Дерево без корней

Темнота длилась недолго, но по тому, как изменился дневной свет, пробивавшийся из-за штор, было ясно, что прошла пара часов. Бросив беглый взгляд на Кэрол, Том Риддл понял, что она не то чтобы в полной мере проснулась. Но, раз это было её воспоминание, пар из ушей и носа от Бодроперцового зелья разбудил её достаточно, чтобы она могла слышать, что происходит вокруг. Но не это занимало внимание Тома. Из-за неплотно прикрытой двери гостиной слышались голоса миссис Прингл и его матери. У миссис Прингл всегда был громкий голос, а Меропа начала говорить куда громче, чем раньше, невольно подстроившись под собеседницу, и их разговор было прекрасно слышно в детской. Том приник лицом к щели. Женщины сидели в креслах у окна, пили медовуху (совсем немного) и смеялись. Фруктовые деревья, росшие в саду, сквозь большое окно отбрасывали длинные тени на потолок, на бордовые обои в полоску и на мебель темного дерева. Миссис Прингл как раз заканчивала рассказывать историю про своего ухажера школьных лет. Как понял Том Риддл, суть была в том, что этот самый ухажер, получив отказ, начинал бегать за Долорес с воплями «Грязнокровка!» и постоянно подкладывать ей живых лягушек, но через некоторое время снова возвращался к ухаживаниям. И так несколько раз по кругу. — Надо было тебе сделать вид, что ты согласилась, а когда он обрадовался бы, начать носиться за ним, крича «Предатель крови!», — фыркнула мать. Когда они отсмеялись, повисла пауза. Мать смотрела в окно. Том не видел её лицо, но казалось, будто она подавлена. — Меропа, ты извини меня, — спохватилась миссис Кэрол, — рассказываю тебе об Эдмунде-лягушатника, как будто это ужас ужасный, когда у тебя в жизни вот такое приключилось с Томом, в смысле, с отцом Тома... Не мне тебе рассказывать про ужасных мужчин. Тебе, наверно, больно это слышать, да? Избыток сочувствия у Долорес Прингл несколько компенсировался нехваткой такта. Меропа помолчала некоторое время, потом повернулась к собеседнице и ответила. — Да нет, я расстроилась из-за рассказов про школьные годы. Молодость, наверно, должна быть веселой, — лицо её стало похожим на застывшую маску, голос похолодел, стал выше, лишился выражения. В эту секунду она была очень похожа на своего сына. Том Риддл впервые остро почувствовал, что эта женщина — действительно его мать. Такое выражение лица, по опыту Тома, пугало людей, даже когда это не входило в планы — отчего часто приходилось превращать естественный для него способ выразить эмоции в социально приемлемые аналоги, он знал их все: глубокий вздох, кривая усмешка, невеселая улыбка, сжатые губы. Знал, как заставить голос звучать зло, опечаленно или раздраженно, а не безэмоционально. Однако Долорес Прингл не испугалась матери: видимо, привыкла. Меропа Гонт продолжала: — Что же до Тома Риддла-старшего, то не переживай — уверена, что твой Эдмунд-лягушатник куда больший... — мать спохватилась и не произнесла ругательство, — в большей степени непорядочен. По миссис Прингл было заметно, что это заявление вызвало у неё бурю эмоций. Она села очень прямо, её губы и костяшки пальцев побелели, а небольшой спонтанный выброс магии вызвал в комнате едва уловимый порыв ветра. Однако хорошо смазанной двери его хватило, и дверь в детскую открылась пошире. Том смог попасть в гостиную и подойти поближе. Долорес медленно выдохнула в попытке взять себя в руки, и возразила подруге запальчиво, но, хотя бы, не срываясь на крик, как, видимо, ей хотелось исходно. — Да что ты такое говоришь, Меропа! Он бросил тебя одну! Беременную! Без денег! — она порывисто схватила подругу за руку. Том Риддл был вполне солидарен с эмоциями миссис Прингл. Она продолжала: — Ты с горя лишилась магии на сколько? На полгода? Да и потом он ни разу не попытался появиться в жизни вашего сына! «Лишилась магии с горя? Так вот почему она смогла умереть в родах...» — Том испытал острый приступ ненависти к отцу, маглам, мирозданию и человеческим чувствам. — Меня в этой истории тоже нельзя назвать белой и пушистой.... — Да как скажешь... Но каким образом это может сколько-нибудь оправдать такое? Не хочешь исполнять брачные клятвы — не женись. Хотя бы мог бы не доводить до беременности, если у вас что-то разладилось — он же ведь бросил тебя почти сразу, как узнал, как я понимаю. В крайнем случае, он мог хотя бы обеспечить тебя деньгами и крышей над головой, а не выставлять на улицу, он же из обеспеченной семьи! — Ты не знаешь всего... — Ну так расскажи. Буду рада узнать, если я ошибаюсь, — упрямое выражение на лице Долорес Прингл однозначно указывало, что на самом деле она не считает, что хоть что-то сможет её переубедить. Мать начала рассказ. **** — Ну, в каких условиях я жила ты в общих чертах знаешь. Ну и вот, мне шестнадцать лет, мой жизненный опыт за пределами нашей хибары —два курса Хогвартса, дальше — якобы домашнее обучение. Ни у брата, ни у отца, мягко говоря, не было педагогического таланта, да и времени на меня, общая атмосфера в доме, да ещё и весь быт тоже на мне... В общем, они меня считали практически сквибом. Я же про себя ничего хорошего не думала вообще. И вот, шестнадцать лет. Пора, соответственно, первых влюбленностей. В кого? Ну, на выбор ближайшие родственники и деревенские маглы. В сколь бы нетерпимой к маглам атмосфере меня не растили — я всё же предпочла второе. — А я, когда у меня в подростковом возрасте был период крайней нелюбви к себе, влюблялась в каких-то замухрышек, — вставила миссис Прингл, — Впрочем, другие девочки как раз выбирали таких, знаешь, плохих парней: красавчиков с омерзительным характером... — Да нет, я, пожалуй, честно выбрала одного из самых приличных мужчин среди тех, что были. Миссис Прингл в раздражении резко выдохнула, но промолчала. — Самый красивый, был добр ко мне — да, многие в деревне меня скорее жалели, но, в основном, женщины, — продолжала мать, — самый богатый наследник, в конце концов. И, знаешь, мне не казалось, что я его недостойна... Как это сочеталось? Знаешь, я сейчас понимаю, что это была не в полной мере влюбленность. Это как, ну, маленькие дети хотят себе змею... — поймав взгляд подруги, выражавший крайний скепсис, Меропа ненадолго замолчала, подыскивая более общеупотребительную аналогию, — Ладно, как дети хотят себе собаку. Живет ребёнок, несчастный, грустный и одинокий, себя не любит. Но мечтает непременно о лабрадоре, большом, красивом, чтобы шерсть блестела, чтобы на выставках побеждал. Вряд ли есть кто-то, кто мечтает о злобной трёхногой облезлой собаке, потому что считает, что не заслуживает ничего лучшего... В общем, каким недочеловеком я бы не считала себя, я думала, что любой магл всё же куда больший недочеловек. А значит, по крайней мере, я заслуживаю любого из них. Лицо Меропы вновь замерло, с него пропало всякое выражение. Рассказ давался матери тяжело. Некоторое время она молчала. Том Риддл и Долорес Прингл терпеливо ждали. Высокие деревянные часы с маятником гулко пробили четверть часа. Воздух чуть заметно подернулся сумеречной синевой: близился закат. — Впрочем, когда родители лабрадора не разрешают, ты всё равно не уйдёшь дальше того, чтобы пялиться на чужих собак. Ну, я и пялилась на Тома Риддла-старшего. Постоянно поджидала как он проедет мимо нашего дома... Пыталась попасться ему на глаза — он всегда смотрел с сочувствием. Пару раз с ним заговаривала: меня редко пускали в деревню, только когда отец и брат оба были с похмелья, а было нужно что-то для хозяйства... В общем, через полгода с небольшим брат заметил. Заметил, что я заглядываюсь на Тома Джеймса Риддла. — Господи, и что он с тобой сделал? — в ужасе спросила миссис Прингл. — Со мной — ничего... Морфин вообще был ко мне, в целом, добрее, чем отец. А вот на Тома напал. С использованием магии. Наколдовал ему сыпь. — Как он остался безнаказанным? — Никак. Пришёл человек из Министерства с повесткой на слушание. Брат напал и на него. А после, объясняя отцу, что случилось, рассказал ему про мою влюбленность... Отец — прямо на глазах у представителя Министерства магии — начал меня душить. Мистер Огден — я потом узнала, как его звали — меня спас. После чего Морфин напал на него более основательно, так что мистеру Огдену пришлось скрыться бегством... Через полчаса или вроде того подоспел отряд авроров и всё же скрутил отца с братом. Правда, эти полчаса были… очень непростыми. В итоге им дали сроки в Азкабане: отцу — полгода, брату — три: это не было первым его нападением на маглов. Знаешь, я тогда для себя это не сформулировала, но сейчас понимаю, что вот тогда я начала относиться к маглам ещё хуже: стоит напасть на магла — отряд авроров, а попытку убийства меня отцу даже в приговор не включили... А, знаешь, это был не первый раз. Но такие вещи Министерство же не отслеживает вовсе. В общем, я осталась одна, и впервые в жизни могла делать то, что хочу.