Привычный про́клятый мир

Подходя к тронному залу, леди Виолетта, Лютик и Ундин издалека услышали лязг мечей. Лютик удивился, он думал, Геральт быстрее отделается. Ундин приготовился, напружинил ноги и крепче сжал меч. Леди первой решительно вошла в зал. Увидев, что двое сражаются против одного, пришлого, она резко, властно потребовала: — Прекратите! Геральт, не оборачиваясь ко входу, догадался, что явилась мать лорда, но защищаться не перестал. Он только сразу понял, что не будет убивать сына на глазах у матери. Хорошо, что он не под действием эликсира — ведьмачьи стимуляторы безжалостны, они порождают ярость и жажду сеять смерть. А учитель танцев испытал, увидев леди, заминку, решая, как быть. Мало того, что этот беловласый дошёл аж до тронного зала, да ещё и старая леди на свободе! Значит, вся стража, верная лорду, перебита. Если это переворот, то нужно быстро понять, кому выгодней подчиняться. Ундин подбежал к дерущимся и попытался рубануть мечом ближайшего из противников Геральта, старшего, рассчитывая пусть не ранить, но хотя бы отвлечь его. Тот среагировал вовремя и отразил удар. А Геральт, против которого остался один лорд Колтон, использовал миг, когда тот бросил ошарашенно-яростный взгляд на мать. Как будто одного её слова ему было недостаточно, чтобы по голосу узнать! Мальчишка всё-таки! Геральт пробил ему плечо, задев верхушку легкого. Такая серьёзная рана выводила лорда из строя, но не угрожала немедленной смертью. Геральт прыгнул к тренеру. Успел. Он мог бы его пощадить, ранить в мышцу ноги или спины, но тогда Ундин не увернулся бы от нацеленного ему в лицо острия меча. Что такое самоучка против этого профи! Геральт махнул лезвием наискосок, и тренер завалился на бок, заливая пол кровью из шейной артерии. Геральт оглянулся на лорда. Закатив глаза и уронив меч, тот всё ещё оседал на пол на слабеющих коленях. Леди Виолетта стояла словно изваяние там, где вошла, прижав кулаки к груди. Она не подбежала к упавшему сыну. Расширив глаза, она смотрела, как краснеет от крови его одежда. — Что ты наделал, что ты наделал, Берти… — бормотала она. Лютик кинулся к Геральту, осмотрел его на предмет ранений, убедился, что обошлось, и коротко, порывисто обнял. Взгляд лорда Колтона, лежащего в двух шагах от барьера, немного прояснился и упал на Ундина, всё ещё держащего меч. Лорд узнал Ундина, он видел обоих пленников из окна, когда их привезли, знал, что они друзья. — Нет, не надо, — слабо проговорил он, — я не виноват… Ундин с тревожным удивлением шагнул к нему, чтобы лучше слышать. — В чём не виноват? — страшным шёпотом спросила леди Виолетта, не двигаясь. — Я ничего ему не делал. Он сам… — хрипло выговорил Колтон, продолжая глядеть на Ундина. — Он сам выбрал свободу. Я ему не помогал. Он сделал жалкую попытку приподняться на локте, чтобы отползти, заелозил ногами, зажмурился от боли и страха. — Что? — прошелестела его мать. — Ещё и этот? В этот момент в Ундине что-то перемкнуло, и до него в один миг дошло, что речь о Петере: с Петером случилось что-то такое, что слишком страшно было осознать. Одними губами произнеся «нет», Ундин понял только одно — что он должен сделать. И что сделать это — будет правильно. Задыхаясь, он занёс меч над лордом, целя ему в лицо. В лицо проще попасть, чем в сердце. Но тут на него налетел сбоку Геральт, оттолкнул всем телом, а когда Ундин рванулся довершить дело, обхватил его под мышки в свои железные объятья и оттащил назад. — Он сам спрыгнул, сам, — повторил лорд, весь белый, как молоко. Ундин ещё бился и пытался вырваться, когда они оба увидели, как леди Виолетта царственно приблизилась к простёртому в луже крови лорду, обеими руками остриём точно вниз уверенно подняла меч, который до сих пор держала, и всадила ему в шею. После этого осела, опустилась на колени рядом с его телом, не в силах оторвать взгляд от его остекленевших глаз. Она тихо положила меч, как бы не смея громким лязгом нарушить наступившую неподвижную тишину и молчала некоторое время, а Ундин, Геральт и Лютик смотрели сзади на её каменные плечи и не решались двинуться. И вдруг она затряслась и закатилась в беззвучном рыдании, воздев руки и вцепившись в волосы. Геральт подошёл к ней, опустился на колени, осторожно развернул её к себе, привлёк, заключил в объятия. Тогда она схватилась за него, уткнулась лбом в его грудь, и её рыдания вырвались наружу. Она прекрасно видела, как Геральт предотвратил смерть её сына, но — она знала о Берти больше. И имела право решать. Имела право приговорить его и привести приговор в исполнение. Лютик подошёл поближе к Ундину, неподвижно глядящему на Геральта и леди, встал плечом к плечу с ним на всякий случай. Приступ рыданий леди Виолетты начал стихать. Она подняла голову и, сжимая в кулаках складки куртки Геральта и тем держась прямо, сказала ему едва различимым шёпотом: — Простите. Я ведь хотела, хотела их разрушить! Но всё думала, что не к спеху. Кто знал, что он снова пустит их в ход… — Вы не виноваты, — тихо ответил Геральт, не зная, что она говорит о небесных камерах, но улавливая суть. Он чувствовал безнадёжность любых попыток помочь, бессилие и одновременно — восторг перед ней, потому что она могла думать в такую минуту о ком-то, кроме себя, своего стыда и горя. — Это не ваша вина, леди Виолетта, — повторил он. Лютик взял Ундина за руку, сначала осторожно, но после сжал его ладонь покрепче. — Пойдём, — сказал он. — Нужно проверить. Может, это не о нём? Может, Петер ещё жив! Пойдём скорее. И он потянул Ундина к выходу. Геральт оглянулся на них, кивнул и начал привставать, чтобы помочь леди Виолетте подняться. Лютик привёл Ундина к небесным камерам, и они вдвоём открывали засовы, распахивали двери каждой, заглядывали в них, торопя себя, чтобы быстрее узнать правду. Но все камеры оказались пусты. Лютик уронил руки и жалобно посмотрел на Ундина. — Постой! — воскликнул он, бодрясь. — Надо проверить и в покоях, вдруг он заперт в одной из комнат. Но Ундин остановил его жестом и вошёл в крайнюю из камер. Лютик кинулся за ним. — Стой!.. Не надо!.. Ундин обернулся и сделал успокаивающий жест. Лютик увидел, что не в пропасть спрыгивать он собирается, а, внимательно хмурясь, осматривает камни стен, пытается понять что-то. Тогда бард отступил от двери, дал Ундину место вернуться в коридор, когда тот закончил осмотр. — Что ты ищешь? Я помогу, — предложил Лютик, но Ундин не отреагировал. Он продолжил обходить камеры и проверять их. Лютик присоединился к нему, хоть и не знал, что искать. В одной из камер Ундин присел, дотронулся рукой до стены. Лютик заглянул из коридора, зашёл, скорбно встал рядом, наклонив голову. Низкий потолок всё равно не дал бы выпрямиться. Ундин касался пальцами стены около выцарапанной надписи, но не сразу решился тронуть слово «Петер». Положил ладонь на камень, накрывая слово целиком, как будто желая его согреть. Не дыша, кончиками пальцев, едва касаясь, погладил, словно боясь повредить. Провёл пальцем по каждой чёрточке, повторяя написание слова буква за буквой. У него сейчас не выходило вызвать в памяти лицо Петера, вспомнить его черты, но он как наяву видел его руку, вычерчивающую эти буквы, тыльную сторону ладони с этими его выпуклыми костяшками и слегка выступающими венками. Ундин опустил руку, продолжая сидеть. Лютик молчал. Ундин повернул к нему голову, и столько жалобной муки было в его глазах, что Лютик подумал — никакие самые искусные и пронзительные слова не передадут этого ни в стихах, ни в песнях. Если бы Ундин мог говорить, он не смог бы сказать больше, чем этот его взгляд. Лютик положил ему руку на плечо, сжал, пытаясь поддержать морально. Ундин опустил голову и сидел так ещё некоторое время. Неверяще и в то же время обречённо помотал головой сам себе, снова замер. Когда он поднял взгляд, губы его были решительно сжаты. Он показал Лютику вниз, в пропасть за краем камеры, потом на дверь, так, что Лютик понял — он хочет спуститься и увидеть своими глазами тело Петера. — Не лучшая идея, — сказал Лютик мягко. — Не надо этого, Ундин. Не надо. Но Ундин уже вставал и тянул его в коридор за руку. — Спустимся позже, все вместе, и тогда мы с Геральтом сходим туда, проверим это, скажем тебе, — попытался уговорить его Лютик, но напрасно. Путь к главному выходу из замка, единственному, который был им известен, проходил недалеко от тронного зала. Лютик вытащил руку из руки Ундина и сказал: — Я сейчас. Я только захвачу Геральта. А ты вон туда иди, мы тебя догоним. Там, у входа прямо за мостиком стреножены обе наши лошади. Но ты лучше спускайся пешком, потому что по дороге в замок сейчас поднимается целая армия, а может, и две, причём враждующие. Пешему тебе легче будет спрятаться в валунах, если встретишь их. Ундин кивнул и двинулся дальше. — Эй, Ундин! — Он оглянулся. — Осторожней там! Береги себя! Ундин ещё раз кивнул. Одну армию — Фридриха, верного леди Виолетте, и с ним большую группу вооружённых людей — он пропустил мимо себя ещё в замке, спрятавшись в один из боковых коридоров. А вторую — гвардейцев и стражников лорда Колтона — так и не встретил. Возможно, они ещё ничего не знали. *** Петер спускался по скале сначала так легко и с удовольствием, что даже боялся сглазить. Пальцы слушались идеально, неровностей хватало, высоты он никогда не боялся. Но то, чего он боялся, случилось — выпала роса. Самое плохое, что он не знал и не мог посмотреть, сколько уже пройдено и сколько осталось. Лишь примерно мог ориентироваться на свое внутреннее чувство времени, натренированное боем башенных часов в родном Винтерфелле. Теперь, чтобы не соскользнуть, приходилось не просто опираться на трещины, а впиваться в них изо всех сил. И это отнимало не только физические, но и моральные ресурсы. Постоянно держать в поле внимания не только каждое своё движение, но и каждую неподвижную конечность — это выматывало. Но выбора у него не было. Он спускался. Соскользнул несколько раз, но, повиснув на руках, вновь нащупывал опору ногами. Ожидать, когда бесконечный спуск кончится, было плохой идеей, потому что он не кончался. Питер понял это и просто смирился, что этот спуск будет продолжаться вечно. Это помогло. Он поймал некую разновидность транса, когда просто делаешь, что должен — и будь что будет. Тяжело, беспросветно, но делаешь. Уже никакие внешние аргументы, вроде «сбежать», «спасти Ундина», даже просто «выжить» — не работали. В мозгу стучало просто — «Ты должен. Должен.» И он двигался вниз. Спустя неизвестно сколько времени, ступив ногой на ровную поверхность, на уступ, подобный узкой полке, он с измученным стоном лёг на него спиной, распластавшись без сил. Хотя уступ этот был едва ли не короче небесной камеры, и ноги Петера свесились с края, но тут было ровно! И Петер, осознав, что он в относительной безопасности, следует лишь только лежать и не шевелиться, отключился, впав в полуобморочное состояние, перешедшее в глубокий восстанавливающий сон. Разбудил его Ундин. После спуска по серпантинной дороге, охватывающей Копьё Гиганта не целиком, а только наполовину, с восточной стороны, Ундину пришлось ещё и обойти весь скальный массив вокруг. И вот он рассмотрел наверху среди окон замка что-то подобное чёрным зёвам небесных камер, а у подножья скалы у него над головой на одном из уступов виднелся ком чего-то по цвету чуждого, оттенка человеческой одежды. Чем ниже, тем полки становились обширней, и нижние были покрыты древней каменной осыпью, заросшей мхами разных оттенков. Ундину пришлось взбираться на эту насыпь, перебираясь по крупным валунам, местами прыгая, местами хватаясь руками и задирая колени чуть не до ушей. Возможно, когда-то здесь лежали трупы несчастных пленников, доведённых до помешательства пребыванием в камерах смерти, сорвавшиеся с края случайно или сбросившиеся в порыве безумия, лишь бы прекратить пытку страхом упасть. Но течение времени, хищные птицы, ежегодно сходящие со скал тающие снега и нещадные ветра разметали их останки без следа. И вот, Ундин приблизился к тому, что уже явно походило на неподвижное тело. «Крови нет, — почему-то отметил Ундин, хотя горло его перехватило, — крови нет, это же хорошо.» Хотя он понимал, что человечек, который лежал на уступе, мог от удара не разниться, а переломать себе все кости, позвоночник и не выжить. Чёртова надежда лезла к нему, мельтешила, рябила в глазах, забивалась в рот и нос, как мошкара, а он мысленно отталкивал её, отплёвывался и мотал головой. Сейчас он узнает точно, и тогда будет слишком больно. Если он не будет готов к этой боли, он не выдержит. Просто не выдержит. Сойдет с ума или хуже. Поэтому прочь надежду! Вот он забрался почти на самую вершину горы валунов, подпирающей скалу, поравнялся с каменной полкой и увидел Петера, лежащего на спине, свесив ноги. Сначала увидел его закрытые глаза и весь сжался, как перед ударом хлыста. А потом заметил, что вздымается его грудь, и — не поверил. Он стоял, ловил эти еле заметные движения, говорящие, что тело живое, и не смел поверить в это. Вдруг ему кажется? Вдруг он уже сошёл с ума? Ладони Петера покоились у него на животе. Ундин невесомо положил руку Петеру на грудь и следовал ею за его дыханием то вверх, то вниз. Его рука потяжелела вместе с тем, как он набирался уверенности, что ему это дыхание не кажется. Когда он полностью опустил вес ладони на тело Петера, он ощутил, как ровно бьётся его сердце. Тут Петер открыл глаза. — Ундин! — прошептал он, осторожно заглянул за край уступа, увидел, что это земля. Он дополз. — Ундин! — завопил он, спрыгивая на валуны и бросаясь ему на шею. — Ты жив! Жив! Обнимая Ундина, Петер засеменил босыми ногами, потому что не глянул, куда прыгать, и мелкие камешки потекли под ним, не давая опоры. Петер крепче вцепился в Ундина, чтобы не уехать со склона окончательно. Ундин и сам потянулся бы обнять парнишку, но такой горячей встречи даже он не ожидал. Он переступил ногами, чтобы не свалиться с насыпи, дал опору Петеру, подтянул его к себе, стиснул так, что у того кости затрещали. Они утвердились на надёжном валуне, но расцепляться не хотелось. Петер вжался щекой в обросшую щетиной скулу Ундина, и всё твердил, твердил: «Ты жив!» Он словно хотел и за него выговориться, словно знал, что Ундин твердил бы то же самое с тем же чувством. И Ундин, заполучив Петера себе, держа его в объятиях, едва веря своему счастью, судорожно водя рукой по его спине, а другой прижимая его голову к себе, не сдержался — поцеловал его в волосы за ухом. И ещё раз. Петер почувствовал. Понял, что происходит. Но ему показалось, что Ундина просто охватил восторг от встречи, что он это сделал в порыве чувств. Не было в этом глубоко личного, интимного. И поэтому Петер никак не выдал того, что почувствовал эту пару поцелуев. Не хотел спугнуть Ундина, дать ему повод разомкнуть объятия. Только сместил руки выше по его спине и крепче обнял. — Я хотел спасти тебя, — прошептал Петер. — Спустился по стене… Ундин кивнул Петеру в плечо, дыша в его запутанные длинные уже волосы. Он догадался. Невероятно, как Петеру это удалось, но то, что он решился, причем не ради себя!.. — А ты здесь! Как ты спасся? — Петер поднял голову и заглянул Ундину в глаза, как будто надеясь прочитать там ответ. Ему хотелось погладить эту колючую щеку, но он не осмелился. Ундин скромно потупился и мотнул головой за плечо, как бы намекая, что был не один. Тут Петер заметил, что по тропинке, протоптанной под насыпью, действительно подходят Геральт и Лютик, пешие, держась за руки, нагло пялятся, как они обнимаются, и улыбаются совершенно одинаковыми улыбками. Но молчат, сукины дети, чтобы не помешать.