Привычный про́клятый мир

Наутро Петер пошёл к матери Уэнда и старухе Алфее. Всю дорогу в Блошиный Конец у него сердце сжималось от мысли — вдруг он сейчас увидит там Уэнда? Всю ночь он грезил, как схватит любимого мужчину за грудки и затащит к себе в комнату, чтобы как следует потрахаться. Нет, сначала, конечно, вколоть ему противоядие от Серой хвори, это само собой! Но для фантазий это не имело значения! Он чуть не бредил Уэндом, хотя шансов так вот запросто сегодня утром с ним встретиться на самом деле почти не было. Поутру, завтракая на постоялом дворе, они с Геральтом и Лютиком порешили, что Петер останется на весь день ждать Уэнда у его матери. Так меньше шансов попасть в неприятности, а если уж Уэнд туда придёт, именно Петер точно его удержит, уговорит, объяснит. Женщины могут догадаться, пока ждут, что Петер знатный, если его выдаст течка, но это уже не страшно. У него будет время спокойно объяснить им обеим, кто он и почему всё скрывал поначалу. Ведь не зря же скрывал! Узнай о Петере лорды и леди города, поднялся бы заметный шум. Ещё бы, наследный принц Севера — с визитом в Королевской Гавани! И когда Уэнд найдётся, то трудно будет уберечь его от чужих глаз, от суда и каторги. А Геральт и Лютик разделились и отправились обойти старых друзей и знакомых Уэнда. Вдруг кто-нибудь из них что-то знает или узнает в ближайшие дни. Друзья заставили Петера позавтракать на постоялом дворе перед выходом, потому что тот отнекивался и рвался идти, а заодно дали ему с собой пирогов в качестве гостинца для семьи Уэнда. Алфея и Элис встретили парня на этот раз радушно и согласились с планом поисков. Элис ушла на работу — она служила в прядильной мануфактуре, — и обещала вечером обойти и предупредить нескольких своих подруг об Уэнде, просто на всякий случай, вдруг что услышат. Ближе к обеду разговор у Алфеи и Петера снова зашёл о Нэсс и о дне её гибели. Оказалось, что дом, где это произошло, стоял буквально в двух шагах отсюда. И Петеру пришла в голову светлая мысль, что Уэнд может в первую очередь пойти именно туда. Если бы была её могила, следовало бы учесть и это, но Иву-Нэсс похоронили огненным ритуалом, и могилы не было. Вдруг Уэнда потянет к их прежнему дому ещё раз: проститься с ней, посмотреть хоть издалека на место, где она осталась навсегда. — Я пойду туда сейчас же! — вскочил Петер. — Этот дом заброшен, но ты прав, проверить стоит. Только будь осторожен, не задерживайся на улице, — Алфея не настаивала, что догадалась о его течке, а Петер не подтверждал и не отрицал. — Я только посмотрю на дом — и сразу обратно! — нетерпеливо переминался Петер. — Я предчувствую, что мне туда надо! — В тебе говорит сейчас вовсе не голос рассудка, — покачала головой Алфея, — а твоё состояние телесного голода. Я права? Петер потупился. Что правда, то правда. Это природа проклятия тянула его, не давая сидеть на месте. — Ох, ну беги, проверь их дом, горячее ты сердце, вдруг старуха не права. И возвращайся побыстрей, а то буду волноваться. Петер обрадованно кивнул и птицей устремился на улицу, к дому Уэнда. По улице он пошёл без излишней спешки и постарался убрать взволнованное нетерпение с лица, чтобы не отличаться от остальных прохожих. *** Уэнд шёл в столицу пешком, окольными путями, иногда огибая селения, иногда срезая путь через лес или поле. Питался чем придётся, обокрал по темноте пару огородов, но старался не показываться людям на глаза, никого не заразить случайно и не угодить под расправу, вызванную людским страхом перед Серой хворью. Добрался на третий день, голодный и измученный. Покидая город, он опасался не только того, что в Королевской Гавани его могут повязать за убийство членов банды, но и того, что Драм, главарь, с остальными своими прихвостнями найдёт его и убьёт. После той своей страшной вспышки ярости Уэнд больше не рисковал бы мстить Драму, силы были слишком неравны. Но теперь — другое дело. Если бы мог, он бы просто заразил выродка Серой хворью насильно, пусть его смерть сделается такой же страшной, хоть вроде и менее мучительной, чем от ножа. Но Уэнда останавливало то, что Драм может стать источником эпидемии. Этот не будет заботиться о чужих жизнях. Но теперь у Уэнда был меч и не было страха за свою жизнь. Теперь Уэнд был сильнее. Поэтому шёл к нему. Драм его не ждал. Не боялся, не вздрагивал от каждого шороха, не запирался как следует на время сна. В Блошином Конце он был самым сильным, и даже городские стражники старались не нарваться лишний раз и обходили его банду стороной. Уэнд прокрался к известной ему катакомбе, затаился там неподалёку. После вечерней сходки банды он проследил за главарём до его дома. Дверь его враг замкнул за собой, а окно оставил приотворённым из-за жары. Уэнд залез к нему и хладнокровно зарезал его спящим. Не такой это был человек, который достоин честной схватки. Уэнд не без оснований считал, что обезглавленная банда распадётся, передерётся за власть, а оставшихся после делёжки бандитов переловят стражи. Да, Петер Уэнда не одобрил бы. Парень всегда был самым добрым, сострадательным, заботливым и милосердным. Но теперь он в прошлом. Теперь всё, всё в прошлом для Уэнда. А за зло требовалось отомстить. Он выбрался обратно на улицу, спрятал меч в одном из своих личных тайников на развалинах храма в щели, которую помнил из прошлой жизни. Привалил камнями и обломками. Но где можно безопасно выспаться, он не знал. Пятно Серой хвори за эти дни расширилось, спускаясь по руке до запястья, заползая вверх, на шею. Если бы он попытался остановиться даже в самом захудалом постоялом дворе, это могли заметить. Да и денег не было. Он забился под мост, перекинутый через речку-вонючку, наполовину состоявшую из помоев, стекающих из уличных канав. Достав из кармана и разделив последнюю свеклу с крысой, он немного подремал полусидя. Проснулся, когда рассвело, и пустился бродить по улицам, просто так, без цели, без мыслей, без планов на будущее. Проходил по знакомым местам, невольно вспоминал, что с ним случилось в детстве то там, то здесь. Наверное, ему требовалось своеобразное прощание со всем тем, что у него было в жизни хорошего. Он бессознательно стороной обошёл то место, где погибла Ива-Нэсс, ведь там его снова накрыла бы недопережитая боль потери. Он без труда избегал и улиц, где его могли узнать. Он просто хотел тихо побродить по родным местам. Он ещё не думал, что дальше. Хочет ли покончить с собой, чтобы прекратить выматывающее безнадёжное ожидание смерти, или уйти из столицы и сдаться на милость тех людей, которые знают, как распорядиться судьбой больного Серой хворью, чтобы отвезли его доживать бессмысленный остаток своих дней в окружении постных монахов и послушников. Уэнд просто бродил и ни о чём не думал. Даже мысли о Петере и новых друзьях не тревожили его меланхолии, всё связанное с ним словно было оставлено на другом континенте. Казалось, это у него отболело, пока он шёл в город. Наконец ноги принесли его по одной из привычных дорожек к тому дому, где жила его мать. Но он не стал заходить на ту улицу, не смел появиться перед ней таким. Озлобленным. Обречённым. Да ведь и поговорить с ней он не мог бы. Ни оправдаться за то, что бросил, ни попросить прощения, ни утешить, что сумел заново устроить свою жизнь… А Алфее, если она жива, он и вовсе не смог бы смотреть в глаза после своего побега. Он зашёл в соседний переулок, протиснулся в узкий проход между домами, под лай цепного пса перелез через два чужих забора и оказался отделённым от дома матери только последним забором и зарослями колючих кустов пополам с крапивой. Отсюда ему было видно в щель забора, кто поднимается и спускается с крыльца. Вдруг мама выйдет на улицу, так хоть увидеть её. Хоть убедится, что жива-здорова. Вдруг из дома вышел… Нет, не может быть! Это не Петер. Уэнд потёр глаза. Не мог он тут оказаться. Видно, так начинается безумие. Конечно, это просто был очень похожий парень, а Уэнду Петер пригрезился, потому что… Ну, потому что Петер стал для него всем. Он переместился и взглянул в другую щель наискосок. Петер, вернее, парень, невероятно похожий на него, уходил вдаль по улице. И Уэнд не мог найти в его фигуре и одежде ни одной детали, говорящей, что это не Петер. Заломав острые сухие ветки куста и крапивника, расцарапавшись, он ухватился за верх забора, подпрыгнул, подтянулся и перелез на улицу. Петер-не-Петер уходил вдаль. Уэнд слегка нагнал его и пошёл следом, заботясь о том, чтобы случайно не попасться парню на глаза. Ему стало страшно. Так сходить с ума ему казалось обидным и болезненным. За что? Что это? Призрак? Видение? Другой человек, немного похожий, но бедному Уэнду кажется Петером? И теперь ему такое всё время будет казаться? Парень не хотел становиться собой. У него был рост Петера, фигура Петера, походка Петера, волосы Петера. Одежда была неприметной и могла случайно оказаться похожей, но и она была точно такой, как у Петера. Уэнд не мог свернуть прочь и перестать его преследовать. Он и хотел, и боялся ещё раз посмотреть ему в лицо. Хотел увидеть, что это другой. Боялся, что увидит лицо Петера. Тогда, значит, всё. Тронулся. Уэнд допустил мысль, что Петер, его настоящий Петер тоже поехал в Королевскую Гавань. Но как бы он оказался в доме мамы? Слишком невероятно. Тут Уэнд заметил, что парень подходит к дому, где они когда-то жили с Нэсс. Безумие Уэнда прогрессировало слишком быстро и так, чтобы делать ему всё больнее. Лже-Петер замедлил шаг, задержался у ограды. Остановился и начал осматривать дом. Уэнд с отчаянием застонал про себя. Ну нельзя же так! Хотя бы не надо примешивать Нэсс! Пусть это прекратится! Хватит! Он не выдержит! Но он стоял как вкопанный, глядя, как парень постучал, убедился, что дом необитаем, толкнул дверь и вошёл внутрь. *** Петер толкнул дверь и вошёл внутрь. В доме, где когда-то жила Нэсс с Уэндом, было пусто, ни мебели, ни половиков, ни занавесок. Петер быстро обошёл пару комнат, прихожую и кухоньку с печкой. Домик был совсем маленьким. На полу мусор, обломки, стружка, сухие комки земли, и всё это покрыто толстым слоем пыли. В соседней комнате в углу кто-то оставил экскременты, давно засохшие. Видно, дом не удалось продать или сдать внаём из-за страшной истории, которая здесь произошла. Петер видел, что вся кровь убрана, что следов произошедшего никаких не заметно. Но люди суеверны и мнительны, слухи разошлись, вот и стоит дом пустым. Петер поднял глаза и увидел потолочные углы, плотно затканные старой мохнатой паутиной. Из центра потолка спустился маленький чёрный безобидный паучок и завис у Петера над плечом. Юный лорд улыбнулся, подцепил паутинку, чтобы паучок свисал у него с пальца. Отнёс и опустил его на подоконник, мазнув пальцем по деревянной поверхности, чтобы отлепить от кожи паутинку. Петер ещё раз огляделся, глубоко и печально вздохнул. Никого здесь не было, ведь на полу в пыли видны были только его собственные следы. Надо возвращаться. *** Уэнд стоял напротив своего бывшего дома. То место, которое забрало у него Нэсс, теперь предлагало ему войти, смириться со своим безумием, затягивало, звало погрузиться в то, чего нет, принять, что Петер будет теперь с ним до конца, но не настоящий, кажущийся. Уэнд этого не хотел. Знать, что твой любимый человек тебе только кажется — ещё больнее, чем расстаться навсегда. Но как уйти? И он измыслил лазейку. Он зайдёт. Но только чтобы убедиться, что всё ему привиделось. Чтобы точно выяснить, что там никого нет. Это его успокоит. Если же Петер там… Уэнд спросит это видение, чего ему надо, зачем оно к нему явилось? Зачем его мучает? *** Услышав стук двери, Петер резко обернулся ко входу. В дом вошёл Уэнд. Петер застыл, только счастливая улыбка медленно осветила его лицо. Уэнд остановился у входа в комнату, глядя во все глаза на Петера. Петер был абсолютно как живой, как настоящий. Ни дрожание воздуха, ни дымчатый силуэт не намекали, что это обман зрения. Настоящий Петер? Нет, видение, порождённое его больным и измученным воображением. Ведь Уэнд почти не ел и почти не спал. И убийство этой ночью, видимо, не прошло для него даром. Он не выдержал, упал на колени. Он был уверен, что сошёл с ума, но Петер был тут, и Уэнд не мог от него уйти. Один раз ушёл, на второй раз его душевных сил не хватит. Петер подошёл, опустился на колени напротив него и крепко обнял. Уэнд отшатнулся было, хотел вырваться, но потом подумал — это просто привидение, привидению не будет вреда, если с ним обняться. Петер нашёл своего Ундина и теперь обнимал его так, что рисковал раздавить. Он шептал как заклинание: — Уэнд… Уэнд… А Уэнд подумал: Петер не знал моего имени, это точно не он. Это морок. Я сейчас один здесь, и я словно наедине со своими мыслями, если я что-то скажу, это все равно, как думать вслух. — Уэнд, — твердил Петер. — Я нашёл тебя, Уэнд. И вдруг услышал в ответ хриплый шёпот: — Петер. Петер так перепугался в первое мгновение, что замер, не смея выдать свою реакцию, не смея спугнуть волшебство, которое, ему, наверное, только показалось. А если не показалось? Если Ундин правда смог сказать что-то? Ведь мог же он говорить до побега из столицы! Продолжая обнимать своего мужчину, Петер попытался утихомирить бурю диких предположений, которые закружились у него в мозгу. Что, если Ундин все эти годы мог говорить? Что, если притворялся немым? А может, это не он сказал, а кто-то невидимый стоит рядом с ними? А может, это у Петера у самого голос в голове? Что, если ему это только послышалось? Не сходит же он с ума от счастья? Да нет! Дурные мысли роем пронеслись и пропали. Петер тихо погладил Ундина по спине, ослабляя объятья, и, боясь взглянуть ему в лицо, спросил как можно тише: — Ундин… То есть, Уэнд… Ты что, теперь говоришь? — Петер!.. — повторил тот, поднял голову и уставился на Петера. — Это правда ты? Парень уверился, что ему не показалось — его безмолвный Ундин заговорил. Уэнда вдруг окатило страхом, что Петер настоящий, что он заразится и постепенно угаснет вместе с ним. Этот морок и обнимался как Петер, и пах Петером. Нельзя было подпускать его! Нельзя было рисковать! — Ты ничего не знаешь, Петер! — простонал Уэнд и громко, в голос зарыдал, отталкивая его. — Тебе нельзя меня обнимать! Я смерть… Я приношу смерть! Он пытался вырваться, но рыдания так трясли его, что Петеру удалось удержать его. — Уэнд! Слышишь, мой хороший? Я знаю, я помню, что ты болен. Но есть же противоядие! Я уже принял. И тебя могу спасти! Уэнд на некоторое время перестал рваться и громко, судорожно всхлипнул, застыв в отупении, не веря, что услышал. Стал вырываться с удвоенной силой, и вырвался. Петер был самый настоящий. Умудрился найти его. И придумал какую-то ложь, чтобы ещё раз обнять его. Уэнд откатился на несколько шагов, отполз как четвероногое, вжался спиной в стену, засучил по полу ногами, чтобы придвинуться задницей к стене ещё сильнее, и, болезненно скалясь, предупреждающе вытянул перед собой руку. — Не подходи! — прохрипел он. — Но почему? Петер сделал к нему движение корпусом, но остановил себя, не стал вставать с колен, чтобы не пугать его ещё больше. — Что с тобой, мой хороший? — спросил он. — Я смерть. Ты ничего не знаешь! Здесь такое произошло! — прорычал Уэнд, глотая слоги. Не справившись с собой, снова скривил лицо от подступающих рыданий. — Здесь? В этом доме? — спросил Петер, сочувственно протягивая к нему руку, но не вставая. — Знаю. — Да, здесь. И не только здесь. — Теперь Уэнд дышал тяжело, но говорил зло и ясно, хотя голос хрипел и срывался с непривычки. — Убирайся, Петер. Уходи, откуда пришёл, ты мне никто. И ты ничего не знаешь обо мне!.. Но Петер и не подумал уходить. — Да. Да, не знаю, — осторожно сказал он, соглашаясь. — Я ничего не знаю о тебе. Так расскажи мне. Прямо сейчас расскажи. Я прошу тебя. Теперь ты можешь… Петер ощутил, что к горлу подкатил ком, а на глаза навернулись слёзы. Проклятая слезливость. Но сейчас нельзя было ошибиться. Течка, убирайся в жопу. — Ты же теперь можешь, — немного твёрже повторил Петер. Но вместо того, чтобы подползти к Уэнду и обнять его, защищая ото всех его кошмаров, как его тянуло, он, наоборот, отполз к окну, подчёркнуто спокойно, без резких движений уселся под подоконником и взглянул на Уэнда с ожиданием и надеждой. Мимоходом он заметил, что чёрный паучок уполз восвояси. Уэнд исподлобья наблюдал за ним. Молчал и хмурился. Всё равно умирать, так может, рассказать Петеру всю правду? Уэнд мог промолчать, мог остаться в памяти Петера чистеньким. Но не стал. — Я говорил, что потерял любимого человека, — начал он. — Это случилось прямо здесь. Они убили мою жену. Она ждала… Тут Уэнд закашялся, хрипло и надсадно, и Петеру стоило огромных усилий усидеть на месте, не броситься ему на помощь. — Я понял, — на грани слышимости вымолвил Петер. Сквозь слезящиеся из-за кашля глаза Уэнд прочитал это по губам. — Днём меня не было дома, — наконец сказал Уэнд, отдышавшись. — Когда я вернулся и увидел… её… — Он сглотнул и заговорил часто-часто. — Они ведь хотели отомстить мне, они меня искали. А попалась она. Это я виноват! Я выбил глаз Драму, случайно. Или нет, не знаю. Я не предупредил её, не подумал о ней, не защитил. Она… Она была… Я так любил её. Я себя не помнил в тот момент. Нет, вру, помнил. Я знал, что делаю — я взял оружие и пошёл туда, где они обычно проводили время и делили добычу. Всех, кого встретил, кто не сбежал, а вышел мне навстречу с оружием, я убил. Может, не всех до единого, кого-то ранил. Но не потому что хотел пощадить. Понимаешь? Уэнд хотел донести до Петера, что не жалеет об этом. Что он вот такой, и не скрывает, хотя ясно, что Петер теперь разлюбит его. — Понимаю, — тихо ответил Петер, но имел в виду, что принимает его несмотря ни на что. Уэнд, с яростью глядя на Петера, рассказывал дальше, но Петер понимал, что эта его ярость направлена на себя. — Я пришёл к своей матери и Алфее, пытался покаяться, хотел, чтобы они поверили, что я не чудовище. Надеялся, что простят. Но зря! Сколько я ни пытался заговорить, из меня шли только рыдания. Я понял, что надо уходить. Что я теперь не просто бывший вор, я убийца, такой же, как они, как те… И даже хуже. И даже не могу вымолить прощение у своей матери. Не могу говорить. И ушёл. Сбежал из города. Правильно сбежал. Потом узнал, что за мою поимку или за мою голову целых полгода была назначена награда. А когда мы с тобой шли вместе так долго… Я думал, раз ты ничего обо мне не знаешь… Как будто я для тебя другой человек. Когда ты… Когда мы… Когда ты полюбил меня… Или ты просто так?.. В общем, я не смог… — Уэнд, — ласково, но твёрдо остановил его Петер. Уэнд замолк. — Это ничего, — серьёзно сказал ему Петер. — Рассказывай дальше. — По дороге на запад я пытался ещё с кем-то заговорить. У меня было с собой немного денег, мне нужно было купить еду. Но когда я хотел что-то сказать, я только снова начинал рыдать и не мог ничего выговорить. Это было сильнее меня. Как проклятие. Ты наверное, поймёшь… — И ты… Перестал говорить вообще? С тех пор? — Петеру хотелось заорать, хотелось встряхнуть его — почему, почему он больше не пробовал сказать что-нибудь? Но парень держал себя в руках. — Да, — только и ответил Уэнд. — И с тех пор не пробовал заговорить? — всё же решился спросить Петер. — Я был уверен, что не смогу. Я так чувствовал. Я запретил себе навсегда. Сначала контролировал себя. Потом привык, приспособился. Мне помогал молчать страх. Я думал, если заговорю, словно упаду обратно в тот день, когда я… Когда она… Вот здесь вот… — Он судорожно вздохнул и задышал ртом. — Тише, — с сочувствием сказал Петер. — Ты сможешь идти, Уэнд? Я отведу тебя туда, где тебя вылечат. Нельзя откладывать, — и он начал вставать. — Ты не захочешь. Я не всё рассказал. Петер сел обратно. Помолчал. Сказал тихо и покладисто: — Тогда расскажи. Я слушаю. — Сегодня ночью я снова убил, — мрачно сказал Уэнд. — Зарезал Драма. Того, который их послал тогда. Я точно знаю, что это он. И не жалею. Даже несмотря на то, что ты… Отвернёшься от меня. Петер помотал головой и набрал воздуха, чтобы разубеждать, но Уэнд заговорил снова. — Если б я знал ещё вчера, что ты ищешь меня, что мы встретимся! Если б знал, что можно вылечиться! То не знаю… Стал бы я мстить или нет. Ведь ты для меня… не менее важен. Уэнд опустил глаза. — Уэнд, — позвал Петер. Тот поднял голову. — Ещё что-то хочешь рассказать? Он покачал головой. — Можно, я обниму тебя? — спросил Петер. — Я так соскучился, — глупо признался он. Брови Уэнда удивлённо поднялись, а глаза распахнулись, но он тут же спрятал лицо в ладонях. Понял, что прощён, но это было слишком неожиданно. Петер поднялся, подошёл к нему, протянул руку. — Что, правда? — прошептал Уэнд сквозь пальцы. — А тебе можно меня обнимать? Не смертельно? Петер наклонился тронул его за локоть. Уэнд ухватился за его руку и встал на ноги. — Нет, — сказал он, приходя в себя. — Всё же сначала лечение. — Тебя шатает, — взволнованно заметил Петер. — Когда ты последний раз ел? — Не важно, — ответил Уэнд, хотя в глазах и правда слегка потемнело на миг. — С этим потом разберёмся. В какую лечебницу нам надо идти? — Да в любую! Подожди, я проверю, хватит ли у меня денег. Не захватил много. Блошиный Конец, сам понимаешь, — Петер позвенел монетами в поясной сумке и кивнул. — Хватит. Позже они сидели в приёмном покое лечебницы и ждали, когда приготовят состав для укола. Уэнд дожевал хлеб, который они купили по дороге, проглотил и взглянул на Петера, который в свою очередь жадно ел его глазами. — Что? — спросил Уэнд. — Ничего, — ответил Петер. — Люблю тебя. — Прости, что обманывал тебя, — быстро выговорил Уэнд. — Я буду считать, что ты не обманывал. Ты просто не мог рассказать. М? — Петер с хитрецой глянул на мужчину. Уэнд воспрял. — Я тоже тебя люблю, — заявил он. — И как только можно будет, затрахаю до смерти. Петер весь вспыхнул и резко выпрямился в смущении. Уэнд с удовольствием наблюдал все градации этого смущения на его лице. Петер оправился немного от шока и прошептал: — Ещё одно такое слово — и ты меня не узнаешь. — М-м! — застонал Уэнд. — Двусмысленность! Обожаю двусмысленности. — Когда ты так стонешь, ты рискуешь не меньше, чем когда говоришь пошлости, — с угрозой предупредил Петер. Уэнд мысленно зашёлся от восторга, но ответить не успел, его позвали в палату для проведения процедуры.