When June kissed December

      Пит поёживается от прохладного взгляда Кинна, что скользит по нему. Только сейчас он начинает догадываться, что всё время, пока Вегас наблюдал за ним, начиная с того рокового падения в детстве, Кинн тоже был где-то поблизости. Он тоже наблюдал. Но имея совершенно иной мотив. Вот откуда это ощущение могильного холода, ползущего вдоль позвоночника и норовящего сковать всё его тело. Не Вегас был ему виной. — Так-так-так. И о чём же ты желаешь поговорить со мной?       Кинн втягивает носом воздух вместе с новым запахом Пита. Криво усмехается, обнажая оскал. Но никак не комментируют. Будто бы исход уже предрешён. И то, что наконец случилось между Питом и его мужем, — не имеет значения. — Уверен, вы догадываетесь. Но я не стану ходить вокруг да около, а спрошу прямо: что нужно сделать, чтобы освободить вас? Всех троих, — на всякий случай уточняет омега.       Кинн потуже затягивает полы шёлкового халата, затем суёт руку в карман и вынимает маленькую тонкую колбу, плотно заткнутую пробкой. Он поднимает сосуд к лицу Пита: — Знаешь, что это? — Наверняка — нет. Но рискну предположить, что… яд?       Кинн кивает. — Я, — Пит сглатывает, делает пару глубоких вдохов, пробуя унять дрожь в ногах, — я должен выпить его?       Раздается громкий хохот. Питу кажется, что его эхо волнами катится за пределами апартаментов. Наконец, Кинн успокаивается, взгляд его становится ещё холоднее, как и голос, которым он говорит: — Это для меня. Здесь ровно на одного.       Пит снова дрожит. Даёт себе десять секунд, чтобы немного собраться. Затем произносит: — Я вас не понимаю… Вы сказали Вегасу, что именно я должен что-то сделать.       Кинн качает головой. Опять слышится недобрый смех: — У меня вот только одно никак не укладывается в голове и после больше века мытарств: как этот подлец — даже будучи омерзительным чудовищем — умудряется влюблять в себя таких чистых и непорочных созданий… Он… — Кинн запрокидывает затылок и жмурится, голос смягчается хрипами, — он тоже был таким… а Вегас всё разрушил. Несмотря на то что мы были друзьями. Лучшими друзьями. — Пачара не был влюблён в моего мужа. Вы единственный, кого он любил при жизни… и, поверьте, любит и сейчас. Даже Вегас это признаёт. Неприкаянная душа этого омеги так и не нашла покоя. И не переродилась в ином теле. Он разделил все ваши земные мытарства. — Если Вегас и признаёт это — слишком поздно. Раньше нужно было думать, когда вставал между двумя истинными. — Он раскаивается. Раскаивается и не снимает с себя вины.       Кинн сжимает челюсть и сужает прорези глаз: — Не смей оправдывать и выгораживать его! — Я и не пытаюсь! Лишь прошу о крупице понимания. Он тоже страдал. И до сих пор страдает, живя с чувством вины за совершённое и за то, что всех вас обрёк на страдания! — Я каждый день этого про́клятого срока провел, будто заживо погребённый. Мёрзну до костей — но не могу умереть от холода. Меня лихорадит — но я не могу сгореть от этого жара. Я не могу убить себя и никто другой не может сделать со мной этого. Но я чувствую: всё скоро изменится. Поэтому я всегда — уже почти сто тридцать лет — ношу с собой его, — Кинн снова поднимает колбу с ядом, — ждать осталось недолго. И как только я вновь стану смертным — с улыбкою приму всё до последней капли. И встречусь с ним. Но сначала, — взгляд альфы становится совершенно зловещим, — я убью Вегаса. Он не заслужил счастья.       Пит изо всех сил старается держаться. После очередной паузы, начинает говорить: — Думаете, Пачара хотел бы видеть вас убийцей? И встретиться с вами, зная, что вы и себя лишили жизни? Каково будет его душе? Ведь он сам, в отчаянии, пошёл на такой шаг. — У меня нет другого выхода. Как только проклятие будет снято — отсчёт пойдет с тридцати четырёх лет. Сколько ещё я должен прожить в мучениях до естественной смерти? — А если судьба в награду за всё, что вам пришлось вынести, подарит встречу с ним в этой жизни? Вегас узнал меня, когда я был совсем ребёнком. Но он дождался, когда я повзрослею, и добился моей любви, — здесь Питу сложно не улыбнуться, — быть может, сам не чувствуя её изначально, а впоследствии не рассчитывая на взаимность. — Не старея, — перебивает Кинн, — ты, верно, забыл об этой детали. На все эти годы Вегас застыл в одном возрасте. — Если вы предначертаны друг другу — разве это имеет значение?       Губы Кинна растягиваются в снисходительной улыбке: — Ты ещё слишком юный. Тебе кажется, что всё впереди, что твоя красота будет цвести вечно… но это не так, Пит. Рано или поздно ты посмотришь на себя в зеркало, чтобы увидеть, как на твоём некогда безупречном лице отразились отпечатки былых событий и «следы» всех тех, кто прошел через твою жизнь. И вот тогда ты оглянешься, чтобы увидеть одного единственного, ради которого ты готов жить и дальше. А у меня его нет. И не будет в этой жизни. Так зачем мне она? — Кхун Кинн, вы не поняли меня. — Я понял, Пит. Но я устал видеть до жути реальные сны, устал биться в холодном поту, сквозь рыдания выкрикивая его имя!.. Я слишком устал… я жажду освобождения… и сегодня я получу его.       Кинн убирает яд в карман, а из другого достаёт телефон. Что-то набирает на экране, ждёт, затем снова набирает. Всё это время Пит молчит. Он надеется призвать Кинна к благоразумию, но в то же время понимает, что шансы минимальны: — Что я должен сделать, Кхун Кинн? Я готов на всё.       Альфа пристально смотрит, приближаясь к нему. Хватает рукой за ворот футболки и стаскивает с хрупкого плеча, чуть ниже которого до сих пор горит алая метка: — Думаешь, раз заполучил это — то и Вегас стал всецело твоим? Ты хоть знаешь, сколько омег он вот так пометил? — Догадываюсь, — Пит дёргает плечом, освобождая его от хватки. — Так что же заставляет тебя верить, будто он изменился? Не боишься, что — как только он вновь станет привлекательным внешне — откроется столько соблазнов в виде юных невинных омег? Для него изображать влюбленность всегда было азартной игрой, в которой он преследовал лишь одну цель: «испортить» их, а затем избавиться за ненадобностью. Он словно змей-искуситель. Так что уродливая кожа скользкой ползучей твари ему к лицу.       Пит закрывает глаза, а затем резко распахивает их: — Я просто люблю его. И если это, как вы утверждаете, азартная игра — то моя искренняя любовь — единственный козырь.       Ухмыльнувшись, Кинн склоняет голову набок: — Мне впору завидовать Вегасу, верно?       Пит молчит. — Но я не стану этого делать, — Кинн сжимает кулаки, словно спуская в них всю боль своей уставшей души, — он ещё получит своё наказание. До самого последнего предсмертного вздоха он успеет почувствовать, каково это, когда тебе вырвали сердце и потоптались на нём. — Не знаю, что вы задумали, но умоляю вас: откажитесь от мести Вегасу и ничего не делайте с собой. Вы ещё можете стать счастливым!       Кинн отрицательно качает головой. Пит мысленно подбирает слова, чтобы в который раз попытаться переубедить Кинна, но начинает ощущать жжение на запястье, что укрыто браслетом. Поднимает руку: серебро на украшении потемнело, а некогда розовый дельфин отдает багряным.       Вегас!..       Пит не сомневается: с мужем беда. — Что такое, Пит? — холодно интересуется Кинн.       Омега трясет головой и, не попрощавшись, спешно покидает апартаменты, слыша в спину: успеешь ли?       Я успею, Вегас. Что бы там ни произошло…       Мучительные минуты в такси. Звон в ушах, на деле оказавшийся шумом двигателя. Острое, муторное чувство в груди. Его не тошнит, но все внутренности будто связались в один крепкий узел и норовят вывернуться наружу. Пит морщится от боли в левом виске, но не позволяет себе сосредоточиться на ней: сейчас нужно выяснить, что там с Вегасом.       Светает. Ещё издали Пит замечает, как вся территория особняка объята дымом. Нос начинает резать от его запаха, глаза слезятся, а на языке неприятно горчит. Узел внутри становится совсем тугим. Пит знает, что — даже если Вегас внутри — он не погибнет и при самых сильных ожогах. Тем не менее, в отличие от шрамов проклятья, — они останутся с ним и после его снятия. Он так ничего и не выведал у Кинна. Но сейчас это не самое важное. Питу просто нужно убедиться, что Вегаса нет внутри.       Выскочив из такси, Пит судорожно набирает мужа, но ему не отвечают. До их спальни путь немалый, к тому же надо подняться на второй этаж.       Где все слуги? А пожарные? Кто-нибудь вызвал пожарных?       Пит не замечает, чтобы кто-то в панике пытался потушить огонь своими силами. Он на ходу вызывает пожарную службу, оказываясь в холле. Здесь ещё можно пробраться дальше, но кажется, будто дым валит со всех сторон, так сразу и не разберёшь, где его источник. Кашляя, Пит толкает дверь спальни, обнаруживая Вегаса, в одних пижамных штанах, на полу возле постели, отрешённо смотрящего в перед собой. — Вегас! — Пит опускается перед ним на колени и кладет ладони на плечи, слегка тряся их, — Вегас, что ты, что ты, вставай, пожалуйста, пойдем отсюда!.. Вегас… Вегас!       Альфа поднимает на него глаза. В них больше нет тёмных бушующих вод океана, только пустота солёного дна. Вегас опускает шершавую ладонь на щёку Пита, кончиками пальцев гладит её воспалённую нежность: — Зачем?.. Зачем ты вернулся?       Питу хочется разреветься. Но он не позволит себе слёз. — Вегас, умоляю! Пойдём отсюда! Ещё немного, и нам будет не выбраться! — он прислоняется лбом ко лбу альфы. — Ты уходи, милый Пит, — Вегас гладит его по щеке, скользит пальцами к шее, — а я останусь. Погибнуть… я не погибну. К сожалению.       Что здесь произошло в его отсутствие, куда все подевались, почему его муж вдруг решил сдаться — чего Пит ему не позволит — всё это он выяснит позже. Сейчас нужно достучаться до Вегаса. — Зато получишь настоящие ожоги! Как ты не можешь понять?! — омега снова встряхивает его. — Пускай… Пускай я стану таким безобразным, что даже твоё прекрасное сердце не сможет полюбить меня. — Дурак! — Пит еле-еле удерживает себя, чтобы не дать мужу пощёчину за такое малодушие, — я уже тебя люблю! Навсегда люблю тебя одного!       Вегас закрывает глаза, из-под век начинают струится слёзы. Пит порывисто обнимает мужа, склоняя его голову к своему плечу: — Если не хочешь уходить — я с тобой останусь. Я не бессмертен, Вегас. Меня огонь не пощадит.       Альфа словно просыпается ото сна. Быстро подняв на ноги обоих, хватает омегу за руку и выводит из комнаты, а потом и из дома.       Макао!       Пита будто обухом огревают по затылку. Он эгоистично не вспомнил о Макао до этой минуты. Настолько был занят желанием помочь, что непреднамеренно подверг его опасности. — Где Макао?! Ты видел его с…       Ах!       Пит вспоминает, что сам закрыл поворотом ручки дверь своей комнаты, за которой оставил слишком любопытного малявку. Где-то глухо слышится вой сирен: значит, пожарные скоро будут на месте, но Пит не может медлить. — Вегас, Макао заперт в моей комнате! И окна закрыты — ему на выбраться!       Альфа кивает, собираясь броситься обратно, но сзади окликает ледяной голос: — Решим всё раз и навсегда, Вегас? Другого шанса не будет.       Кинн решительно направляется к ним, подбирая рукава на локтях, словно готовясь к нападению. Пит понимает, что Вегас не может взять и сбежать от него, даже преследуя благую цель. Омеге придется самому спасать Макао.       В конце концов, это моя вина.       В доме уже совсем небезопасно. Дым валит кверху, но Питу приходится воспользоваться лестницей. Бедный Макао с выпученными от страха глазами сидит в банке. Пит хватает её прямо с тритоном внутри. Оторвав от футболки край, смачивает его водой и обматывает лицо, чтобы легче было дышать. Едва добирается до лестницы, как на неё сверху валится горящее потолочное перекрытие. Пит бросается обратно, но и там путь перегородил огонь. В страхе и отчаянии мечет взгляд по стенам коридора, где на одной, в самом верху, есть вентиляция. Вытянувшись на цыпочках, открывает её, вынимает Макао из воды и подсаживает к вентиляции: — Вместе нам не выбраться, малявка, но если Вегас потеряет обоих — как он это выдержит?       Пит не думает о том, что Макао, как Вегас, не может погибнуть. Если когда-то кто-то— теперь уже другой, не я, — сумеет снять проклятие с них — пусть они будут невредимы.       Тритон не слушается и прыгает ему на плечо. Но Пит, закусив нижнюю губу, толкает его обратно, закрывая вентиляцию: — Позаботься о Вегасе!       Пит уже почти ничего не видит. Без конца кашляет, ощущая, как сводит скулы от кислой слюны. Вдруг слёзы начинают душить его: одно дело, когда жизнь его была пуста, но теперь, когда он полюбил и почувствовал, что его любят в ответ, когда о нем так заботились и так оберегали его… как же обидно и нелепо погибать.       Сквозь дым просачивается светлый ореол силуэта. Через пару мгновений Пит ясно видит, кому он принадлежит.       Зачем он здесь? Явился насладиться отмщением?       И прежде чем провалиться в забытьё, последнее, что видит Пит, это призрачная улыбка другого омеги.