Дерево без корней

В субботу, к счастью, оказалось, что обучение у Батильды всё-таки подразумевает наличие двух выходных в неделю. Том наконец-то вышел на улицу с высоко поднятой головой и намерением отдыхать. А не согбенный под грузом охапки магических документов (Таймс он предпочитал изучать всё-таки за закрытыми дверями), которые намеревался читать в ближайшем тенёчке. Шутка, разумеется. Высоко поднятая голова наличествовала в обоих случаях. Аббот, оказывается, уехал с родителями, поэтому из доступных приятелей остался только Паркинсон. Да, собственно, с подростками близкого возраста в Годриковой впадине было в принципе негусто — помимо Паркинсона и уехавшего Аббота, только Кэрол и Кейт. Остальные — совсем дети. Том поискал бы себе приятелей среди людей постарше, в районе двадцати, но таковые тоже не наличествовали. И Том решил, что и Кэрол в общем-то сойдёт для общения. Почему нет, если уж она всё-таки не грязнокровка? Она не дура. И, кажется, на самом деле не совсем верная собачка Дамблдора — теперь он ясно видел, что на личность Прингл явно оказала немалое влияние и Батильда Бэгшот, а Том уже начинал понимать, что если на тебя оказала влияние Батильда..., то прямо-таки верной собачкой ты уже не сможешь быть никому и никогда. Препятствием для общения могла бы стать Кейт, но подружки общались довольно специфическим образом. Можно было бы догадаться ещё по Хогвартсу, где он никогда почти не видел их вместе в коридорах. Да, девушки слипались, как сиамские близняшки, когда находились вместе, но при этом большую часть времени предпочитали проводить по отдельности: видимо, уставали друг от друга. Так что, когда Кэрол субботним вечером «пасла» детей, уткнувшись в книжку, он решил подойти и заговорить с ней. *** По поводу «пасти детей» нужно будет сделать отступление. Дети волшебников в Годриковой впадине делились на три возрастные категории. Старшие — студенты Хогвартса, понятно, развлекали себя сами без всякого присмотра. А вот дошколята... Если вы собираете вместе десяток детей-волшебников от пяти до десяти лет, это значит, что непроизвольные магические выбросы будут происходить у кого-то из них постоянно. В деревне, где живут и маглы тоже, ага. А при этом как бы существует Статут о секретности. И чтобы команда обливиаторов из Министерства не была вынуждена приезжать каждый день, чтобы стирать память половине деревни, детей требовалось, как здесь выражались, «пасти» — сидеть на расстоянии не больше пятиста футов от них и поддерживать маглоотталкивающее заклинание оптимальной силы: деревенские маглы не должны увидеть ничего странного, но, если они вовсе не будут видеть детей, это будет явным перебором. Третья категория, дети до пяти лет, и начиная с возраста, когда дети начинают вообще хотеть с кем-то играть, играли вместе с магловскими детьми. Том спросил Филиппа Паркинсона, насколько этот факт соответствует принципам воспитания в чистокровнейших семьях. Они как раз наблюдали, как полуторагодовалая сестра Паркинсона, Изабелла, самозабвенно ест песок на пару с магловской ровесницей, так что вопрос звучал очень уместно. Филипп пожал плечами: — Слушай, да в таком возрасте они и с мартышками будут играть. Да, мне кажется, пускай хоть с мартышками. Лишь бы рыдали поменьше. Тому было сложно возразить. Ради того, чтобы не слышать детского плача, он и сам был готов отдать очень многое. В этот момент юная Изабелла Паркинсон всё же самозабвенно заорала без видимой причины. Плач тут же подхватила её магловская подружка. Тому Риддлу незамедлительно захотелось кого-нибудь убить. К магловской подружке, впрочем, тут же подошла мать и взяла ту на руки, приговаривая что-то ласковое, и вскоре её дочь замолчала и заулыбалась. Изабелла же продолжала орать. Мать магловской девочки осмотрелась, нашла глазами Паркинсона и спросила: — Юноша, это же ваша сестра, да? — Филипп кивнул. — Ну вот и присмотрите за ней. Мы обедать пошли. И магла быстрым шагом удалилась с ребёнком на руках. Филипп беспомощно огляделся, не нашёл поблизости ни матери, ни домовика, и всё-таки подошёл и попытался взять сестру на руки — получалось не очень, поскольку девочка самозабвенно пиналась. Кажется, братская забота делала только хуже — Изабелла начала рыдать пуще прежнего. Том спешно думал, что ему делать, чтобы как можно скорее перестать слышать детский ор. Молча уйти в поле или в свою комнату? Нет, не сочетается с той ролью, которую он играет здесь и сейчас. Филипп задал сестре несколько вопросов, пытаясь узнать, что, собственно, не устраивает её в жизни, но привело это лишь к тому, что, во-первых, этот юный отпрыск благородной семьи завопил громче, перейдя на ультразвук, а, во-вторых, вопль обрёл вербальную форму: «Неееееть!». Том плюнул, подошёл к девочке, опустился перед ней на корточки, заглянул ей в глаза и сказал очень ровным, умиротворяющим, ласковым голосом: — Маленькая Изабелла хочет спать, да, Изабелла? Девочка заткнулась — Мерлин, наконец-то, — и, глядя Тому в лицо как зачарованная, сказала очень спокойно: — Да. А потом встала, сама взяла брата за руку и пошла домой. *** В общем, да, субботним вечером Том подошёл поболтать с Кэрол. Он поздоровался. Она подняла глаза от книги и улыбнулась ему. Он чувствовал исходящее от неё ощущение «тепла» сильнее, чем когда-либо. В данную секунду Кэрол по какой-то причине была к нему более открыта и искренна, чем когда-либо раньше. Проще говоря, в данную секунду она ему доверяла. И хотя договор с Дамблдором, по меньшей мере, сильно ограничивал Тома Риддла в том, чтобы воспользоваться властью, которую давало её доверие... Почему-то оно всё равно было приятно. Он улыбнулся ей в ответ. Сперва речь зашла о деревне. Том задал уже некоторое время мучивший его вопрос о том, почему в деревне нет молодых магов, а либо школьники, либо совсем взрослые волшебники, обычно с детьми. Кэрол улыбнулась: — Люди довольно часто спрашивают, да. В Годриковой впадине традиционно не живут поколениями... — В смысле? Я видел на вашем кладбище могилы Абботов начиная с одиннадцатого века, а сейчас здесь всё ещё живёт Мартин с семьёй. Да, Том быстро обнаружил, что кладбище — прелестный вариант для уединенного чтения на открытом воздухе. Опять же, там были змеи. — Семьи... возвращаются в Годрикову впадину несколько поколений спустя, это правда. Но почти всё магическое население деревни это те, кто уже взрослыми переехал сюда растить детей. Или внуков. Ну и сами дети, соответственно. Но когда дети вырастают — они уезжают. — Почему так? — Ну, вроде как такое правило. Считается, что за счёт этого в деревне уникальная атмосфера радушия, дружелюбия и так далее. Интонации у Кэрол были слегка саркастичными, но Том чувствовал, что это от того, что ей неловко говорить об этом так, а не потому, что она не считает это правдой. Она продолжала: — Исключений в данный момент всего два: профессор Дамблдор и мисс Бэгшот. Дамблдор — относительное исключение: он здесь не родился. Да и сказать, что он здесь живёт можно с большой натяжкой. — А мисс Бэгшот? — А мисс Бэгшот — просто исключение. Просто потому, что может, — Кэрол пожала плечами. *** Том задумался, почему, всё-таки, Кэрол вдруг начала больше ему доверять? Из очевидного: дух Годриковой впадины, судя по всему, вообще располагает к доверию людям. Том Риддл чувствовал, что в определенной, хотя и небольшой степени, этот эффект пронимает даже его... Ещё Том Риддл чувствовал, что только в этом дело быть не может. Может, тут, в привычном месте, он больше напоминает ей «того» Тома? Знакомого ей с детства? *** Ну нет, с точки зрения Кэрол, дело обстояло с точностью да наоборот. В Хогвартсе она всё время первую секунду их путала, особенно если видела краем глаза. Ну, у обоих Томов Риддлов была одинаковая внешность, и значок старосты, и похожий круг общения, и та же самая улыбка... И дело даже не столько в том, что этот Том напал на неё при первой встрече. Дело в самом ощущении... подмены. Кэрол не могла найти слов, чтобы объяснить фоновый ужас, который ощущала в его присутствии. Потому что слова ещё не придумали. В наше время, к счастью, слова придумать успели, и мы можем объяснить чувства Кэрол прямо и коротко: она стала намного теплее относиться к Тому Риддлу, потому что, наконец-то, у неё пропал эффект зловещей долины. В Годриковой впадине жутковатая, зыбко двоящаяся, но всё же единая сущность по имени Том Риддл наконец расщепилась для неё на двух разных людей. Ведь в Годриковой впадине каждый, каждый человек взаимодействовал с Томом не так, как бывало раньше: никто не знал этого Тома с детства. И Кэрол, наконец, увидела, что эти два человека были похожи друг на друга не больше, чем обычно бывают похожи близнецы. Даже просто внешне. Она заметила, что, хотя на первый взгляд кажется, что Томы одного роста, на самом деле, этот Том ниже того Томми дюйма на полтора (видимо, кормили в приюте не слишком сытно), зато не сутулится. Небольшая разница в росте, приходившаяся, кажется, только на длину ног, также привела к тому, что этот Том уже не был сложен как длинный, нескладный подросток. У него другая манера держаться. Чуть другая походка. Нет родинки на левой щеке. *** Разговор об устройстве жизни в Годриковой впадине прервала миссис Паркинсон: не та, которая мать Филиппа, а та, которая бабушка. Формальное, чуть прохладное приветствие — как всегда бывает, когда с подростками решает поболтать не самая приятная старуха, которую из-за вежливости нельзя просто проигнорировать — а потом не очень осмысленный разговор о погоде, соседях, оценках, о том, собирается ли Кэрол расти дальше, не то что-то она невысокая, о том, как «вам, юноша» Батильда... Ну, если можно назвать разговором, когда вы только отвечаете. — Вы бы на солнце почаще бывали, молодежь! Бледные, как моли. Замечание было не очень осмысленным, но справедливым в той части, что, и правда, на фоне золотых от загара дошколят, ошивавшихся, соответственно, неподалеку — Кэрол всё-таки их «пасла» — Тома с Кэрол можно было принять чуть ли не за вампиров. Кожа Кэрол была чуть розоватой и была склонна к обгоранию практически при упоминании солнца, что вынуждало Кэрол в теплое время года регулярно пить солнцезащитные зелья. Кожа Тома была цвета слоновой кости и к ней просто никогда не приставал загар, сколько бы времени он не провел на солнце. Том сдержался, а вот Кэрол смерила старуху откровенно враждебным взглядом — Тому было сложно её винить, потому что, помимо уже упомянутых комментариев, миссис Паркинсон также успела пройтись по очкам Кэрол, по её причёске и по отсутствию у неё молодого человека. Миссис Паркинсон, заметив её взгляд, пошла на попятную: — Ну, с другой стороны, лучше уж так, чем наоборот. Бледность аристократична! — она подняла вверх палец, — Так что правильно, Кэрол, сиди в тени и дальше. Не то ещё станешь, как твоя подружка, — старуха захихикала и спешно, насколько она была на это способна, удалилась. Том огорчился, что «желание убивать тебе к лицу» не является общепринятым комплиментом. Потому что Кэрол, безусловно, оно шло. И Тому хотелось ей об этом сообщить Кейт Бруствер, как и почти все Брустверы последние пару сотен лет, была темнокожей. *** Потом они уютно наперебой ругали миссис Паркинсон. Том, если что, был искренне возмущен: докопаться к девушке родом из священных двадцати восьми за цвет кожи — это надо ухитриться! Какой-то пещерный магловский расизм! *** Потом они говорили о чём-то ещё. Не очень важном. Потом молчали. А иногда Том бросал взгляд вниз по улице. В отдалении было видно луг. Там деревня заканчивалась, а каменная мостовая превращалась в узкую, не проезжую, грунтовую дорогу. В ту сторону ехать было некуда: луг, за ним лес. На самой границе Годриковой впадины, если приглядеться, едва уловимо подрагивал воздух. Отчасти — потому что вечерело, и прохлада луга сталкивалась с маревом ещё не остывшей каменной улицы. Отчасти — потому что деревня была прикрыта магическим барьером. Англию не бомбили уже давно, но рисковать собой же всё равно не хочется, не так ли? (В других магических деревнях южной Англии также боялись Гриндевальда — Франция была близко, на расстоянии трансгрессии. Но не в Годриковой впадине. Определенно, не в Годриковой впадине.)