Привычный про́клятый мир

— Что такое «омега»? — спросил Лютик. — Омега? — растерянно переспросил Петер, не представляя, как начать объяснять. — У вас что, их как-то иначе называют? — Смотря кого! Кто они такие? — спросил Лютик. — Ну, обычные омеги. А как у вас называют тех про́клятых, которые издают манящий запах, привлекающий альфу? Петер подумал, что в летописях о сотворении проклятия нигде не было прямо описано, в чём именно оно заключалось. А что к чему, он догадался постепенно из намёков и поведения взрослых. И теперь он пытался подбирать слова, которые мог произнести вслух и которые при этом отражали бы суть происходящего. При этом он зачем-то взглянул на Ундина, надеясь увидеть, что тот не придаёт особого значения этой неловкой теме, но поймал такой заинтересованный взгляд, что слова застыли у юного лорда на языке. — Привлекая альфу к чему? — скороговоркой спросил оживившийся Лютик. — Кто такая альфа? И что за проклятие? Эти ваши омеги привлекают запахом чудовище по имени Альфа, а она пытается их сожрать? — Да нет же! — с облегчением засмеялся Петер. — Всё не так кровожадно! Похоже, там, откуда вы пришли, всё устроено совершенно иначе. — Это верно, — перебил их Геральт, — совершенно иначе. Но я смотрю, это долгий разговор. С этими словами он встал, пощупал изнутри свои сапоги, снял с распорок штаны и стал их спокойно и с достоинством натягивать. — Давайте лучше выдвигаться, — сказал он при этом, — вы и по дороге сможете поговорить. А ещё лучше оставить обмен историями до той прекрасной минуты, когда перед нами опустеют блюда с мясом, а кружки, напротив, будут исправно наполняться. — Точно! Как я мог забыть о том, что наши новые друзья мечтают о еде! — поддержал Лютик и последовал примеру Геральта. Пока гости одевались, Петер и Ундин тоже обулись, собрали свои пожитки, затоптали костёр и свернули лагерь. Петер почувствовал себя уверенней, когда опоясался мечом. Не стоило, конечно, быть таким беспечным и оставлять оружие далеко от себя. Но кто мог ожидать появления людей посреди озера в лесной глуши! По дороге Петер постарался увести разговор в сторону, чтобы не пришлось снова говорить об омегах и альфах. А Лютик оказался жаден до любой информации и с не меньшим вниманием выслушал рассказ о Матери Драконов и Великой зиме, которую Петер выбрал для начала. *** Петер нараспев и поэтично изложил по памяти историю того, как наследница великого рода Таргариенов, правящих на континенте долгие века, оказавшись в одиночестве в изгнании, вызвала к жизни давно окаменевшие яйца древних драконов, исчезнувших с лица земли. Войдя в огонь с тремя драгоценными реликвиями, она вышла невредимой и с тремя новорожденными драконами. С тех пор, как молодую женщину везде начали сопровождать три её детища, её стали величать Матерью Драконов. Вернувшись на родину и заключив союз с армией Севера, Дейнерис и её драконы сыграли решающую роль в Предзимней битве и сокрушили армию Короля Ночи и его жутких белых ходоков. После победы власть над Севером осталась у Сансы Великой, а Дейнерис по праву заняла Железный трон в Королевской гавани, заключив брак с человеком, которого любила. Этот человек, хоть и был потомком одновременно Старков и Таргариенов, не хотел власти, и Мать Драконов взвалила всё непосильное бремя на себя. Страна, разорённая междоусобными войнами в течение непомерно длинного лета, не была готова к Великой зиме, самой длинной из зим за последнюю тысячу лет. Север был в лучшем положении, Север знал, что зима близко, и умел делать запасы надолго и всерьёз. Но даже северянам пришлось нелегко, слабые умирали, сильные слабели. Несмотря на пережитые её страной страшные годы, Дейнерис до сих пор правила в Королевской Гавани, а удержаться на троне и сохранить преданность подданных ей помогли её мудрость, верные приближённые и главное — драконы. Королева и ее огнедышащие дети всю страшную зиму спасали страну от голода. Драконы каждое утро плавили лёд в заливе, изрыгая пламя, чтобы рыбацкие суда могли выйти с сетями на промысел в море. Это спасло столько жизней, что по окончании зимы люди восславили Королеву в сказках и балладах. Она при жизни сделалась легендой, продолжая восседать на Железном троне. Ундину тоже было очень интересно слушать, хоть он и читал об этом в одной книге. Петер рассказывал о событиях, услышанных им лично от непосредственной участницы Предзимней войны — Сансы Великой. А Ундин, как и Петер, родился много позже той длинной зимы, и его питали в основном противоречивые и бессовестно приукрашенные народные легенды. В некоторых говорилось, что Дейнерис может и сама обращаться в дракона, в других — что она до сих пор кормит их собственным молоком, в третьих — что она тайком пожирает их яйца. Вопрос, почему у драконов нет потомства, так и оставался тайной. В конце истории Петер с уважением заметил: — Королева Дейнерис лишь немного моложе моей леди-бабушки, Сансы Великой, и нам пишут из их столицы, что она готовит себе преемников, которые должны будут править коллегиально. — Постой, так если зима у вас длилась несколько лет, то как же вы отмеряете годы? — спросил Лютик. — По звёздам, — охотно ответил Петер. — Ночью я покажу, как созвездия расположены в начале года, и как — когда год завершается. А у вас? У вас что, зимы одинаковой длины? Это же неестественно и несвойственно природе! — в свою очередь удивился он. Но Лютик продолжал нетерпеливо спрашивать: — А драконы? Они и сейчас живут вместе с Матерью Драконов в Королевской гавани? Их можно увидеть? Ундин, как и Петер, никогда их не видел. — Нет, — отвечал Петер, — их трудно прокормить в густонаселенной местности вокруг столицы. Когда вернулось лето, а зимы снова стали короче, все трое драконов поселились в горах. Там в их распоряжении охота на горных коз и винторогих баранов, но иногда они спускаются на равнину полакомиться дикой олениной. — И не трогают людей? — поразился Лютик. — Они же разумные, — обиделся за драконов Петер. — Они даже домашний скот не трогают! Пока им не предложат, конечно! Королева Дейнерис повелела эту горную гряду считать драконьими землями и назначила смертную казнь за вред их жизни или здоровью. Но казнь применять не пришлось, смельчаков не находится нападать на драконов или искать их яйца. Да и гнёзда драконы устраивают себе только в пещерах и расщелинах на абсолютно неприступных горных кручах. До постоялого двора компания добралась куда быстрее, чем когда двоим путешественникам приходилось обходить селение, не приближаясь к нему, но день уже клонился к вечеру. Этот постоялый двор не был богатым и шумным почтовым пунктом на Королевском Тракте, он был небольшим кабаком в захолустье. Он кормился тем, что был расположен на второстепенной дороге в дне пути от Тракта на запад, и здесь останавливались редкие торговые обозы. Но в основном сюда заходили только местные пьянчужки да земледельцы с пастухами, у которых завелись лишние денежки на крепкие напитки. *** Пока пропекались заказанные новыми друзьями окорока, Ундин и Петер с восторгом навернули душистого наваристого супа. Эх, пожалуй, стоило терпеть столько лишений, чтобы получить это ни с чем не сравнимое удовольствие! Геральт с Лютиком сидели по другую сторону стола. Геральт не спеша смаковал своё пиво и глядел на Лютика, который перебирал струны, иногда прерываясь и поднимая голову, чтобы тоже отпить из своей кружки. Струны мягко отзывались на прикосновения барда, и он начал тихонько напевать: — Голос мой дом. Голос мой сад. Голос мой рай, голос мой брат… Ундин напряжённо нахмурился было, но постарался не подать виду, что чем-то недоволен. Лютик ему нравился, не хотелось думать, что это песня-издёвка. Тем временем мелодия сменилась. Лютик попробовал другой ритм и тональность: — Голос и струны, Рифм и нот хоровод… Уличным шумом Мой город мне подпоёт… — Удивительно! — Лютик поднял голову и, обводя остальных троих блестящими глазами, вполголоса поделился с друзьями: — Здесь совершенно другой язык, а я не только владею им, как родным, но и чувствую рифмы! Непередаваемое чувство! Да, настроение у барда явно было одухотворённым. После того, как подали еду и все четверо насытились, Ундин заметил, что помещение начинает заполняться любопытными посетителями. Видно, по селению слух прошёл о новом госте с музыкальным инструментом, и люди потянулись послушать — вдруг споёт для всех. Выгодное для наблюдения место лицом ко входу успел занять Геральт, но Ундин время от времени как бы невзначай осматривался, проверяя, не ведёт ли кто-нибудь себя подозрительно, не узнал ли кто-то их с Петером. Но народ терпеливо ждал песню, и никто из пришедших не выходил наружу. Ундину и самому хотелось узнать, о чем поют в другом мире, в котором полно нечисти и колдовства, но нет проклятия. И он всё ещё с подозрением поглядывал на нечеловечески жёлтые радужки ведьмака. В полной ли мере сам он человек? Стоит ли чего-то опасаться? Очаровашка Лютик рядом с ним беззаботен, но кто знает… Петер, который не меньше Ундина соскучился по благам цивилизации, набрался смелости попросить: — Лорд Лютик! Вы не могли бы сыграть и спеть нам что-нибудь? — Геральт не поёт, — хихикнул Лютик. — Так я же… Я понимаю, я имел в виду лично вас, — смущённо пояснил Петер и, чтобы не встретиться с насмешливыми желтыми глазами, уткнулся в кружку с пивом, сделав большой глоток. — Это ты ко мне на «вы» обращаешься? — Лютик искренне удивился. — До сих пор? Это надо срочно исправить! А то чувствую себя столетним! — Что недалеко от истины, — сдерживая улыбку, поддел его ведьмак. — Геральт! Как ты мог! Это был мой секрет, а ты! — он снова повернулся к Петеру и намеренно вернулся к официальному тону. — У нас есть чудесный обычай, уважаемый лорд Петер. Когда друзья собираются перейти на ты, они пьют горячительный напиток, сцепив при этом руки, которыми держат бокалы, вот так, — Лютик переплёл руки. — А у вас такой есть? Петер помотал головой. — И когда допьют, они должны поцеловаться! — завершил Лютик. Петер удивлённо поднял брови, но не нашёлся, что ответить. Он решил, что Лютик уже вызвал у него достаточно доверия и симпатии, так что — почему бы и нет! — Вы согласны, лорд Петер? — спросил Лютик церемонным голосом. Петер вопросительно взглянул на Ундина, который сидел с краю и помешал бы Петеру выйти из-за стола. Тут Ундин решительно встал, взяв в руку кружку с пивом, и сам шагнул к Лютику. Побрататься с пришельцами по их собственной традиции показалось ему отличной идеей. Пусть он и не сможет обращаться к барду ни на «вы», ни на «ты», но скрепить отношения — это к лучшему. Ундин дружелюбно улыбнулся Лютику и приподнял свою кружку на уровень глаз, делая предложение. Лютик не смутился, он вскочил, отодвинув лютню, радостно хлопнул Ундина по плечу и тоже поднял кружку, открыто глядя ему в глаза. — За нашу дружбу! — воскликнул он, вольно или невольно привлекая всеобщее внимание, и завёл свою руку за руку Ундина. Пить, заплетя руки, оказалось довольно неудобно, так что они, сделав по глотку, расцепили руки и со взаимной охотой весело чмокнулись в губы. Ундин повернулся к Геральту и протянул к нему свободную руку, словно приглашая на танец. Геральт лукаво взглянул на него и приподнял одну бровь. Увидев это, Лютик забежал Геральту за спину и попытался заставить его сдвинуться к краю скамьи и встать. — Давай, Геральт, давай, соглашайся, ты сможешь! Я знаю! Ундин, увидя, что Лютик устраивает из их затеи зрелище для всех собравшихся, не стал отступать. И Геральт, продолжая улыбаться, встал, взял кружку и сцепил свою руку с рукой Ундина. Поцелуй Геральта оказался не звонким и влажно-смелым, как у Лютика, а сухим и лёгким. И это Ундину тоже понравилось. Каждый из этой парочки был хорош по-своему. Вот бы они и при ближайшем знакомстве оказались именно такими славными ребятами, какими выглядят сейчас! Геральт с чувством выполненного долга сел на своё место. И — возможно, это Ундину только показалось — но его впалые щёки слегка порозовели на скулах, а взглядом он старался не встречаться в эту минуту с новым товарищем. Ундин отвёл взгляд и оглянулся на Лютика. Тот подсел к Петеру со свободного края лавки и, в согласии с церемониалом выпив с ним за дружбу, как раз поцеловался с парнем. Ундин незаметно вздохнул. Если бы Лютик был из их мира и попадал под проклятие, примерно такого альфу Ундин пожелал бы Петеру. Ах, да! Лютик ещё и занят. Лютик ещё раз стукнулся с Петером кружками, чтобы помочь ему замаскировать смущение, если оно возникнет, а сам встал и уступил Ундину его место. Если Петер и смутился, то успешно скрыл это. Только Ундин, который как раз сел рядом, заметил, как побелели пальцы Петера, с силой сжимавшие кружку, пока парень не выпил всё пиво до дна. — Так на чем мы остановились? — спросил бард, усаживаясь и кладя лютню обратно на колени. — Я хотел попросить тебя спеть песню, — напомнил Петер и отставил кружку. — Можно? — Конечно, можно! Проси! — царственно выпрямился Лютик. Насладившись наступившей паузой, он засмеялся и сказал: — Выдохни, братишка, конечно, спою. — Вот уж о чём его не приходится упрашивать, — пробормотал Геральт, — скорее приходится умолять замолчать. И тут же подпрыгнул от ощутимого тычка лютиковых пальцев в рёбра. — Эй! Скажешь, я не прав? — возмутился Геральт, явно довольный, что вызвал у всех улыбки.