Дерево без корней

Через четыре дня, в субботу, они встретились в кабинете Дамблдора. Его самого в кабинете не было. — Профессора Дамблдора не будет по крайней мере ещё полчаса: Тринити Уизли опять попала в какую-то передрягу, — сказала Кэрол. — Ясно, — ответил Том Риддл. Посреди стола стояла неглубокая каменная чаша со странным серебристым содержимым: воспоминаниями Кэрол. Кэрол не знала, услышал ли её Том на самом деле: он неотрывно смотрел на Омут Памяти. Выражение его лица было знакомо Кэрол ещё по «доброй» версии Тома Риддла: там отражалось характерное для него (для них?) состояние сверхфокуса, перевозбуждения, похожее на одержимость. Кэрол решила дать ему немного времени на то, чтобы прийти в себя. Кабинет декана Гриффиндора идеально подходил для того, чтобы матери подростков показывали его своим чадам со словами: «Вот это — творческий беспорядок. А то, что у тебя, просто бардак!». Небольшой, но светлый, залитый солнцем, он был полон самых экзотических магических приборов, которые, с одной стороны, непонятно как в него влезали, а, с другой стороны, чувствовалось, что хозяин никогда не тратит лишнее время на поиски нужного (а с большей частью этих предметов о Манящих чарах не могло идти и речи: они были слишком дороги, уникальны и хрупки). Все металлические приборы были сделаны из латуни точно такого же оттенка, как и оправа очков профессора. Кэрол задумалась о том, перекрасит ли Дамблдор свои приборы, если сменит оправу. — Не знаешь, почему у неё такое странное имя? — внезапно прервал её размышления Том. «Значит, всё-таки слышал меня», — подумала Кэрол. — У Тринити Уизли? Она третий ребенок в семье. С конца. Родители сразу решили, что у них будет восемь детей. Старший — Октавиан, за ним — Септимус, и так далее. Сейчас её мать беременна в последний раз и, надеюсь, это будет Прима, а не Примус. Кэрол не знала, хорошо или плохо было то, что Том Риддл явно перестал считать её круглой дурой, раз перешёл на общение тонкими намёками. Вопрос про имя Тринити, как поняла Кэрол, означал «я догадался про Батильду Бэгшот, навёл справки об обитателях Годриковой впадины и намекну тебе на это, задав вопрос про твоих соседей». Том Риддл поблагодарил Кэрол за объяснения, и, больше ничего не говоря, быстро — что-то змеиное было в языке его тела, даже очень быстрые движения казались плавными — подошёл к столу и погрузил голову в Омут. Кэрол приготовилась ждать. *** Том Риддл обнаружил себя в небольшой комнате с голубыми обоями в цветочек и мебелью светлого дерева. Полки были заставлены книжками и игрушками. Детская. Было очень светло и солнечно. Кажется, тоже июнь, как и в реальности. В кровати кто-то лежал, накрывшись синим, с узором из звездочек, одеялом с головой. На секунду Том испытал дикий страх обнаружить под одеялом альтернативного себя: с множеством игрушек, своей комнатой (с десяти лет у него была своя комната и в приюте, но для этого пришлось долго и монотонно запугивать всех обитателей приюта, чтобы они начали бояться с ним жить, и получилось убедить миссис Коул, что ему нужно жить непременно одному). И с мамой. Но он быстро понял, что раз он в воспоминаниях Кэрол, человеком под одеялом может быть только она. Послышались быстрые шаги. В комнату аккуратно заглянула молодая женщина в лиловом домашнем платье. — Кэрол, ты спишь? — спросила она театральным шёпотом. Кажется, она искренне старалась, но говорить негромко ей не было дано от природы. — Мама, потише пожалуйста! Нет, не могу уснуть, потому что очень болит голова, — раздался приглушенный голос из-под одеяла. Было слышно, что его обладательница очень сильно простужена. — А почему ты под одеялом с головой? Тебе дышать же нечем! — «потише» получилось компромиссно. — От света ещё сильнее болит. Миссис Прингл вздохнула, достала палочку и заклинанием задернула шторы. Пользуясь тем, что его никто не может услышать, Том Риддл издал приглушенный вопль ярости. Его невыносимо разозлила собственная глупость. Грязнокровка, понимаете ли! Дальше можно ни в чём не разбираться! Ведь какая разница, дворники её родители или дантисты! В общем, Том Риддл обнаружил, что в принципе забыл про то, что грязнокровки — не обязательно маглорожденные. Они могут быть детьми таких же грязнокровок. Маленькая Кэрол медленно выползла из-под одеяла. Ей было лет восемь. Сначала он едва узнал её, а потом понял, что с годами она мало изменилась, просто сейчас на ней не было очков. Кэрол зашлась кашлем. Мать помогла ей приподняться, дала воды, поцеловала в лоб. Сейчас, в воспоминании, Том Риддл мог смотреть на картину материнской заботы так пристально, как ему хотелось: никто не увидит его слабость. — Маааама, очень плохо! — заканючила Кэрол. — Понимаю, солнышко. Я написала сообщение тёте Меропе, чтобы она принесла лекарства. Она будет через несколько минут. *** Минут через пять, и правда, мать прибыла по каминной сети. Том выбежал ей навстречу быстрее миссис Прингл, но из-за дыма не смог сразу сложить цельное впечатление об её внешности. Сперва он увидел очертания её фигуры. Мать была низкой и довольно толстой. Потом — одежду: простая, повседневная серая мантия. Руки: прозрачная кожа с просвечивающими зеленоватыми венами, кривоватые пальцы с выступающими суставами. Дым развеялся окончательно, и Том Риддл заглянул ей в лицо. Мать была совсем не похожа на самого Тома. Взгляд цеплялся за её глаза: очень разные по форме, да ещё и косые. Тонкие губы, но верхняя при этом намного полнее нижней. Нос, который мог бы казаться аристократическим, если бы не располагался на лице заметно выше, чем ему положено. Впалый подбородок. Кривые зубы. Меропа Гонт казалась не просто некрасивой, в её чертах что-то неправильное, несуразное. Даже если бы Том Риддл не изучил родословную матери (в книгах обрывавшуюся сто с лишним назад по ветке её предков, но всё же) просто по её внешности можно было предположить, что её — их — предки злоупотребляли близкородственными браками. Справедливости ради нужно отметить, вот что-что, а внешность людей Тома Риддла волновала очень мало, и некрасивость матери его не задела. К тому же, ещё в приюте ему рассказывали, что его мать совсем не была красавицей. Но ещё на Меропе был какой-то налёт робости, запуганности, будто она в любой момент ждёт, что её могут ударить. У Тома промелькнула мысль, что, если бы мать была его ровесницей, её бы явно травили, а он бы смотрел на это и молчаливо одобрял. Из чего вытекала гипотеза «а вдруг я такой же, как мой отец». В шестнадцать лет, конечно, поздновато для того, чтобы переживать об этом впервые, но лучше поздно, чем никогда. Но было и то, что сыну в матери сразу понравилось: даже в своей простой одежде она выглядела элегантно, и Тому показалось, что, если не учитывать материнскую неуверенность, они держатся похоже. Её блестящие русые волосы были уложены волнами, изящно и по моде тех лет, у неё была длинная и тонкая шея, неожиданная для её телосложения. Было видно, что Меропа Риддл беспокоится о том, какое впечатление производит. Миссис Гонт и миссис Прингл заговорили о здоровье Кэрол, погоде и прочих не слишком интересных вещах. Голос у матери был приятным, но очень высоким, каким-то детским. По произношению заметно, что она из южноанглийской деревни, но и слышно, что от акцента Меропа пытается избавиться. Через пару минут женщины зашли в комнату Кэрол. — Здравствуйте, тётя Меропа, — сказала девочка и снова зашлась кашлем. Теоретически знать, что Кэрол Прингл знала его мать, и своими глазами наблюдать, как та называет её «тётей Меропой» — это, всё-таки, совсем разные ощущения. Тому захотелось не то убить Кэрол каким-нибудь мучительным способом, не то мирно сидеть с ней у камина и долго-долго слушать, как она рассказывает и рассказывает ему о матери. Тем временем, миссис Прингл уже поила Кэрол привезенными для неё зельями. Кэрол, уставшая болеть, пила лекарства с жадностью, не обращая внимания на вкус. Долорес Прингл забрала у дочери все флаконы, поцеловала в лоб, укутала одеялом и ушла с подругой в гостиную. Картинка подернулась чернотой и исчезла: Кэрол, только что выпившая «Сон без снов», уснула.