которых подает Питу: — Спасибо. За что будем пить? Заигравшие на лице омеги ямочки определенно действуют на Вегаса успокаивающе: — За наше настоящее, Кхун Вегас. Я очень дорожу им. Нет. Не вино. Живой океан в глазах альфы кружит голову и заставляет сердце биться о рёбра. Знакомая мелодия льётся со стороны живой изгороди. Пит уверен, что именно под неё они танцевали на том приёме. Вегас встает чуть поодаль от стола. Омега повторяет за ним. Он ждёт приглашения, но Вегас тоже — словно ждёт чего-то. Пит улыбается гораздо искреннее. Он догадывается. Обратив взор в сторону, Пит делает серьезным лицо и обращается к невидимому третьему: — Прошу меня извинить. Но я уже приглашен своим мужем, — Пит оглядывается на восторженно наблюдающего за ним Вегаса, — правда? Он сам протягивает руку, которая мягко ложится в ладонь, на этот раз — без шёлковой перчатки. Вегасу больше нечего бояться. И вновь Пит слышит, как частит пульс под запястьем с браслетом, в паре с другим таким же, ставшим настоящим оберегом их хрупкому миру. Голова Пита опускается ему на плечо. Не случайно, как это было тогда. Только так, прижавшись к своему мужу, слыша биение его сердца, Пит чувствует себя спокойно. Они будто одни во всей ледяной вселенной, согретые теплом друг друга. Оставленный наполовину нетронутым ужин. Недопитое вино в бокалах. Перепутанные следы на тропинке к дому. И надёжно запертая изнутри дверь их спальни. Дыхание бьет по лёгким, по глазам, по губам и снова по лёгким. Внутри всё скручивает, перетягивает от позвоночника к рёбрам. Пит держится за плечи мужа, чтобы не упасть от ударной дозы горячего воздуха, что вот-вот спалит дотла его прежнего. Не знавшего, что можно так сильно желать стать ещё ближе. И губы, его губы повсюду. И не осталось уже единого дюйма на лице, шее, обнаженных плечах и ключицах, где бы не прошлись они затяжными поцелуями. Больше всего на свете Пит боится разочаровать мужа. Что если не увидев обычной для омеги реакции его тела на ласки альфы, Вегас поймет, как иллюзорны его чувства и желания? Альфа будто читает его страхи. Мягко опустив Пита на постель, снимает галстук-бабочку, стягивает с себя смокинг и сорочку, а затем, опираясь на локти, нависает над замеревшим омегой: — Ты распечатал моё сердце, Пит. Единственный на всём свете, кому это оказалось под силу. Его слова рушат оковы на собственном сердце Пита. Взгляд блуждает по чернильным спиралям, что опутали тело Вегаса. Пит кладёт ладонь на одну из них — ещё месяц тому назад не решился бы на подобное — и ведёт от груди к плечу, шее, останавливая на линии подбородка: — Я и не подозревал, что вы сделаете меня таким смелым и свободным. Единственный, кто всегда заслонит собой от любой беды и утешит. Вегас наклоняется ниже и шепчет возле его губ: — Этой ночью ты — небеса для моей усталой души, Пит. Вегас не торопится. Подцепив пальцами край пояса брюк, он взглядом спрашивает разрешения продолжить. И безоговорочно получает его. Губы альфы в каждом изгибе, в каждой впадинке на доселе не знавших таких ласк теле Пита. И он очень хочет подарить их ему в ответ. Не сдерживаясь, Вегас прикусывает кожу возле ключиц, отчего дрожь мелкой россыпью поражает от лица до коленей. И кажется, что и под кожей она бьется, накатывает всё сносящей на своем пути волной, прямо к сердцу, а от него — вниз, к самому лону, к самому естеству. Пит правда никогда не испытывал ничего подобного. Вегас приподнимает его, стягивая брюки сразу с бельем, откидывая в сторону одеяло, но даже прохлада простыней не облегчает этой лихорадки. Альфа продолжает покрывать поцелуями грудь мужа до самого низа. Пит не особо замечает, как оба они оказываются обнажены. Хорошо, что в комнате царит мрак ранней ночи и не видно его горящего от смущения и желания лица. — Полагаю, нам будет необходимо кое-чем воспользоваться, — Вегас спускает ноги на пол, ненадолго покидая сиротливо глядящего ему вслед мужа, чтобы вернуться с упаковкой презервативов и тюбиком смазки в руке. — Понимаю, что из-за некоторых особенностей тебе может быть некомфортно, если мы не воспользуемся этим. Признаться, я сам никогда не пользовался. Так что заранее прошу у тебя прощения за мою возможную неуклюжесть. — В смысле… никогда?.. Э-э… ну да, вы правы. И знаете, это ничего, всё в порядке. Мы как-нибудь справимся… то есть… — ну почему мне нужно начать тупить именно сейчас?! — короче, вы поняли… вот. Питу дико неловко, он не сразу соображает, что в те времена элементарно не было таких вещей в обиходе. Но значит ли это, что… больше ста лет у Вегаса никого не было?.. Боже… Он поражен, но вместе с тем испытывает подобие облегчения. Правда, в одном он уже убедился: заниматься любовью Вегас не разучился. Хотя, это же, наверное, как кататься на скейте. Раз научился и всю жизнь умеешь. Между тем, Вегас снова накрывает его собой, сразу сдвигаясь ниже. Пальцами оплетает ладони Пита и обхватывает губами верх пока еще мягкого члена. И вновь всё так неспешно. Вегас вовсе не пытается сорвать цветок сиюминутного удовольствия. Напротив, хочет растянуть его для обоих. Ласкает языком и губами. Уже довольно темно, и когда Вегас, пылающим телом подавшись вверх, направляет ладонь Пита к своей плоти, твёрдой и горячо-влажной, он не может разглядеть, есть ли на ней следы наложенного проклятия. Пит никогда не думал, что в своей жизни ему удастся испытать подобное. Но с момента его знакомства с Вегасом уже многие его «никогда» рассыпались прахом. Будто их никогда и не существовало. — Мне остаться на спине?.. Вы так меня будете брать? Пит ожидает какой угодно реакции, но только не глухого хохота в свой живот. Чёрт… ну почему именно в такие моменты я несу подобную чушь? — Прости… прости, что вынужден был смутить тебя, но очень сложно сдержаться. О чём ты, мой милый Пит? — его губы оказываются под поцелуем альфы. — Я не брать тебя хочу. Я любить тебя хочу. Опустив кончики пальцев на виски мужа, омега шепчет несмело: — Я тоже этого хочу, Вегас. Улыбается. Целует в кончик носа. И снова улыбается: — Назови меня так снова… пожалуйста. — Вегас, — со скромной улыбкой Пит прикусывает нижнюю губу, — Вегас. Когда пальцы альфы блестят от щедрого количества смазки, он снова заставляет Пита покраснеть до мочек ушей, произнося: — Мне нужно помочь твоему бутону раскрыться. Совсем избежать боли не получится. Но я буду осторожен. Так вот какими речами ты когда-то соблазнял всех тех наивных омежек… Нет. Не хочу думать о них. Ты только мой и только со мной, Вегас! Сперва муж проникает в него только одним пальцем, всего на треть. Но и от этого Пит невольно сжимает ягодицы, отчего еще острее чувствует это первое проникновение. Он задерживает дыхание и слышит: — Постарайся расслабиться. Я подожду, когда ты будешь готов. Кивает. Привыкает к ощущению наполненности. Вегас интуитивно чувствует, когда может продолжить. Готовит долго, кружит, проталкивает палец дальше, в какой-то момент присоединяя к нему другой. Чтобы отвлечь Пита — целует внутреннюю сторону бедер, обводит языком лобок, подтянувшиеся яички, вбирает ртом, почти до основания, заметно окрепший член. Питу очень хорошо. Он раз за разом сгребает кулаками простынь, чтобы хоть как-то заземлить проходящий сквозь него ток наслаждения от близости с мужем. Сколько таких ночей мы задолжали друг другу, Вегас? И так приятно запустить пальцы ему в волосы, впиться ими в плечи альфы, откинув назад свою голову. — Потерпи, мой милый, — Вегас снова успокаивает его. Согнув в колене правую ногу омеги, а другую подняв выше своего плеча, Вегас помогает себе руками, и вскоре Пит ощущает, как его постепенно начинает заполнять член мужа. — Скоро будет полегче, — звучит голос альфы. Вегас даёт ему возможность привыкнуть к его размеру. Оглаживает ладонью живот и бедра, постепенно спускаясь к паху и нажимая на чувствительные области. — Уже можно, — Пит касается пальцами его упрямого подбородка с каплями пота и слюны на нем. На самом деле, в этот момент Пит опять начинает переживать: он знает, что его «особенности» не ограничиваются отсутствием запаха и естественной смазки. Будучи внутри него, Вегас, скорее всего, тоже почувствует разницу. Сколько бы ни прошло лет, вряд ли он совсем забыл, как там всё должно быть. Поэтому, поборов стыд, он спрашивает: — Тебе комфортно внутри меня?.. Из-за болезни я… — Т-ш-ш, — Вегас глушит его полные самоуничижения слова поцелуем, — я уже говорил тебе сегодня, Пит: с тобой я словно на небесах. Ты самый нежный приют моей душе и моему телу. — Но… — Прекрати, Пит, к чему эти сомнения? А если я тоже начну сомневаться в себе? Если испугаюсь, что в какой-то момент ты зажмуришься и отвернешься, потому что больше не можешь вынести моего уродства и груза моего тёмного прошлого? — Нет, — Пит прижимается щекой к ребристым шрамам, — нет! Ты самый прекрасный альфа на свете! И ты сполна искупил свою вину! — Даже если это не так… мне хочется верить тебе, Пит. Ты безупречен, слышишь, безупречен. То, с каким благоговением трепещут прикрытые веки Пита говорит о том, что Вегас всё делает правильно. Его хриплые всхлипы, то, как бедра упираются в альфу, как жемчужины пота проступают на груди, — все это будто подталкивает Вегаса вперёд, позволяя проникать глубже и сильнее. Пит стонет и резко распахивает глаза. Взгляд напротив сливается с цветом ночи, он одновременно мягкий и недосягаемый, как дно океана. Омега протягивает руку и хватает Вегаса за бедро, губы сжигает жар. Он хочет что-то сказать, но не может. Он слишком близок к краю. Вегас всё понимает: сжимает пальцы вокруг него, умело двигает рукой, и липкая влага с головки просачивается сквозь пальцы. Другой рукой упирается так, чтобы погрузиться как можно глубже в мужа. — Вегас!.. выдыхает Пит, снова широко раскрыв глаза и издав хриплый стон. Пит знает, что Вегас может почувствовать, как его тело вибрирует под ним. Он работает рукой вокруг его члена быстрее, пока Пит внезапно не сжимается и не начинает кончать по всему его животу, путая на нем чёрные и белые краски. Пит вытягивает шею, громко стонет, руки взмывают к изголовью, а затем разлетаются по сторонам, пока Вегас держится за его ногу, чтобы не дрожать самому. Теснота, жар и вид омеги, кожа которого блестит от пота, пускает волны тепла внутри, а потом внезапно обрушивается на него, так что у него просто нет никаких шансов медлить дальше. На какое-то мгновение Пит теряет счёт времени и осознание того, где находится, — только чувствует, как его охватывает наслаждение, пульсация в животе распространяется к кончикам пальцев ног и вверх по позвоночнику и бьется так громко в ушах, что заглушает всё остальное. Он уверен: Вегас чувствует то же самое. Быть может, даже сильнее. Только хрипло выкрикивает его имя и, уткнувшись лицом в плечо, долго остаётся на гребне наслаждения. Пит обхватывает его голову руками и инстинктивно подставляет его губам мягкий отрезок кожи между плечом и ключицей. Зрачки Вегаса до черноты заполняют глаза. Он увлажняет кожу Пита губами и языком, а затем метко впивается зубами. Пит вскрикивает от одновременных боли и счастья. Сделав всё, как должен, Вегас снова зализывает место укуса и благодарно целует своего омегу в губы. Когда захлестнувшая обоих волна идёт на спад, Вегас осторожно покидает его и ложится рядом. Их тела всё ещё такие липкие и горячие, но из-за испарины виски кажутся прохладными. Они соприкасаются ими. Вегас обнимает его поперёк груди, что-то шепчет одними губами, но Пит не может разобрать. — Вегас, — выдыхает омега. — Что, милый? — Я не подозревал, что это может быть так… так прекрасно, — голос Пита прерывается дыханием, ещё несколько месяцев тому назад он бы не поверил собственным ушам. — Я тоже, — Вегас находит его ладонь и переплетает их пальцы. Улыбается, глядя на прилипшие к щекам волосы, начиная бережно убирать их. Пит кусает губы и сквозь тихую смешинку произносит: — Наверное, тебе надо избавиться от него, — он кивает на низ живота альфы. — Ох… да, конечно. Я сейчас. Вегасу приходится оставить его, но меньше чем на минуту. Трогая свежую метку, Пит не может перестать улыбаться, ликуя: свершилось! Отныне он будет носить на себе не только её, но и запах мужа. После Вегас вытирает его и себя влажными полотенцами. Пит ложится головой на грудь альфы. Оба видят над собой потолочный сумрак. Пит берёт шершавую ладонь Вегаса, где ниже запястье укрыто браслетом. Подносит к губам и целует рубцы: — Если до следующего гона ничего не разрешится… пожалуйста, не прячься в том подземелье. И не покидай меня. Я не испугаюсь. Уверяю тебя. И вновь Вегас сам переплетает их пальцы: — Давай пока не будем об этом. Пит кивает и разворачивается так, что они прижимаются друг к другу грудью. Свободная ладонь Вегаса скользит к ягодицам омеги, оглаживая их и проникая между ними. Пит прищуривает один глаз, игриво интересуясь: — Ещё раз хочешь? Соскучился по этому делу за столько лет… Вегас убирает руку и, не расцепляя их пальцев, отвечает с усталой улыбкой: — Давай сегодня мы просто уснём. Если ты не против. Пит в шутку делает обиженное лицо, но кивает и сам укладывается на груди мужа: — Доброй ночи, Вегас. — Доброй ночи, — альфа укрывает его одеялом, — мой Пит. Но омега лишь делает вид, что уснул. Через час он поднимает голову и высвобождает руку, но Вегас, не просыпаясь, чисто инстинктивно хватает её обратно и уводит к себе на грудь. Приходится ещё подождать, когда сон альфы станет глубже. Пит невесомо — бедный мой — гладит его по волосам: — Прости меня, Вегас. Но я должен помочь вам. Чего бы мне это ни стоило. Ему всё-таки удаётся встать, не разбудив альфу. Вернувшись к себе в комнату, он находит Макао спящим в банке с водой, но после быстрого душа обнаруживает его на краю постели. Пит вздыхает, одевается и едва подходит к двери, как проворный малявка встаёт перед ним. Пит берёт его на руки и относит на кровать: — Я должен это сделать. Ради вас. На этот раз, опередив Макао, быстро оказывается за дверью и поворачивает снаружи ручку таким образом, чтобы лапки тритона точно не могли открыть изнутри. Ему очень стыдно, но иного выхода нет: малявка тут же сдаст меня Вегасу. Воспользовавшись своим новым телефоном, вызывает такси. И уже через час стоит посреди апартаментов гостевого домика. — Ммм. Кто ко мне пожаловал, — насмешливо протягивают напротив. — Не скальтесь, Кхун Кинн. У меня к вам серьезный разговор.