Привычный про́клятый мир

Утро встретило путешественников так же приветливо, как и предыдущий день. Солнце било наискось сквозь листья, в кронах весело надрывались на разные голоса невидимые певчие птички. Пахло душистой хвоей и дымком от костра. Лютик раздул огонь и уже помешивал остатки вчерашнего ужина в котелке, ожидая, когда варево согреется. Геральт, пользуясь ярким светом, проверял конную амуницию, что-то тихо и ласково приговаривая при этом лошадям. Они вдвоём собирались в ближайшие дни повернуть на столицу. Королевская Гавань славилась храмами и дворцами. Лютик, которого раздразнили рассказы Петера, мечтал взглянуть на скелеты древних гигантских драконов. Красноречие Петера, который эти скелеты видел, его не удовлетворило. Ундин же о Королевской Гавани даже слышать не хотел, ну а Петер и не был против следовать за ним куда угодно. Для начала они наметили своей целью Старомест. Тем не менее пути всех четверых друзей на бижайшие несколько дней совпадали. Ундин выбрался из-под одеяла, осторожно переложив руку полусонного Петера со своей груди на землю. Вставая, поймал быстрый взгляд Лютика, и в этом взгляде не было ни насмешки, ни малейшей доли иронии. Только спокойная и одобрительная улыбка. Спустившись к ручью умыться и отлить, Ундин стащил с себя рубашку, поболтал её в воде и, отжав, обтёрся до пояса. Вдруг его внимание привлекло странное пятно на руке выше локтя. Оно было небольшим, но сильно шелушилось и кожа вокруг покраснела и потеряла чувствительность. Ещё вчера утром никакого пятна не было. Ундин сначала не поверил. Перевёл взгляд на бегущую воду. Вдруг наваждение развеется. Прополоскал рубаху ещё раз, чтобы занять руки, а потом снова глянул на то место, оттянув к себе участок кожи, чтобы лучше видеть. Не может быть. Но да, это было оно. Он знал, что это такое — видел как-то в детстве в Блошином Конце — но сил не было принять такое страшное открытие по отношению к себе. «Серая хворь». Откуда? И тут он вспомнил старика, ко всему равнодушного и больного, с которым сидел в камере темницы. В Орлином Гнезде. Выходит, сволочь Колтон преподнёс ему сюрприз с того света. Умудрился-таки, подонок. Ундин снова взглянул на руку. Теперь эта дрянь поползёт во все стороны по его телу, он с головы до ног запаршивеет, вся кожа сделается абсолютно нечувствительной. К нему никто не захочет приближаться. Через несколько месяцев и сам Ундин дойдет до последней стадии, потеряет интерес к жизни, все свои человеческие чувства, и только голод да примитивные потребности у него останутся. Он сделается безучастным ко всему каменным болваном до самой смерти. До скорой смерти. Ундин точно знал, что заразиться можно, только если прикоснуться прямо к повреждённой коже. Об этом трубили все мейстеры, вбивая это в головы всем и каждому, потому что в прошлые времена не удавалось предотвращать безобразные стихийные расправы над заражёнными. Сейчас таких отвозили в отдалённые монастыри для их же безопасности, а монахи и послушники помогали несчастным дожить свои несколько лет, не теряя человеческого достоинства. Так что истина, что заражение случается только при телесном контакте, была многократно подтверждена практикой и уже не вызывала сомнений. Были достоверно описаны случаи, когда люди по незнанию носили одежду больных или мылись в одной воде с ними, но не заразились. А Ундин не заметил, как задел язвы старика-заключённого, когда пытался растормошить его, вызвать на общение. Ведь бывший винтерфелльский кузнец не мог позвать его и втянуть в разговор словами. Темница отвечала своему названию — там было темно, так что Ундин почти не видел черты лица старика, не то что состояние кожи. Оказывается, не зря этот человек был обмотан в громоздкие одежды, они-то и помешали Ундину заметить опасность. Ундин, как только осознал масштабы произошедшего, как только смог поверить, что с ним случилось что-то настолько страшное, тут же подумал, а как же Петер? Вчера они и обнимались, и занимались любовью, но не снимали с Ундина рубашку, значит, можно было надеяться, что Петеру повезло избежать заражения. Ундин пошёл вниз по ручью, отдалился так, чтобы не попасться на глаза спутникам, разделся, внимательно осмотрел и ощупал себя со всех сторон. Больше пятен не было, точно. Кончики пальцев ощутили бы эту отвратительную суховатую шершавость. Оставалось верить и надеяться, что рубашка защитила вчера Петера. Помнится, когда Лютик с Геральтом вызволили Ундина из тюрьмы, то он обнялся и с Лютиком. Но в тот момент болезнь пряталась глубоко под кожей и не угрожала никому, а к старику Лютик даже близко не подходил. Теперь, когда с самим Ундином было уже всё ясно, он вдруг стал холоден и расчётлив. Потому что Петер в опасности. И этой опасностью был для него Ундин. Он присел на берегу, примяв траву, не обращая внимания на скрученное душевной болью сердце, и хмуро перебрал варианты. Их было немного. По всему выходило, что ему нужно сбежать, причём сбежать, никого не предупреждая, потому что не хотелось быть участником драмы, которая развернётся при прощании. Кто из троих отнесётся к Ундину сочувственно, а кто брезгливо, узнавать не хотелось. Даже в самом лучшем случае — всеобщих поисков выхода и попыток самопожертвования он не вынесет. И так придется резать по живому. Лучше уж сразу. И ещё — теперь Ундин не сможет заставить себя дотронуться до Петера, если тот снова захочет обнять его или как-то иначе потянется, чтобы прикоснуться. Ундин понимал, что опасно только заражённое место, но — не мог. Если Петер постарается его уговорить, что они все будут осторожны, что хотят, чтобы он остался с ними, то обоим будет мучительно знать о взаимном желании, но не сметь касаться друг друга. Дни друг рядом с другом станут тягостно длинными, а ночи — и вовсе невыносимыми. С другой стороны, сообщить Петеру и остальным, что случилось, тоже было необходимо, а значит, нужно перед побегом оставить записку. У Лютика есть книжечка для записей, подаренная леди Колтон, которую он называет «блок нот». И из тех же рук им была получена невиданная заморская диковинка — пишущая палочка в деревянной оправе. Что из вещей Ундин сможет взять с собой — не так трудно решить. Жаль, что меч придется оставить. Сейчас он вернётся к своим спутникам, и ему непросто будет притворяться перед ними всеми, что всё в порядке. И выбрать момент, чтобы уйти незаметно. Для Петера сложно будет придумать убедительную ложь, почему Ундин стал избегать любых касаний. Так что тянуть весь день до следующей ночи не получится, надо бежать как можно раньше, пока он не вызвал подозрений. Ундин оделся, вернулся в лагерь. Там все были по-прежнему заняты своими делами. Петера видно не было, очевидно, он проснулся и ушёл умываться к ручью короткой тропинкой, поэтому с Ундином не столкнулся. Ундин побродил туда-сюда, невзначай подбирая свои раскиданные вещи, рогожку, одеяло, упихал их в свою заплечную сумку. Подпоясался любимым ремнём с подсумками. Самое полезное было распределено по этим маленьким кармашкам на ремне. Вообще, больше всех мусорил и раскидывал под деревьями свои вещицы Лютик, как будто ему нравилось символически занимать побольше пространства. Но книжечку свою он берёг от дождя и держал во внутреннем кармане новенького дублета, купленного в лавке Подмётки. Благо, дублет этот валялся сейчас под берёзой. На Ундина никто не смотрел. Продолжая бродить, он нагнулся ещё пару раз, подняв и дублет. Делая вид, что снова возится со свой сумкой, он присел, достал из чужого кармана книжечку и пишущую палочку с чёрным концом. Палочкой писать оказалось намного легче, чем пером, не надо было тщательно контролировать силу нажатия. Из-под острия сыпались черные пылинки, но буквы получались понятными. Что написать, он продумал, ещё сидя у ручья. «Петер, я должен, дальше идти один. Ты волен делать, что хочешь, идти домой, или, дальше путешествовать. Я подхватил болезнь, которая не лечится, и не хочу, никого заразить, особенно тебя. И все же, проверь кожу, нет ли, пятен. С тобой было хорошо. Постарайся, быть счастливым. Привет ребятам.» Ему всегда нравились знаки препинания в книгах, которые он брал напрокат и читал в детстве слепой Эл. Запятые добавляли выразительных пауз тексту. Вот, пригодилось. Но лучше бы не пригождалось. Вернув пишущую палочку обратно в карман, он отнёс дублет Лютика к его сумке, как будто наводя порядок, а потом собрал и свернул подстилку и одеяло Петера. Засовывая их Петеру в сумку, он сунул туда же и «блок нот» Лютика. Вырвать только нужную страницу не посмел — ведьмак и бард обернулись бы на громкий хруст рвущейся бумаги. Оставив сумку Петера на прежнем месте, небрежно зажал свою под мышкой и двинулся в направлении ручья, не вызвав ни беспокойства, ни каких-то подозрений у Лютика и Геральта. На дне сумки кроме необходимых вещей и тех денег, которые каждому из них вручили на дорогу в Орлином Гнезде, лежал свёрнутый кусок сорочки Петера, которая послужила бинтом давно зажившей ране. По дороге Ундин не удержался, нагнулся ещё раз и подхватил меч, прижав его к животу вдоль тела, чтобы ничего не было заметно, если кто-то взглянет на него со спины. Скрывшись за деревьями, он свернул в сторону и как можно быстрее убрался от тропинки, по которой должен был возвращаться в лагерь Петер. А когда его уже никто не мог услышать, даже Геральт со своим сверхъестественным слухом, даже Лютик со слухом музыкальным, то он пустился бежать. Ручей вел к речке и просёлочной дороге, по которой они двигались. А он побежал вверх по склону, то и дело продираясь сквозь спутанные острые ветки валежника и перепрыгивая через старые замшелые стволы, которые провалились бы от его веса. Он подворачивал ноги, растирал голени и бежал дальше. Он не плакал, но что-то сырое всё время ползло по щекам. Возможно, размазалась кровь из расцарапанных ветками скул. Он бежал долго, долго, сколько хватило сил, а потом быстро шёл ещё так же долго. Наконец, когда солнце перевалило через зенит, он присмотрел себе яму, образованную вывернутой корягой упавшего дуба, собрал в округе несколько еловых лап и молодую лиственную поросль, чтобы прикрыть себя ветками, когда спрячется в яме. Ушёл он далеко, конечно, но они могли искать его довольно упорно. В таком случае у них будет больше шансов заметить его, если он не спрячется, а продолжит двигаться до самого вечера. *** Петер вернулся от ручья, свежий и улыбчивый, приглаживая на ходу сырые волосы. Из-за течки, разыгравшейся раньше времени, он провозился у воды дольше обычного. Но настроение было лучше некуда. Течка обычно усиливала все его состояния: радость, злость, печаль, увлечённость делом. И он был благодарен судьбе, что сейчас это была радость, даже счастье. — А где Ундин? — звонко спросил он. — О! Он собрал мою сумку. А его сумка где же? — Постой, а он разве не с тобой? — удивился Лютик и рассудительно добавил. — Ну мало ли, нужно человеку. Скоро вернётся. Садись, похлёбка согрелась. Петер громко покликал Ундина, повернувшись к лесу, но, ничего не дождавшись, присел к костру и взял ложку. Геральт тоже подошёл, вытирая руки об штаны. — Полей, — попросил он. Петер встал и плеснул ему на руки воды из бурдюка. Они сели завтракать втроём, уверенные, что их товарищ вот-вот подойдёт. Но завтрак был закончен, а Ундина всё не было. — Пойду, поищу его в лесу, — поднялся на ноги Петер. — А я проверю вдоль ручья, — сказал Геральт и подхватил опустевший котелок, чтобы заодно сполоснуть его. Порцию Ундина перелили в кружку. Обойдя вокруг лагеря широким кругом и зовя друга по имени, Петер так и не нашёл его. Вернулся к костру. — Смотри, — воскликнул Лютик, осмотревший в это время лагерь, — он взял с собой не только сумку со всеми вещами, но и меч! Они в недоумении уставились друг на друга. — Он что, сбежал? — прошептал Лютик то, что Петер боялся сказать. — Да не может быть! — тоже шёпотом ответил Петер, как будто сами слова могли беды накликать. — Есть другие варианты? — нахмурился Лютик. — Дикие звери? — тупо предположил Петер, понимая, что это чушь. — Да перестань, мы бы услышали шум борьбы. Да и какие сейчас звери? — Может, он где-то упал, вывихнул ногу, застрял, а позвать не может? — А меч зачем взял? И потом, он бы тогда начал стучать или ещё как-то шуметь. — Выходит, надо догонять его, найти и вернуть? В какую сторону он хоть пошёл? — К ручью. Но это ничего не значит, если он хотел именно сбежать, — заметил Лютик. — Да погоди ты догонять, мы ж не знаем, в какую сторону. Давай проверим вещи, может, ещё что пропало. Сначала надо разобраться, верно? Они обошли лагерь, осмотрели лошадей, проверили седельные сумки. Петер заглянул в свою, но увидел только свёрнутое одеяло, и не стал рыться. Не верил, что Ундин украл бы что-то у него. А если и украл, Петер не хотел об этом знать. Ото всей этой ситуации его не оставляло недоумение и ощущение какой-то глупой ошибки. Сейчас он немного подумает и поймёт, что случилось на самом деле. Или Ундин сам вернётся с каким-нибудь нелепым сюрпризом, например, с рыбкой из ручья, наколотой на меч. — Ничего не понимаю, — растерянно бормотал Петер, чтобы страх не пробрался в его мысли и не охватил его холодными удушающими лапами. — Ну куда он мог подеваться? И где его теперь искать? Он что, с ума сошёл? Сказал бы хоть словечко. В смысле показал бы. Лютик смутно припомнил, что перед уходом Ундин брал его дублет в руки. Ярко-малиновая с треугольными лимонными втачками ткань была заметна даже краем глаза, пусть и сидел Лютик боком. Но сейчас дублет валялся на виду на притоптанной траве. Лютик поддел его ногой, но не стал поднимать. Иначе заметил бы, что тот стал слишком легким, что в нём нет блокнота. Честно говоря, Лютик тоже не верил, что Ундину пришла в голову такая странная идея, как сбежать, ничего не объясняя. Тем более, у них с Петером только стало всё налаживаться. — Между вами случилось что-то? — спросил он Петера и тут же зачастил, стараясь не смотреть ему в глаза. — Прости, Петер, я не хотел лезть не в своё дело, совсем не хотел! Не надо ничего мне рассказывать. Нет, я бы не прочь послушать, конечно же, как у вас там всё развивается, но только если ты хочешь поделиться, и совсем не сейчас, когда мы его ищем! Просто подумай, могло ли его что-то обидеть, или, я не знаю, выбить из колеи? Так, чтобы он захотел некоторое время побыть один. Или, например, заставить тебя поволноваться? Немного? Самую малость? — О нет, совсем нет, Лютик, поверь! — Петер бросил бессмысленные поиски, подошёл к затухающему костру, присел на корточки и стал задумчиво ворошить красные ещё угли палочкой. — У нас всё было очень хорошо! Даже лучше, чем ты можешь представить… — Да неужто? — хитро улыбнулся Лютик, подтащил поближе обрубок брёвнышка и присел на него напротив Петера. — Это я-то не могу представить?! О! Тем более расскажешь потом. Но видя, как с лица Петера резко сошло выражение приятных воспоминаний, как он нахмурился и закусил нижнюю губу, Лютик оставил игривый тон. — Что? — осторожно спросил он чуть погодя. Петер бросил на него взгляд и снова уставился в землю. — Было кое-что. Только… Я не уверен… Лютик смог промолчать, дождаться продолжения. Петер, сглотнув, начал говорить, поникнув плечами и делая остановки после каждой фразы: — Понимаешь, ему могло не понравиться, что я… Из-за Проклятия… Моё тело изменилось. Это же не нормально. И, наверное, особый запах… И ему стало противно… И он решил, что нам лучше… Что я ему не подхожу!.. — с огромным усилием выпалил Петер под конец. — Ох, Петер. Я не всё понял, признаться, — выговорил Лютик. — Что уж там такого неприятного? Я же не знаю, о чём ты. — У меня внутри всё становится очень влажно. Очень. — Голос Петера почти совсем потух. — Но, — удивился Лютик, — это же… хорошо? Петер с несчастным видом пожал плечами. — Я не знаю. Ничего я не знаю. Он не мог сказать. И не сказал. — А он как-то выказал, что недоволен? Петер пересел на траву у костра на колени, обхватил плечи руками. Ему было трудно говорить о таком, но за последние дни он столько разговаривал с Лютиком обо всём на свете, что мог себе представить только доброжелательную его реакцию. К тому же теперь, после вчерашнего вынужденного подслушивания, которое ему устроила эта бесстыдная парочка, он знал, что Лютика трудно шокировать. Так что он начал подбирать слова: — Когда я сказал, что он может… взять меня, потому что пришла течка и потому что я хотел его, он… медлил. Может, не хотел. Я сам… Ну… Сделал встречное движение. А может, он брезговал. Все, кто не проклят, втайне брезгуют. — Не вижу ничего ужасного, — тихо подбодрил его Лютик. — Спасибо. Но ты — другое дело. Ты из другого мира. У вас вообще всё просто и прекрасно. Лютик вздохнул, но не стал спорить. Ох, если б он знал! Ну ладно, дело прошлое. — А он решил, что ему не нравится, — добавил Петер. — Да, он меня… как сказать? У нас всё было вчера. Но теперь-то ясно, что ему это не понравилось. Губы Петера скривились, он закусил их, чтобы сдержать слёзы. Выговаривать вслух то, за что он сам себя стыдился, оказалось чревато. — Ну что ты, — попробовал переубедить его Лютик. Он поднялся и подошёл поближе, тронул Петера за плечо. — Он любит тебя. Ты замечательный, и он не мог вот так тебя бросить. Тем более, по такой причине. — Лютик начинал ласковым тоном, но сам не заметил, что начинает горячиться. — Ты бы видел, как он посерел, когда думал, что ты упал из Небесной камеры! Ну, подумаешь, Проклятие! Подумаешь, течка! — Замолчи! — вдруг выкрикнул Петер, резко выпрямившись и бессильно сжимая кулаки. Слезы набежали ему на глаза. Лютик аж попятился. — Ты ничего не понимаешь! Он меня бросил! Сбежал! Даже меч забрал! И Петер громко разрыдался, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову, запустив руки себе в волосы, подвывая и судорожно всхлипывая. Лютик остался в отдалении, не посмел его утешить, погладить по голове или хотя бы по плечу. После такой-то вспышки! От ручья подошёл Геральт. Уставился на плачущего Петера. — Он меня бросил! Потому что я омега! — рыдал Петер. — Потому что я не в себе! Потому что я за себя не отвечаю! Потому что я чудовище! Видите?! Геральт взглянул на Лютика, опасаясь неуместным вопросом сделать хуже. — Он думает, что Ундин разочаровался и бросил его. Он даже уверен, — прошептал Лютик Геральту. Тогда Геральт вздохнул, шагнул к Петеру, положил тяжелую руку ему на сгорбленную, вздрагивающую спину. — Я знаю, каково это, — серьёзно сказал он. — Меня тоже считают чудовищем там, у нас. Не все, но хватает. Не плачь. Мы его найдём, Петер. Найдём и спросим, что случилось. — Вы мне поможете? — удивился Петер. Он уже прорыдался, начал выдыхаться и поднял голову, чтобы увидеть лицо Геральта. Перевёл взгляд на Лютика. Лютик с Геральтом тоже переглянулись, но не вопросительно, а просто чтобы убедиться, что они думают одинаково. — Конечно, поможем, — сказал Лютик. — А зачем же ещё нужны друзья?