Привычный про́клятый мир

Костёр нужен был не для готовки, ведь был запас еды в котомках, а на случай, если на них набредёт какой-нибудь хищник. Свет огня и запах дыма его отпугнёт. По опыту участия в охоте Петер знал повадки диких зверей, знал, что в летнюю пору волки и рыси сытые и на людей не полезут, а скорее учуют их издалека и обойдут по самой широкой дуге. Сейчас для хищников полно более покладистой дичи. Но меры безопасности никогда не повредят. Костёр получился на редкость удачным, быстро и бездымно прогорел, оставив горку живых горячих углей, готовых в любой момент дать новый огонь. Если понадобится, можно будет быстро зажечь любой сук на манер факела. Петер и Ундин поели, тихие, усталые, и утеплились перед сном, накинув каждый свою куртку. — Сторожить будем? — спросил Петер. Ундин помотал головой — они и так отлично спрятались — и улёгся поблизости от костра на подготовленный для этого лапник, подперев голову здоровой рукой. Петер последовал его примеру и лёг с другой стороны, напротив. В прохладном вечернем воздухе от костра шло приятное тепло. Последние всполохи язычками вырывались между рубиновых угольков. — Здорово, что мы оторвались, — заговорил Петер, почувствовав из-за молчания странную неловкость. Он знал, что Ундин не будет отвечать, но привычка разговаривать брала своё, а вопросы так и вертелись на языке. — Ты отлично всё спланировал. И откуда ты столько знаешь? Жаль, что не можешь рассказать о себе. Я хотел бы узнать, кто ты, откуда? Кто твои родичи, друзья? Как ты оказался у нас? Через несколько дней мы будем так далеко, что сможем ночевать в постоялых дворах, тогда я закажу бумагу и чернила, и ты мне всё-всё расскажешь. Ты же не против? Ундин мотнул головой с лёгкой улыбкой, выражая согласие. А потом приподнял брови: он не ослышался? Петер, что, собирается его сопровождать и после завершения течки? Но переспрашивать жестами было бы слишком сложно, и он решил, что там видно будет. Он привык, что множества вопросов можно избежать, если запастись терпением. А Петер мысленно потёр руки — в таком случае он Ундина и о причинах помощи расспросит между делом. Узнать бы, как отплатить ему добром. В глазах Ундина отражались тёплые огоньки костра, его лицо сейчас выглядело так трогательно и беззащитно с этой полуулыбкой и приподнятыми бровями. Петеру хотелось продолжать разговор, чтобы полюбоваться ещё немного. Какой же он притягательный! Как бы ему сказать это? Как выразить своё расположение? Петер помолчал, подбирая слова. — Хоть мы и разных сословий, я знаю случаи, когда люди смогли сдружиться, несмотря на различия, — осторожно сказал он. — Вдруг мы тоже сможем. А сам подумал с сожалением — какой из него сейчас друг? Это дома он был высокого полёта птицей, а в пути от него не так уж много толку, да и в драке, наверное, тоже. — Ты не думай, что от меня одни сложности, — продолжил он вслух. — Еще пара дней, и я буду в норме. Смогу, например, заходить на постоялые дворы, выясню, идёт ли до сих пор охота на тебя или в дальних местах о тебе ничего не известно. На Севере меня знают в лицо, придётся скрываться, но мы же пойдём дальше. И денег у меня с собой надолго хватит. Когда разживёмся бумагой, обсудим с тобой, куда лучше двинуться. Тебе хотелось бы осесть в большом городе? Вот например, в Ланниспорте сильная кузнечная гильдия, тебя примут, если только пожелаешь. Зато Старомест крупнее, дальше от Севера, я и сам хотел бы там побывать. Там живут люди, чьи книги я читал, великие люди. А в Королевской гавани я был, видел и огромные храмы Семерых Богов, и скелеты драконов в Драконьем Логове. Это потрясающе! Жаль только, что живых драконов больше нет в городе. Хочешь, побываем там? Ундин замотал головой, а увлёкшийся Петер продолжил, не вдаваясь в причины. — А захочешь, так вообще отправимся через Узкое море в Вольные города Эссоса. Вот где настоящие чудеса! Ундин с любопытством разглядывал размечтавшегося парнишку. Ну ничего себе! Его подопечный лорд оказался с сюрпризом! Похоже, он принял его помощь не как должное, а посчитал себя обязанным. В общем, следовало ожидать. Глядя, как король Антоний справедливо ведёт дела со своими мастерами, в том числе уважительно разговаривает с ним самим, Ундин самостоятельно мог сделать вывод, что и дети его — не самовлюблённые пустышки. Так и оказалось. Этот пацан, конечно, идеалист и вообще, хватил лишку, мечтая пешком обойти весь мир. Ну ничего, когда деньги прогуляет, передумает и повернёт домой. — Мне придётся переодеться в вещи попроще и придумать другое имя, — рассуждал тем временем Петер, — потому что не поймут, почему лорд наследник Севера путешествует без коня и свиты. Будут принимать за самозванца и считать лёгкой добычей для грабежа. Согласен? Или нам лучше сразу купить пару лошадей, как думаешь? Ундин нахмурился, в раздумье выпятил губы и покачал головой отрицательно. — Вот и я думаю, что пешком мы будем неприметнее, а сразу все деньги потратить — тоже так себе решение. К тому же ещё и лошадей кормить придётся. Петер не знал, сколько там монет у Ундина, но решил этот довесок в расчёт пока не брать, вряд ли там много. А спросить постеснялся. Это значило бы перетягивать на себя роль лидера, а он был не готов до такой степени альфовать в их тандеме. Чувствовал себя мальчишкой перед Ундином. Тот, хоть и выглядел молодо — с виду едва ли достиг тридцати лет — но спокойно и естественно брал на себя принятие решений. И Петер не видел смысла пытаться корчить из себя лорда Старка, особенно здесь, сейчас, с этим человеком. На самом деле для Петера было той ещё загадкой, как себя держать. К такому его не готовили! Он бы смог вести себя покровительственно, если бы спутник нуждался в его советах, в руководстве каком-то. Но очевидно — ничего подобного! Не нуждался он. А тут ещё то обстоятельство, что Петер считал себя двойным должником: Ундин не только в подземелье Петера прятал, но ещё и в драку незаконную ввязался, лишь бы молодого лорда не нашли. И чем отплатить, было непонятно. И всё же один хороший совет лорд-отец ему в своё время дал. Совет на все случаи жизни: честь не в том, чтобы заставить всех думать, что ты важнее, а в том, чтобы в нужный момент напомнить каждому, в чём его значительность. А чтобы поверили — быть честным. И о себе, и о других. Это было странно слышать. Об омегах в книгах и летописях отзывались, как о хитрых и изворотливых дипломатах. Поэтому Петер не ожидал от Антония Старка таких убеждений, хотя всю жизнь видел его именно таким. В то же время какая-то хитрость и в этой мудрости заложена была. И если следовать отцовскому совету, какой расклад сил сейчас виделся Петеру справедливым? Если совсем честно? Петер не хотел ни быть главным, ни подчиняться. Он хотел стать с Ундином равноправными спутниками, друзьями, стать одинаково полезными друг другу, словом, быть как братья. Ведь этот человек годится ему скорее в братья, чем в отцы! Надо будет потом спросить, сколько ему. Брата у Петера не было, но этот образ дал ему точку опоры, образец, подсказку, как следует разговаривать со своим спутником. *** Среди ночи Петер проснулся от холода. На поросший лесом горный склон, где они прятались, опустилось влажное облако, и на поляне резко похолодало. Звёзды едва мерцали, затянутые туманным маревом. До рассвета оставалось ещё два-три часа, а под лесным сводом было темно. Костер погас, угли были еле тёплыми. Петер свернулся калачиком, полежал, пытаясь заснуть несмотря на холод, но понял, что не выйдет, и потихонечку поднялся. Ундин лежал теперь на спине и тихо посапывал. Петер обогнул кострище, стараясь не шуметь, и сунул руку в котомку Ундина, ведь в его собственной подходящей одежды больше не было. Он бы взял из своих покоев одеяло, но оно было изорвано на полосы днём раньше для спуска из окна, а требовать слуг принести новое не было времени. А вот у Ундина одеяло нашлось. Петер благополучно вытащил его и вернулся на своё место, не разбудив товарища. Он укутался и закрыл глаза. Он подумал, как утром Ундин проснётся и увидит, что Петер спит под единственным одеялом, а ему — не досталось. Ну и какие они после этого братья?! Петер сел и, кутаясь в одеяло, оторопело уставился на погасшие угольки. Что же делать? Не спать, что ли, всю вторую часть ночи? Хорош из него будет после этого боец! Он встал, накинул одеяло на Ундина, безмятежно спящего на спине, а сам попытался раздуть угли, сунув туда несколько сухих листьев и прозрачных завитков коры. Только зря поднял в воздух облако пепла. Поискав огниво и нигде не найдя, Петер сделал вывод, что оно в кармане у Ундина, а будить его не хотелось. Мало ли, как он решит вопрос с одеялом! Может, Петеру решение Ундина не понравится! Не хватало ещё, чтобы его укутали, как маленького, закрепляя за ним подчинённый статус. Оставалось одно. Петер, в общем, уже бывал с Ундином под одним одеялом. Правда, тогда, в подземелье всё кончилось плохо. Но ведь во время поездки на спине Ундина всё кончилось хорошо? Петер ничего не натворил, Ундина ничем не оскорбил, своего достоинства, можно сказать, не потерял. По крайней мере, Ундин не возмущался, что его спине неудобно. Значит, не заметил ничего. А Петер, оказывается, может переживать свои выпадения из реальности незаметно для окружающих. Ну что ж. Стоит попробовать ещё раз. Если его и на этот раз охватят мечты, то в мечтах он и заснёт, только сны приятней будут. Петер перенёс охапку еловых веток, на которой спал, положил их около Ундина с внешней стороны от костра, прилёг, осторожно расправил край одеяла, укрыв и себя, и повернулся к Ундину спиной, даже его не касаясь. Но Ундин, почуяв во сне, что он под одеялом с другим тёплым телом, не просыпаясь повернулся к нему, закинул на него руку выверенным привычным жестом и прижал к себе. Петер сначала сжался от испуга, что будет, если Ундин проснётся и обнаружит, кого обнимет. Но тот продолжал спать, это было отлично слышно по его размеренному дыханию. Петер тоже расслабился: решил спать — надо спать. Не тут-то было! Его снова накрывало желанием, как будто сжатая весь день пружина теперь продавила его волю и вытолкнула на поверхность его скрытые потребности. Теперь, когда его обнимали сзади, когда приятная тяжесть знакомой руки собственнически прижимала его к настилу, он намного сильнее поплыл, чем днём. Вся его задняя часть тела от затылка до пят сначала покрылась мурашками, а потом вдруг согрелась и начала гореть огнём. Петер пытался намечтать себе, как будто он просто лёг спать вместе со своим альфой и что сейчас нужно немногое — только заснуть. Но тело так нестерпимо требовало случки, что Петеру трудно было лежать тихо, не ёрзать и не пытаться обратить на себя внимание, вызвать у воображаемого альфы мысль о своём горячем теле и желание овладеть им. Он несколько минут провёл, отдавшись этой истоме, надеясь, что приступ пройдёт сам собой, и лишь заставляя себя не шевелиться. Но хотя обнимал его и не альфа, Петер вдруг ощутил, что у спящего притиснувшегося к нему человека желание возникло. У Ундина в это время в царстве сна были свои грёзы и свои объекты вожделения. Да что за невезение! Петер чуть не взвыл от досады, переждав вспышку внутреннего огня, пришедшую вместе с этим осознанием. Попробовать отодвинуться, выбраться из объятий, вообще лечь отдельно? Да он теперь не заснёт, даже если уйдёт на другой край леса! Петеру так хотелось протянуть руки назад, схватиться за бёдра Ундина, вжать их в себя ещё теснее! Аж слёзы собрались в уголках глаз от невозможности двинуться! Он едва удержался от того, чтобы схватить руку Ундина и начать гладить ею себя. Как себе помочь?! Он чуточку развернул свои бёдра кверху, на секунду зажмурившись от того, что почувствовал при этом ягодицами, потихоньку развязал свои штаны и прямо под одеялом, пользуясь темнотой и крепким сном товарища, стал гладить себя. Он делал это только пальцами, боясь пошевелить запястьем или всей рукой, он ведь хотел, чтобы Ундин не заметил никаких движений и не проснулся. Но такой слабой ласки парню было недостаточно, чтобы разрядиться так же быстро, как обычно. Он ещё довольно долго изнывал под собственными пальцами, остро ощущая всем телом Ундина, что заставляло его едва не дрожать от перевозбуждения. Он хныкал про себя от тех ограничений движения, которые только продлевали его постыдное удовольствие. Он довёл себя до того, что в нём как будто дрожала перетянутая струна, и каждое новое шевеление пальцами вызывало новый внутренний звук блаженства. Наконец, струна лопнула — и Петер весь напрягся до кончиков пальцев, чтобы не вскрикнуть от счастья. Ох, будто солнце вспыхнуло под веками! Внезапное напряжение его тела уловил спящий Ундин, завозился, повернулся обратно на спину. И тут он сквозь сон осознал, наконец, кого обнимал сейчас под одеялом. Петер всё ещё лежал спиной к нему, а он вдруг вскочил, как ошпаренный, отбросив свой край одеяла, отпрыгнул от их лежанки, опираясь в землю носками ступней и кончиками пальцев обеих рук, чуть не влетел в чёрные угли, чудом перепрыгнув их вторым нелепым прыжком. С той стороны костра он распрямился и смотрел, как Петер медленно поворачивается к нему вместе с одеялом, как удивлённо смотрит сощуренными, вроде как сонными глазами, пытаясь понять, что случилось. Ундин поймал его взгляд, понял, что Петер не сердится, по крайней мере пока, и изо всех сил замотал кистями рук, выставив вперёд ладони, как человек, который интенсивно отнекивается. Он ещё не понимал, как оказался спящим рядом со своим лордом, да ещё и под одним одеялом. Он помнил, что Петер в подземелье просил его так не ложиться, но он не помнил, когда Петер позволил ему так лечь здесь, в лесу. К тому же, эта близость как назло принесла ему возбуждающий сон. Петер заметил? Или он спал? И Петер, как назло, вел себя странно. По нему ничего было не понять. Он отвернулся обратно и некоторое время сопел, возясь со своей одеждой под одеялом. В темноте Ундин не мог разобрать, что он делает и зачем. Потом Петер сел и поднял глаза на Ундина. Испуганно? Растерянно? Виновато? — Нет, нет, не пугайся! Ты чего! Всё в порядке! — заговорил Петер. — Ты чего так отпрыгнул? Просто стало холодно — облако, всё как в сыром тумане — и я укрыл нас обоих. Одеяло-то одно… Ничего страшного! Иди обратно! Петер похлопал по настилу. — Или ты… Не хочешь? — упавшим голосом спросил он. Вдруг Ундин догадался, что тут только что произошло? А вдруг он давно не спал и всё знает?.. И отпрыгнул, весь передёрнувшись? Ундин недоверчиво приблизился. Лёг на своё место — боязливо лёг, спиной к Петеру. Но смятое одеяло трогать не стал. Петер покачал головой. Если сейчас начать возиться с костром, последний сон слетит с обоих. Петер огляделся, встал, принёс свой меч в ножнах, положил в центр одеяла. Одной половиной укрыл Ундина, а другой — себя. — Спи, — строго сказал он. — Темно ещё. Некоторое время они оба притворялись спящими, но их выдавало намеренно неслышное дыхание. Петер не видел, как Ундин улыбается, лёжа к нему спиной: ведь пока он спал, лорд укрыл его одеялом. И не постеснялся лечь рядом. И не оттолкнул, когда Ундин неосознанно обнимал его. Драконьи яйца, что это тут делается-то?! Но через время темнота взяла своё, и они оба почти одновременно засопели.