Привычный про́клятый мир

Подвалы замка Винтерфелл были соединены между собой сетью переходов и обширны. Это была значительная часть замка, скрытая от глаз. Спускаясь по лестнице в полной темноте, Ундин широко раздувал ноздри и, лишённый любых внешних ориентиров, инстинктивно пучил глаза. Петер безропотно шел за ним, крепко ухватившись за руку. Кузнец спустился с лестницы, вытянул свободную руку, коснулся стены и медленно на ощупь двинулся вперёд. У самого входа стояло несколько откупоренных бочонков вина. Ундин обогнул их и, ведя рукой по стене, двинулся дальше. Стена прерывалась низенькими входами в тупиковые помещения, но Ундин шёл дальше. Он знал, что вблизи от кухни хранились съестные припасы, которые могли вскоре пригодиться поварам, но требовали прохлады. По мере продвижения в глубь коридора всё сильнее становился запах копчёного мяса, запасённого впрок. Они осторожно пробрались ещё дальше от входа и свернули в очередной закут, наполовину заполненный мешками с зерном и горохом. Оставив Петера в самой глубине, Ундин отпустил его руку, вернулся ко входу в закуток, выглянул в подземный коридор, но ничего не рассмотрел. По-прежнему было совершенно темно. Он прислушался, но признаков погони не заметил, шуршания, шагов или голосов не было слышно. Ундин сделал шаг в глубь закута и тут беззвучно вскрикнул от неожиданности. Из-за немоты вскрик прозвучал, как судорожный сиплый выдох. Секунду спустя Ундин понял, что это лорд Петер подкрался и встал прямо у него за спиной, с ним-то он и столкнулся. Ундин, не церемонясь, схватил его за плечи, затолкал обратно, усадил в дальний угол на пол, а сам вернулся обратно к выходу. Петер понял свой промах и остался на месте, не смея нарушить тишину извинениями и помешать кузнецу прислушиваться. Наконец Ундин удовлетворился тишиной, подошёл к Петеру и сел неподалёку. Они оба некоторое время приходили в себя, стараясь выровнять дыхание после бега. Ундин решил остаться здесь и не мотаться по тёмным коридорам, чтобы не оставлять за беглецом шлейф манящего запаха по всему подземелью. Сам он этого запаха почти не чувствовал — так, несущественный намёк. Но это он, простолюдин. А благородные, особенно которые уродились альфами, ещё как чувствовали! Однажды Ундин, допущенный в замок для починки каминных решёток, воочию видел, как приехавший в гости альфа, лорд Стиванс, уверенно повернул в нужный коридор, ориентируясь единственно на запах дней проклятия недавно прошедшего там омеги, короля Севера. — Что же теперь делать?.. — растерянно прошептал молодой лорд. — Ш-ш-ш! — ответил Ундин. Он не мог в темноте объясняться жестами, было ни зги не видно. Но поделиться своими мыслями ой как хотелось. Он почесал затылок и повернулся к Петеру. Протянул к нему руку и попытался дотронуться до плеча парня, но попал в лицо. Петер испуганно втянул воздух, не ожидал, что в темноте до него кто-то дотронется. Ундин расстроенно цокнул языком и схватил лорда за руку, на этот раз удачно. Петер хотел отдёрнуть руку, но Ундин сжал его ладонь чуть крепче и остановил эту робкую попытку, надеясь, что пожатие не выглядит насилием. Он подождал немного, чтобы парень привык к такому прикосновению, потом аккуратно повернул его руку ладонью вверх и разогнул пальцы. Придерживая одной рукой снизу, другой он провел по его ладони четкую полосу. Потом ещё одну, и третью, поперечную. — «А»! — утвердительно откликнулся Петер, поняв, что это буква. — Буква «а». Вот молодец! Далеко не все простолюдины были грамотными. Но дело в том, что король Севера Антоний нанимал только грамотных мастеровых. Ему требовались самые сообразительные работники в его постоянно расширяющиеся мастерские. А куда годится мастер, который не может разобрать надписей господина на чертеже. В народе шутили, что Старки и в кузнецы берут только мейстеров. Ундин никогда не думал, что благодаря этому умению, которое сам считал когда-то своей бесполезной блажью, он сможет так удачно наняться. «Сам ты молодец», — слегка раздражённо подумал Ундин и написал на ладони юноши следующую букву — «л». Он и не подумал, что похвала может относиться не к самому́ умению писать, а к тому, что он придумал способ общения. — А. Л. Мягкий знак. Ф. Ы. — тем временем расшифровал Петер. Дальше дело пошло быстрее. Молодой лорд шёпотом читал слова, начерченные кузнецом на его ладони: — Альфы ищут. Надо ждать, долго. Не найдут. Они посидели в тишине, притаившись. Ундин обдумывал, может ли он похитрее спрятать мальчишку, так неожиданно свалившегося ему на голову, и что делать потом. Петер пытался прикинуть, есть ли какой-нибудь способ сбежать из замка незамеченным. Настолько малочисленная поисковая команда — двое лордов — вполне могла бы неделями безуспешно искать человека в огромном Винтерфелле, если бы не запах. Поэтому выходило, что высовываться опасней, чем затаиться. Но что, если его всё же найдут здесь? А ещё ему покоя не давала мысль, что вообще делает Ундин, почему он решил нарушить вековую традицию и пренебрёг правом игнорировать игрища знатных персон. По всему Вестеросу от моря до моря крестьяне, ремесленники, слуги, торговцы и прочие простолюдины, а также мейстеры, простые и знатные женщины, словом, все те, кого не коснулось проклятие, имели закреплённое в законе право не вмешиваться в отношения дворян; и лордам приходилось признавать это право. Посудите сами, слуга, вставший на пути альфы, который находится в гоне за омегой, гарантированно огребёт от обоих, и очень возможно, что от омеги — в особенности. Поэтому ни собственные слуги альф, с которыми они приехали, ни тем более люди Старков не стали бы участвовать в поисках, вздумай лорды нарушить табу и приказать им что-либо столь возмутительное. Эти двое альф уже неделю были гостями Винтерфелла. За обедами и ужинами Петеру приходилось вести с ними разговоры на светские темы, пока его лорд-отец был в замке. Так что Петер успел составить о них впечатление и не горел желанием продолжать знакомство ни в каком виде. Но родители запрещали ему демонстрировать снобизм, и он всё это время поддерживал вежливые застольные беседы. Вообще, в Винтерфелл постоянно приезжали молодые знатные лорды, желая засвидетельствовать своё почтение королю Севера и, главное, поглазеть на потешные новинки в его выставке механизмов и изобретений. Но частенько истинным мотивом гостей, если речь шла об альфах, был, конечно, расчёт застать незанятого юного омегу в течке. И вот, этим двоим удача улыбнулась: омега вошёл в течку, осталось его поймать. И Петер подозревал, что лорд-отец не счёл бы нужным им мешать, даже если бы остался в замке. Возможно, он и уехал-то, забрав с собой венценосную супругу, дочерей и даже леди-бабушку, с расчётом, что его упрямый отпрыск поддастся своей природе, оставшись в замке за хозяина. Петер оказался упрямее своей природы. *** Ждать Старка-старшего, который отправился в гости к своему ненаглядному альфе, не имело смысла, если он и вернётся раньше, чем через неделю, то не станет вмешиваться в проблемы Петера. Хорошо ему, он так легко принимал проклятие! В обычные дни у него была красавица-жена, чтобы заниматься любовью, как все обычные люди, и чтобы заводить с нею детей. А в дни, когда приближалась течка, он встречался с лордом Стивансом, которого уже много лет предпочитал в качестве альфы — ездил к нему или приглашал к себе. До Стиванса у него бывали и другие альфы, и он мог ещё понять, что можно кого-то из альф предпочитать, но искренне не понимал, как можно колдовскому вожделению во время течки вообще сопротивляться, а главное — зачем? Какая разница, с кем, если можно на время полностью отдаться природе и просто получить удовольствие и облегчение? Он был убеждён, что чем скорее Петер попробует случку, тем быстрее убедится, что зря себя мучил воздержанием. Как назло, на этот раз король Антоний пригласил с собой в поездку погостить у семейства Роджер леди Вирджи́н, свою супругу. Да и четверо их дочерей охотно поехали с ними. Они любили там бывать, общаться в компании молодёжи, которая у Роджеров собиралась, играть в кегли, кольца и клюшки, разыгрывать пьески, музицировать и танцевать. К тому же поместье Роджеров располагалось южнее, у них был огромный фруктовый сад и апельсиновая оранжерея. Леди Вирджи́н стала женой короля Антония после того, как мать Петера умерла. Сам Петер тогда ещё и ходить не умел. Леди Вирджин была по характеру очень сдержанной, но благородной и справедливой, и она относилась к Петеру как нельзя лучше, но родную мать заменить не пыталась, поручив мальчика кормилицам, а потом учителям. Тем не менее, именно она, скорей всего, встала бы сегодня на сторону приёмного сына, улучила бы момент и аккуратно выпроводила бы таких беспокойных гостей, проявив чудеса дипломатии. Леди-бабушка Санса всегда была Петеру намного ближе. Именно у неё он часто находил понимание и материнскую поддержку. Перед отъездом она подозревала, что её сын неспроста оставляет Петера в замке, и не хотела ехать, но Антонию как-то удалось её уговорить. Вот так и вышло, что именно Петер остался единственным лордом во всём Винтерфелле. Уезжая, король Севера намекнул ему, что наследнику в его годы пора привыкать самостоятельно держать бразды правления. Надо сказать, при этом король Антоний ничем не рисковал. Времена настали мирные, замку извне ничто не угрожало с самой Великой зимы, да и в стенах замка дела были налажены и шли своим чередом без всякого надзора сверху, любой слуга знал свои обязанности. Если бы не этот намёк, Петер мог бы уговорить лорда-отца взять его с собой, но предлог был выбран так, что гордость не позволила ему отказываться. *** Петер насторожился и поднял голову: послышались звуки, приглушённые закрытой в подвал дверью, отдалённые голоса, крики и шум поисков. Судя по времени, истёкшему с тех пор, когда альфы прорвались в покои Петера и поняли, что он сбежал, они бросились вниз по лестнице наружу и выскочили на двор, чтобы догнать его по горячим следам. Направление от его окна в сторону кухни им угадать удалось, несмотря на разлитое для запаха вино, но возле кухни из-за рыбы, рассыпанной по земле, они проскочили нужный вход, пробежали мимо и только у главных ворот поняли, что след окончательно утерян. К тому времени, как они вернулись, злобно размахивая мечами, чтобы проверить и вход на кухню, свозняк успел немного развеять запах омеги вдоль коридора первого этажа, так что и на этот раз погоня прошла мимо неброской двери в подвал. Всё же азарт, возмущение и ускользающий запах законной, как они думали, добычи туманил головы преследователей. А неудача и невозможность привлечь помощников — доводила до бешенства. Привлекать слуг на помощь считалось еще и унизительным. Что ж ты за альфа такой, если омега — течный омега! — тебя не хочет. Петер и Ундин могли надеяться, сидя в подвале, что эти двое не сегодня завтра устанут от безуспешных поисков и остынут. Что они придут в себя, когда надолго останутся без прямого воздействия запаха омеги. Лучшим выходом для Петера будет, если они оскорбятся и уедут домой в свои владения, а вот если останутся жить в замке, Петеру придется прятаться три-четыре дня, пока у него не закончится течка. Но сейчас альфы, несмотря на усталость, были просто в ярости. Если они поймают Петера в этом своём, распалённом в обоих смыслах, состоянии, то только стихийная случка может спасти его от жестокой расправы. Никакой статус наследника Севера не защитит его от произвола потерявших берега лордов. Так что теперь Петер, как лисица при облаве, сидел, настороженный, смятенный, притаившись и слушая топот и крики в верхних коридорах. Ундин тоже напряжённо замер. Руку Петера он так и не выпустил, чтобы вновь не нащупывать ее в потёмках, и осторожно сжимал ее, радуясь, что придумал способ общения в темноте. В быту он обычно обходился жестами, а если требовалось объяснить что-то сложное, мог написать несколько фраз писалом на коре или на воске. Он не заметил, что происходит с его лордом. Мысль, что альфы снова почти рядом, там, наверху, за незапертой дверью, обдала Петера горячим потом, его ноздри напряглись, а шея вытянулась. Он непроизвольно вцепился в руку Ундина крепче. Его ладонь вдруг стала по-особому чувствительной. Когда голоса отдалились и снова наступила тишина, Ундин хотел ободрить испуганного лорда, написать ему что-нибудь успокаивающее. Он изобразил на влажной ладони юноши несколько букв, но тот ничего не смог разобрать. Вместо того, чтобы читать написанное, Петер громко и часто задышал. Он почувствовал, как будто его ладонь стала податливой, мягкой и глубокой. Ему показалось, как будто движения пальца в ней, сначала такие своевольные и порывистые, становятся все более медленными, завораживающими. Время растянулось, вязкая темнота сгустилась, он начал проваливаться в этот чувственный опыт, в эти уверенные, ритмичные прикосновения Ундина к углублению в центре ладони. Он постарался вынырнуть из своего наваждения и сосредоточиться на смысле жестов, постарался разобрать, какие буквы пишет Ундин, но каждое новое касание отзывалось по всему телу жаркой сладостной волной. Ещё один мазок. Ещё один. Ещё. Да как тут можно что-то!.. Петер затравленно заскулил, понял, что не в состоянии ничего понимать, и выдернул руку. Он отполз на шаг от Ундина и сжался в углу. Ундин удивлённо засопел, зашуршал одеждой, перемещаясь ближе, наткнулся рукой на спину Петера. Парня как током прошило, хотя его всего лишь задели по спине. Петер грубо отмахнулся, оттолкнул руку Ундина и отполз ещё немного. — Не трогай, — выдавил он, глотая звуки. — П-д-жди. Мне пл-хо. Ундин растерянно отодвинулся. Пожал плечами, сел поудобнее, оперся на стену и прислушался. Петер немного пришёл в себя, стал дышать тише и спокойней. А ведь после такого эксцесса ему придется ещё на одну просьбу решиться. Было неловко, но он не видел другого выхода. Петер заставил себя выпрямиться, чтобы голос звучал достойно. — Мне… — он собрался с духом. — Мне нужен ещё омегавоск, — он сглотнул стыд и с трудом продолжил. — У мейстера есть. Тебя не ищут. Ундин кивнул в темноте — понапрасну, разумеется — и поднялся. — Ундин, — окликнул его Петер сзади. — Я буду очень тебя ждать… Он расслышал, что кузнец встаёт, и хотел выразить этим всю нахлынувшую благодарность, но голос жалобно сорвался. Он выслушал, как удаляются тихие шаги Ундина, как открывается и закрывается за ним дверь наверх, медленно вздохнул, крепко обнял колени руками и опустил на них голову. Петер не мечтал о несбыточном и не бунтовал, как подозревал его лорд-отец. Он не требовал многого, он вовсе не замахивался ни на то, чтобы пересилить свою животную природу, ни на то, чтобы обмануть свою судьбу. Он просто хотел сам выбрать себе альфу. Неужели это слишком?